Отдельный 31-й пехотный

Глава 16

Глава 16

Я сжимаю и разжимаю пальцы руки, словно бы проверяя новую перчатку, глядя как кожа растягивается на сгибах. Необычно снова иметь кожу — после того, как ее не было. Пламя костра освещает стены пещеры, они отдают в светло-зеленый, яшмовый цвет.

— Но… как? — спрашиваю я у хозяйки. Девушка с длинными черными волосами в коротком шелковом платье — не отвечает, она занята готовкой. Ее руки сноровисто режут лук и морковь, в котле, кипящем на костре — уже варится свиная голова. Неподалеку от костра, на большом плоском камне — греется большой серый кот. Он приоткрывает один глаз и смотрит на меня с легким осуждением.

— Ужин скоро будет готов, сладенький — говорит девушка, не поворачиваясь: — не вставай, тебе еще рано. Свежеватель нанес тебе довольно серьезные раны… но я удивлена. Раньше никто не мог уйти с места встречи с ним… на своих двоих. Ты необычен. Я рада, что нашла тебя в лесу до того, как он вернулся. А он — вернулся бы.

— Святая Елена Равноапостольная — говорю я, откидывая с себя меховое одеяло и разглядывая свое тело. Все на месте — и кожа и прочее… но как?

— Семейная магия — объясняет хозяйка, нарезая морковь и ее маленькие ручки двигаются быстро, словно механизмы кухонного комбайна — чоп-чоп-чоп и красная соломка ложится горкой на деревянную доску. Нож в ее руке — ханьский Цань Дао, нож-топорик, нож-тесак, привычный для ханьских поваров. Как говорят в Хань — повар настолько хорош, насколько остер его нож. Судя по ее движениям этот конкретный Цань Дао — чертовски остер, ему достаточно легкого прикосновения, чтобы овощи прямо-таки распадались на кусочки. Чоп-чоп-чоп — стучит его лезвие о деревянную доску.

— Когда-то давно моя мама научила меня исцелять людей. — девушка наконец поворачивается ко мне, и я тону в омуте ее черных, бездонных глаз. Словно бы в безлунной ночи вдруг зажглись две звезды, притягивающие к себе взгляд. Среди миров, в сиянии светил, одной звезды я повторяю имя… не потому, что от нее светло, а потому, что мне темно с другими… — всплывают в голове строчки стихотворения. Именно так, в ее глазах можно утонуть и не вернуться, никогда.

— Впрочем… я никогда не была послушной девочкой… так что, наверное, сделала что-то не так… — она легким движением сбрасывает нарезанную морковь в котел с свиной головой и ставит доску обратно на стол. У нее есть стол! Каменный, но все же… я оглядываюсь вокруг. Небольшая пещера, светло-зеленые стены, в стене — ниши, в нишах стоят книги, вазы, какие-то ларцы, сундучки, над потолком — протянуты веревки, на них висят сушенные травы. На столе, рядом с деревянной доской — стоит яшмовая ступка и пестик, в таких толкут травы деревенские знахари. Тут же, на стене — деревянная доска, куда воткнуты несколько ножей-топориков Цань Дао. Пол… пол пещеры покрыт мхом и я только сейчас замечаю, что хозяйка — босая. Дым от очага уходит куда-то вверх, к потолку, поднимается выше веревочек, на которых висят пучки сухой травы и исчезает где-то там…

— Посмотри, все ли у тебя на месте — советует хозяйка, взяв со стола чайник из светло-зеленого камня с вырезанным на боку изображением дракона: — а то я могла и напутать. Ты же мальчик, верно? У тебя должны быть все эти причиндалы… нефритовый стержень и прочее…

— На месте — отвечаю я, сдерживая первый порыв снова откинуть одеяло и убедиться в наличии «нефритового стержня» и прочего. Говорят, что мужчины, приходя в себя после аварии — первым дело за причиндалы хватаются. Если это в самом деле так, то меня сейчас подкололи прямо в точку.

— А ты бука, сладенький — отзывается она, наливая ароматную жидкость в две маленьких чашки: — а ведь я спасла тебе жизнь. Как говорят в Хань — если ты спас кому-то жизнь, то теперь несешь кармическую ответственность за все, что этот человек сделает в этой жизни — хорошее и плохое.

