Оракулы перекрестков

Глава 11

Жиденький, подкрашенный розовым свет с натугой сочился через плотные лиловые занавески. Бенджамиль лежал на кровати в своей маленькой спальне и сквозь полуприкрытые ресницы смотрел на потолочный светильник. Светильник, купленный еще в позапрошлом году, представлял из себя цилиндрическую лампу с кожухом, окруженную восемью фонариками на восьми изогнутых ножках. С виду — простенько, но с три-М-эффектом: когда кожух раздвигается, вокруг лампы начинают роиться насекомые. Если сидеть тихо, то можно даже услышать мерное постукивание крыльев о прозрачный корпус. Правда, через полгода после покупки в светильнике что-то сломалось, и теперь толстые мохнатые бабочки стучались о стекло совершенно бесшумно.

Бенджамиль слегка скосил глаза на окно. Воскресное утро, в отличие от субботнего, имеет чуточку горьковатый привкус. Но не стоит быть привередливым, когда впереди еще целый выходной. Бен сладко улыбнулся и попробовал вспомнить, когда он успел сменить желтые шторы на лиловые. Перед его мысленным взором почему-то всплыл вишнево-красный прыгун мастера Ху-Ху, потом грязный бетонный пол и жухлые лепестки красного платья… «Господи! — подумал Бен. — Какой скверный сон».

Кто-то осторожно присел на краешек постели… Ирэн? Наверняка Ирэн! Кто, кроме Ирэн, может в такой час ходить по его квартире? «Проснись, раззява! — вкрадчиво произнес чужой голос в голове Бенджамиля. — Не далее как вчера Ирина фон Гирш прислала тебе уведомление о разводе». Бенджамиля прошиб озноб. Стало невыносимо страшно и тоскливо, так страшно, что захотелось кричать. Но тут кровать слабо скрипнула, и Бен с облегчением догадался, что сон продолжается, что это всего-навсего новая серия. «Я сплю, — подумал Бен, — и в новом сне вспоминаю про сон старый. Я твердо знаю, что оба сна исчезнут, как только я открою глаза». Ему сразу же жутко захотелось взглянуть, кто в новом сне присел на его кровать, но он никак не решался открыть глаза, наоборот, он еще плотнее смежил веки, оставив совсем узенькие щелочки.

Смутная тень появилась на самой периферии зрения. Теплые кончики пальцев коснулись лба Бенджамиля. От ладони исходил еле различимый аромат незнакомых специй. Тень тихонько вздохнула и наклонилась ближе. Бен почувствовал, как нежные губы прижались чуть выше его правой брови. Он вздрогнул и открыл глаза.

Прямо перед ним в розовом полумраке светилось лицо молодой женщины. Бенджамиль не очень хорошо представлял себе, как выглядят ангелы Господни, но это точно был ангел. Темная волна чуть вьющихся волос, смуглая кожа, внимательные, слегка раскосые глаза, наполненные изнутри неизъяснимым божественным светом…

Губы ангела дрогнули и приоткрылись, глаза испуганно распахнулись, заливая комнату золотым сиянием. «А может быть, я уже умер? — как-то вскользь пронеслось в голове у Бенджамиля. — Может, я уже на небе? Лежу голышом перед дверями волшебного сада?» Смесь восторга и возбуждения обрушилась на него, переворачивая вверх тормашками светильник и окно с лиловой занавеской. Как это часто случается во сне, тело вдруг превратилось в баллон, наполненный гелием, а руки обрели независимость, предоставив изумленному хозяину со стороны наблюдать за своими действиями. Пальцы левой руки запутались в копне пушистых волос, а пальцы правой настойчиво теребили складки одежды, отыскивая пуговичку за пуговичкой. Ангел слабо сопротивлялся, пытаясь освободиться, а Бен все целовал, целовал, целовал. Целовал губы, глаза, подбородок, снова губы, шепча слова на позабытом древнем наречии, упиваясь поцелуями и звуками непонятных слов, которые знал уже много столетий. А пальцы уже скользили по узкой прохладной спине, по острым беззащитным ключицам… Тихий прерывистый вздох перешел в еле различимый стон, и Бен почувствовал горячую ладошку у себя на шее, под ухом.

Дальше был сладостный провал, волшебная пустота, наполненная прикосновениями и поцелуями. Бен потерялся, растворился в чудесном сне. Время и пространство утратили смысл и привычные очертания. Бен уже не мог с уверенностью сказать, где кончается он, а где начинается девушка-ангел. Дурманящий водоворот нес их все быстрее и быстрее, кружил, вытягивая в струны, готовые лопнуть от одного прикосновения медиатора, вращал в первобытном безумном ритме, сжимая влажные объятья все сильнее и сильнее, пока они наконец не закричали разом от острого мучительного наслаждения и не откинулись один от другого в полном изнеможении, оглушенные, обессилевшие и невероятно счастливые…

…Жиденький, подкрашенный розовым свет с натугой сочился через плотные лиловые занавески. Бенджамиль лежал под сшитым из цветных лоскутков одеялом и удивленно озирался вокруг. Окно было ему знакомо, лампа тоже, но все остальное… Чужие стены, чужая старенькая мебель, чужие полки с домашними растениями и безделушками, прозрачный шар аквариума. Чужая дверь с матовым стеклом скрипнула, пропуская в чужую комнату высокую черноволосую девушку в сшитом на китайский манер платье и легких цветастых шароварах до лодыжки. Удивительно знакомое лицо… Бенджамиль приподнялся на локтях и почти осязаемо наткнулся на испуганный взгляд внимательных, слегка раскосых глаз… Боже мой!

