Оракулы перекрестков

Глава 10

На месте сенсорной панели интеркома, слева от массивной стальной двери, в стене имелась неопрятная дырка с ореолом облупившейся штукатурки. Сквозь дыру был пропущен толстый, захватанный руками шнурок с кисточкой на конце. Мучи уверенно потянул за него два раза. Из квартиры раздалось приглушенное металлическое «бом-м-м! бом-м-м!».

Бенджамиль представил себе ослепительно-белый кафель, блестящие инструменты на зеленых салфетках, длинноногих медсестер в светлых шапочках на манер купальных и попытался как-то увязать все это с засаленным шнурком. Прошло минуты полторы ожидания, потом динамик над дверью хрипнул и раздраженный голосок неприветливо осведомился:

— Чё надо?

— Мы к Шестерне! — торопливо сказал Мучи.

Дверь, завизжав, поехала в сторону, и взгляду Бенджамиля предстала девочка лет тринадцати с ярко накрашенным капризным ртом. Короткое клетчатое платье ловко обтягивало огромный, как подушка, живот. Пока Бен пытался сообразить, выглядит ли девица много моложе своих лет или восьмимесячный живот следствие непомерного переедания, беременная девочка открыла свой капризный ротик и повторила, брезгливо растягивая слова:

— Чё-о надо?

— Нам бы увидеть Шестерню. Моему приятелю нужна маленькая операция. — Мучи широко улыбнулся, показывая желто-коричневые зубы.

Не говоря ни слова, девочка повернулась к посетителям спиной и двинулась в глубь прихожей. Расценив этот жест как разрешение, Мучи и Бенджамиль осторожно вошли следом. Автоматическая дверь с протяжным скрипом скользнула на место, и спутники оказались в длинном захламленном коридоре. Стены его, оклеенные старыми люминофорными обоями, тускло светились, окружая слабым сиянием криво-косо развешанные полки из пожелтевшего полупрозрачного пластика. Разнообразные сюртуки, френчи, плащи с пелеринами, частью совсем новые, частью совершенно заношенные, пестрыми гроздьями висели на вверченных прямо в стену ржавых шурупах. В простенке, напротив этого цветного хлама, стояла погнутая рама от инерпеда. Под потолком, точно электрические провода, были натянуты капроновые веревки, а у самой притолоки самозакрывающейся двери Бенджамиль заметил настоящую медную рынду на затейливом кронштейне. Если покрытый зеленью окисла раритет — подлинник, то его хозяин — престранный тип. Повесить такую дорогую, коллекционную вещь в качестве банального звонка!

Девочка открыла одну из дверей, велела посетителям «ждать тут» и уплыла, гордо выпятив круглый живот.

Бенджамиль и Мучи остались вдвоем в большой пыльной комнате среди нагромождения всевозможной мебели, поставленной как попало и закрытой балахонами полиситановой пленки.

— Странная девочка, — слегка поежившись, сказал Бен. — Интересно, кто она?

Мучи, ухмыльнувшись, пожал плечами:

— Живет здесь. Может, дочка, может, потаскушка, а может, то и другое сразу.

Вероятно, батон имел в виду отношения между пигалицей и загадочным доктором.

— Совать нос в чужие дела вообще-то не в моих привычках, — решительно сказал Бен, — но, по-моему, ей еще рано иметь детей.

— Каких детей? — простодушно осведомился Мучи. — А! Это? — Засмеявшись, он обрисовал ладонями округлость живота. — Это просто платье специальное. Мода такая, понимаешь, из Сити идет, до нас уже добралась. Теперь половина малолеток таскается с дирижаблями вместо пуза, говорят — очень сексуально, а на мой вкус, так полное дерьмо.

В коридоре послышались шаги.

— Вот и старина Джос, — шепотом сказал Мучи, и Бенджамилю стало нехорошо.

В комнату, слегка косолапя и сутулясь, вошел мужчина. Он был так огромен, что, проходя в дверь, слегка пригнул голову. Лицо его, казавшееся маленьким в сравнении с непомерным корпусом, радушием не светилось и ничего хорошего не предвещало. Судя по всему, это и был Джозеф Шестерня собственной персоной. Остановившись в трех шагах от оробевших приятелей, человек сунул руки в карманы брюк и мрачно уставился на посетителей глубоко посаженными недобрыми глазками.

