Орёл, несущий копьё [СИ]

Арка 2. Глава 4. Вена

Вена… Бесспорно, это был один из любимейших городов Макса, если не самый. Ему нравился Люцерн — тихое место на берегу пронзительно синего озера в объятиях Альп, нравился Рим с его Пантеоном и гордыми остатками былого имперского величия, нравился Берлин — чинный и статный, центр и средоточие власти в Европе… и всё же они не шли ни в какое сравнение с Веной. Аристократичная и строгая, в то же время романтичная и волшебная, австрийская столица казалась чем-то слишком прекрасным, чтобы существовать в этом мире.

Но она действительно существовала — в этот самый момент Макс вдыхал её аромат, глядя из уличного кафе на величественный Штефансдом. Как и обычно, часть собора была в лесах — рабочие счищали налёт с известняка; передний фасад, с которым они уже поработали, теперь сиял в лучах солнца, но высокая южная башня и стена, к которой она прилегала, всё ещё были тёмными. «Удивительно, как светлое и тёмное может органично сочетаться, — думал Макс, чуть щурясь, глядя на окно-розу, от которого отражались яркие солнечные лучи. — И именно это сочетание, эта их вечная борьба за место делает произведение искусства совершенным… Был бы он чисто светлым или чисто тёмным, наверняка бы потерял часть своего очарования».

Через столик от него два чудаковатых на вид волшебника — щеголевато одетый юноша с карманными часами на золотой цепочке и старик-индус с белоснежной бородой и в традиционном тюрбане дастаре — возбуждённо обсуждали сакральный смысл орнаментов внутри собора. Ещё дальше завтракала разновозрастная компания чародеев в строгих мантиях с австрийским гербом — коронованным одноглавым орлом на левой стороне груди; то были министерские чиновники, встретившиеся до службы, чтобы обменяться последними новостями.

— Ваш кофе, — невысокий юноша едва ли намного старше самого Макса опустил на стол перед ним чашку с кофе и несколько аккуратно сложенных газет. — Желаете ещё что-нибудь?

Макс покачал головой и жестом отпустил официанта, после чего развернул лежавшую сверху газету.

Это заведение всегда нравилось ему расположением, обслуживанием и особенно — хорошим кофе. Скрытое от глаз маглов — удивительные слепцы, сотнями проходят мимо, даже не чувствуя рядом пространственную аномалию, — оно имело весьма определённую публику: большинство не могло позволить себе заказать здесь хотя бы даже стакан воды. Посещение подобных мест было одной из привилегий тех, кто был по роду и положению в обществе выше прочих; Петар, конечно, предпочитал заведения попроще, обосновывая это нежеланием сидеть в «снобских местах», и напарники неизменно завтракали отдельно, потому что Макс ни ради Петара, ни даже ради конспирации не собирался отказывать себе в таких вот небольших удовольствиях.

Впрочем, на конспирацию он не так уж и плевал: им стоило по возможности сохранить своё пребывание в городе в тайне, поэтому им с Петаром пришлось для жилья снять старую мансарду почти на самой окраине магического района, хотя и в этом городе у Винтерхальтеров был дом. Прежде он принадлежал бездетной тётке его отца, и Макс знал, что рано или поздно этот дом отойдёт ему.

«Светские хроники», всё ещё ахавшие вокруг скандально расстроенной свадьбы Адлера Гриндевальда и Катрин Штибер, он отложил сразу же — его не заботило, каким образом Адлер решал собственные проблемы, хотя находчивость товарища, выливавшаяся зачастую в дерзкие и острые ходы, ему импонировала. Статью на передовице «Политического вестника» он просмотрел по диагонали — уже от отца знал, что чистокровные Венгрии практически единогласно присоединились к «Маршу». «Новости Вены» обсуждали всё понемногу: «политические дрязги» в Германии, общественные проекты, поступившие на рассмотрение в Министерство, предстоящий последний летний бал, скорое открытие сезона в опере и прочие мелочи, бывшие неотъемлемой частью жизни этого города. В общем, пресса ничем интересным не порадовала, и Макс, допив кофе, оставил деньги и, пройдя через здание кафе, вышел в магическом районе.

Отовсюду нёсся аромат свежей выпечки, за которой уже выстроились длинные очереди. В одной из таких и стоял, возвышаясь над окружением, Петар, огромный, лохматый, уже с неделю небритый — эта картина невольно напомнила Максу одну из самых распространённых баек о России: про медведей на улицах. А если учесть анимагическую форму Маркова…

Подойдя ближе, Макс тронул его за плечо, привлекая внимание. Петар немедленно обернулся; несколько секунд он без узнавания глядел на напарника, а затем хмыкнул:

— Ах, это ты. Всё не привыкну, что ты на себя чары изменения внешности наводишь.

— Разве изменения вышли такие сильные?

— Не особенно. Да и всё равно выражение лица тебя выдаёт.

Макс не стал уточнять, что он имел в виду. Лёгкие чары изменения внешности перед каждым выходом из дома тоже были частью конспирации — в Вене он бывал достаточно часто для того, чтобы в ряде мест его лицо было узнаваемо.