— Куда?! Вам нельзя подниматься! — воскликнула девушка, моментально оказываясь возле кровати.

— Почему? — пробормотал Бен.

— Потому что вам нужно лежать! Обморок может быть спровоцирован сердечной недостаточностью! Хотите пить?

— Хочу. — Удивленный Бенджамиль покорно опустился на подушку.

— Сейчас принесу! — сказала девушка, устремляясь к двери. — Не вздумайте подниматься!

— Послушайте, а… — начал Бенджамиль, но ангел уже выскользнул из комнаты.

«М-да. Ситуация… — подумал Бен. — Как бы спросить поделикатнее?» Он на всякий случай ущипнул себя за мочку здорового уха, потом сунул руку под одеяло и быстро провел ладонью по своему бедру. Так и есть! Голая ляжка. Хотя трусы вроде как на месте. Френча нет, и рубаха расстегнута. Оракул?! Уф-ф, оракул на месте, но брюки неизвестно где. Значит?.. Или ничего не значит? Или я схожу с ума?

Бенджамиль уже вознамерился приподняться, чтобы поглядеть, не лежат ли его брюки на полу возле кровати, но дверь опять скрипнула, и в комнату вплыла девушка-ангел с высоким пластиковым бокалом в руках. Скорее угадав, чем заметив движения укрытого одеялом мужчины, она укоризненно и трагически приподняла черные прямые брови:

— Не надо садиться! Сейчас я помогу.

Бенджамиль лежал довольно далеко от края, и его добровольной сиделке пришлось забраться на кровать с ногами. Стараясь не расплескать воду, девушка ловко приподняла голову своего подопечного и прижала край бокала к его губам. Легонько стукаясь зубами о твердый пластик, Бенджамиль сделал несколько жадных глотков. Холодная струйка пробежала по подбородку. Отставив пустой бокал, девушка аккуратно опустила Бена на подушку и вытерла его мокрую шею.

— Еще хотите? — Ангел уселся по-турецки, разглядывая Бенджамиля с нескрываемым интересом.

Бен отрицательно покачал головой.

— У меня хорошая вода, отфильтрованная, — тревожно сообщила девушка, потом подумала и добавила виновато: — Вчера было еще немного томатного сока, но я его выпила.

— Да ерунда, — сказал Бен. — Все хорошо.

Отчего-то он почувствовал свою персональную ответственность за отсутствие сока. Это было так смешно и нелепо, что Бен улыбнулся.

— Очень вкусная вода, — сказал он.

И девушка с готовностью улыбнулась в ответ. У нее была чудесная улыбка. Словно маленькое солнышко вспыхнуло на миг в полутемной комнате. Именно так улыбаются ангелы. И Бенджамиль, забыв про сомнения и неловкость, во все глаза уставился на свою небесную спасительницу. Стройные коленки, обтянутые фальшивым ситцем, над ними короткое, когда-то яркое до вычурности платье, застегнутое спереди на смешные пуговки в виде маленьких золотых рыбок, чуть выше острые беззащитные ключицы в вырезе открытого ворота, еще выше смуглые высокие скулы и темные лепестки губ, которым не нужно изысков макияжа. Струйка арабской, а может, азиатской крови, выкрасившая кожу девушки в цвет молочного шоколада, приподняла к вискам уголки задумчивых темно-карих глаз, наполнив их медом полуденного солнца. Девушка-ангел из сновидения. Но как такое возможно? Может ли явь становиться сном, а сон обращаться явью? «Мне нужен знак, — беспомощно подумал Бенджамиль, — малюсенький намек, иначе я действительно усомнюсь в своем рассудке. Ведь не могу же я спросить: „Простите, мисс, мы уже любили друг друга или мне это только померещилось?“»

— Простите, мисс, э-э-э… — начал Бенджамиль, ощущая себя последним кретином.

— А давай на «ты», — неожиданно предложила девушка.

Она быстро нагнулась и поцеловала Бенджамиля прямо в губы. Сумбурные мысли в голове молодого человека перемешались окончательно.

— Так принято делать, когда хочешь перейти на «ты», — объяснила девушка, расцветая своей очаровательной улыбкой. — Теперь ты можешь звать меня Марси. Мое настоящее имя Марьям, но друзья зовут меня Марси. Мы ведь достаточно близки, чтобы считаться друзьями?

Бенджамиль раскрыл рот, собираясь ответить, но девушка быстро приложила ладонь к его губам.

— Иногда я становлюсь страшно болтливой, — сообщила она доверительно. — Наверное, к старости буду говорить без умолку. — Потом прищурилась, пристально глядя собеседнику в глаза, и спросила: — А как зовут тебя?

— Бенджамиль. Бенджамиль Френсис Мэй.