— Прошу меня простить, я и в самом деле был невежлив. — отвечаю я очаровательной хозяйке, сев на кровати и свесив вниз ноги. Впрочем, одеяло еще осталось закрывать мои бедра… хотя бы потому что на мне больше ничего не было. С моей стороны было глупо стесняться, потому что если то, что говорит хозяйка — верно, то она видела меня не только голым, но и без кожи… как там — «Но простите, Азазелло, что я голая! Азазелло просил не беспокоиться, уверял, что он видел не только голых женщин, но даже женщин с начисто содранной кожей»,…

— Тем не менее, приношу свои извинения и хотел бы отметить, что вы сегодня просто очаровательны — говорю я, включая Уварова на всю мощь. Уж кто-кто не потеряется, даже очнувшись в загадочной пещере с таинственной незнакомкой, так это Уваров. Потому что гусары не умеют теряться, они умеют находиться. Во всех смыслах.

— О! А ты шалунишка, дорогой. Впрочем… тебе идет. Удивительно, насколько меняет людей сдирание кожи… — задумчиво произносит хозяйка и ставит поднос с чайником и чашками на столик у кровати: — а вот и чай. Он, конечно, не такой янтарный, как пьет Гуанинь в своем Небесном Дворце, но для Забайкалья — вполне пойдет. Народ тут невзыскательный.

— Благодарю за гостеприимство и оказанную помощь. — отвечаю я, принимая чашку с ароматным чаем: — и то и другое пришлось как нельзя кстати. Я у вас в долгу.

— Приятно видеть, как настолько молодой человек разбирается в вопросах чести и долга — наклоняет голову она: — пей. Это настоящий чай из лепестков Небесного Персика. Я лично собирала лепестки вот этими вот руками — она изящно изгибает запястье и на секунду я забываю обо всем, любуясь на эти изгибы, на ее молочно-белую кожу…

Аромат чай вдруг дает в голову, и она начинает кружится. Я хватаюсь за кровать, пытаясь удержаться, чай из чашки выплескивается на колени…

— Тихо, тихо… — хозяйка вынимает чашку из моей ослабшей руки: — наверное ты еще не готов пить такой чай. Он слишком крепкий. Тогда… подожди бульона. Он точно поставит тебя на ноги.

— Спасибо — наклоняю голову я. От одного вдоха над чашкой моя голова прояснилась и заработала с удвоенной силой. Уже новым взглядом, ясным, четким — я оцениваю обстановку. Что тут не так? Да все. Легче перечислить что так, чем что не так. Пещера, например. Разведи огонь в обычной пещере, и вы либо задохнетесь от дыма, либо будете сидеть со слезящимися глазами, никакого дымохода тут нет. Стены из светло-зеленого камня. Нефрит? Или как его зовут в Хань — яшма, Императорский камень. Кожа на месте — как возможно ее вернуть? Именно вернуть, а не вырастить новую, я помню шрамы на руках, юность у гвардии лейтенанта была бурная. И хозяйка… слишком красивая для смертной девушки, ее кожа — она словно светиться изнутри белым, молочно-лунным сиянием. Я перевожу взгляд на покрытый черной сажей котелок, в котором варится свиная голова. Хоть тут ничего необычного… хотя… по моей спине вдруг бегут мурашки, каждая величиной с крупную крысу, бегут, потому что свиная голова, которая показалась из котла — внезапно по-дружески подмигивает мне!

— Тихо, дорогой. — хозяйка оказывается совсем рядом: — не надо переживать. Тебе сейчас нелегко. Тяжело на сердце?

— И в час когда на сердце тяжело — я у нее одной ищу ответа — пересохшими губами шепчу я: — не потому, что от нее светло… а потому что с ней — не надо света…

— Как романтично… а ты знаешь, как понравиться девушке… — ее глаза совсем близко, и я чувствую ее дыхание на своем лице. Дыхание теплое и пахнет… персиками?

— Ты очень мягкая. И теплая… — сообщаю я таинственной хозяйке, которая уже оседлала меня и как-то незаметно — скинула свой шелковый халатик. Под халатиком у нее оказалась девичья грудь, небольшая, только чтобы поместилась в ладонь, небольшие аккуратные сосочки… шелковая ткань падает вниз, открывая взгляду все больше.

— Я думала ты хоть поешь перед этим… — улыбается она: — боже, ты такой нетерпеливый… я бы хотела поговорить с тобой чуточку подольше…

— Поговорить мы можем и потом — отвечаю я, и моя рука находит ее упругую плоть. Она запрокидывает голову и издает едва слышный стон. Мужчины, думает моя рациональная часть, она же явно не человек, Уваров, она — опасна, она — или колдунья или дух местности или бог знает что еще и определенно не стоит ничего совать в нее, это же как заняться сексом с мясорубкой, но… если бы у мясорубки было такое тело…

— Потом у нас уже не будет — говорит она: — а… к черту… иди сюда…

И я подчиняюсь этой команде.