Они молчали, пока не вышли из булочной и не двинулись к центру района. В некоторых местах пройти было затруднительно — на и без того узкие улицы из расположенных на них лавок были выставлены товары: котлы, клетки с шумящими совами, манекены у входов в ателье и многое прочее, возле чего ежеминутно кто-нибудь останавливался, чтобы поглазеть. Макса это нервировало, и он старался как можно быстрее выбраться из толпы — Петар едва поспевал за ним. Но вот, наконец, впереди наметился просвет, и юноши, протиснувшись мимо двух толстых колдуний, споривших у витрины аптеки, оказались на Виктория-плац.

Эта площадь, бывшая самым сердцем магического района, была заложена в год победы над Гриндевальдом на том самом месте, где в годы его диктатуры стояло мрачное здание без имени или опознавательных табличек — все и без них знали, что именно здесь осуждались и приговаривались к смерти несогласные с идеей «Общего блага». Посреди площади высилась статуя — крылатая богиня Победы в развевающихся лёгких одежах, босая, прекрасная. Высоко над головой она вскинула волшебную палочку, а в левой руке держала лавровый венок.

— Во сколько ты договорился встретиться с тем человеком? — спросил Петар, когда они стали неспешно обходить статую.

— В половину второго, — отозвался Макс. — В это время в банке обед.

— Чем он там занимается? Мне казалось, гоблины не принимают к себе на службу людей.

— Они не любят это афишировать, но людей всё же берут — большинство ликвидаторов чар, к примеру, маги. Также их много и на бумажной работе; мой человек тоже из таких: перекладывает документы, приглядывает за архивом и пишет письма с уведомлениями. Это удобно, — Макс усмехнулся. — Фактически, через него я могу достать практически любую информацию об этом отделении Гринготтса.

Петар наморщил лоб; сев на лавку у постамента статуи, он повертел в руках бумажный пакет с выпечкой.

— У нас точно нет другого варианта?

— Нет, — Макс устроился рядом с ним, обвёл окрестности взглядом, чтобы убедиться, что их не подслушают. — Как я уже говорил, «Воззвания ко Тьме» всего существовало семь экземпляров. Четыре уничтожено Светлыми, об одном нет сведений вовсе, ещё один хранится в Женевской библиотеке под усиленной охраной, а последний в середине прошлого века был вывезен в Англию; по сведениям моего источника им владеет род Мальсибер.

— Странно всё-таки, что британцы прячут её здесь, в Вене, — заметил Петар.

— Видимо, не хотят ею светить, — безразлично пожал плечами Макс. — Насколько знаю, книгу переправили сюда ещё в начале восьмидесятых, когда Тёмный Лорд пал, и на его сторонников началась охота — в условиях постоянных облав и обысков конечно же не очень разумно было бы хранить у себя дома или в сейфе Тёмную книгу. Здесь же — другое дело: мракоборческие отделы Австрии и Британии не взаимодействуют и не обмениваются информацией.

Повернувшись к нему, Петар хмуро посмотрел на собеседника.

— И ты всерьёз считаешь, что лучше забраться в Гринготтс, чем в библиотеку?

— Да, именно так я считаю, — твёрдо сказал Макс. — Гринготтс не так неприступен, как кажется. Гоблины постарались на славу, поработали над репутацией своего заведения, однако не проходит и нескольких лет, чтобы в какое-нибудь из его отделений по всему миру не забрались воры — степень их удачливости разная, но не нулевая, как кричат на каждом углу гоблины. А вот в Женевскую библиотеку не пробирались ни разу. Её за время существования укрепляли сильнейшие Тёмные и Светлые маги своих эпох. Это единственное место, где все входящие вне зависимости от стороны и статуса равны. Достоверный факт, что даже Гриндевальд при входе оставлял палочку, а это о многом говорит.

— И тебя это не смущает? — хмыкнул Петар, как показалось Максу, не без издёвки. — То, что в этом месте тебя могут уравнять с каким-нибудь грязнокровкой.

Макс скривился и процедил сквозь зубы:

— Только ради знаний и только там я могу на время смириться с этим.

Петар лишь вновь усмехнулся, и Макс раздражённо стал рассматривать фасады домов. Они были совершенно разными, чужими людьми, до Семёрки едва ли обмолвились парой слов на занятиях. «Впрочем, — быстро одёрнул себя Макс, — для того, чтобы вместе работать, и не обязательно быть приятелями или тем более закадычными друзьями. Это скорее помешает делу».

За оставшееся до встречи время они полностью обошли магический район, заглянули в некоторые лавки, посетили даже — Петар заинтересовался — Музей сопротивления, посвящённый подпольщикам, организовавшим в Вене борьбу с террором Гриндевальда. Сейчас, через пятьдесят лет после победы над диктатором, тема заметно утратила актуальность, и людей внутри было немного, куда меньше, чем, как отец рассказывал, было в его детстве, когда запах войны ещё висел в воздухе, а ходить приходилось не по мощёным мостовым — по руинам и пропитавшейся кровью земле.