— Красивое имя, — вздохнула девушка. — А друзья как называют?

— У меня нет друзей, — сказал Бенджамиль.

— Шутишь?

Бенджамиль покачал головой. Ему вдруг стало так грустно, так жалко себя самого, что в горле запершило, а глаза наполнились слезами. Тонкие пальцы осторожно коснулись его жестких обесцвеченных волос. Бен поднял глаза и увидел влажную дорожку на смуглой щеке.

— Дай мне руку, — сказала Марси.

Бен послушно протянул девушке правую ладонь.

— Ага. — Марси взялась за ладонь обеими руками. — Ты не замечал, что, когда глядишь на кого-нибудь снизу вверх, чувствуешь себя ужасно дискомфортно? Можно я лягу тут с краю? Нет, не надо подвигаться, кровать широкая.

Не выпуская из рук мужской ладони, девушка легла на спину, положив голову на край подушки.

— Вот теперь совсем другое дело, — произнесла она удовлетворенно и принялась кончиком ногтя массировать мизинец Бенджамиля. — С моей мамой, покой ее праху, обмороки случались раз в неделю, так что в этом вопросе я настоящий профи.

— Бен, — сказал Бенджамиль решительно. — Ты можешь звать меня Бен или Бенни.

Марси улыбнулась.

— Еще я придумаю тебе прозвище, — сказала она тихо. — Потом, когда узнаю тебя получше.

— Что? — спросил Бен.

— Так, ничего. Тебе легче?

— Угу.

— Голова не кружится?

— Нет. Слушай, Марси, а долго я был без сознания?

— Часа два, — задумчиво сказала девушка. — Я уже беспокоиться начала.

— А почему на мне нет брюк?

— Брюки… брюки… Разве ты пришел ко мне в брюках?

Бенджамиль почувствовал, что его собеседница улыбается.

— Марси, я совершенно серьезно. — Бен приподнялся на локте.

— А сердце не болит?

— Ничего не болит и не кружится.

— Тогда подожди минутку, сейчас принесу твои брюки. — Девушка легко соскочила с кровати. — Ты ввалился в мою дверь и сразу бухнулся в обморок. Не оставлять же было тебя в прихожей. Но для такой куртки и таких штанов даже моя прихожая была слишком чистой, пришлось положить одежду в стирку. Кстати, я изрядно повозилась, стаскивая с тебя шмотки, а потом втаскивая тебя на кровать. Так что с вас, сударь, причитается. — Марси подмигнула. — Можешь как-нибудь поносить меня на закорках. Когда будешь в форме.

Бенджамиль подождал, пока Марси выйдет, и сел на кровати. Бедра и пресс слегка ныли, чуть побаливала голова. Почесав переносицу, Бенджамиль глянул на приоткрытую дверь и задумчиво взялся за медальон. Тяжелый кругляш с готовностью лег в руку, как будто только того и дожидался. Так штепсель входит в гнездо розетки, так… Бен покачал оракула на открытой ладони, решительно спрятал под рубашку и принялся застегивать пуговицы.

Марси возникла на пороге комнаты со стопкой одежды в руках.

— Почти сухое, — сообщила она, опуская брюки и френч на край постели.

«Ага! — подумал Бен. — Сейчас я вылезу из-под одеяла и стану натягивать брюки. Поглядим, отвернется мой ангел или станет бессовестно рассматривать мои голые ноги». Мысль была дурацкой, но Бену она почему-то показалась вполне резонной. Придерживая рукой одеяло, он спустил ноги на пол.

— А есть ты хочешь? — быстро спросила Марси.

— Хочу, — бездумно ляпнул Бенджамиль, и дверь скрипнула в очередной раз.

Испытывая легкое разочарование, Бенджамиль поднялся с кровати и запрыгал на одной ноге, стараясь попасть в узкую штанину.

— В конце концов, мысль была дурацкая, — сказал он самому себе, застегивая брючный ремень и осматриваясь.

Спальня Марси оказалась совсем маленькой. Большую ее часть занимала просторное складное ложе совсем древней модели. У родителей Бена было почти такое же. Оно должно откидываться к стене. Бенджамиль машинально поискал глазами пульт, не нашел его и зачем-то заглянул под кровать. Под кроватью было пыльно. Судя по всему, ложе давно не поднимали. Помимо кровати в комнате имелся маленький столик, пара кресел с выцветшей обивкой и полки. Полки занимали две стены от пола до потолка и были уставлены сухими цветами в разнокалиберных стеклянных вазочках, живыми кактусами в горшочках под керамику, коробочками, смешными зверюшками, сложенными из цветного жесткого пластика, интерактивными портретами незнакомых людей и невзрачными на вид камушками. Между пиалами из синего стекла, доверху наполненными горохом инфокапсул, расположился целый выводок стареньких игрушечных медвежат, которые умеют ходить на задних лапах и говорить смешными голосами. Самую широкую полку занимал большой, сплюснутый с боков шар аквариума. В нем, то сжимаясь до размеров мизинца, то вырастая с добрый ботинок, меланхолично кружили четыре рыбки: три черные с серебристыми полосками на боках, и одна оранжево-золотая с безвольным веером полупрозрачных плавников. Прямо над аквариумом топорщилась острыми краями настоящая морская раковина, а справа от раковины лежал планшет для чтения и стояло несколько настоящих книг, точно таких же, как мамина Библия. Никто из знакомых Бена не собирал бумажных фолиантов, более того, ни в одном антикварном каталоге даже не упоминалось о книгах, но от засаленных истертых обложек просто веяло раритетом. Бенджамиль осторожно коснулся пальцами гладкого выпуклого корешка с надписью «Эдмон Ростан».

