Оракулы перекрестков

Глава 19

Когда они вошли в небольшой кабинет с очень высоким потолком, яфат стоял возле окна, задумчиво глядя в темноту парка, слабо расцвеченную огоньками в железных бочках. В руке его дымилась наполовину выкуренная сигарета. По комнате плыл запах табачного дыма, к которому примешивался слабый аромат незнакомых специй. Яфат оглянулся.

— А! — сказал он. — Максуд! Па́чи уже вымелись из зала?

— Не знаю, — ответил Максуд. — Ханни передал, что ты хочешь поговорить, и мы сразу пришли.

— Хотите покурить кухима или, может быть, выпить?

Яфат наконец повернулся к своим гостям, и Бенджамиль понял, что ломаные цветные полосы на его лице — это татуировка.

— Кухим везде одинаковый, а выпивка у тебя всегда лучшая в Сити, — улыбаясь, сказал Максуд. — Так что я лучше выпью.

Яфат вопросительно взглянул на Бенджамиля.

— Я тоже, — сказал Бен (пока они шли до кабинета, расположенного в конце левого крыла, он успел немного прийти в себя).

Яфат кивнул.

В парке закричали. Сначала один или два человека, потом крик подхватило с полсотни глоток, потом заорала, засвистела, заулюлюкала вся поляна перед центральной частью дворца. Раздались приглушенные расстоянием хлопки выстрелов. Собравшаяся у входа толпа в неизъяснимом восторге расстреливала звездное небо. И Бенджамиль вдруг подумал, что у тех, которые смотрят сквозь дырочки в небесной чаше, не такая уж безопасная работа.

— А вот и па́чи, — сказал яфат, довольно усмехаясь. — Хорошее было нынче представление.

Яфат бросил окурок в раскрытую форточку.

— Звезды сегодня… — сказал он задумчиво и добавил, похлопав по подоконнику: — Идите ближе, парни, тут воздух свежее.

Бенджамиль и Максуд подошли к окну. Яфат извлек из-за пазухи плоскую фляжку, отвернул колпачок и протянул Максу. Тот почтительно, словно совершая важный ритуал, принял блестящую посудину, поднес к лицу, понюхал и хлебнул прямо из горлышка. Глаза его увлажнились.

— Райское пойло! — Он протер горлышко ладонью и передал фляжку Бену. — Пробуй, фатар, таким угощают только у яфата во дворце и у Яха на небе.

Бенджамиль сделал изрядный глоток и подтвердил, что выпивка классная, хотя, сказать по правде, в классах выпивки он разбирался слабо. Напиток был совершенно того же вкуса и крепости, что и в бутылке, которую Максуд отдал преподобному. Но, наверное, это действительно была хорошая выпивка.

— Прозит, Бенджамиль, — сказал яфат, разглядывая Бена сощуренными внимательными глазами.

— Что? — спросил Бен.

— Я говорю: будь здоров, Бенджамиль, — пояснил яфат, забирая фляжку.

Он тоже хлебнул, сморщился и стал заворачивать колпачок.

— Ведь тебя зовут Бенджамиль? Я правильно запомнил?

Бен кивнул:

— Бенджамиль из семьи Бентли.

Крики и шум на площадке перед дворцом постепенно перемещались из центра в левую сторону парка. Стрельба почти утихла, лишь время от времени раздавались редкие хлопки.

— Бенджамиль — бен, забавно… — Яфат усмехнулся. — Ну что ж, Бенджамиль, сегодня Господь был на твоей стороне. Направляя руку Максуда, Всевышний изъявил свою волю, на то Он и Всевышний, а я потому и яфат, что умею менять свои планы именно тогда, когда это угодно небу и полезно для семьи Чероки. Прозит, Бен?

Бенджамиль старательно кивнул и покосился на Максуда. Максуд, покусывая губы, смотрел на главу семьи.

— Конечно, мне досадно, что толстяка пришлось убить, — продолжал яфат, оглядываясь на окно. — Но он всего лишь корпи. А убить корпи — не грех. Убивая корпи, мы совершаем богоугодное дело. — Яфат пристально поглядел на Бена. — Как ты считаешь, Бен из Бентли?