Спустя некоторое время мы с хозяйкой лежим на медвежьих шкурах совершенно голые, покрытые легкой испариной, я гляжу вверх, туда, где под потолком пещеры в никуда пропадает дым от очага. В голове у меня плавает ленивая мысль о том, что день удался. Сперва сняли кожу с живого, потом — вернули кожу на место, потом — секс. Много секса. Кстати, даже сама полковник Мещерская не могла бы похвастаться такой выносливостью, такой страстью и умением принимать… хм… такие позы. Однако в конце концов хозяйка пещеры утомилась и уснула, закинув на меня ногу. Поглаживая эту самую ногу, я задумываюсь о том факте, что я даже не знаю, как ее зовут. Говорит ли это что-либо о моем моральном облике? Наверняка. Хм, впрочем, широкая общественность о моем моральном облике уже осведомлена в достаточно мере, чтобы понимать, что само это понятие тут не применимо.

С другой стороны — ладно имя. Черт с ним, с именем. Только что я оттрахал не просто незнакомку, а… кого? Я не знаю человек ли это в принципе, хотя тот факт, что ее можно оттрахать — радует. Если она представитель инопланетного разума или божественного начала — тот этот факт говорит о том, что наши цивилизации могут сотрудничать. Пусть и только в постели — это уже хорошо. Так сказать, первый контакт через секс. То-то зеленые человечки бы удивились… прилетели к нам в своих тарелочках, а их прямо на этих тарелках и… а может быть потому никто и не прилетает на Землю, что она в справочниках межзвездных путешественников обведена красным кружком и надписью «Только не сюда! Здесь трахают!». Боже, какие глупости в голову приходят. Стоп, Уваров, подумай.

Первое — она вернула тебе кожу. Именно вернула, а не вырастила. А тот, кто может вернуть — может и забрать. Чувствуешь, куда подуло ветром? Да, это именно то, куда ты боялся посмотреть, в тот самый дальний угол пещеры, где тебе кажется, что… а может и не кажется? Свиная голова еще эта… не буду я супа. Этого супа из этого котелка — точно не буду.

Второе — да какая девушка, увидев в лесу человека с начисто содранной кожей — не испугается? Тут бы и я испугался, пожалуй. А эта — даже ухом не повела. Мелочи, скажете вы, но нет. Некоторые вещи выдают шпионов, всех этих ниндзя и ассасинов. Крепкие нервы. Самообладание. Можно попытаться изобразить хладнокровие, когда тебе страшно, но правдоподобно отыграть страх, когда не страшно — еще сложней. Первая реакция выдает с головой.

Третье… пещера и все тут… не может быть такого места. Мох на полу, теплый, живой. Мох или живой и тогда он скорее холодный, или теплый, но уже мертвый. Стены из яшмы. Дым, который пропадает наверху… и дальний угол пещеры, опять-таки.

Вывод? Очень простой. Но мне надо проверить. Я осторожно вылезаю из-под упругого бедра хозяйки пещеры, и она что-то бормочет во сне. Прислушиваюсь. Латынь? Ханьский? Язык мне неизвестен. Осторожно сползаю вниз, к основанию кровати и встаю. Воздух в пещере теплый, даже по низу не веет холодом, еще одна странность. Интересно, есть ли у нее одежда кроме своего шелкового халата и где она? Хотя не об этом сейчас речь. Я смотрю на очаг, в котором весело потрескивает пламя, на закопченный котелок, из которого торчит варенная свиная голова. Показалось в прошлый раз, что ли? Определенно показалось. Странности странностями, но вот подмигивающая свиная голова… смотрю на нее пристально. Голова делает вид что не замечает мой взгляд. Уверен, едва я к ней спиной повернусь, как она подмигнет мне в спину, паскуда. Бросаю взгляд обратно на кровать. На медвежьих мехах, поджав одну ногу и вытянув другу — посапывает сама хозяйка. Сейчас она кажется совсем маленькой, прямо девушка-подросток. Ее молочно-белая плоть светится в полутьме пещеры. Узкие бедра, не чета Машиным, коленки, худые лодыжки и спелые виноградинки пальчиков на маленькой стопе. Беззащитная. Хрупкая. Одинокая.

Она опять что-то бормочет во сне и всхлипывает. Всхлипывает? Ну да, так и есть… даже одинокая слеза скатывается из уголка глаза. Хм. Охота лечь обратно, прижать ее к себе и утешить… правда из всех способов утешить голую незнакомку, гвардии лейтенант только один и знает, им он ее уже утешал. И не раз.