Позади раскрылась дверь, Бенджамиль, вздрогнув, убрал руку и обернулся.

— Это настоящие книги, — сказала Марси, опуская на столик поднос с парой высоких чашек. — Страшно редкая штука, один друг достал. Блажь, в сущности, но мне нравится. Э… Ты не против, если мы здесь поедим, а то у меня на кухне не очень чисто?

— Можно и здесь. — Бенджамиль приблизил лицо к другой обложке с плохо различимой длинной надписью. — Наверное, стоят уйму денег?.. Антуан де Сент…

— Де Сент-Экзюпери, — подсказала Марси. — Не знаю, сколько они стоят и покупает ли их кто-нибудь вообще, просто их трудно достать, вот и все.

— Может, и так, — с сомнением пробормотал Бен.

Он оторвался от книг и подошел к зашторенному окну.

— Любишь полумрак? — Бен осторожно отодвинул край занавески.

Юные грабители были все еще там, сидели кружком на корточках, курили и оживленно болтали. Даже с высоты восьмого этажа Бен отчетливо видел наглые терпеливые макушки хищных щенков.

— Когда как, — сказала за спиной Марси. — Просто я спала до того, как на лестнице поднялся тарарам и мне пришлось втаскивать тебя в квартиру. Можешь раздвинуть шторы, если хочешь, лично мне полумрак не мешает.

— Нет, нет, — поспешно сказал Бен, отходя от окна, — мне тоже не мешает. Тем более, что ребятишки все еще там. Что-то мне не хочется привлекать их внимание.

— Да ты уж и так…

Марси быстро обогнула кровать и, потеснив Бена, выглянула наружу.

— Действительно сидят, — подтвердила она. — Интересно, чем ты им так насолил?

Бенджамиль хмыкнул:

— Маленьким ублюдкам понравились мои ботинки.

— Они вовсе не ублюдки, — укоризненно сказала Марси, задергивая штору. — Дурной мир лепит нас на дурной лад. Они отравлены миром, но они не ублюдки. Они еще слишком молоды, чтобы толкать их всех в одну таблетку. Знаешь, как называют старшие трэчеры молодежь?

Бен помотал головой.

— Спермой. — Марси отошла от окна. — Потому, что они пока лишь заготовки, а из заготовок может получиться, в сущности, все, что угодно.

Бенджамилю стало мучительно неловко, но в то же время на него накатила волна жгучего раздражения. Легко говорить умные слова и защищать этих краснозубых ангелков, когда они не гонятся за тобой с трубами.

— Это не я так говорю, — добавила девушка, явно почувствовав его состояние.

— А кто?

— Мишель.

— Что за Мишель?

— Это один мой друг.

— Тот, что достал книги? — скорее утвердительно, чем вопросительно сказал Бен.

— Тот самый, — подтвердила Марси. — Иногда он говорит удивительные вещи. Даже странно, как до такого можно додуматься.

— И какой он, этот твой друг? — спросил Бен, теребя край шторы.

Он постарался сказать это совершенно равнодушно, как будто ему и дела не было до загадочных друзей Марси, но девушка опять, казалось, угадала его мысли.

— Да почти такой же, как ты, только старше! — заявила она, окатив Бенджамиля с ног до головы обезоруживающей улыбкой. — А ребята привязались к тебе только потому, что ты не местный. Вообще-то они днем даже чужих обычно не трогают, не то что местных. Здесь половина сектора принадлежит Халиду. Потому и район у нас относительно спокойный. Но чужие вроде как вне закона. — Марси виновато развела руками.

«Еще бы, — подумал Бенджамиль, — за своих Халид яйца отрежет… У меня что, на лбу написано, что я не местный?»

— Слушай, Марси, — сказал Бен обиженно. — У меня что, на лбу надпись: «Парень из аутсайда — можно грабить»?

Марьям пожала плечами:

— Можно и так сказать. Я, честно говоря, решила, что ты из белого буфа, что по делам приехал! В выходные сюда много корпи приезжает, но они обычно развлекаются в заведениях на самой окраине, а тебя к нам занесло, в серо-зеленый.

Бенджамиль искоса взглянул на ангела по имени Марси, и события минувшего дня и двух ночей вдруг представились ему чем-то неаппетитно-гнусным, вроде раздавленной улитки, чем-то таким, о чем совершенно не хочется рассказывать такой чудесной девушке с солнечной улыбкой.

— Я не развлекался, — вздохнув, сказал Бен. — Я был здесь по делам, заблудился и отстал от прыгуна. Теперь вот пытаюсь добраться до тубвея. Пока неудачно.

