Оракулы перекрестков

Глава 9

Судьба злокозненна и коварна, и боже вас упаси сделаться жертвой ее забав. Она не прикончит вас одним метким ударом, словно муху на занавеске, нет, она будет играть вами, словно сытая кошка, то отпуская, то вновь поддевая на коготок. Есть в этом что-то от ленивого садизма власть имущих. Но так уж устроен мир: мы всю жизнь участвуем в игре, правила которой познаем на собственных синяках и шишках. А когда наконец становимся матерыми профессионалами, знающими, на какой свет надо переходить улицу и с какой стороны масло у бутерброда, правила вдруг меняются. И выкручивайся как знаешь.

Бенджамиль остановился, переводя дыхание. Ночь сменилась промозглым слепым утром, затопившим улицы бордово-красного сектора киселем густого тумана. А может, сектор был вовсе и не бордово-красный… Если предположить, что сейчас около пяти утра, то Мэй бежит уже больше двух часов, а значит, бордово-красный давно позади. А что впереди?

Бенджамиль затравленно огляделся. Полистопы повисли у него на хвосте спустя час, после того как он покинул здание с разбитой оранжереей. Проклятая вонючка Амаль, конечно, передала код, легавые активировали метку, и теперь шансов удрать почти не было. До сих пор Бен продержался лишь благодаря туману и аль-найковским имплантантам. Бенджамиль погладил свои гудящие бедра. Еще оставалась слабая надежда оторваться от погони и затеряться в лабиринте переулков. Штерн вроде бы говорил, что сигнал у маячка довольно слабый. Только бы свалить от стопов, только бы добраться до дома…

Бен прислушался. Показалось? Какое там «показалось»! Бенджамиль тихо выругался и затрусил по улице, прочь от приближающейся сирены. Он сделал всего полсотни шагов и остановился как вкопанный. С противоположного конца улицы приближалась вторая сирена, пока невидимая за плотной пеленой тумана. Бенджамиль завертелся, ища проход в длинной кирпичной стене, сунулся наобум в дверь подъезда. Заперто! Сирены приближались медленно и неотвратимо. Бенджамиль дернул ручку второй двери и неожиданно услышал за спиной негромкий, смутно знакомый голос:

— Эй! Мистер! Мистер говорящий член! Давай сюда. Быстрее!

Бенджамиль опрометью кинулся к противоположному тротуару и, лишь подбежав к бордюру, различил открытый канализационный люк и торчащую из него патлатую голову давешнего знакомца.

— Лезьте сюда, скорее! — просипел оборванец, исчезая в отверстии.

Не секунды не раздумывая, Бен нырнул следом и начал спускаться, цепляясь за торчащие из стены скобы.

— Люк! Люк-то закрой! — простонали откуда-то снизу.

Бен поднялся на пару ступенек и ухватился за кромку металлического диска. Крышка оказалась увесистой, пришлось потянуть изо всей силы. Было страшно неудобно, кроме того, приходилось действовать одной рукой, поскольку Бенджамиль боялся отцепиться от скобы, но страх придал ему силы. Крышка заскрипела по тротуару, сдвинулась вперед и, лязгнув, упала в свое гнездо.

На несколько секунд сделалось совсем темно, затем снизу ударил неяркий луч карманного фонарика. Бенджамиль, осторожно перебирая руками, спустился вниз и спрыгнул на бетонный пол. Оборванец, заботливо светивший ему под ноги, радостно хмыкнул и повернул рефлектор к себе, выхватив из темноты щербатую, слегка опухшую, но очень довольную физиономию.

— А я вас сразу узнал, сударь! — заявил он громким шепотом. — Как выглянул из колодца, так сразу и узнал. Не мой ли, думаю, приятель от легавых бегает? Пригляделся, и точно вы! Я — Мучи! Вы мне еще гривенник ссудили, помните?

— Помню, помню, — возбужденно прошептал Бен. — Нужно быстрее сматываться, а то нас засекут. У меня в спине маячок! Куда ведет этот тоннель?

— Туда. — Батон неопределенно махнул рукой. — А насчет клеща не бойся, мы в старой канализации, кругом полно арматуры, сюда даже спутниковый сигнал не проходит. Хотя отвалить подальше от колодца — это правильно. Если легавые люк заметят, сами не полезут, но могут дымокур пустить или гранату кинуть… Пошли, что ли?