Я осторожно, чтобы не потревожить хозяйку — встаю с кровати. Да, надо узнать ее имя. Но в списке приоритетов этот сейчас далеко не самый важный. В пещере царит полутьма и потому я не вижу дальний угол ее пристанища… но я могу встать. Тьма сгущается там, но… я подхожу к очагу, чувствуя, как прогибается теплый мох под моими ногами…

Свиная голова из котелка — смотрит на меня в упор немигающим взглядом. Охота закрыть ей глаза… если не рукой, то накрыть чертов котел крышкой, но крышки нигде нет и ее взгляд меня нервирует. С каких это пор я стал таким нежным? Это просто мертвая плоть, мясо. Еда. Все эти белки, жиры и углеводы, с чего это такая рефлексия.

Голова подмигивает мне и расплывается в похабной улыбке. Свиньи могут улыбаться? Эта конкретная — может.

— Ну тебя — говорю я голове: — я тебя есть не собираюсь. Можешь не переживать. Хотя не уверен, что она не съест. По любому съест. Так что все вопросы — к ней. — строго смотрю на свиную голову, что варится в закопченном котелке и думаю, что окончательно поехал крышей — разговаривать с едой. Свиная голова ухмыляется и закатывает глаза. Не верит мне. Ну да и пес с ним, мне с ней не детей крестить.

Я беру из костра головешку, поднимаю ее и вот уже у меня в руке импровизированный факел. Не идеально, но все же поможет мне разглядеть что там, в дальнем углу пещеры… не дает мне покоя этот мрак…

Делаю шаг вперед и слышу легкий шорох за спиной. Хозяйка. Проснулась-таки.

— Как неожиданно — раздается ее голос: — ты еще тут? Хм. Хочешь, я расскажу тебе притчу?

— Как я могу отказаться — отвечаю я, не поворачиваю голову. Отчего то мне очень страшно.

— Влюбилась как-то лиса в крестьянина. Пришла к нему и давай объясняться в любви, а тот в ответ — мол, не могу я тебя любить, у меня жена есть. — раздается ее голос как будто отовсюду сразу: — Дурак ты, — говорит лисица. — Жена у тебя злая да сварливая, неряшливая да некрасивая, не любит тебя и давно извести хочет.

— Что ж, — отвечал крестьянин, — такая моя судьба. На том разговор и кончился…Украла лисица большой котёл, наполнила водой и поставила на перекрёстке дорог на огонь. Проходит мимо жена крестьянина и спрашивает:

— Что ты тут, лисица, варишь?

— Со всех сторон света собрала я счастье, удачу и богатство, — отвечает лисица, — положила их в котёл и варю колдовское зелье. Кто искупается в нём, тот станет всех краше, богаче и счастливее.

— А если я в котле искупаюсь, — спрашивает коварная женщина, — стану ли я всех красивее, богаче и счастливее?

— Конечно, станешь, — отвечает лиса, — только готовлю я то варево для себя и никому другому не позволю в него окунуться.

— А готово ли варево? — спрашивает жена крестьянина.

— Давно готово, — говорит лисица. — Вот сейчас сниму с себя шкуру и влезу в котёл. Не успела лиса слова эти договорить, как женщина прыгнула в котёл и сварилась. А лисица, долго не мешкая, сняла с неё кожу и надела на себя. Потом повернулась мордой на восток и стала читать заклинания, одно длиннее другого. Не успело солнце скрыться за верхушками деревьев, как превратилась лиса в прекрасную девушку, похожую на жену крестьянина, как бывает похожа красивая дочь на уродливую мать. Приходит крестьянин домой, а его у порога с поклоном встречает молодая жена. Вошёл в дом, а там всё прибрано, пылинки не найти, повсюду шелка да наряды, а в сундуках золотые и серебряные монеты поблёскивают. Удивился крестьянин, обрадовался, но виду не подал. Сытно поужинал и лёг спать с молодой женой. Так в довольстве и неге прожили они год, но однажды дождливой осенней ночью постучался в их жилище странствующий даос и попросился на ночлег. Приютил крестьянин даоса, утром вышел проводить его до ворот, а гость говорит:

— Знаешь ли ты, с кем делишь пищу, кров и постель?

Улыбнулся крестьянин и спрашивает:

— А станет ли мне от этого знания лучше жить?

Задумался даос, покачал головой и, ничего не сказав, пошёл своей дорогой… — ее голос затихает под сводами пещеры, исчезая эхом.

— Вот потому я прошу тебя — задумайся — узкая ладошка ложится мне на плечо и я чувствую как мягкое и теплое тело прижимается ко мне сзади: — станет тебе лучше жить от знания того, что именно находится в этом темном углу?