Марси грустно улыбнулась:

— Это заметно. А насчет надписи на лбу ты не обижайся. Мы переехали в черный буфер из белого, когда мне было двенадцать, и в течение следующих десяти лет мне то и дело напоминали про мой лоб. Честное слово.

Девушка вдруг как-то сникла, и Бенджамиль спросил первое, что пришло на ум:

— Марси, а ты всегда по воскресеньям спишь до полудня?

Марьям недоуменно уставилась на своего гостя.

— Ну, ты сама сказала, что спала, когда в подъезде начался тарарам.

— А! Это! — Девушка оживилась. — Я просто отсыпалась после спектакля.

— Спектакля?

— Ну постановки!

— Постановки?

— Бенни, ты хотя бы представляешь себе, что такое театр?! — воскликнула Марси.

Брови девушки-ангела приподнялись, глаза заблестели, по всему было видно, что разговор повернул в нужное русло.

— Не совсем, — сказал Бенджамиль, заражаясь флюидами веселости. — В смысле, помню что-то такое из школьной программы. Это вроде как визуальное искусство, вытесненное со сцены кинематографом, а потом телевидением.

— Сам ты вытесненный! — Сквозь смуглую кожу Марьям проступил румянец. — Говоришь «сцена», а сам не знаешь, что это такое!

После пяти минут страстных и путаных разъяснений Бенджамиль понял четыре вещи: что театр — это несравненно лучше, чем сериалы-лонгливеры по инфосети, что театр — это не совсем законно, что, как следствие, он располагается в каком-то подвальном помещении и что ему, Бенджамилю Френсису Мэю, до смерти хочется хотя бы разок побывать на спектакле.

— Я понял, — сказал Бен, прерывая поток Бернардов Шоу, Станиславских, Гальмингов и Шекспиров, — спектакль похож на старый фильм с коротким сюжетом. Я такие видел.

— Точно! — радостно подтвердила Марси. — Только спектакль всякий раз разный, а фильм, сколько ни смотри, один и тот же… Хочешь, я проведу тебя на выступление?!. Не сегодня и не завтра, конечно… А вот! Через две недели мы будем ставить «Отелло». Я попрошу Мишеля, он скажет Эрнесту, и для тебя сделают контрамарку. Хочешь?!

Произнеся имя Мишель, девушка вдруг вся погасла и погрустнела.

— Хочу, — отозвался Бен, не понявший и половины сказанного.

Его энтузиазм тоже пошел на спад, а в голову полезли неприятные мысли.

— Давай поедим, что ли, — сказал он, указывая на столик. — Там уже остыло все, наверное.

Красные бобы в острой подливке действительно остыли, но хуже от этого почему-то не стали. Бенджамиль ел, сидя в кресле. Каждый раз, цепляя вилкой мучнистые зерна, он подносил чашку к самому подбородку, стараясь не капнуть подливой на пол или на брюки. Марси уплетала бобы, расположившись на кровати. Ела она весело и беспечно, безо всяких предосторожностей, то внимательно рассматривала наколотый на вилку боб, то пускалась в длинные рассуждения, размахивая этим бобом во все стороны. Бен ел, поглядывал на девушку, и от всей души дивился тому, что платье с цветастыми шароварами и одеяло на постели до сих пор остаются чистыми.

Отправив в рот последнюю порцию, Бенджамиль через край допил подливку и поставил пустую чашку на столик.

— Назови число от одного до девяти, — попросила Марси, глядя в свою тарелку.

— Зачем?

— Я загадала желание. — Девушка прикрыла чашку ладонью. — Ну?

— Шесть, — наобум сказал Бен, и Марси просияла.

— Я так и думала! — С чрезвычайно довольным видом она принялась накалывать бобы на вилку. — Раз, два, три, четыре. Ах ты! Сломался. Амм. Пять, шесть. Амм.

— Неужели правда шесть? — Бен недоверчиво улыбнулся.

— Ровно шесть, и значит, мое желание сбудется.

Девушка поднялась, поставила тарелку на стол и подошла к окну.

— Шесть очень хорошее число, — сказала она, слегка отодвигая штору. — Цифра шесть обозначает дом.

— Сидят? — поинтересовался Бен.

— Сидят. — Девушка прижалась носом к стеклу.

— Ты бы отошла лучше, — попросил Бен.

Марси отошла, взяла с полки ракушку и принялась вертеть ее в ладонях.

— Марси.

— А?

— Почему ты мне помогла?

— Потому что не люблю убираться на площадке.

— Нет, серьезно.

Девушка нахмурилась:

— Ну, я не люблю, когда под моей дверью бьют хороших людей.

— Но ведь я мог оказаться плохим человеком, — упорствовал Бен, — таким же бандитом, как и они.

Он и сам толком не знал, что хочет услышать. Но внутри все нарастало и нарастало ощущение чего-то огромного, значимого. Такого, от чего зависит вся жизнь в этой комнате, в этом городе, на этой планете.

— Не мог, — шепотом сказала Марси. — Я же почувствовала тебя через дверь.

— Как это?