Мучи посветил фонарем влево и двинулся в глубь бетонного тоннеля. Бенджамиль поспешил следом.

Они шли внутри трубы, такой широкой, что, даже подняв руки, Бенджамиль не смог бы коснуться потолка над своей головой. Луч фонаря весело прыгал по серым стенам, покрытым неаппетитными бурыми потеками. И еще здесь стоял запах, еле уловимый специфический запах, исходивший то ли от стен, то ли от шагавшего впереди Мучи.

Батон то и дело оглядывался, говорил что-то, весело скаля плохие зубы. Бен почти ничего не понимал, он потихоньку впадал в какую-то прострацию. Тупое деревянное оцепенение плотным коконом укутывало его мысли и чувства. Раз за разом он механически повторял про себя одну и ту же фразу: «Домой, я хочу домой».

Тоннель сделал плавный поворот, потом еще один. Мучи остановился и ощупал стены фонариком.

— Привал! — громко объявил он, оборачиваясь. — Присядьте, сударь, теперь можно и отдохнуть.

Бенджамиль беспомощно огляделся.

— Непривычные, — пробормотал Мучи, то ли осуждая, то ли восхищаясь.

Он торопливо порылся в одном из карманов своей латаной старомодной куртки и вытащил засаленную шапчонку с наушниками. Шапку он положил на пол и указал на нее Бену:

— Садитесь, сударь. Этой трубой не пользуются уже лет сто, хотя без привычки, конечно, смотреть тошно. Хотите курить?

Бен покачал головой.

— А я дерну пару раз, ничего?

Бен кивнул. Мучи уселся на пол, ловко выудил из нагрудного кармана мятый окурок, затолкал его в рот, щелкнул химической зажигалкой и с наслаждением затянулся. Фонарик он поставил кверху рефлектором между собой и Беном.

— Что же с вами произошло, сударь, после того как мы расстались там, в парке? — спросил батон с интересом. — Я ведь тогда предупреждал вас про стопов. Они дрянные людишки. Я никогда не подхожу к ним близко. Как же вас угораздило?

Бенджамиль открыл было рот, но горло его вдруг сжалось, он закрыл лицо ладонями и разрыдался. Все впечатления двух последних дней, копившиеся в душе Бена, словно гной в фурункуле, наконец нашли отдушину и выплеснулись наружу неудержимым и бессмысленным потоком слез. Бенджамиль плакал самозабвенно, взахлеб и не мог остановиться. А Мучи не пытался его ни остановить, ни успокоить. Он лишь с сочувствием поглядывал опухшими глазками да жадно смолил окурок, рискуя подпалить усы.

Наплакавшись вдосталь, Бенджамиль немного успокоился и неожиданно для самого себя начал рассказывать. Он говорил торопливо и сбивчиво, поминутно всхлипывая и сбиваясь с одного на другое. Мучи, загасив свой окурок о подошву ботинка, слушал внимательно, время от времени кивая с самым серьезным видом.

— Спору нет, жалко вашего приятеля! — заявил он в конце. — Хороший человек, но, видно, решил, что эта его жизнь ни к черту, не удалась и все тут. Вот он и не стал тянуть. Не расстраивайтесь, сударь, он еще возьмет свое. Такие люди всегда нужны у подножья трона создателя!

Бенджамиль замолчал и уставился на невозмутимо ухмылявшегося оборванца. А Мучи как ни в чем не бывало сунул руку за пазуху, извлек оттуда бутылочку с мутноватой жидкостью и потряс ею над фонарем.

— Пьянство богу милей, чем молитвы ханжей, — пропел он, немилосердно фальшивя. — Не желаете хлебнуть, сударь? Не за упокой души, упаси господь… Так, для снятия стресса!

— Нет уж, увольте, — пробормотал Бен, даже мысль о спиртном вызывала отвращение.

Батон, похоже, совсем не обиделся.

— Вольному воля, — сказал он, отворачивая крышку и поднося бутылку к носу.

Лицо нищего сморщилось, верхняя губа брезгливо приподнялась.

— Хуже нет, когда в карманах две одинаковые бутылки! — пояснил он, заворачивая пробку.