— Извини, что мы без звонка, Джос, но моему приятелю нужна маленькая операция… — зачастил Мучи.

— Ты кто?! — Маленькие глазки брезгливо смерили батона с головы до ног.

— Я? — Оборванец совсем растерялся. — Я Мучи… Мы же это… помнишь? Ну еще когда Касим был, у которого пальцев не хватает…

Шестерня наморщил покатый лоб, но имя Касим ему, похоже, было знакомо, и жутковатый эскулап повернулся к Бену:

— А это кто? — Он вытащил из кармана руку и ткнул в сторону Бенджамиля мосластым пальцем.

— Это мой друг, — поспешил объяснить Мучи. — У него клещ в спине… активный. Достать бы…

Шестерня хмыкнул.

— Достать можно, — сказал он, изображая на лице зверское подобие улыбки, — две сотни монет по прейскуранту.

Бенджамиль беспомощно посмотрел на Мучи.

— У меня есть почти пол-литра жидкости от насекомых, — неуверенно предложил батон и осекся под строгим взглядом Шестерни.

— Жидкость залей себе в задницу, — сказал Джозеф. — Нет монет, нет и разговора.

— Но ведь операция-то совсем пустяшная, — попробовал канючить попрошайка.

— Пустяшная, — согласился Шестерня, — но если я стану бесплатно вырезать клещей из всякой уличной жопы, то скоро сам окажусь на тротуаре с голой задницей. Или гоните деньги, или выматывайтесь к черту.

— Я мог бы перечислить деньги на ваш счет, когда вернусь домой, — просительно сказал Бен, понимая, что его предложение звучит смехотворно, — скажем, три сотни марок за рассрочку, а сейчас у меня действительно ничего нет.

В подтверждение своих слов Бенджамиль сунул руки в карманы и одним движением вывернул их наизнанку. Пакетик с восемью красными как кровь таблетками, мягко стукнулся об пол.

— Что там у тебя? — кося вниз нарочито равнодушным глазом, спросил Джозеф.

Бенджамиль нагнулся, подобрал с пола пакетик и протянул Шестерне. Тот взвесил упаковку на широкой ладони, выковырял из нее один маркированный эллипсоид, понюхал, потом лизнул и удовлетворенно кивнул головой. Затем этот невероятный последователь Авиценны вытряхнул из пакета еще три таблетки и опустил их в карман.

— Пойдет, — коротко сказал он, возвращая Мэю остальные таблетки.

— Берите, берите все! — взмолился Беджамиль. Он совсем позабыл про эти чертовы таблетки.

Шестерня опять хмыкнул, и пакетик с остатками стимулятора перекочевал в карман его брюк.

— Джизбелла, — заорал он в сторону двери, — разбуди Сандру! — И добавил, обращаясь к Бену: — Пошли.

— А ты, — Джозеф ткнул пальцем в сторону Мучи, — стой здесь да держи свою задницу подальше от моих стульев.

— Хорошо, Джос, — покорно согласился батон. — Разве я без понятия?

Шестерня, шевеля вислыми плечами и лавируя между полиситановыми айсбергами, двинулся в противоположный конец комнаты. Там он открыл неприметную дверь в стене и поманил за собой Бенджамиля.

Операционная все-таки оказалась отделана белым кафелем, не таким ослепительно-белым, как в фантазии Бенджамиля, но хотя бы достаточно чистым. Окна были занавешены плотной тканью, посреди комнаты возвышался стол на железных ножках, над столом висели светильники невиданного фасона, сбоку притулилась пара столиков пониже, накрытых широкими салфетками в желтых акварельных разводах.

— Раздевайся! — скомандовал Шестерня, направляясь к одному из низких столиков.

Бен оторвал глаза от операционного стола и начал расстегивать куртку.

Шестерня возился с какими-то инструментами.

— А куда класть одежду? — спросил Бенджамиль, оглядываясь по сторонам.

— На пол.

Бенджамиль аккуратно сложил френч и рубашку возле ботинок, немного замявшись, снял брюки и обреченно спросил:

— Носки с трусами тоже снимать?