— А вот так. — Марси вдруг быстро нагнулась, едва не коснувшись носом лица Бенджамиля. — Понимаешь, Бенни, я ти-эмпат. Только Мишель сказал, что об этом никому нельзя знать. Это большая тайна, Бенни, еще больше, чем театр. Понимаешь? Ни-ко-му! Я ведь могу на тебя рассчитывать?

Бен кивнул, холодок страха снова полз у него между лопаток.

— Постой, погоди. — Молодой человек бережно взял девушку за локти. — Что такое ти-эмпат? Как ты почувствовала меня через дверь? Почувствовала, какой я человек?

— Да, — ответила Марси, отводя глаза. — Шагов за десять — двадцать я чувствую чужие эмоции, а свои передаю метров на сорок. Я сидела на этой кровати, и мне хотелось прыгнуть в окно от страха. — Марси всхлипнула. — А вы, мужики, еще говорите, что ничего не боитесь.

— Ничего себе, — пробормотал Бен. — Ты ощущаешь то же, что и я? А я то же, что и ты? И ты меня не разыгрываешь?

Марси вдруг побледнела и сильно качнулась назад. Бенджамиль едва успел подхватить ее за талию и опустить на кровать. Все тело девушки напряглось, голова откинулась, сухие губы жадно втянули воздух. Раз, другой. «Господи! — подумал Бенджамиль сквозь отрешенный ватный ужас. — Да она же умирает!» Он поднялся на ослабевшие ноги и шагнул к аквариуму, намереваясь зачерпнуть ладонями воды, но пальцы Марси удержали его, поймав за рукав сорочки.

— Не надо, мне уже лучше, — прошептал девушка. — Сядь вот тут, рядом.

Перепуганный Бенджамиль покорно опустился на край кровати.

— Чувствуешь? — Марси поймала его руку и настойчиво прижала к своему животу. — Чувствуешь?

— Что? — спросил Бен одними губами.

— Его, нашего ребенка? Вот здесь. Чувствуешь?

И Бенджамиль почувствовал, как сквозь мышцы и кожу плоского живота молодой женщины ему в ладонь отчетливо уперлась маленькая пятка.

— Разве я тебя разыгрываю? — Серьезные раскосые глаза смотрели внимательно и пытливо, и только в уголках губ пряталась улыбка.

Бенджамиль соскочил с кровати и, засунув руки в карманы брюк, принялся ходить по комнате.

— Ну, Бен, не злись, пожалуйста, — елейным голосом пропела Марси, она уже как ни в чем не бывало сидела на кровати. — А то я начну злиться вслед за тобой. Я же чувствую, как ты злишься. Я совсем не хотела тебя обидеть, я нечаянно, и мне уже стыдно. Честное слово.

По всему было видно, что нисколько ей не стыдно. Сердито насупившись, Бенджамиль присел на корточки возле аквариума и постучал пальцами в стекло. Плавное движение рыбок разорвало свой рисунок.

— Правда, как настоящие? — Марси придвинулась сзади так, что ее колени коснулись его спины. — Их не надо кормить, и чистить аквариум не надо… — Девушка прерывисто вздохнула и, потянувшись вперед, постучала ногтем в выпуклую прозрачную стенку.

Они сидел на кровати, тесно прижавшись плечами и сблизив головы, словно таинственные заговорщики. На их колени лился все тот же смутно-лиловый свет. Было на удивление тихо и уютно, так тихо, что они невольно разговаривали шепотом.

— Когда мы с мамой и сестрой переехали сюда из белого буфера, — рассказывала Марси, рисуя указательным пальцем затейливые узоры на одеяле, — я вообще была в жуткой депрессии, боялась выходить на улицу, боялась выходить в подъезд, боялась спать возле окна. Со временем ничего, привыкла. Люди здесь как люди, не хуже прочих. Потом Сью устроилась на фабрику Мориса Эйвитса. Она до сих пор считает, что ей здорово повезло. В белом буфере она училась в Путлицкой школе младших менеджеров, но после переезда бросила учебу. Будь Сью парнем, отца наверняка обязали бы оплатить оставшиеся три года. А так… По-моему, Сью сразу поняла, что ей ничего не светит. Мама никогда не умела распоряжаться деньгами, а после развода, мне кажется, немножко тронулась умом. — Марси покрутила пальцем у виска. — У нее все текло между пальцев. Деньги, что она получила при разводе, улетучились меньше чем за год, но она все равно хотела, чтобы ее дочь закончила приличную школу, и я, как дура, каждый день ездила по четыре часа в таблетке. Жуткая скука.

Бенджамиль вспомнил про Розану Табоне и грустно усмехнулся.

— Потом я стала учиться с пятого на десятое, больше бывать на улице, чем в школе, и в пятнадцать у меня появился парень.

Заметив, что Бенджамиль невольно напрягся, Марси покачала головой:

— Это было так давно, Бенни, точно в другой жизни. Его звали Рашид, и он был трэчер. А потом его убили, зарезали на улице.

— Ты любила его? — спросил Бен после небольшой паузы.

