Пария

13

Оставшуюся часть ночи меня ничто не беспокоило, и я спал почти до семи часов утра. Перед самым ленчем я поехал в деревню Грейнитхед, оставил машину посреди рынка и пошел по мощенной улице к лавке «Морские сувениры».

Грейнитхед был уменьшенной копией Салема, скопищем домов постройки восемнадцатого и девятнадцатого века и множества лавок, сгруппировавшихся вокруг живописного рынка. Три или четыре узкие крутые улочки вели от рынка вниз, к живописной полукруглой пристани, где в теперь всегда было полно яхт.

До середины пятидесятых годов Грейнитхед был замкнутым, забытым рыбацким поселением. Но в конце пятидесятых и в начале шестидесятых рост благосостояния среднего класса привел к распространению парусного спорта и океанической рыбной ловли, вследствие чего Грейнитхед быстро стал привлекателен для всех, кто желал иметь домик над морем в паре часов езды автомобилем от Бостона. Энергичная комиссия выдоила достаточно денег из федеральных фондов и фондов штата, чтобы реставрировать все прекрасные и исторические здания в Грейнитхед, разрушить старые кварталы рыбацких домишек и заменить нищие ободранные лавки на побережье рядами ювелирных магазинов, салонов мод, галерей, кондитерских, кофеен, рыбных ресторанов и других модных, элегантных и экстравагантных магазинов, какие можно увидеть в каждом современном торговом центре Америки.

Я часто задумывался, можно ли сейчас в Грейнитхед купить обычную еду и обычную посуду для домашнего хозяйства? Ведь не всегда же человек хочет есть сосиски по-баварски или покупать уникальные, вручную расписанные горшки для своей шикарно обставленной кухни.

Правда, лавка «Морские сувениры» со своим ядовито-зеленым фронтоном и псевдогеоргианскими окнами также не грешила хорошим вкусом. Внутри нее были громоздились в беспорядке горы драгоценного мусора: модели кораблей в бутылках, блестящие латунные телескопы, секстанты, корабельные кулеврины, багры, гарпуны, навигационные циркули, картины и гравюры. Конечно же, наибольшим спросом пользовались носовые фигуры кораблей — чем грудастее, тем дороже. Стоимость подлинной носовой фигуры начала девятнадцатого века, особенно если она представляла собой сирену с голой грудью, более пышной, чем у Мерилин Монро, достигала астрономических сумм — тридцать пять тысяч долларов и выше. Но все же спрос был так велик, что я нанял старичка из Сингин-Бич, который вырезал из дерева «точные копии» старых носовых фигур. Образцом ему служил разворот журнала «Плейбой», вышедшего в мае 1962 года.

На половике под дверями лежала куча писем и счетов, а также уведомление, что пришли гравюры, купленные мной на прошлой неделе на аукционе у Эндикотта. Я должен буду позже зайти на почту, чтобы забрать их.

Хотя я и смог перехватить пару часов сна, но все равно чувствовал себя подавленным и нервничал. Я вообще не хотел уезжать из Грейнитхед, но при этом знал, что не способен провести еще хоть одну ночь в собственном доме. Меня раздирали страх и страдание. Я боялся этого холода и этого шепота, поскольку уже знал, что подобный призрак убил миссис Саймонс, используя одну лишь черную магию. И я страдал, поскольку я любил Джейн, а Джейн уже не было в живых, и видеть ее, слышать, прикасаться — это было выше моих сил.

В лавку вошла пара средних лет, оба толстые, в одинаковых коричневых «дутых» куртках и одинаковых очках со стеклами, толстыми, как бутылочное стекло. Они заморгали при виде моделей кораблей и пошептались друг с другом.

— Красиво, правда? — заговорила «она».

— Вы, наверно, знаете, как все это делается? — неожиданно спросил меня «он». Он говорил с явным акцентом Нью-Джерси.

— Имею некоторое понятие, — я кивнул головой.

— Для этого пригибают мачты, понимаете, чтобы те лежали плоско, и привязывают все нитками, а когда корабль уже в бутылке, тянут за нитки — и мачты поднимаются.

— Да, — сказал я.

— Человек ежедневно чему-то учится, — заявил муж. — Сколько это стоит? Это китобойное судно?

— Эту модель выполнил юнга с корабля «Венчер» в 1871 году, — ответил я. — Две тысячи семьсот долларов.

— Простите?

— Две тысячи семьсот долларов. Могу снизить до двух тысяч пятисот.

Муж онемел и вытаращил глаза на модель, которую держал в руке. Наконец он заговорил:

— Две тысячи семьсот долларов за корабль в бутылке? Я сам могу сделать то же самое за полтора доллара.