— Угум.

Бенджамиль снял носки, стянул трусы и положил их сверху на брюки. Он стоял совершенно голый посреди ярко освещенного кабинета, ощущая себя несчастным и беззащитным. Босые ступни мерзли на холодном кафеле, по спине бежали мурашки.

«Хоть бы все это поскорее закончилось», — подумал Бенджамиль, стараясь унять дрожь.

Но все только начиналось. Позади негромко скрипнула дверь.

— Санди, вечно тебя не дождешься, — проворчал Шестерня. — Клиент уже готов, а ты ползешь, как сытая гнида.

Бенджамиль оглянулся и вздрогнул. За его спиной стояла крупная, светлокожая и светловолосая девица лет двадцати. Мягкий овал лица, пухлые губы, а вместо глаз… Вместо глаз на Бенджамиля в упор смотрели два блестящих металлических окуляра. Никаких век, никаких ресниц, никаких бровей, кожа вокруг сияющих полировкой цилиндров казалась лоснящейся и немного воспаленной. Оптические протезы изучали голого Бенджамиля холодно и нагло. Линзы объективов, подсвеченные изнутри красным, медленно двигались, меняя фокусировку, еле слышно пищали моторчики сервоприводов. Бенджамиль сглотнул.

— Хватит таращиться! — сердито прикрикнул Джозеф. — За работу.

— Чего ты орешь, Джос? — лениво сказала девица, обходя Бенджамиля кругом, голос у нее оказался шершавый, хрипловато-бархатный. — В воскресенье не даешь поспать. Чертова Джиз вытянула меня прямо из койки.

Шестерня хмыкнул. Девушка остановилась прямо перед Беном. Из всей одежды на ней была лишь прозрачная ночная рубашка до середины бедра. А на Бенджамиле вообще ничего не было. Ему невыносимо хотелось прикрыться ладонью, но он боялся пошевелиться и стоял столбом. А тут еще проклятый Джос так пялился исподлобья своими злыми бусинками, что становилось совсем не по себе.

— Меня зовут Кассандра, — проворковала девица, обращаясь к Бену. — А тебя?

Темные пятна сосков отчетливо выделялись сквозь паутину тончайшей ткани.

— Бенджамиль, Бенджамиль Мэй, — выдавил из себя Бен и тут же подумал, что, наверное, нужно было назвать чужое имя.

— За работу, за работу, Санди, — нетерпеливо повторил Шестерня.

Девушка повернула к нему свои объективы:

— Что будем искать?

— Клеща с меткой… активного.

Кассандра зашла Бену за спину, и через секунду он почувствовал легчайшее волнообразное движение теплых пальцев по лопаткам и вдоль позвоночника. Его тело обследовали и ощупывали сантиметр за сантиметром.

— На заднице гляди повнимательнее, — посоветовал Шестерня то ли серьезно, то ли издеваясь.

В это время девица громко сказала:

— Есть!

Она провела чем-то влажным пониже правой лопатки, наметив на коже Мэя небольшую окружность, и отступила назад. А Джозеф Шестерня подхватил со столика сегментированную трубку с воронкой и быстро прижал ее к метке.

— Ай!!! — вскрикнул Бенджамиль.

Его спину пронзила острая боль.

— Стой смирно! — процедил сквозь зубы Шестерня, осторожно отделяя воронку от кожи.

Бен почувствовал, как вниз по правой ягодице побежала горячая струйка, которую тут же подобрали ватным тампоном. Шестерня сноровисто обрызгал саднящую ранку каким-то аэрозолем, немного подождал и залил пластырем. Затем панибратски хлопнул Бена по плечу и разрешил одеваться.

— Только с рубашкой погоди, — сказал он, — пускай пластырь застынет.

Пока Бенджамиль под невозмутимо-бесстыдным взглядом Кассандры торопливо натягивал брюки, Шестерня отошел в глубь операционной, бросил свой инструмент в керамитовый утилизатор и нажал ногой педаль. В комнате слегка запахло горелой пластмассой. Девушка, потерявшая всякий интерес к пациенту, зевнула и, раскачивая полными бедрами, вышла из операционной.

— Одно б…во на уме, — задумчиво проговорил Шестерня, глядя ей вслед.