Макс осмотрелся вокруг. Представить себе Вену в крови он не мог… не хотел. Потому что это было единственное на свете место, в котором он переставал мыслить так, как обычно мыслил, и единственным его желанием становилось, чтобы волшебный город продолжал существовать, несмотря на все политические и не только войны мира.

Однако прекраснодушие отступило, стоило юношам выйти с территории волшебников в мир маглов, где было ещё более шумно, людно, а в дополнение улицы загромождали машины разных типов, от коптящих воздух двухколёсных приспособлений для передвижения, названия которых Макс не знал и не хотел узнавать, до трамваев, двигавшихся по рельсам, будто поезда.

Эта Вена была уже не так хороша. Нет, здания и виды оставались по-прежнему прекрасны — их портили маглы и следы, оставленные их механизмами и техникой. Макс зашагал быстрее, стремясь как можно скорее покончить с делами в этой части города и вернуться туда, где ему было комфортно. Возле городского театра вышла заминка: когда маги стояли вместе со всеми на светофоре, дожидаясь зелёного сигнала, чтобы пересечь оживлённую улицу, какой-то человек, по наружности француз, попросил сфотографировать их с женой, настойчиво протягивая небольшое — куда компактней, чем колдокамеры, — устройство. Макс опалил его таким взглядом, что мужчина неуклюже попятился, бормоча извинения и что-то про то, что не хотел потревожить.

У ратуши толпилось великое множество путешественников, прибывших из разных концов мира. Пройдя мимо группы итальянцев, отчаянно жестикулировавших в попытках донести до бесстрастного экскурсовода-австрийца что-то, юноши вошли в небольшой парк, где людей было всё-таки меньше, чем на самой площади. Через пару минут Макс заметил на скамейке на боковой дорожке пожилого человека в дешёвой, но опрятной строгой одежде. Рядом с ним на сидении лежала аккуратно свёрнутая, чтобы не привлекать внимание, мантия.

— Герр Кюхлер, — чопорно приветствовал Макс, приблизившись и скинув маскировочные чары.

— Здравствуйте, герр Винтерхальтер, — старик поднялся и поклонился, разогнулся не без усилия и с растерянностью поглядел на Петара, явно не зная, как обращаться к нему.

— Вы обдумали моё предложение? — спросил Макс, отрывая его от попыток решить эту дилемму.

— Обдумал, обдумал… Присядем, господа? — Макс милостиво кивнул, и они сели. — Не хотите вафель? Моя внучка Эва пекла…

— Благодарю, не стоит, — холодно отказался Макс, а вот Петар не побрезговал:

— Я возьму одну. Спасибо.

— Давайте о деле, — где-то невдалеке раздавались возбуждённые голоса давешних итальянцев, ещё женщина по-русски орала ребёнку оставить в покое голубей. — Ваш ответ?

Отведя взгляд, Кюхлер вздохнул, поправил пенсне, нервно потёр руки.

— Герр Винтерхальтер, поймите, ваше предложение… выгодное, говоря языком места, в котором я служу. И всё-таки я очень хочу предостеречь вас от того, что бы вы ни задумали — а ведь это, судя по тому, что вы требуете…

— Я тщательно всё взвесил и принял решение, — оборвал его Макс. — Сейчас мне нужен ваш однозначный ответ: да или нет?

Снова повисла пауза. В погоне за голубем светловолосый ребёнок пронёсся мимо их лавки, но буквально через пару метров упал, зацепившись за бордюр, и громогласно разревелся. Макс скривился (мальчишке было лет семь, в таком возрасте реветь — позор для мужчины), Кюхлер заёрзал, а Петар молча встал и, подойдя к ребёнку, поднял его на ноги и помог отряхнуться.

— Не сильно ушибся? — спросил он по-русски. — Ну, не реви, не маленький ведь.

Мальчишка уставился на него почти с испугом, вытаращив глаза и даже уняв истерику. Потерев глаза кулачком, он вдруг выдал:

— Ты пират, дядя?

Петара это развеселило, и он громко захохотал, запрокинув голову. Тут, наконец, подбежала мамаша мальчишки, с подозрением посмотрела на Петара, схватила сына за руку и, буркнув «Спасибо», утянула ребёнка прочь.

Когда напарник вновь сел рядом, Макс перевёл взгляд обратно на Кюхлера — у того было достаточно времени, чтобы окончательно собраться с духом.

— Да, — с протяжным вздохом сказал старик и сгорбился, опустил голову. — Да, я сделаю, как вам угодно.

Макс скупо кивнул — другого ответа быть и не могло.

— Тогда о деталях. От вас требуются две вещи. Первая — точное местоположение вот этого сейфа, — он передал карточку, на которой значилась фамилия «Мальсибер». — Вторая — письмо, которое сообщит владельцу этого хранилища о неполадках и предложит ему как можно скорее прибыть в Вену. После того, как всё будет сделано, вы должны избавиться — имеется в виду уничтожить — от воспоминаний обо всём произошедшем, начиная с нашего первого разговора. Также вам надлежит принять это, — он буквально вложил фиал с зельем в подрагивающую руку. — Данное снадобье ускорит развитие болезни Альцгеймера, на которую и спишут «ошибочно» посланное письмо о неполадках в исправном сейфе. Вы начинали симулировать на службе ранние симптомы, как я говорил? — старик слабо кивнул. — Хорошо. Продолжайте ещё пару дней, зелье примите перед тем, как уничтожить воспоминания. Как сообщил мне изготовитель, у вас будет около месяца до того, как вы окончательно перестанете узнавать близких.