— Вот возьмите и сделайте, — посоветовал я ему. — Сейчас большой спрос на корабли в бутылках, даже современного изготовления.

— Иисусе… — простонал муж. Он поставил бутылку с такой набожностью, как будто она превратилась в Святой Грааль, и двинулся в сторону выхода, но все же посматривая, неохотно, по сторонам, чтобы совсем не потерять лицо. Я совершенно точно знал, что, прежде чем выйти, он спросит меня о цене еще какой-то вещи, скажет: «Ну, я подумаю и зайду попозже», — после чего исчезнет навсегда.

— Сколько стоит этот багор? — будто прочитав мои мысли, спросил он.

— Этот багор? Он с корабля «Джон» Поля Джонса. Восемьсот пятьдесят долларов. Честно говоря, уникальный образец и исключительно дешево.

— Гммм! — заворчал муж. — Мне надо подумать. Может, зайдем к вам после ленча.

— Премного благодарен, — ответил я, глядя, как они выходят. Едва они исчезли, как в лавку влетел Уолтер Бедфорд, с широкой усмешкой на лице. Он был в черном костюме под непромокаемым плащом — на размер больше, чем нужно.

— Джон, должен был тебя увидеть. Сегодня утром мне звонил окружной прокурор. Они решили, что при таких уликах они не будут выставлять себя на посмешище и аннулировали обвинение в убийстве. Какие бы то ни было доказательства отсутствуют. Прессе же велели отвязаться — они, мол, ищут маньяка, наделенного невероятной силой. Понял? Ты свободен! С тебя сняты все обвинения.

— Надеюсь, что при этом никакие деньги не поменяли своих хозяев? сказал я с легкой иронией.

Уолтер Бедфорд был в таком великолепном настроении, что пропустил шпильку мимо ушей и похлопал меня по спине.

— Должен тебе сказать, Джон, что этот случай довел до зуда в заднице начальника полиции. Вчера ночью он получил заключение коронера, в котором утверждалось, что миссис Саймонс могла быть пробита цепью только единственным способом: цепь протянули через ее тело до того, как люстра была подвешена к потолку. Затем требовалось поднять люстру и тело, подвесить, прикрепить винты, включить питание и так оставить. Поэтому даже если у убийцы был подъемник, чтобы поднять люстру с телом, вся работа должна была занять не менее полутора часов. А убийце еще требовалось время на сокрытие инструментов, от которых в доме не осталось и следа. Согласно показаниям мистера Маркхема и мистера Рида, за полтора часа до убийства ты был далеко оттуда, и твое алиби неоспоримо. Дело закрыто.

— Что ж, — сказал я. — Премного благодарен. Лучше всего пришли мне счет.

— О, никакого счета. Ты ничего не должен. Ведь тебе удалось вернуть Джейн.

— Уолтер, я, честное слово, не считаю…

Мистер Бедфорд стиснул мое плечо и твердо посмотрел мне в глаза. От него пахло водой после бритья «Джакомо», сто тридцать пять долларов бутылка.

— Джон, — сказал он мне своим самым убедительным, судебным голосом. Знаю, что ты чувствуешь. Знаю, что ты перепуган и выведен из равновесия. Я могу также понять, что ты хотел бы оставить Джейн для себя, особенно поскольку мы с Констанс винили тебя в этом несчастье. Но теперь мы оба понимаем, что это была не твоя вина. Иначе Джейн не хотела бы вернуться к тебе из мира духов и принести тебе утешение. Констанс желает от всего сердца извиниться, что так плохо о тебе думала. Она глубоко огорчена. И она молит тебя, Джон, хотя она никогда никого ни о чем не просила… молит, чтобы ты позволил ей увидеть дочь, хоть на секунду. Я тоже прошу. Ты не знаешь, что она для нас значит, Джон. Когда мы потеряли Джейн, мы потеряли все, что у нас было. Мы хотим только поговорить с ней, только спросить, счастлива ли она на том свете. И только один раз, Джон. Ни о чем больше мы не просим.

И опустил взгляд.

— Уолтер, — глухо сказал я. — Знаю, как сильно ты хочешь ее снова увидеть. Но должен предупредить, что это не та Джейн, которую ты знал. Не та Джейн, которую я знал. Она… она совершенно другая. Ради Бога, Уолтер, она же дух!

Уолтер выпятил нижнюю губу и легонько покачал головой.

— Не говори такими словами, Джон. Предпочитаю, чтобы ты говорил «явление».

— Но не будем же мы ссориться из-за синонима! Уолтер, ведь это дух, призрак, монстр, вампир из гроба.