Мучи спрятал первую бутылку, вытащил откуда-то вторую, почти точно такую же, понюхал, удовлетворенно хмыкнул и отхлебнул прямо из горлышка. Глаза его заблестели.

— Напрасно не пьете, сударь. — Мучи убрал вторую бутылку следом за первой. — Это, конечно, не «Белая лошадь», но на вкус и запах лучше, чем мое средство от вшей и разных насекомых.

— А что было в первой бутылке? — спросил Бен.

— Оно и было, средство от вшей и разных насекомых, — сказал Мучи. — И напрасно вы усмехаетесь, сударь, — добавил он, несмотря на то что Бен и не думал усмехаться. — Я варю этот состав уже больше десяти лет. Пользуюсь сам и продаю своим знакомым. Запах у него отвратный, зато выжигает паразитов не хуже напалма. А как варю, никто, кроме меня, не знает! Ведь я только с виду простачок, а на самом деле я человек с образованием! — Мучи приосанился. — Я закончил Высшую инженерную школу имени Конрада, когда-то я работал третьим помощником старшего инженера в концерне «Синтовуд». Даже сейчас я мог бы стать богатым человеком… если б захотел. На мой состав бешеный спрос во всей округе. Вот я и гуляю из серого в красный, из красного в зеленый. Жизнь беспокойная, но зато всегда есть чего пожрать и глоток самогонки имеется. Эй, сударь! Да вы меня совсем не слушаете!..

Бенджамиль вздрогнул. Он уже с полминуты, не отрываясь, смотрел на корпус поставленного торчком фонаря. На черной рубчато-овальной рукоятке красовалась желтая светящаяся надпись: «Корпоративная служба охраны правопорядка. Инв. № 222153DL».

— …Ну и не надо, всех сумасшедших бродяг разве переслушаешь, — сказал Мучи.

— Простите, Мучи, просто я немного не в себе, — пробормотал Бен. — Но мне уже лучше.

— Тогда можно идти. — Мучи, покряхтывая поднялся с бетонного пола.

— А куда? — спросил Бенджамиль, снизу вверх глядя на странного оборванца.

— Да куда тебе угодно, сударь! — Лицо батона расплылось в радостной улыбке. — Я эти каналы знаю, как свой карман, по ним много куда можно дойти.

— А к действующей станции трубы можно? — робко спросил Бен.

— Можно. — Мучи пожал плечами. — Только зачем? Вам туда сейчас лучше не соваться. Легавые враз зацапают. Вам бы лучше месячишко по помойкам отсидеться, пока все уляжется, пока ориентировку с вашего сигнала снимут.

— Месячишко?! — с ужасом переспросил Бен. — Я не могу месячишко по помойкам…

— Это вам только кажется, что не можете, — примирительно сказал Мучи. Он немного подумал: — Ну, есть еще один вариант. Могу отвести вас к Шестерне. Он живо вытащит ваше радио. Он это здорово умеет. Настоящий хирург и мой приятель. Идет?

— Идет, — сказал Бенджамиль без особого энтузиазма.

Ему вовсе не улыбалось идти к какому-то Шестерне, но выбор у него, похоже, был небогатый.

— Дойдем до границы бежево-серого, — говорил Мучи, поднимая с пола фонарь, — потом вылезем из говнопровода, а там и до клиники рукой подать. Джозеф парень что надо, он нам не откажет. Пошли!!

Трудно придумать что-нибудь более депрессивное, чем труба канализации. Унылые серые своды похожи на крышку гроба. Бесконечные коридоры для отвода нечистот тянутся и тянутся в кромешной тьме. У тоннелей нет ни начала, ни конца, только верх и низ. В тоннелях нет надежды, есть только долготерпение.

Странный оборванец Мучи никакой клаустрофобии, похоже, не испытывал. Он бодро шагал вперед, невнятно напевая себе под нос. Каждый раз, когда тоннели разделялись, он, не раздумывая, сворачивал в правый. Несколько раз он начинал что-то объяснять, но болтать, не видя собеседника, у него никак не получалось.

Пол трубы выгибался дугой. Идти рядом было неудобно, поэтому Бенджамиль плелся следом за своим спасителем и предавался тревожным размышлениям. Три вопроса занимали Мэя больше всех прочих: что ждет его в конце тоннеля? Кто такой хирург Шестерня? И главное, кто таков нищий болтун Мучи, человек с полицейским фонариком и бутылкой самодельного средства от кусачих паразитов?