— Можно мне надеть рубашку? — робко спросил озябший Бен.

Джозеф тронул пальцем нашлепку пластыря и вытер руку о штаны.

— Можно. Одевайся, бери своего помоечного приятеля и вали отсюда! Будут проблемы — заходи. А теперь чтоб духу вашего здесь не было! Джиз за вами закроет.

Уже на лестничной площадке Бенджамиль спросил у Мучи:

— Видел девушку с оптическими протезами?

— А то! — ответил батон. — Вот она, говорят, точно Джосова дочка, а еще говорят, будто дивайсы он ей сам поставил. Может, врут, может, нет, но то, что имплантаты, установленные в гражданина, можно проверить только с санкции суда — это факт. — Он замолчал и, прислушиваясь, поднял кверху указательный палец.

Кто-то шел по лестнице им навстречу. Кто-то крупный и уверенный, шумно сопящий в такт тяжелым шагам.

— Может, вернуться наверх? — прошептал Бен.

Мучи покрутил головой.

— Не успеем, — сказал он тихо. — Это не стоп. Легавые по одному не ходят. Пошли тихонько, авось пронесет.

Они спустились на один марш и увидели рослого дородного мужчину. Тот остановился посреди площадки, переводя дух. Верхние пуговицы его полосатой рубахи были расстегнуты так, что в разрезе виднелась мощная волосатая грудь. Тщательно выбритая голова здоровяка поблескивала. Крупный нос в красных прожилках торчал вперед, будто ручка кофейной кружки, небольшие светлые глазки походили на пуговицы, а узкие бакенбарды разделяли гладкие щеки ровными плавными дугами. Человек приветливо улыбнулся.

— Что, старина Джозеф уже на ногах? — Голос у него был под стать фигуре, значимый и сильный.

— Угу, — сказал Мучи, — на ногах. — И, спохватившись, добавил: — Вы о чем, сударь?

Мужчина усмехнулся благодушно и понимающе и, ни слова не говоря, двинулся дальше. А наши герои поспешили вниз и перевели дух, только оказавшись на улице.

Бродяга остается бродягой до тех пор, пока ему все равно куда идти. Сообразуясь с вышеозначенным манифестом всех батонов, Мучи почти сразу согласился проводить Бенджамиля до станции тубвея. Он гордо заявил, что этот крюк до поры до времени не нарушает его планов.

Несмотря на дискомфорт, причиняемый порезом на спине, Бен исполнился бодростью и оптимизмом. Впервые за последние сутки он был на сто процентов уверен в благополучном исходе своего приключения. Полное отсутствие денег немного омрачало его боевое настроение, но Бен решил, что главное — это добраться до станции трубы, а там уж он что-нибудь придумает.

Хаджмувер Мучи говорил почти без умолку. Сначала он хвастался своими связями с полезными и нужными людьми, которые не чета даже Джозефу Шестерне, потом в очередной раз ударился в теософские рассуждения.

Бенджамиль внимал ему с большим интересом. Во-первых, потому что ему было все равно, чему внимать, во-вторых, потому что так было веселее, в-третьих, потому что время от времени Мучи говорил по-настоящему удивительные вещи, которым нельзя поверить, но и не поверить которым тоже нельзя. От него Бенджамиль узнал много нового об устройстве мира, а также о личности Всевышнего, о Его чаяньях и насущных нуждах.

По словам Мучи получалось так, что Господь уже больше ста тысяч лет занимался планетой по имени Земля, в поте лица курировал двуногих прямоходящих. Что земная цивилизация зародилась отнюдь не сама по себе, да и не зародилась вовсе. Просто по необозримым просторам космоса рассеянны миллиарды миров, населенных различными multimodus sapiens (простите за тавтологию, сударь). И миллиарды Богов на протяжении вечности следят каждый за своим уголком вселенной, пекутся о том, чтобы всякое сотрудничество было продуктивным, а всякая деятельность — благотворной, чтобы правители любили вверенные им народы, мужья — своих жен, жены чтоб не чаяли души в детях, а дети не дрались в песочнице.

На планетах, вверенных заботам многочисленных Всевышних, не случается войн или техногенных катастроф, не бывает болезней и старости, там не найдешь маньяков, насильников или просто обманщиков, даже лень там считается серьезным отклонением от нормы.