Он сделал паузу, давая Кюхлеру в полной мере прочувствовать то, на что он подписывался. Петар сложил на груди руки и откинулся на спинку скамьи — в его мрачном молчании явственно чувствовалось неодобрение. Максу было плевать.

— Вы уверены, что готовы?

— Да, я сделаю это, — негромко сказал Кюхлер, понуро глядя на фонарный столб напротив. — Ваша семья помогла мне, когда с Мартой, моей бедной девочкой, случилась беда… И маленькая Эва заслуживает большего, чем жизнь служанки или уборщицы. Знаете, она мечтает стать поваром, открыть кондитерскую на Брюкнер-штрассе — всё говорит, как будет продавать вафли и венские булочки, а по воскресеньям угощать сирот из детского дома… — он порывисто снял пенсне, потёр переносицу, крепко зажмурив глаза. — Я сделаю всё, чтобы мечта моей внучки сбылась.

— В таком случае, поговорим об оплате. Вашей дочери будет единовременно выплачена сумма в размере пяти сотен галлеонов, а когда вашей внучке придёт пора поступать в школу, будут переданы также средства на её обучение. Само собой, если вами будет допущена ошибка в исполнении инструкций, ваша семья ничего не получит.

— Если позволите, я попрошу вас о Непреложном обете, — всё так же не открывая глаз, сказал Кюхлер. — Не подумайте, я доверяю вам, герр Винтерхальтер, но на карту поставлено слишком многое.

Макс плотно сжал губы, раздражённо поглядел на старика, а затем, взяв себя в руки, сказал:

— Я согласен. Мой товарищ скрепит.

Они нашли тихое безлюдное место и, оградив его всеми возможными чарами от чужих глаз, принесли Обеты: Кюхлер поклялся в точности исполнить предписанное, а Макс — позаботиться о его семье. После волшебники расстались. Когда старик исчез в толпе, Макс и Петар неспешно двинулись обратно в магический район.

— Бедолага, — проговорил Петар. — Такой выбор, как был у него, никому не пожелаешь.

— Обречь близких на вечное довольствование мизером или пожертвовать ради них разумом, — Макс фыркнул. — Я бы не выбрал второе.

— Ты вообще хоть когда-нибудь чем-то жертвовал?

Макс невольно задумался над этим вопросом. Пожалуй, нет… Хотя, когда они были детьми, стоило Георгу посмотреть на брата своим проникновенным взглядом — и Макс с готовностью отдавал ему любимые игрушки. А больше, как будто, подобного не было…

Петар, видимо, воспринял его молчание, как ответ. Поворчав немного что-то по-болгарски себе под нос, он сменил тему:

— Откуда вообще ты знаешь старика?

— Это было одним из первых упражнений, которые мне задал отец, — спокойно поделился Макс, — найти человека в трудном положении, помощь которому может в дальнейшем обернуться для нас пользой. Дочку его изнасиловал богатый герр, на которого она работала, — её выгнали, конечно же, да ещё и наградили бастардом. В Гринготтсе жалование у людей, особенно на бумажной работе, — мизер, прокормить семью Кюхлер вряд ли бы смог. Тогда-то мы его и облагодетельствовали.

— Странные у вас упражнения, — покачал головой Петар и вдруг почти с сочувствием добавил: — Тяжело, наверное, в такой семье.

Макс посмотрел на него, как на дурака.

— Я считаю свою семью идеальной.

Всё было сделано на третий день после разговора — и сделано хорошо, судя по тому, что тем же вечером появился Мальсибер. Макс узнал его по колдографии: плотный мужчина с седой шевелюрой и строгим, властным лицом. За его размашистым шагом едва поспевал эльф-домовик; у входа в банк Мальсибер остановился, небрежно отдал слуге шляпу и трость и вошёл внутрь здания один — эльфам проход в Гринготтс был закрыт.

Усмехнувшись, Макс кивнул Петару на существо.

— Кажется, выйдет даже проще, чем предполагалось.

Они встали из-за столика в небольшом кафе, где проводили время в ожидании цели, и влились в толпу гуляющих в этот погожий августовский вечер горожан. Когда они проходили мимо банка, Макс незаметно взмахнул палочкой в направлении эльфа, шепнув «Империо!».

«Когда хозяин уснёт, принеси мне ключ от его сейфа в этом банке».

Несколько позже, в середине ночи, в мансарде, где жили юноши, с хлопком возник домовик и с готовностью протянул Максу маленький золотой ключ. Юноша принялся за работу — ему необходимо было как можно быстрее точно скопировать ключ и отдать оригинал домовику, чтобы тот вернул его хозяину. У него имелся набор инструментов для этой цели, по-особенному зачарованных для большей точности, и пару часов спустя он закончил. Когда он отодвинулся от стола, за которым работал, Петар взял оба ключа в руки и пристально рассмотрел.