Иногда Мучи останавливался, зажимал фонарик под мышкой и прикладывался к своей бутылочке. Во время одной из таких задержек измученному сомнениями Бенджамилю пришла в голову идея, простая до гениальности. И отчего он не сделал так раньше?

— Мучи, дайте мне на минутку фонарь… — попросил Бен осторожно.

— Берите на здоровье. — Спутник с готовностью протянул ему световой конус.

— …и отвернитесь, пожалуйста, мне надо кое-что проверить.

Мучи хмыкнул, почесал в бороде и послушно отвернулся.

Светя фонариком, Бенджамиль достал из-за пазухи оракула. Губы неслышно прошептали вопрос, пальцы нетерпеливо сдавили кругляш. Переполняясь суеверным трепетом, Бен с трудом дождался ответа и пробежал глазами по строчкам:

— Что там у вас? — Мучи скосил любопытный глаз. — Амулет?

— Вроде того, — осторожно ответил Бенджамиль, а про себя подумал: «Это означает, что я могу ему доверять? Или это означает, что я могу ему доверять лишь какое-то время? Боже мой! Опять сплошные загадки!»

— Хороший фонарик, — сказал он, возвращая фонарь.

— Еще бы. — Бродяга расплылся в довольной улыбке. — Я выменял его у одного обмылка, а тот украл у стопа. Здесь люминофорный стержень с форсажем и элемент питания на пятнадцать лет работы. Уж я разбираюсь. Парень, который мне его отдал, просто придурок.

Дальше они двинулись тем же порядком. Мучи шел впереди, освещая дорогу, а Бен скромно завершал маленькую процессию. Надо сказать, что настроение его после пророчества заметно улучшилось и бетонный свод уже не казался таким мрачным. Когда они свернули в очередной правый тоннель, он спросил:

— Мучи, а почему вы решили мне помочь? Захлопнули бы себе люк да сидели спокойно.

— Так с ходу и не скажешь. — Мучи даже остановился, и Бен чуть не налетел на него сзади.

— Господь велел нам помогать ближнему, а кроме того, вы — хаджмувер. Как же мне было не помочь? — Батон развернулся лицом к собеседнику и теперь смотрел на него внимательно и серьезно.

— Кто? — переспросил Бенджамиль.

— Хаджмувер.

Мучи посветил себе на левое ухо, и Бен с удивлением заметил, что толстую мясистую мочку почти надвое рассекает старый неаккуратный шрам. Бенджамиль машинально коснулся своего пластыря.

— Да, да! — подтвердил бродяга. — Вы ведь совершаете паломничество, сударь, этот знак ни с чем не перепутаешь. Нашего брата везде видно.

— Но я не совершаю никакого паломничества! — Бенджамиль выпучил глаза. — Я даже не знаю толком, что это такое.

— Еще как совершаете, сударь, — сказал батон снисходительно. — Просто вы пока еще не в курсе.

— Ерунда какая-то, — пробормотал Бен.

— И ничего не ерунда, — сказал Мучи.

Он быстро повернулся и зашагал вперед. Бенджамиль нагнал его, и они молча пошли почти рядом по неудобно изогнутому днищу трубы. Бен искоса поглядывал на своего спутника, невольно замечая в тусклом отраженном свете и мешки под глазами, и седину в нечесаной бороде, и глубокие складки морщин на лбу. Мучи на ходу сунул фонарь под мышку, достал бутылку и сделал изрядный глоток. Удовлетворенно крякнув, он утер губы грязным рукавом и бережно спрятал бутылку за пазуху.

— И много здесь, в буфере, таких, как вы? — наконец решился заговорить Бен.

— Таких, как мы? — Батон подался к собеседнику, обдав молодого человека волной спиртного запаха.

— В смысле хадж… как там?

— Хаджмуверов? — Мучи ухмыльнулся. — Хватает! Не то чтобы очень много, но хватает.

— А как становятся этими муверами?

— По-разному, сударь, все по-разному.

— А вы? — спросил Беджамиль.

— Это долгая история, — уклончиво ответил Мучи. — Не знаю, как и рассказать.

