Отомщенный любовник

Глава 12

– У тебя кровь на рубашке… и… о, Боже… на штанине. Роф, что случилось?

Стоя в своем кабинете, в особняке Братства, перед любимой шеллан, Роф сильнее запахнул отвороты косухи, подумав, что, по крайней мере, он смыл с рук кровь лессеров.

– Сколько из того, что я вижу, принадлежит тебе? – понизила голос Бэт.

Она была прекрасной, как и всегда, – единственная женщина, которую он желал, единственная его супруга. В джинсах и черной водолазке, с ниспадающими на плечи темными волосами, Бэт была самой привлекательной женщиной, какую он когда-либо видел. И тем не менее.

– Роф.

– Не вся. – Кровь из раны на плече, без сомнений, залила всю его майку, но он прижимал к груди гражданского мужчину, чья кровь, конечно же, смешалась с его собственной.

Не в силах оставаться на месте, он обошел кабинет, от стола к окнам и обратно. Под ногами лежал Обюссон голубых, серых и кремовых цветов, сочетавшихся с бледно-голубыми стенами, волнистые ворсинки ковра выгодно подчеркивали изящную мебель и витые молдинги времен Людовика XIV.

На самом деле, ему никогда не нравился этот декор. И сейчас отношение не изменилось.

– Роф… как она там оказалась? – судя по настойчивому тону, Бэт уже знала ответ, но надеялась, что есть другое объяснение.

Собравшись с духом, он повернулся к любви всей своей жизни, стоявшей в противоположном конце вычурной комнаты:

– Я снова сражаюсь.

– Ты что?

– Сражаюсь.

Бэт не сказала ни слова, и он был рад, что двери кабинета закрыты. Он знал, к какому заключению она придет, и что оно неизбежно приведет лишь к одному – она вспомнит обо всех тех «ночах загородом» с Фьюри и Избранными. Обо всех тех случаях, когда он ложился спать в футболках с длинными рукавами, скрывающими раны, потому что «простыл». Обо всех извинениях «я хромаю, потому что слишком много тренировался».

– Ты сражаешься. – Она спрятала руки в карманах джинсов, и хотя Роф видел не особо много, он чертовски хорошо знал, что черная водолазка идеально дополняла ее взгляд. – Для ясности. Ты говоришь, что собираешься начать сражаться. Или что ты уже сражаешься какое-то время.

Вопрос был риторическим, но, очевидно, она хотела, чтобы он раскрыл всю ложь:

– Уже какое-то время. Последнюю пару месяцев.

Его окатил аромат гнева и боли, запах паленого дерева и горящего пластика.

– Послушай, Бэт, я должен…

– Ты должен быть честным со мной, – резко перебила она. – Вот, что ты должен делать.

– Я не думал, что это продлится дольше, чем месяц или два…

– Месяц или два! Как долго, черт возьми… – она прокашлялась и понизила голос. – Как долго ты этим занимаешься?

Когда он ответил, она вновь замолчала. А затем:

– С августа? Августа.

– Прости. Я… Проклятье, мне, правда, очень жаль. – Как бы он хотел, чтобы она потеряла терпение. Накричала на него. Назвала паршивым ублюдком.

Она больше ничего не сказала, запах ее эмоций исчез, развеялся потоком горячего воздуха, исходившим из отопительных отверстий в полу. В коридоре доджен пылесосил ковер, и этот звук то приближался, то отдалялся, приближался и отдалялся. В повисшей между ними тишине Роф цеплялся за этот нормальный, обыденный шум – его слышишь постоянно и редко замечаешь, потому что занят бумажной работой, отвлечен чувством голода или пытаешься решить, хочешь ли ты расслабиться, посмотрев ТВ, или же размяться в тренажерном зале… это звук безопасности.

И в течение этого разрушительного для его брака мгновения, он держался за колыбельную «Дайсона» мертвой хваткой, думая, сможет ли когда-нибудь снова ее игнорировать.