— Не знаю, — задумчиво ответила девушка. — Он был хороший, заботился обо мне. На его похоронах я впервые услышала чужие эмоции. Когда умирает кто-то из пульпы, провожать его приходят все трэчеры его банды. Они несли Рашида до катафалка кремационной службы, а потом пили круговую за упокой. Их было человек двести. Представляешь? В моей голове вдруг взорвались эмоции двух сотен парней из подворотни. Словно прорвало плотину. Меня просто сбило с ног, раздавило, расплющило, как козявку. Я была так напугана, что даже потеряла сознание. С тех самых пор я стала ти-эмпатом. Мишель сказал, что это была шоковая инициация…

— Мишель, Мишель. Уже десятый раз слышу про Мишеля, — сказал Бен, изо всех сил стараясь выглядеть беззаботным. — Интересно знать, что это за птица такая.

— Никакая не птица. — Марси поднялась с кровати, подошла к окну и выглянула во двор. — Мишель Поверфул действительно мой очень хороший друг. Через год после смерти мамы Сью умудрилась устроить меня к Эйвитсу. Я стояла возле конвейера и раз за разом последовательно нажимала четыре кнопки, согласно дурацкому закону этого… Как его?

— Киттеля, — подсказал Бен.

— Ну да! А железная лапа чего-то делала с заготовками. Я нажимала. Она делала. Я давила. А она делала. Чпок — вжик. Чпок — бряк. Чпок — шмяк. И так одиннадцать часов в день. А потом ночь в гостинице-улье. И круглые сутки вокруг усталость, злость, апатия. Потом неделя выходных, когда лишь на третий день начинаешь понемногу приходить в себя. И опять усталость, апатия, злость и жуткие ночи, пронизанные чужими снами. У меня не было душевных сил даже на то, чтобы уволиться. Еще полгода — и я бы сошла с ума или повесилась. Но тут появился он. В белом костюме, с лакированной тростью, он просто пришел и забрал меня от Мориса Эйвитса.

— Как забрал? — испуганно спросил Бен.

— Вот так! — Марси показала как. — Они уволили меня по инициативе предприятия и даже пособие выплатили.

— А потом?

— Потом Мишель свел нас с Эрнестом, и Эрни взял меня в подпольный театр. Вот так! У нас есть свой постановщик! Костюмы Эрни шьет на заказ в промкольце. Мы репетируем четыре раза в неделю и дважды в месяц даем спектакли! Правда, зрителей не очень много, в основном из «воротничка», чуток из белого буфера. Бывает, приезжают крупные шишки. А однажды, — Марси перешла на шепот, — нас смотрели очень большие люди из Сити. Эрнест следит за порядком, Ават режиссирует спектакли, а Мишель поставляет зрителей. Так и живем.

Марси повалилась на кровать и закинула руки за голову.

— Не знаю, что обо мне думает сестра. Ухожу днем — возвращаюсь вечером, ухожу вечером — возвращаюсь утром. Нигде не работаю, но на что-то живу. Скорее всего, она считает меня шлюхой. В последнее время все острее чувствую ее презрение… Иногда думаю: «Как хорошо, что она бывает дома только полторы недели в месяц».

— Занятный человек, этот твой Мишель Поверфул, — сказал Бен. — Было бы интересно с ним познакомиться.

— Нет ничего проще, — отозвалась Марси и добавила, спохватившись: — Хотя теперь даже не знаю, просто или нет.

— Что так?

— Позавчера я получила от него записку, он не любит инфосеть. — Марси наморщила лоб, вспоминая. — «Моя миссия подошла к концу, и я вынужден попрощаться. Уверен, что ты сделаешь все правильно. Если тебе когда-нибудь понадобится моя помощь, я знаю, как тебя найти».

— Странное послание.

Марси кивнула головой.

Бенджамилю стало грустно и неловко. Делая вид, что наступила его очередь выглядывать во двор, он подошел к окну и отогнул край шторы. Теперь их было семеро. Они уже не сидели на корточках, они не курили и не болтали, они, вставши в кружок, играли в умный мяч. Бенджамиль вспомнил, как сам играл во внутреннем дворе школы, только тогда становились звездой, а теперь кругом.

— Сидят? — поинтересовалась Марси.

— Играют, — сообщил Бен. — Седьмой откуда-то появился.

Марьям подошла сзади и тоже выглянула в окно. Бенджамиля захлестнуло злое отчаянье.

— Марси, — сказал он, — у тебя есть дома увесистая палка или обрезок трубы?

— Может, лучше все-таки вызовем стопов? — предложила девушка.

При слове «стопы» Бенджамиль скривился, как от зубной боли.

— Нет уж, увольте, — пробормотал он. — Никаких мистеров Смитов.

— Знаешь! — Марси просияла. — А ведь я могу вывести тебя через помоечный ход!

— Какой такой помоечный ход? — улыбаясь, спросил Бен.

Марси с размаху хлопнула себя по лбу:

— Понимаешь, в нашем доме протянут старинный мусоропровод. Ну, такая толстенная труба. Ты, наверное, заметил ее в подъезде. (Бен покачал головой.) Так вот, мусоропровод сломался в незапамятные времена. Даже местные старушки не помнят, чтобы он работал. Все люки заварили. Но внизу, на первом этаже, есть комнатка, в которую должен валиться весь мусор, а из комнатки есть ход на улицу. Он с другой стороны дома, и ты сможешь свободно удрать. Помоечная комната заперта, но у меня есть ключ, вернее, я знаю, где лежит ключ. Еще девчонкой нашла его под кирпичом в стене и никому не сказала. Какая же я молодец!