— Знаю, Джон. Не собираюсь обманывать ни себя, ни тебя. Дело только в одном — как по-твоему, она счастлива? По-твоему, ей там хорошо, где бы это ни было?

— Уолтер, я не знаю, где она находится.

— Но счастлива ли она? Мы только об этом хотим ее спросить. А Констанс хотела бы еще знать, нашла ли Джейн Филиппа. Знаешь, младшего брата Джейн, который умер в возрасте пяти лет.

Я просто не смог бы ответить на этот вопрос. Я почесал у себя в затылке и подумал, как отговорить Уолтера от этой затеи так, чтобы снова не оттолкнуть его от себя. Я не хотел терять щедрого опекуна. Правда, определение «щедрый» не совсем подходило Уолтеру Бедфорду. Гораздо лучше подходило «умеренно скупой».

— Уолтер, я на самом деле не думаю, что кто-то из нас мог бы оценить, счастлива ли она. Должен сказать, что прошлой ночью она опять появлялась и…

— Ты снова ее видел? Ты действительно снова ее видел?

— Уолтер, прошу тебя. Вчера ночью она появилась в моей комнате. Это было удивительнейшее переживание. Она несколько раз называла меня по имени, а потом… потом она захотела, чтобы я ее трахнул…

Уолтер оцепенел и нахмурил брови.

— Джон, моей дочери уже нет.

— Знаю, Уолтер, прости мне, Боже.

— Но ты ведь не…

— «Ведь не» что, Уолтер? Ведь не трахнул своею умершую жене? Ты хочешь сказать, что я некрофил? Там не было тела, Уолтер, только лицо, и голос, и прикосновение. Ничего больше.

Уолтер Бедфорд казался потрясенным. Он перешел на другую сторону лавки и с минуту стоял, повернувшись ко мне спиной. Потом он взял в руки латунный телескоп и нервно принялся сдвигать и раздвигать его.

— Думаю, Джон, что мы все же можем узнать, счастлива она или нет. Ведь мы же ее родители. Мы знали ее всю жизнь. Так что возможно, что есть какие-то мелкие нюансы, которые ты не заметил, поскольку не знал ее так хорошо, как мы… какое-то ключевое слово, которое ты не распознал… Возможно, для нас все это будет иметь гораздо большее значение, чем для тебя.

— Уолтер, ко всем чертям, — взорвался я. — Это же не какое-то одухотворенное, прозрачное воплощение Джейн! Не тепленькая дружелюбная душенька, с которой можно миленько поболтать и посплетничать! Это холодный, грозный и опасный призрак со смертью в глазах и с волосами, трещащими, словно от пятидесяти тысяч вольт. Ты на самом деле хочешь оказаться лицом к лицу с такой Джейн? Ты на самом деле хочешь, чтобы Констанс увидела ее такой?

Уолтер Бедфорд сложил телескоп и положил его на стол. Когда, медленно повернувшись, он посмотрел на меня, его глаза были полны грусти и он чуть не плакал.

— Джон, — прерывающимся голосом выдавил он. — Я готов ко всему, даже к самому худшему. Знаю, что это будет нелегко. Но наверняка ничто уже не будет для меня так ужасно, как тот день, когда нам позвонили и сказали, что Джейн больше нет. Этот день был худшим в моей жизни.

— Я никак не могу тебя отговорить? — тихо спросил я.

Он покачал головой.

— Я все равно приду, приглашенный или нет.

— Ну, хорошо, — я прикусил губу. — Приходите завтра вечером. Сегодня я просто не могу ночевать дома, я слишком сильно боюсь. Но сделай для меня хотя бы одно.

— Все, что угодно.

— Предупреди Констанс — убеди ее — что она может увидеть что-то страшное, что она даже может оказаться в опасности. Не позволяй ей входить в этот дом с убеждением, что она увидит ту же самую Джейн, которую знала.

— Она же ее мать, Джон. Джейн перед матерью, возможно, будет вести себя совершенно иначе.

— Ну что ж, возможно, — ответил я, не желая продлевать нашу дискуссию.

Уолтер Бедфорд протянул мне руку. У меня не было выбора, и я пожал ее. Он похлопал меня по плечу и сказал:

— Огромное спасибо, Джон. Ты на самом деле не представляешь, что все это для нас значит.

— Лады, увидимся завтра вечером. Только не приезжайте слишком рано, хорошо? Лучше всего около одиннадцати вечера. И прошу еще раз: обязательно предупреди Констанс.

— Что ж, я предупрежу ее, — уверил мистер Бедфорд и вышел из лавки с такой миной, будто только что узнал, что заработал миллион долларов.