– Мне даже в голову никогда не приходило… – Бэт еще раз прокашлялась. – Мне никогда не приходило в голову, что есть что-то, о чем ты не можешь поговорить со мной. Я всегда считала, что ты рассказываешь мне… все, что можешь.

Когда она закончила, озноб пробрал его до костей. Она говорила с ним голосом, которым обычно отвечала тем, кто ошибся номером – словно он был незнакомцем, в ее тоне не было ни теплоты, ни особого интереса.

– Бэт, послушай, я должен быть там. Я должен…

Она покачала головой и подняла руку, чтобы остановить его:

– Дело не в том, что ты сражаешься.

Бэт мгновение пристально смотрела на него. А затем развернулась и направилась к двойным дверям.

– Бэт.

Этот задыхающийся хрип – его голос?

– Нет, оставь меня. Мне нужно побыть одной.

– Бэт, пойми, у нас на поле недостаточно бойцов…

– Да не в сражении дело! – она резко повернулась к нему лицом. – Ты лгал мне. Лгал. И даже не раз, а на протяжении целых четырех месяцев.

Рофу хотелось возразить, защититься, сказать, что он потерял счет времени, что те сто двадцать дней и ночей пронеслись со скоростью света, что он лишь ставил одну ногу перед другой, шел так минуту за минутой, час за часом, пытаясь удержать расу на плаву, пытаясь сдержать лессеров. Он не планировал, что все так затянется. Не собирался обманывать ее так долго.

– Ответь мне всего на один вопрос, – сказала она. – Один вопрос. И лучше этому быть правдой, иначе, помоги мне Боже, я… – она поднесла ко рту ладонь, поймав рукой тихий всхлип. – Правда, Роф… ты, правда, думал, что собираешься остановиться? Глубоко в душе ты серьезно думал, что собираешься…

Он с трудом сглотнул, когда она не смогла договорить.

Роф сделал глубокий вдох. На протяжении своей жизни он получал ранения много, много раз. Но ничто, никакая причиненная ему боль не сравнится с тем, что он испытывал, отвечая ей:

– Нет. – Он снова вдохнул. – Нет, я не думаю… что собирался остановиться.

– Кто говорил с тобой сегодня. Кто убедил тебя рассказать мне?

– Вишес.

– Мне следовало знать. Он, возможно, единственный, кроме Тора, кто мог… – Бэт скрестила руки, обернув их вокруг себя, и он отдал бы на отсечение правую руку, чтобы получить возможность обнять ее. – То, что ты сражаешься, пугает меня до чертиков, но ты кое о чем забыл… Я стала твоей супругой, не зная, что Королю не положено находиться на поле боя. Я была готова поддерживать тебя, даже если это вселяло в меня ужас… потому что сражение в этой войне – твоя сущность, оно течет в твоей крови. Ты дурак… – ее голос сломался. – Ты дурак, я бы позволила тебе заниматься этим. Но вместо этого…

– Бэт…

– Помнишь ту ночь в начале лета, когда ты вышел на улицы? – оборвала она его. – Когда ты вмешался, чтобы спасти Зи, а потом остался в городе и сражался с другими?

Конечно же, он помнил. Вернувшись домой, он бежал за ней по лестнице, и они занимались сексом на ковре в гостиной второго этажа. Несколько раз. И он сохранил шортики, которые сорвал с ее бедер, в качестве сувенира[73].

Господи… если подумать… именно тогда они в последний раз были вместе.

– Ты сказал, это на одну ночь, – произнесла она. – Одна ночь. И только. Ты поклялся, и я поверила тебе.

– Дерьмо… прости.

– Четыре месяца, – покачала она головой, ее роскошные темные волосы колыхались вокруг ее плеч, так прекрасно ловя свет, что даже его бедные глаза отметили это великолепие. – Знаешь, что больнее всего? То, что Братья знали, а я нет. Я всегда принимала эти тайны, понимала, что есть вещи, о которых мне не положено знать…

– Они тоже не имели понятия. – Ну, Бутч знал, но не стоило пихать его под автобус. – Ви узнал только сегодня.