— Какие-то идеальные получаются у вас миры, невероятно счастливые!

— Конечно, сударь! Чертовски счастливые миры! Но до идеальных чуточку недотягивают, как говорится: семья не без урода.

Вся беда не совсем идеальных миров в аномалах. Время от времени то там, то здесь рождаются на свет люди с пресловутыми отклонениями от нормы. Как выразился Мучи, нечто среднее между генетическим дефектом и заразным заболеванием. Такие аномальные субъекты нарушают гармонию мира, сеют пороки, причиняют массу неприятностей себе и окружающим. Тогда-то и возникает нужда в планетах вроде Земли. Именно там воплощаются во временные тела все опасные ублюдки. На родных планетах этих существ держать нельзя просто категорически, поскольку они заразны в самом прямом смысле этого слова. Вот и приходится собирать их в одном определенном месте.

— Выходит, Земля — это что-то вроде тюряги? — удивился и огорчился Бенджамиль.

Мучи был не согласен с подобным определением.

— При чем здесь тюрьма? — воскликнул он, горестно поднимая домиком светлые брови. — Скорее уж изолятор в лечебнице!

И одетый в лохмотья бродяга принялся рассказывать Бенджамилю Мэю про то, что каждому ущербному индивиду отпущена тысяча жизней, прожив которые он либо избавится от своей болезни и вернется в лоно родной цивилизации, либо канет в небытие. Это может показаться жестоким решением, но это крайняя необходимость, вроде лепрозория. Главный врач лечебницы под названием Земля проявляет массу изобретательности для того, чтобы направить своих пациентов на путь истинный, чтобы вытравить из них вирус жестокости, лени и эгоизма, спровоцировать лейкоциты души на борьбу с заразой. Способы лечения разнообразны, но случается, что и Создатель заходит в тупик. Тогда-то и происходит то, что невежды почитают концом света, — кардинальное изменение мира, то самое, чему соответствует число шестьсот шестьдесят шесть. Мир становится с ног на голову, революции сметают целые государства, меняются технологии, катастрофы гонят людей с места на место. Неудачный эксперимент стирается из емкостей с памятью, и все начинается сызнова.

Мучи замолчал, победоносно глядя на собеседника.

— Мда, — проговорил Бен, собираясь с мыслями. — Но откуда у вас такие познания? И где гарантии, что это правда?

— Я же говорю — от Него, — терпеливо повторил батон. — А гарантии — в правдивости слова Божьего. Кое-что я додумал сам, хотя, смею вас уверить, картину я не исказил ни на йоту. Да неужели ж вы сами не чуете, где правда, а где вранье?

Бенджамиль на минуту задумался:

— Все так странно. Ничего подобного я никогда раньше не слышал. Вы думаете, ваше паломничество тоже способ божественной терапии?

— А ваше?

Бенджамиль развел руками:

— Я, право, не знаю.

— А я знаю. — Мучи нагнулся к спутнику поближе. — Господь работает не один. Он — как глава фирмы, генеральный директор, но никто не способен работать в одиночку. Я уверен, у Него есть хайдраи. Те, в чьи уста Он вкладывает свои слова, а в головы — мысли, чьими руками Он творит историю. Будда, Иисус, Заратустра, Мухаммед, готов голову дать на отсечение, они сидят в кабинете Господа Бога и обсуждают бизнес-план на ближайшие сто лет.

— И вы рассчитываете попасть в эту компанию? — догадался Бен.

— Рассчитываю?! — горько воскликнул бродяга. — Как я могу рассчитывать? Я могу лишь ждать и надеяться. Когда Бог говорил со мной, Он явно намекал на эту перспективу, а когда я бросил все и пришел к Нему сюда, Он начал изъясняться все путаней и непонятней. Я по-прежнему видел Его, но уже не понимал ни слова. Я обошел весь буфер, я побывал в Сити! И что? — Мучи полез за пазуху, достал пустую уже бутылку, старательно вытряс на язык последние капли и в сердцах бросил бутылку далеко в сторону. — Когда я удирал из Сити и лез в дыру под стеной, я в первый раз увидел Его наяву. Дело было ночью, но я видел Го́спода, будто днем. Он сказал мне одно-единственное слово: «тщеславие», а потом замолчал и уже никогда больше со мной не разговаривал. Посудите сами, сударь! Разве я был тщеславен?

