Откровение

ЭПИЛОГ

О пережитом аде напоминали теперь только цвет глаз и седина. Дитрих забыл все, что узнал во время ритуала. Нет, он не потерял память… и, да, получается, что ничего не забыл. Ничего, кроме самого важного: чужой души в себе. Отдал ее целиком, ничего не осталось.

Нельзя сказать, чтоб он счел это потерей.

Зверь был здесь со своей чертовой душой, пусть Зверь с ней и живёт. Людям такое даром не надо, и даже с доплатой не надо, спасибо.

Седины он почти не замечал: всегда был светловолосым, разница оказалась невелика. А к изменившемуся цвету радужки постепенно привыкал. Были глаза серые, стали фиолетовые, подумаешь.

Ютта сказала:

— С твоими командировками на край галактики, ты когда-нибудь мутируешь… не знаю… в говорящую морковь. Хорошо, что пока только глаза задело. И, вообще, тебе идёт.

Она не возражала, ей даже понравилось, и это было самое главное.

Как родители пережили три дня до его возвращения, Дитрих не знал. Змей увёз его на смерть с их разрешения, но точно не с одобрения. Отец считал, что обязан Змею жизнью, но, во-первых, своей, а не Дитриха, а, во-вторых, Змей ничего такого не считал. Насколько Дитрих мог представить себе тот разговор, выглядело это, наверное, как-нибудь так:

Змей: Мне нужна помощь вашего сына, чтобы спасти моего. Это смертельно опасно.

Отец: Хельга, ты не возражаешь?

Мама: Дитриху тридцать лет, наше мнение для него давно не важно.

Змей: Для меня важно.

Мама: Потому что ты взрослый и понимаешь.

Вот и поговорили. Логики — ноль. Зверь так и сказал, когда попрекнул Дитриха тем, что тот не думал о родителях. Этот придурок продолжал искать аргументы против своего выживания, даже когда всё было позади. Аргументация была так себе, но только применительно к семейству фон Нарбэ, а вообще-то Зверь умел быть убедительным. О родителях подумать, конечно, стоило. И Дитрих о них, действительно, не подумал. Он думал про Ютту и Олле. А Зверь ни черта не знал о том, что такое родители, он никогда не был ничьим сыном.

— Гуго — боевой пилот, — напомнил Дитрих. — Много он о тебе думает, когда рискует жизнью?

Он, кажется, наконец, освоил искусство донесения до Зверя элементарных понятий. Начал-то еще на Цирцее, так что в последние дни просто освежил навыки. И, кстати, о родителях…

— Как у вас с Элис?

— Я теперь всё помню, — кисло сказал Зверь, — ты всегда таким был, всегда знал, куда пнуть побольнее. На моем дурном примере мог бы добрее к людям стать.

— К людям я добрый.

— И не дискриминировать собеседников по генетическим признакам.

— Генетически ты вообще неизвестно что, — отрезал Дитрих. — Говорящая морковь.

Выражение лица Зверя полностью удовлетворило все его садистские и дискриминационные наклонности.

— У нас с Элис никак, — ответил Зверь, поразмыслив. Он уже не ерничал и, наверное, это было не очень хорошо, однако за Элис Дитрих переживал, а за Зверя — нет. — Но Эльрик пришел сразу, как стало можно. Он Элис любит. Он ей объяснит, что… — еще одна задумчивая пауза, — что ничего. Да она и сама это понимает. Просто не поняла еще.

Элис потеряла одного сына. Отказалась от другого, чтобы спасти. Не спасла. Зверь не собирался оставаться на Земле. Существо, которое он называл Эльриком или Князем, чудовище страшнее самой страшной твари, какую могло измыслить воображение, явилось сюда не только, чтобы утешить Элис. Оно пришло забрать Зверя. Для Элис это, наверное, и правда станет утешением.

Быть человеком лучше, чем фейри, лучше, чем ангелом, демоном или богом.

— У них вы есть, — Зверь улыбнулся, все еще без привычного сарказма, — ты и Людвиг, и ваши сыновья, и ваши внуки и правнуки тоже у них будут. Никуда не денетесь. И глаза… это навсегда теперь, Змей так сказал. Будет время от времени рождаться фон Нарбэ не сероглазый, а вот такой как ты. Пилот от бога. Очень удобно, даже тестировать не надо.

— Да ни черта не удобно. Что за радость с самого рождения знать, что ты должен стать пилотом? А если он не захочет?

— Как это? — изумился Зверь.

И впервые в жизни Дитрих понял и принял этот вопрос, потому что никогда не смог бы найти на него ответа.