— Талантливо, — сказал он, наконец, кладя подделку перед напарником.

Макс принял похвалу, как должное. Петар подошёл к домовику и вручил ему настоящий ключ.

— Возвращайся к хозяину.

— Подожди, — остановил Макс, обернувшись. — Забери у него воспоминания, связанные с нами.

Вскоре это было сделано, и эльф переместился прочь. Убрав инструменты в футляр и погасив яркий магический огонь в настольной лампе, он встал и встряхнул руками.

— Теперь нужно выждать, — произнёс он. — И продумать план.

У них было для этого много времени. Сверяясь с информацией, полученной от Кюхлера, они по несколько часов в день обсуждали план.

— Проникнуть в Гринготтс несложно, — говорил Макс, опёршись руками на стол, склонившись над от руки нарисованной картой подземелий банка, переданной Кюхлером когда-то давно. — Сложно из него выйти.

— Ты упоминал, что были прецеденты краж, — напомнил Петар, сидевший в кресле. — Как поступали воры в тех случаях?

— Информации об этом мало, если не сказать «почти нет». Успешные воры любят хвастать делами, а не методами, а неудачники, попавшиеся во время или после предприятия, никому ничего рассказать не смогли бы, даже если бы захотели — гоблины об этом позаботились. По сути, каждое ограбление Гринготтса — чистой воды импровизация. Но я знаю, что несколько раз в делах участвовали гоблины, у которых были свои причины ненавидеть сородичей, или непомерно жадные. Знаю ещё о подкопе…

— Подкопе? — вскинул Петар брови удивлённо. — Под Гринготтс?

— Да. Это было, кажется, в Греции в начале прошлого века. Тогда она ещё была под турками, но освободительное движение уже было сильно. Его участники решили ударить по самому ценному, что было у турецких чародеев, — по их кошелькам. Они отловили великое множество нюхлеров…

— Хах, умно, — одобрительно кивнул Петар. — Эти твари золото из-под земли достанут.

— Они и достали, — отозвался Макс, — прорыли тоннель во внутренние помещения афинского Гринготтса; конечно, это было долго, много раз зверей приходилось заменять, а когда дошли до горных пород, волшебникам сопротивления пришлось превращать камни в землю, чтобы нюхлеры могли копать дальше. И вот, после трёх или четырёх лет, повстанцы попали к хранилищам. Стоит ли говорить, что они вынесли всё, до чего смогли добраться? Кроме того, когда сработали сигнальные чары на одном из сейфов, которые забыли снять или попросту не заметили, и прибежали гоблины, завязалось сражение, и было оно кровавым, хотя в конечном итоге победили маги. С тех пор в Греции у волшебного сообщества с гоблинами особенно сильные проблемы.

Он сделал паузу, дав Петару время поухмыляться и подумать, а затем вернулся к первоначальной теме обсуждения.

Тем временем стало известно о судьбе Кюхлера. Когда неожиданно — для гоблинов — появившийся Мальсибер с неудовольствием потребовал объяснить, что случилось с сейфом такого, что пришлось вызывать его из Британии, служащие банка растерялись, не понимали, что происходит. Первым порывом они поспешили к сейфу вместе с хозяином, удостоверились, что всё в порядке, а затем принялись разбираться.

На Кюхлера, как отправителя письма, вышли быстро, но он не мог сказать ничего; уничтоживший воспоминания, он искренне не помнил, как и по какой причине отправлял Мальсиберу письмо. Тот, раздражённый сверх меры, сквозь зубы предположил, что у старика из-за возраста начались проблемы с головой. Тут же сотрудники из числа людей вспомнили, что уже замечали за стариком симптомы заболевания; их отчитали за то, что вовремя не сообщили, и это повлекло за собой неудобства для клиента, а Кюхлера уволили.

Как и было обещано, Макс тайно переправил его дочери, убитой горем от новости о болезни отца, обещанные деньги. Как ими распорядились, он не следил — было плевать, откровенно говоря.

В плане имелся один аспект, требовавший отдельного урегулирования. Этим Макс занялся сам — отчасти потому что в принципе предпочитал работать в одиночку, отчасти потому что это было для него почти что личным.

Письмом он предложил встречу двадцать седьмого августа в десять утра в кофейне на Штефанс-плац. Ему, конечно же, ответили согласием — Макс бы удивился, если бы она отказалась.

В ожидании он задумчиво разглядывал собор, пока к его обычному столику у плетёной ограды, увитой белыми и чайными мелкими розами, не приблизилась девушка.

— Максимилиан? — она скорее утверждала, чем спрашивала, внимательно разглядывая его лицо, как всегда изменённое чарами.

— Фройляйн Лихтенберг, — Макс поднялся, поклонился и церемонно поцеловал её руку.

— Вы просили не упоминать вашу фамилию на этой встрече, — заметила Эльза, — о том же попрошу и я.