— Не тараторь так, — попросил Бенджамиль. — А если шпана выставила часового в подъезде?

— Ерунда! В подъезде торчать скучно. Стяни мне панцирь, Сейтон! Дай копье! И на коней! — продекламировала Марси. — Подожди две минуты, я оденусь!

— И все-таки хорошо бы прихватить палку потяжелее, — крикнул Бенджамиль вслед девушке.

«Или нож», — подумал он, но представив, как входит в чей-то бок острый кусок железа и как горячая кровь брызгает прямо на его руку, сжимающую пластмассовую рукоятку, сразу отказался от этой мысли. Тем более, что не был уверен в том, что вообще сможет пустить нож в дело. Палка еще куда ни шло.

Возбужденный, переполненный злым азартом, от которого слегка дрожали пальцы рук, Бенджамиль натянул френч, еще раз выглянул в окно и принялся мерить шагами комнату, сосредоточенно глядя себе под ноги. Кресло — кровать — окно — столик, столик — окно — кресло — кровать. Что-то блеснуло в сером ворсе напольного покрытия. Бен остановился, приглядываясь. Кусочек желтого стекла? Край монетки? Таинственная сверкающая драгоценность застряла между жесткими ворсинками. Бенджамиль нагнулся и двумя пальцами вытащил из ворса маленькую золотую рыбку — верхнюю пуговицу от китайского платья Марси. Бенджамиь почесал макушку и в очередной раз сел на кровать. Относительный порядок в голове опять превратился в хаос… волна чуть вьющихся волос, смуглая кожа, внимательные, слегка раскосые глаза… Сон перемешался с явью. Бен покрутил головой, пытаясь отогнать наваждение. В этот момент в комнату заглянула Марси. На девушке был надет светло-зеленый плащ с пелериной, в руках она держала ножку от табурета.

— Пошли, — решительно сказала Марси. — Сейчас или никогда!

Похоже, ей самой понравилось, как она это сказала.

Бенджамиль следом за девушкой вышел из спальни. В прихожей возле входной двери Марси вручила ему импровизированное оружие. Ножка оказалась довольно увесистой. Конусообразно сужающийся к основанию тавр из светлого металла с пластмассовой нахлобучкой на конце удобно лег в ладонь.

— Пока держи наготове, потом спрячешь в рукав, — деловито распорядилась Марси.

Она внимательно осмотрела Бенджамиля с ног до головы, словно бы проверяя его экипировку, потом задумчиво спросила:

— И все-таки интересно было бы знать, отчего они на тебя так взъелись? О чем вы говорили?

— Да почти ни о чем. — Бен пожал плечами. — Сначала они спросили, сколько времени, потом похвалили мою прическу, потом сказали, что хотят забрать мои ботинки.

— Так и сказали? — усомнилась Марьям.

— Ну да! Тот, в длинном сюртуке, сказал: «Натопы хафай, отпуда мне». А я сказал им, что у меня здесь друзья и что ботинки я им не отдам.

— На трэче сказал?!

— Ну да.

— Ты трэч понимаешь?

— Естественно. Я же переводчик.

— Во дела! — сказала Марси почти весело. — Теперь я понимаю, отчего они за тобой гнались и почему они до сих пор караулят тебя во дворе.

— Отчего? — спросил недоумевающий Бен.

— Все просто! Они приняли тебя за крысу, за стоповского шпиона, — объяснила Марси, — потому что у тебя карманов много.

Она взялась за накладной карман френча и резко дернула вниз. Карман оторвался наполовину и повис на нитках.

— Ты чего?! — Ошарашенный Бенджамиль отступил на шаг. — Что это значит?

— Это значит, что карманы с куртки надо спороть! — терпеливо объясняла Марси, пытаясь ухватиться за второй карман.

— Зачем?! — возопил Бен, пытаясь уберечь свою одежду.

— Затем, что ты говорил на трэче, а одет как циви. Трэчеры карманов на куртках не носят, накладные отрывают, а врезные зашивают. А ты трэкать умеешь, но одет не по моде. Значит, ты кто?

— Крыса? — догадался Бенджамиль.

— Крыса, — подтвердила Марси, дорывая надорванный карман.

— Но ведь агент, работающий на стопов, не прокололся бы на подобной ерунде, — задумчиво сказал Бен.

— Ага! — Марси радостно оборвала второй карман и бросила на пол. — Только они логическими рассуждениями себя затруднять не привыкли. Крысу нужно сначала прибить, а уж потом разбираться.

С нагрудным карманом пришлось повозиться. Но наконец оторвали и его. Марси обобрала торчащие нитки, еще раз оглядела Бенджамиля и сказала:

— Теперь ты выглядишь почти как местный, только на трэче лучше ничего не говори. Ты готов?

Бен кивнул.

— Тогда вперед?!

Девушка нажала рукой на панель замка, и Бенджамиль, крепко сжав в кулаке ножку от табурета, шагнул в полутемный подъезд.