— И все же. — Бен решил быть настойчивым. — Если я хаджмувер, то уж по крайней мере должен хоть немного представлять, с чем это едят. Вы вроде говорили, будто закончили Инженерную Школу Конрада и потом работали в «Синтовуде». Как же вы оказались здесь?

— Трудно объяснить! — Мучи яростно потер лоб. — Работал, жил себе в аутсайде. Бело-пурпурный сектор, хорошая квартира, лампочки, диванчики. Жил с женой и дочкой. Образцовый гражданин. А потом на меня снизошло откровение, будь оно неладно.

— Какое откровение? — Бенджамилю становилось все интересней и интересней.

— Обыкновенное! — Бывший примерный гражданин смачно плюнул в темноту и опять полез за бутылкой. — Когда ж это было? — Он почесал в бороде рукой с фонариком, отчего луч беспорядочно запрыгал по потолку и стенам. — Лет семнадцать назад, а может, и больше, может, все двадцать. Как раз тогда корпорация приняла закон об обязательном имплантировании служебных телефонов. И не то чтобы я был против. Как раз наоборот. Вшили мне в ухо телефон, значит, так надо. Было в этом что-то такое, знаете… Приобщение к клану, что ли, или признание родственной связи.

«Вот так-так! — подумал Бен. — А мне-то, дураку, казалось, будто телефоны вшивали служащим испокон веку».

— Маленькая операция под местным наркозом, — продолжал Мучи, усмехаясь, — и твое ухо становится корпоративным. А через неделю я увидел во сне Бога…

— Бога? — осторожно переспросил Бен.

— Бога! — серьезно подтвердил батон. — Только я не сразу понял, что это Бог. Догадался уже потом, зимой, тогда Бог приходил ко мне почти каждую ночь. Я пытался говорить с Ним. Вы и не представляете, сударь, насколько это интересно — говорить с Богом, даже если не понимаешь и половины слов. Да что слова, на Него можно было просто молча смотреть… А однажды Бог сказал мне: «Пора в путь, встань и иди». Я проснулся среди ночи. Тихонько поднялся с постели и пошел в кухню. Из ящика стола я достал самый острый кухонный нож. Жена и дочь спокойно спали, каждая в своей комнате. А я нашел банку с раствором йода и заперся в ванной. Смазав йодом лезвие ножа и крышку от зубной пасты, я прижал крышку позади уха и разрезал левую мочку. Было почти не больно, только страшновато. Из разрезанного уха я выковырял капсулу микротелефона и утопил ее в унитазе. Кровь лилась, точно из крана. Закапала всю раковину. Я остановил кровотечение гигиеническими салфетками, в стенной нише нашлась упаковка пластыря. Потом пришлось вымыть пол вокруг раковины. Приведя ванную в относительный порядок, я оделся и ушел. Никто не проснулся, и никто меня не заметил. Я не взял с собой практически ничего. Что может понадобиться человеку, который идет на свидание с самим Богом? На станции, садясь в таблетку, я расплатился наличностью, какая-то мелочь завалялась в карманах пальто. Мне хватило, чтобы добраться до черного буфера. С тех пор я и живу здесь. Пью самогонку, копаюсь в отбросах, варю средство от насекомых и жду.

— Чего? — спросил Бен.

— Сам не знаю, — засмеялся Мучи. — Наверное, чуда.

— А что же бог? Выходит, он надул вас?

— Ну почему же так сразу и надул? — Мучи слегка обиделся. — Если понимаешь кого-то с пятого на десятое, то, наверное, приходишь в гости не по тому адресу. Здесь уж винить некого. Я за пять лет обошел весь черный буфер, все кольцо вдоль и поперек. И били меня, и последнее отнимали, стопы раз десять ловили. Однажды приговорили к шести месяцам принудительных работ за бродяжничество. А я искал Его. Искал Господа. Всем говорил, что не помню, кто я и откуда. — Батон издал тихий смешок. — Сейчас уже и взаправду не припомню своего старого имени. Теперь я Мучи.

Бенджамиль осторожно покивал головой.

— Но Бог стал являться ко мне все реже и реже. — Голос оборванца жалобно задрожал. — Вы представляете, сударь, что такое абстиненция? Нет? И не надо! Я был как наркоман без дозы. Вы будете смеяться, но я подсел на Бога, как на «скат». Тогда я решил, что Бога надо искать в Сити.