— Как угодно, — безразлично ответил Макс и помог ей сесть, после чего и сам вернулся на место.

Эльза чуть сощурила яркие зелёно-карие глаза.

— Итак, зачем же вы хотели меня видеть? Признаться, я заинтригована — ваше приглашение удивило меня и, — она тонко улыбнулась, — вселило определённую надежду.

— Эта встреча носит исключительно деловой характер, — Макс решил сразу прояснить ситуацию. — Мне требуется ваше содействие в одном деле.

— Ах, — притворно вздохнула она, принявшись поглаживать лепестки ближайшей розы. — Всегда вы о делах и только о них… Умеете ли вы отдыхать, Максимилиан? Расслабляться? Веселиться, в конце концов?..

Макс помрачнел; даже больше, чем просто дуры, его раздражали умные девушки, когда начинали вести себя нарочито легкомысленно.

— Не трепите мне нервы, фройляйн, — одёрнул он. — Имейте в виду, если вы всё ещё лелеете надежду однажды стать моей супругой, я должен видеть в вас какую-то пользу помимо деторождения.

— Вы занудны, Макс, — спокойно сказала Эльза и сложила перед собой руки. — Хорошо, говорите, что вам от меня требуется.

Макс аккуратно поставил вокруг их столика заглушку и заговорил серьёзно:

— Мне необходимо, чтобы вы доставили в свой сейф в Гринготтсе саквояж, который я вам дам, оставили его на ночь и на следующий день забрали.

— Звучит несложно, — Эльза вновь улыбнулась, но уже без тени ребячливости — улыбкой коварной, почти хищной и из-за этого очаровательной. — Но озвучьте теперь и ту часть, из-за которой, как вы, судя по взгляду, предчувствуете, у нас будет спор.

На сей раз Макс выдержал паузу, в последний раз взвешивая шаг, который собирался сделать. Просьба была неординарной, наглой, за которую однозначно придётся платить. Впрочем, он всё равно знал, какую цену она хочет.

— Вы упоминали как-то, что ваш сейф открывается не ключом, но особым словесным паролем. Так вот, мне нужен этот пароль и точное месторасположение хранилища.

Теперь Эльза нахмурилась, принялась выстукивать длинными ногтями какой-то ритм.

— Вы понимаете, что это уже выходит за рамки простой услуги?

— Понимаю.

— И что, — она подалась чуть вперёд, — мне будет, если я всё же соглашусь помочь вам?

— Я обязуюсь поговорить с отцом и вынести на его рассмотрение идею мне обручиться с вами.

— Вынести на рассмотрение, — Эльза фыркнула; чувствовалось, что она не была удовлетворена.

— Подобные решения принимает он, как глава рода, — парировал Макс. — Вы знаете, какие заведены порядки.

— Знаю, — подтвердила она и пристально посмотрела ему в глаза, словно пыталась пролегилиментить. Впрочем, может, действительно хотела попытаться, но защита собственных мыслей у Макса была хороша. — Что ж, выходит, я должна дать вам доступ к своему хранилищу в Гринготтсе, а взамен вы может быть убедите отца в выгодности нашего с вами брака. Не совсем равноценная сделка, мне кажется.

Она была права, поэтому Макс, пересилив себя, без особой охоты предложил:

— Можете сказать, чего хотите. Если это возможно, обязуюсь исполнить ваше желание.

Глаза Эльзы загорелись; видимо, она почувствовала себя победительницей.

— Ну тогда… как насчёт вечера в опере?

— В опере? — Макс удивился — он ожидал услышать многое, но не это.

— Да, давно хотела побывать на открытии сезона, — спокойно и даже почти хладнокровно кивнула Эльза. — Было бы замечательно, если бы вы сводили меня — в своём настоящем обличии, само собой.

«Одно появление на публике — и пересуды о нашем якобы романе обеспечены, — подумал Макс, внимательно глядя на неё. — Недурной ход».

— Если вам угодно.

— Тогда мы с вами договорились, — она потребовала у официанта бумагу и перо; тот принёс, забрал пустые чашки из-под кофе, а девушка написала несколько слов и протянула пергамент Максу. — Когда вы передадите мне сумку?

— Завтра в пять часов вечера у статуи на Виктория-плац. Передам вам её не я, а мой товарищ. Вы, кажется, знаете Петара Маркова?

— Болгарин, высокий, дикий на вид? — усмехнулась она; Макс сдержанно кивнул. — Да, я видела его прошлым летом в доме кузена, когда ваша компания собиралась там.

— Тогда затруднений возникнуть не должно, — он видел, что девушка хочет добавить ещё что-то, но не дал ей такой возможности. — После получения прошу вас сразу же доставить сумку с Гринготтс. На следующий день заберите с утра, но не сразу после открытия; Петар будет ждать вас неподалёку и подойдёт сам.

— Я поняла вас, — кивнула Эльза. — Будут ли ещё какие-то указания?

— Пожалуй, нет.

— Тогда позвольте с вами сегодня проститься — у меня назначено время в ателье фрау Шнайдер, — она кокетливо склонила голову набок и улыбнулась. — Или, быть может, вы проводите меня?