— Наверное, так, — кашлянув, ответил Бен.

Яфат улыбнулся и похлопал его по плечу.

Внизу притихшие было ситтеры заорали с новой силой. Что-то громко заурчало, перекрывая визг и улюлюканье, потом протяжно завизжало, яркая белая вспышка на миг выхватила из темноты силуэты людей и деревьев, и нечто темное метнулось в небо, с истошным ревом вспарывая черный воздух.

Бенджамиль и Максуд одновременно шагнули к окну. Яфат, обернувшись, глядел сквозь оконный переплет туда, где среди ярких булавочных проколов обрисовывался слабый и белесоватый след от стартовавшего прыгуна.

— Что там за херня? — встревоженно спросил Максуд.

— Все нормально, — отозвался яфат. — Сегодня ночью Кабуки получат маленький подарок по случаю открытия военных действий. Я приказал ребятам засунуть обоих жмуриков в их прыгун и задать нужную дугу. Кабуки будут приятно удивлены, когда перед домом их яфата расплющится в хлам прыгун мастера Ху.

За окном опять начали стрелять.

— Ханни! — крикнул яфат. — Ханни, старый глухарь!

Дверь приоткрылась, и в кабинет заглянул старый морщинистый ситтер с коричневыми пятнами на лысом черепе.

— Ханни, будь другом, скажи этим пьяницам во дворе, чтобы убирались ко всем чертям! Уже голова болит.

Старик укоризненно покачал головой и закрыл дверь.

— Я не знаю, в какую игру вы играете, ребята, — задумчиво сказал яфат. — Но я шесть раз бросил монету, и все шесть раз она упала орлом кверху. Наверное, это что-нибудь да значит… Кстати, — он повернулся к Бенджамилю, — как там дела у Большого Отто? Сто лет толстяка не видел.

Бенджамиль на секунду задумался, вызывая в памяти имена, слышанные им от Максуда, потом покачал головой:

— Я не знаю никого с таким именем, яфат.

Чувствуя, что идет по тонкому льду, он покосился на Максуда. Тот едва заметно кивнул.

— Конечно, не знаешь. — Яфат закрыл форточку. — Отто уже пятнадцать лет как на небесах, но человеком он был хорошим. Ладно, будем считать эту кружку выпитой. На что я хотел посмотреть, я посмотрел. Можете идти, джентльмены (слово «джентльмены» он произнес на цивильном).

— А как насчет аутсайда? — спросил Максуд. — Мы говорили сегодня.

— Да? — Высокий лоб яфата собрался морщинами. — Не знаю. Мне надо подумать.

— Я обещал, — упрямо напомнил Максуд. — А ты обещал мне. И потом…

— «Потом» бывает не то, что «сейчас», — ворчливо сказал яфат. — Впрочем, делай как знаешь.

Максуд приложил ладони к груди и глазами указал Бену на дверь. Рука Бенджамиля уже легла на дверную ручку, когда яфат сказал от окошка:

— Макс, задержись на пару слов.

— Подожди меня в коридоре, — тихо попросил Максуд.

Бенджамиль вышел в коридор и остановился, невольно прислушиваясь. Сквозь неплотно прикрытую дверь он слышал, как скрипит старый паркет под ботинками Максуда.

— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь? — негромко, но вполне отчетливо проговорил яфат. — Я не верю этому парню.

— А я за него ручаюсь головой, — тихо сказал Максуд. — И головой, и кишками, и дорогой по светлой радуге. Воля Яха указала его правоту. Разве нужны другие знаки?

— Я бы предпочел, чтобы Ях нажал курок его пальцем, а не твоим.

Бену послышался печальный смешок.

— Это не меняет дела, — почти сердито сказал Максуд.

— По закону — да.

— По Господнему закону, — уточнил Максуд.

— По Господнему, — согласился яфат.

Несколько секунд они молчали.

— Лети сам и проследи, чтобы все было нормально, — устало сказал яфат.

— Спасибо, отец, — совсем тихо сказал Максуд. — Я редко тебя прошу о чем-либо…

— Следи за языком, — сказал яфат строго. — Во время вылазки будешь подчиняться Рахибу.