— И вы пробрались за стену?! — полувосхищенно-полуиспуганно предположил Бен.

— Я прожил в Сити почти год, — подтвердил батон. — Богом там и не пахнет. Да… почти год. Потом ситтеры выкинули меня вон. Они нашего брата не особенно любят. Сказали: «Или убирайся, или мы тебя уроем и бутылку за тебя не поставим». Пришлось сматываться. И вот, когда я пробирался в лаз под забором, до меня дошло: я искал Господа в пыли под ногами, а Он в это время летал перед моим лицом, достаточно было лишь поднять глаза. Так-то, сударь!

— А другие хаджмуверы, им господь тоже велел идти в буфер? — с неподдельным интересом спросил Бен. — Он тоже говорил с ними во сне? Как это происходит?

— Что ты заладил: «велел, велел», — укоризненно сказал Мучи. — Откровения у всех разные. Бог дает человеку знаки. Кто-то распознает их, а кто-то нет.

— А что за знаки? — допытывался Бенджамиль. — Как они выглядят?

Мучи посмотрел на своего спутника с неподдельным изумлением:

— По-разному, сударь, все и не перечислишь: рисунки на асфальте, облака на небе, числа, случайные встречи…

— Числа?! — возбужденно проговорил Бен.

— Числа, — подтвердил Мучи. — Всякое число имеет свое значение. Вроде азбуки Морзе: для того, кто не знает, — случайная абракадабра, а для знающего человека — как буквы на экране, читай на здоровье, истолковывай.

— А вы умеете истолковывать? — Бенджамиль сам не понимал, отчего так взволновался.

— Я-то? Немного умею. Вот, к примеру… — Батон огляделся по сторонам, видимо отыскивая этот самый пример. Взгляд его, обшарив стены и потолок бетонной трубы, пробежал по собеседнику и наконец уперся в рукоятку фонарика. — К примеру, число двадцать два означает противостояние зла и добра, двадцать один — знак странствующего святого, это все знают, а пятьдесят три — это долгая дорога, путешествие, если вам угодно. Как видите, все сходится. Есть числа, которые на слуху, например тринадцать, оно трактуется как неприятное испытание, предвестник несчастья, если переставить цифры местами, выйдет тридцать один — число искушения и духовного растления, тридцать два…

— Я знаю, — сказал Бен, — число сделки с дьяволом.

Мучи с удивлением покосился на спутника и слегка покачал головой:

— Не совсем так. Я бы назвал это числом выбора и перелома. А дьявол… Множество вещей люди в силу своей общей ограниченности толкуют извращенно. — Бродяга гордо приосанился. — Я ни разу не слышал от Него упоминаний о Сатане. — И, спохватившись, добавил. — Насчет ограниченности я не про вас. Вы удивительно хорошо образованны для служащего корпи. Откуда? Ведь не в школе же вас научили разбираться в таких вопросах.

— Мои родители были верующими, — признался Бен, — только скрывали это. От них я слышал про Сатану, скупающего людские души.

Мучи опять покачал головой:

— Поверьте мне на слово, сударь, никакого Шайтана и вовсе нет на свете, он лишь отражение людских пороков. И дьявольское число шестьсот шестьдесят шесть означает только преддверие изменения мира. А уж в какую сторону он будет меняться…

Бенджамиль тихонько засмеялся.

— Чему вы смеетесь? — нахмурившись, поинтересовался бродяга.

— Мы тут говорим о черте, о боге, — объяснил Мэй, — но на самом-то деле бога нет. Он выдумка, вроде Санта-Клауса или зубной феи.

— Оно, сударь, вам, может, и виднее, — рассудительно сказал Мучи, — но как же Его нет, когда я с Ним разговаривал?

Бенджамиль раскрыл было рот, но не нашелся, что возразить.

Луч фонаря скользнул по потолку и провалился куда-то вверх. Стены подземелья немного раздвинулись, и оба теософа оказались в высоком вертикальном колодце.

— Почти пришли, — сказал Мучи, освещая скобы, вделанные в стену, и металлическую крышку над головой. — Нам еще километра два идти поверху, так что будьте настороже. Эх, одежка у вас приметная, слишком чистая и новая. Может, махнемся?

Бенджамиль решительно помотал головой и взялся ладонью за ржавую скобу.