Безразлично пожав плечами, Макс поднялся и предложил ей руку; девушка вновь смотрела победительницей.

— Знаете, Максимилиан, я пребываю в некотором недоумении, — медленно произнесла она, когда они шли по улице.

— Относительно чего?

— Вашей семьи. Вы говорите, что последнее решение всегда за главой рода, и это обычно и естественно, но в то же время вы сами предоставляете ему… проекты, назовём это так, на рассмотрение. Я знаю, что вы можете на каком-нибудь приёме или встрече при посторонних начать дискутировать с отцом, и он даже согласится с вами, если сочтёт доводы убедительными. Это так удивительно и так… чудесно.

Макс бросил взгляд на неё — Эльза, судя по всему, говорила серьёзно.

— Отец всегда учил нас с братом, что нужно иметь своё мнение и не бояться его отстаивать.

— Я не совсем об этом, — покачала головой девушка. — В вашей семье чувствуется нечто куда большее, чем навязываемое подчинение детей родителям, это бездумное и беспрекословное послушание. У вас есть взаимное уважение, умение слушать друг друга, — она мягко сжала его руку. — Это делает вашу семью особенной, я думаю, даже служит в некоторой мере залогом успеха. А брак ваших родителей — мне никогда не доводилось видеть такого крепкого союза, как у них, такой взаимной поддержки. Всегда, где бы они ни появились вместе, они выглядят самой гармоничной парой…

— Только не романтизируйте, Эльза, вам это не идёт, — нетерпеливо прервал её Макс. — Лучший брак — это взаимовыгодный альянс, и пример моих родителей служит прекрасным тому доказательством. Каждый из них знает свою пользу.

— Тогда скажите мне, — произнесла она почти требовательно, — видите ли вы выгоду от брака со мной, Максимилиан?

— Вижу, — коротко ответил он, однако Эльза продолжала на него испытующе глядеть, и он пояснил: — Ваша семья безукоризненно чистокровна, достаточно богата и имеет хорошие связи, в том числе и родственные. Сестра вашего отца замужем за младшим сыном министра Диттнера, троюродный брат привязал к вашему роду один из старейших родов Франции, кузины готовятся к свадьбам с наследниками не последних семей в Германии и Австрии. Вашему клану не хватает якоря в Швейцарии. Для нас удобны ваши уже имеющиеся связи, к которым мы можем добавить собственные. Что немаловажно, вы сами умнее многих сверстниц, что умело скрываете. Вы знаете, когда можно говорить, а какие вопросы лучше не задавать, — она усмехнулась и с пониманием кивнула. — Определённым минусом является ваша связь через мать с Гриндевальдами, вокруг которых вечно творится что-то недопустимое, но я рассчитываю, что Адлер исправит такое положение вещей, когда возглавит род.

Они остановились возле входа в ателье у выставленных на улицу манекенов. Эльза помолчала, делая вид, что рассматривает вышивку на одной из мантий.

— В который раз, я восхищена вашей прямолинейностью, — сказала она, наконец, — как и вашими рассуждениями. Однако в одном я всё же позволю себе не согласиться с вами: после того, как мой кузен станет главой семьи Гриндевальд, скандалов меньше не станет — дай бог, чтобы не сделалось больше! Он будто магнит для всего дурного, даже тётушка Оделия, его мать, считает так… — она оборвала себя, явно поняв, что сказала лишнее, и вновь отвела взгляд. — Простите, Максимилиан, я забылась. Доброго дня.

Макс поцеловал её руку, и Эльза быстро скрылась в лавке.

Следующие сутки прошли в подготовке, последнем повторении и репетиции плана. Также Макс принял зелье сна без сновидений и отдохнул полноценные восемь часов перед самой операцией — ему предстояла бессонная ночь.

По часам он определил, когда ночь перевалила за половину, и выбрался из саквояжа, увеличенного чарами незримого расширения. В просторном сейфе Лихтенбергов, где несколькими часами ранее Эльза оставила сумку, было, конечно же, совершенно темно, но Макс не стал создавать свет на конце волшебной палочки; вместо этого он достал Руку славы[4] и зажёг свечу в ней. Неровный желтоватый свет заиграл на горах галлеонов, сиклей и кнатов, на стёклах шкафов, заполненных ценностями, ларями, книгами и многим другим. Но Макс отвернулся от всего этого — в данный момент его интересовало иное. Приблизившись к массивной двери из металла, он опустился на одно колено перед ней и шепнул в замочную скважину:

— Pecunia non olet.[5]

Замок щёлкнул, и створка отворилась наружу. Макс осторожно выбрался, быстро осмотрелся по сторонам — больше для галочки, потому что знал, что патрулей здесь не бывает — гоблины слишком самоуверенны.