Максуд ничего не ответил, наверное, кивнул.

— Группа уходит в два, советую не опаздывать к старту. Куда вы сейчас? — продолжал яфат.

— Ко мне. Пусть поспит пару часов перед дорогой.

— Зачем ходить? Спите здесь. В восточном крыле полно пустых комнат. А я пока отдам распоряжение Рахибу.

— Я буду обязан тебе… яфат, — прочувствованно сказал Максуд.

— Вали на х…, чирок! Ты и так мне всем обязан! — сердито ответил яфат. — И не святотатствуй впредь.

Бенджамиль едва успел отступить назад, уворачиваясь от высокой тяжелой створки. Глаза Максуда блестели, весь вид его выбражал крайнюю степень довольства.

— Пошли! — сказал он, плотно прикрыв за собою дверь, и добавил, упреждая расспросы: — Потом все расскажу.

Бенджамиль вздохнул и молча двинулся следом за фатаром.

Они миновали высокие, пропитанные странными запахами коридоры западного крыла и оказались в просторном зале, полукругом охватывавшем парадную лестницу. Когда они поднимались в кабинет яфата, Бен заметил ряды странных полок, сплошь закрывавших вогнутую стену, но был слишком потрясен недавними событиями, чтобы обратить на них внимание. Теперь Бен с удивлением заметил, что эти разнородные, местами весьма корявые полки не пусты. Ряд за рядом, касаясь друг дружки пыльными боками, на них лежали сотни бутылок. Нелепая и титаническая винная лавка.

— Макс! Что это? — с испугом спросил Бен, останавливаясь посреди загадочного стеклохранилища. Неприятные мысли вдруг завертелись вокруг храма Господнего, вокруг изрисованных крестами стен и черного страшного лица в банке.

— Комната славы, брат, — не сразу ответил Максуд.

Подойдя к кривобокой полке, он взял одну из бутылок с выцветшей от времени этикеткой и показал Бену:

— Останки героев.

— Где? — Бенджамиль приблизил лицо к бутылке, пытаясь разглядеть ее содержимое.

И тут до него дошло: бутылка была на три четверти заполнена темным сыпучим порошком, из которого торчал высохший, заскорузлый ремешок какого-то амулета.

— Здесь хранится прах лучших из Чероки, — сказал Максуд, возвращая пыльную склянку на место. — Я очень надеюсь, что и для моей бутылки когда-нибудь найдется место на этих полках.

Восточное крыло дворца оказалось освещено еще хуже, чем западное. Света маленьких люминофорных пластинок, повешенных через каждые двадцать шагов, едва хватало на то, чтобы посетитель не вытягивал вперед рук, опасаясь налететь на колонну или врезаться в стену. Максуд зажег фонарик под стволом своего пистолета и шарил лучом по рассохшимся темным фигареям. Найдя дверь, отчего-то приглянувшуюся ему больше других, он потянул за резную ручку и поманил за собой Бена.

Кабинет, в котором они оказались, был не слишком просторен, но и не мал. Луч фонаря пробежал по расставленным возле стен шкафам, в дверцах которых не хватало половины стекол, выхватил из темноты письменный стол и остановился на высокой кушетке с толстым подголовником.

— Располагайся. — Максуд кивнул на кушетку, а сам двинулся к столу.

Огонек фонаря мигнул и исчез за массивной тумбой. Бенджамиль, с трудом ориентируясь в ультрамариновом сумраке, почти на ощупь нашел край кушетки и сел на жесткую поверхность. Максуд молча возился около стола. Взбалмошный пучок света то выскакивал, играя, из-под тяжелой столешницы, то прятался в тени, и глаза Бенджамиля никак не могли привыкнуть к меняющемуся освещению. Так продолжалось две или три минуты. Наконец Максуд перестал мигать, выдвигать и задвигать ящики. Издав удовлетворенный возглас, он погасил фонарь и поднялся на ноги, держа за обод шарик ночного светильника. Поставив неяркий желтоватый огонек на пол возле кушетки, Максуд присел рядом с Беном и слегка толкнул того кулаком в плечо.