— Значит, больше вы его не видели, Мучи? — осторожно поинтересовался Бен.

— Отчего не видел? Видел, — равнодушно отозвался Мучи. — Я часто Его вижу.

— И что же он делает?

— Да все, что угодно! Всякую хреновину. Только ничего не говорит, — пожаловался батон. — Мне кажется, Он испытывает меня. Только на что? Хотите Его лицезреть? Да вот, полюбуйтесь! — Приятели как раз вошли в подворотню, и Мучи указал пальцем куда-то вперед. — Смотрите, вот Он собственной персоной… Там, на углу. Присел на корточки, гадит и ухмыляется. Ну, как мне это понимать?

Бенджамиль поглядел в указанном направлении и ровным счетом ничего не увидел.

— Эй! Мистер-мастер! — раздался позади голос с высокой птичьей хрипотцой. — Подскажи время, ни в суку.

Бенджамиль обернулся и увидел белобрысого мальчишку лет пятнадцати. Волосы его торчали забавными пучками, правая бровь была тщательно сбрита и вместо нее вытатуирована разноцветная радуга. Подросток стоял в десяти шагах от Бена, голова чуть набок, кисти рук засунуты в рукава свободного фиолетового френча, губы сложены в вежливую улыбку.

— Ни в суку, — повторил он просительно.

Бенджамиль машинально поднял руку к глазам, но разноцветный кубик экрана не появился над запястьем. С ночи злосчастной пятницы часов на руке не было. Под свод длинной арки сквозного проезда вошли еще двое мальчишек. Один низенький, в желтом френче, расшитом бисерными узорами, второй повыше, в долгополом сюртуке. Они обошли белобрысого слева и справа, охватывая Бенджамиля подковой.

— Одиннадцать часов или около того. Я точно не знаю, — сказал Бен.

Он оглянулся, соображая, есть ли у Мучи часы, но батона за его спиной уже не было. Оборванец испарился, словно мираж или приведение. В какой момент он успел уйти так бесшумно и незаметно? И главное, почему? Может, его планы неожиданно изменились?

— Хорошая прическа! — похвалил белобрысый и смачно плюнул себе под ноги.

Отступив на шаг, Мэй провел ладонью по обесцвеченным волосам. В подворотне появились еще трое ребят. Двое парней и девчонка в платье наподобие того, что Бен видел на Джизбелле из квартиры Шестерни, только у этого живот был чуть поменьше, а подол чуть подлиннее.

— Из каких ты мест, мастер? — поинтересовался белобрысый. — Я тебя здесь раньше не видел.

— Я не местный. — Бен отступил еще на шаг. — Был тут у друзей.

— Ковярка, Червяк, — сказал остановившийся слева вышитый френч, — плека да свой манфер? Да?

Слова были произнесены на черном трэче с легким местечковым акцентом. «А если у него и вправду здесь друзья? Может получиться неудобно», — бездумно перевел Бенджамиль.

— Худля суй? Гон, в фарсунку! Халид начу сар, а Поршень ва ступу ломы в медь, на хата клатцы! — ответил белобрысый Червяк.

«Чего ссышь? Сразу видно, что врет! Халид нам за чужого ничего не скажет, а Поршень вчера ногу сломал, он вообще дома лежит!» — понял Бенджамиль, и у него нехорошо засосало под ложечкой.

— Поршень поршень ломы (Поршень сломал поршень), — хихикнул низенький в желтом.

— Натопы хафай, отпуда мне (Хорошие ботинки, чур, мои), — без всякого выражения проговорил парень в сюртуке, глядя на Беновы ноги.

— Натопы нами! Не студна вам ковяр! Да сектар мади манфер! (Эти ботинки мои! Возьмете их — будут неприятности! У меня есть друзья в вашем секторе!) — отчаянно заявил Бенджамиль, стараясь, чтобы голос звучал как можно решительней.

Обалдевшие подростки застыли на месте. Потом тот, которого звали Червяком, крикнул:

— Это крыса! Легавая крыса! Туба ду, манфы! Бей его, суку!