Освещая себе путь Рукой славы, Макс из внутреннего зала, выдолбленного прямо в породе, двинулся вперёд по неширокому тоннелю, который вывел его в подземную пещеру. Та была поистине огромна — он знал это, но не видел: факелы, днём горевшие около сейфов, ночью не светили, и вокруг царила практически кромешная тьма. Макс прошептал заклинание, усилившее огонь в Руке, чтобы видеть дальше. Прямо к выходу из тоннеля были подведены рельсы, по которым ходили тележки, но Макс свернул налево, на едва заметную тропинку, тянувшуюся между отвесной стеной и пропастью, уходящей ещё на несколько сотен метров вниз. Максу же надо было наверх — сейф Мальсиберов располагался на три уровня выше хранилища Лихтенбергов (оба не были основными семейными сейфами, поэтому были расположены не очень низко, и дополнительных охранных приспособлений и чар не было).

Идти было непросто — тропка была узка и забирала вверх довольно-таки круто, периодически переходя в грубые, стёршиеся за века использования ступени, а откуда-то капавшая вода делала их вдобавок ко всему скользкими. Но Макс плевал на трудности, просто старался быть осторожней; в конце концов, он давно уже хотел испытать свои силы, свою ловкость и пробраться в Гринготтс — и вот он, наконец, здесь. Петар, конечно, был по-прежнему не в восторге от всей этой затеи — но что вообще понимает? Его часть работы связана с существом, а всё, что касается артефактов — территория Макса. Вот и нечего Петару рассуждать о том, в чём не смыслит — Макс же не лезет в его зоофильские изыскания!..

Путь отнял не только много сил, но и немало времени — прошло не меньше часа, прежде чем Макс добрался до нужного уровня. Там он потратил ещё минут пятнадцать на то, чтобы отыскать нужный сейф. Он был совершенно рядовым и располагался в ряду точно таких же — просто хранилище, в таких обычно не лежит ничего ценного. Но знали бы те, кто держит свои скудные сбережению по-соседству, какая невиданная редкость хранится в этой ничем не примечательной ячейке!.. У Макса на миг захватило дух, и он крепко сжал Руку славы, глубоко вдохнул прохладный пещерный воздух. Достав из кармана копию ключа Мальсибера, он вставил его в скважину (для чего пришлось нагнуться — те были рассчитаны на рост гоблинов) и без спешки повернул.

Раздался короткий щелчок — и Макс перешагнул порожек распахнувшейся двери, оказавшись в совсем небольшом хранилище. Там были только деньги (видимо, заначка на случай спешного побега из Британии), немного изумрудов в серебряной чаше, ещё кое-какие безделицы и стопка книг. Поднеся к ним Руку славы, Макс прочитал названия — всё это были запрещённые для продажи Тёмные тома, он слышал о них раньше, а некоторые даже читал, обнаружив в домашней библиотеке. Две книги он взял — не хотел, чтобы сразу выяснилось, за чем именно он приходил, когда Мальсибер, наконец, обнаружит, что его ограбили. С той же целью он забрал инкрустированный топазами кубок, покрытый интересными рунами, и кинжал, на котором различил какое-то тонкое проклятие, после чего, наконец, в самом дальнем углу сейфа обнаружил футляр.

Стоило его коснуться, Макс ощутил — книга там. Но он всё равно педантично открыл футляр и, не удержавшись, провёл рукой по чёрной обложке из старой, потрескавшейся от времени кожи. Он прижал к ней ладонь и буквально почувствовал мощь, магию, власть, заключённую на этих ветхих страницах.

Макс прикрыл глаза, не отнимая от книги руки, и счастливо улыбнулся.

Он практически не помнил, как возвращался в хранилище Лихтенбергов — все мысли были заняты старинным фолиантом и тем, чего с его помощью можно достичь.

Когда над головой вновь забрезжил дневной свет, Макс с большим сожалением погасил Люмос и, закрыв книгу, выбрался из саквояжа в их с Петаром мансарде. Напарник отошёл назад, давая место, и посмотрел с большим интересом.

— Ну как?

— Более чем успешно, — не без гордости сообщил Макс и выложил на стол все свои трофеи. — Говорил ведь, что репутация у Гринготтса во многом завышенная.

Петар одобрительно хмыкнул и, проходя к столу, хлопнул напарника по плечу. Макса от этого едва не передёрнуло.

— Уже читал, как я понимаю? — проговорил Петар, сразу же обратив внимание на «Воззвание ко Тьме» и раскрыв её. — Латынь, как мы и думали…

— Я всё-таки взял с собой словарь.

Наполнив стакан водой, Макс практически залпом выпил и присел на край стола, наблюдая за тем, как Петар листает страницы. Это вызывало в нём почти ревность — какая-то часть его яро противилась тому, чтобы кто-то другой трогал эту книгу. Кажется, Петар это почувствовал — он напрягся и покосился на напарника весьма настороженно.

— Понятно, — он захлопнул книгу, скрестил на груди руки и резко сменил тему: — Похоже, твоя подружка догадалась, что это всё было. По крайней мере, вопросы задавала весьма каверзные.

На это Макс только хмыкнул и налил себе ещё воды.

— Задержимся в Вене, — сказал он, — пока будем разбираться с ритуалом поиска Имитатора. А сейчас отлучусь ненадолго: мне нужно взять билеты в оперу.