Она пошатнулась, но удержала равновесие, опершись о бледно-голубую стену:

– Ты был на улицах один?

– Да. – Он потянулся к ее руке, но она отдернула ее. – Бэт…

Она распахнула дверь:

– Не трогай меня.

Та захлопнулась позади нее.

Злясь на себя, Роф развернулся к столу и как только увидел все бумаги, прошения, жалобы, проблемы, его словно к его лопаткам подцепили электропроводы и пустили разряд . Он ринулся вперед, положил руки на стол и смел лежавшее на нем дерьмо.

Когда бумаги, как снег, опустились на пол, он снял темные очки и потер глаза, головная боль пронзила лобную долю. Переведя дух, Роф, спотыкаясь, на ощупь нашел свое кресло и рухнул в него. Не сдерживаясь в выражениях, он позволил голове упасть назад. Эти ужасные головные боли в последнее время возникали ежедневно, выбивая его из колеи, не отступая, как простуда, отказывавшаяся поддаваться лечению.

Бэт. Его Бэт…

Услышав стук, он дал волю слову на букву «б».

Стук повторился.

– Чего, – рявкнул он.

Рейдж просунул голову в щель и замер.

– Эээ…

– Что?

– Ну, в общем… Учитывая грохот двери и – ничего себе – ураган, который прошелся по твоему столу… ты все еще хочешь встретиться с нами?

О, Боже… как ему вынести еще один подобный разговор?

Опять же, может, ему следовало поразмыслить над этим до того, как он решил лгать самым близким людям.

– Мой господин? – Рейдж сбавил тон. – Хотите ли вы видеть Братство?

Нет.

– Да.

– Нужен Фьюри на громкой связи?

– Да. Слушай. Мальчишек на этой встрече быть не должно. Блэй, Джон, Куин… они не приглашены.

– Понял. Эй, может, я помогу прибраться?

Роф посмотрел на ковер из бумаг.

– Сам справлюсь.

Голливуд доказал, что капля мозгов у него все-таки имеется, не став спрашивать еще раз и не сказав «уверен?». Он просто выскользнул за дверь и закрыл ее.

Пробили напольные часы, стоявшие в углу на другой стороне комнаты. Еще один привычный звук, на который Роф обычно не обращал внимания, но теперь, когда он сидел в одиночестве в своем кабинете, звон разносился так, словно не обошлось без огромных колонок.

Он опустил руки на подлокотники хилого, хрупкого кресла, но те были слишком малы для поддержки. По размеру сиденье подходило скорее женщине, которая могла бы присесть в него перед сном, чтобы снять колготки.

Но это был не трон. Именно поэтому он использовал его.

В течение трех сотен лет ему по стольким причинам не хотелось принимать корону, быть Королем по праву рождения, а не по желанию или воле обстоятельств. Но когда в его жизни появилась Бэт, и все изменилось, он наконец-то отправился на встречу с Девой-Летописецей.

Это было два года назад. Две весны, два лета, две осени и две зимы.

Тогда, в начале, у него были грандиозные планы. Грандиозные, удивительные планы на то, чтобы собрать Братство вместе, поселить всех под одной крышей, объединить усилия, выстоять против Общества Лессенинг. Победить.

Спасти.

Восстановить.

А вместо этого была уничтожена Глимера. Еще больше гражданских мертвы. А Братьев стало даже меньше.

Прогресса не было. Они отступали.

– Мы все здесь, – снова заглянул Рейдж.

– Тысяча чертей, я же сказал, мне нужно немного…

Вновь пробили старинные часы, и, прислушавшись к количеству ударов, Роф понял, что сидит здесь уже час.

Он протер болящие глаза.

– Дайте мне еще минуту.

– Все, что пожелаете, мой господин. Не торопитесь.