Он быстро выдернул обе руки из рукавов. Два тонких лезвия скользнули вперед, словно змеиные жала. Длиннополый сюртук апатично потянул из-за пазухи обрезок металлической трубы, забренчав, развернулась тяжелая цепь от инерпеда, девчонка с торчащим вперед животом страшно оскалила малиновые зубы. И тогда Бен побежал.

Аль-найковские связки позволили ему совершить невероятный, противоречащий всем законам физики прыжок. Коротышка в вышитом френче столкнулся с парнем в белой каскетке. Длиннополый сюртук, взмахнув трубой, кинулся справа, поскользнулся и кубарем полетел по асфальту.

Никогда еще Бенджамиль не бегал так быстро, как нынешним утром. В одну секунду он пролетел неширокий двор, стремясь к арке проезда на той стороне замкнутого колодца. Но маленькие твари уже сообразили, куда торопится их жертва. Двое мальчишек с трубами метнулись ему наперерез, перекрывая единственный путь к спасению. Бенджамиль понял, что не успевает, и кинулся к двери ближайшего подъезда. «Если закрыто — я пропал», — вертелась в голове жуткая мысль, и спина покрывалась холодной испариной. Взвизгнув несмазанными петлями, старая железная дверь распахнулась, Бен нырнул в подъезд и, не останавливаясь ни на секунду, побежал вверх по лестнице. Каким-то уголком, самым краем сознания он понимал, что стучаться в квартиры скорее всего бесполезно, но, может быть, наверху есть лаз на чердак. Оттуда на крышу. А что дальше? Что дальше, он пока не думал.

Лестничную клетку шестого этажа перегораживала решетка из толстой арматуры. Положительно Бенджамилю сегодня везло — дверца в решетке была чуть приоткрыта. Снизу уже топали азартные преследователи. Надеясь неизвестно на что, Бенджамиль прикрыл за собой дверку, и… О чудо! Замок с тихим жужжанием закрылся. Не дожидаясь погони, Бен пробежал четыре лестничных марша и оказался на последнем этаже. Люка на чердак не было…

Двумя этажами ниже задергали и затрясли решетку. Бенджамиль отступил в глубь лестничной площадки и прислонился спиной к простенку между дверьми. Снизу орали то на трэче, то на цивильном. «Пропал!» — подумал Бен. Ему захотелось плакать.

Углы лестничной площадки тонули в полумраке, окошки с выбитыми стеклами были вкривь и вкось забиты пластиковыми щитами. А если попытаться оторвать щит?

Молодые трэчеры на шестом этаже перестали орать и колотить по решетке трубами. Бенджамиль прислушался.

— Может, он туда и не поднимался? Закрыто же, — сказал девчачий голос.

— А куда делся, хабаля?! (Это, похоже, Червяк.)

— Давай по дверям провальнемся?

— Дурак! Это дом Халида. Будешь здесь хозяйничать, он тебе яйца отрежет. Да и мне тоже.

— Буцца во всем виноват! — заявил бойкий ехидный голос.

— С какого хера? — подозрительно спросил Буцца.

— С такого, что если бы ты не асфальт брюхом тер, а трубой легавого достал, мы бы его еще там умудохали! — подтвердил Червяк. — Чего ты завалился?

— Насрал там кто-то на углу… целую кучу, — равнодушно отозвался Буцца, — а я втюхался…

Вся компания залилась веселым гоготом. Когда взрыв безудержного веселья немного утих, ехидный голосок вдруг проблеял:

— Смотрите, обмылки! А здесь на стенке код нацарапан!

«Вот и все», — подумал Бен.

Он слышал, как грохнула решетка…

Дальнейшее происходило будто в диковинном сне. Дверь в квартиру номер двести семнадцать тихонько приоткрылась, цепкие пальцы ухватили Бена за воротник френча и втащили в темноту коридора. Бенджамиль слабо дернулся, но кто-то невидимый настойчиво притиснул его спиной к стенке, зажав готовый кричать рот горячей сухой ладошкой. Темнота перед глазами молодого человека дважды перевернулась вверх тормашками, ноги подкосились, и Бенджамиль Френсис Мэй потерял сознание.