— Ну что, фатар! — сказал он тихо и радостно. — Вот какое дело у нас вырисовывается: сегодня в два часа ночи отсюда стартует прыгун. Я сказал яфату, что тебе по делам семьи нужно срочно попасть в аутсайд. Короче, в два часа мы грузимся с тобой на аппарат, чпок! — и ты уже в своем аутсайде.

— Не знаю, как и благодарить тебя, Макс, — пробормотал Бенджамиль.

Несмотря на уверенный тон Максуда, он чувствовал, что уже не верит в свое возвращение.

— Какая фигня! Мы ведь братья! — Максуд еще раз ткнул Бена в плечо. — Я же говорил: не мельтеши. А теперь тебе надо поспать, — добавил он серьезно. — Время еще есть.

— Я не усну, Макс. — Бенджамиль покрутил головой. — Столько всего… Я просто не смогу.

— Сможешь, — убежденно сказал Максуд. — Дай-ка сюда руку!

Бен послушно протянул ладонь. Максуд вытащил маленькую коробку вроде той, в которых продают дезодоранты для рта, и выщелкнул в подставленные ему пальцы маленькую таблетку.

— Что это? — спросил Бен, разглядывая белеющий в ладони шарик. — Опять наркотики?

— Упаси Ях! — Максуд потрепал Бена по плечу. — Очень полезное и вполне безобидное средство. Положи таблетку под язык, через пару минут уснешь, через пару часов проснешься как новенький. Действует надежней, чем молитва преподобного.

Бенджамиль с сомнением поглядел на таблетку и положил ее под язык.

— Отлично, — сказал Максуд. — Ты спи пока, а я скоро вернусь.

— Да все равно я не усну! — упрямо сказал Бенджамиль.

— Дело хозяйское, — беспечно отозвался Максуд. — Не уснешь, так просто приляг. Я скоро.

Он поднялся и вышел из кабинета, протяжно скрипнула дверь, и Бен остался один. Он сидел, выпрямив спину и бесцельно глядя на тонувшие в полумраке предметы. Свет ночника окутывал его теплой мерцающей полусферой, лежал на полу уютным домашним ковриком, постепенно смешивался с темнотой, терялся в огруглых углах просторной комнаты.

Бенджамиль передвинулся на середину кушетки, вздохнул, прислонился затылком к шершавой оштукатуренной стене и стал вспоминать Марси. Бесполезная таблетка таяла под языком, придавая слюне горьковатый привкус. Может, стоит ее выплюнуть?

Бен оторвал затылок от стены. Справа от него, на жесткой поверхности когда-то белой искусственной кожи, сидел Мучи, все такой же лохматый, все в той же латаной курточке. Бывший приятель Господа Бога смотрел на Бенджамиля и благожелательно ухмылялся гнилозубым ртом.

— Здравствуйте, Мучи, — сказал Бен, приходя в легкое замешательство. — Я и не знал, что вы тоже здесь.

Мучи расплылся в широчайшей улыбке:

— И я рад вас снова видеть, сударь. В прошлый раз мы расстались очень быстро…

— Да уж… — неопределенно отозвался Бен. — А вы как попали в Сити?

— Чего проще! — Батон почесал бороду. — Говнопровод, он везде говнопровод, сударь, что в буфере, что в Сити. Ну, может, лесенки на колодцах не слева, а справа. А так — все одно.

— Не знаю, — сказал Бен. — По-моему, здесь все другое.

— Это как смотреть! — отозвался Мучи. — С одной стороны, другое, со второй — то же самое. Верьте на слово. Я бродяга, я знаю.

— И каким же ветром вас сюда занесло?

— Да вот, заглянул попрощаться. А то, может, и не увидимся больше.

— Это одному богу известно, — шутливо сказал Бенджамиль. — Кстати, как продвигаются его поиски?

Мучи махнул рукой:

— Минует зима, подамся в черно-бирюзовый. Засиделся на месте, плесенью оброс. Брожу взад-вперед. А толку? Ничего и не получается. Было бы здорово махнуть в Хадаш Иерусалим. Там гигаполис не меньше нашего и места святые. Может, там Господь меня заметит.

— Думаете, заметит? — серьезно спросил Бен.

— Конечно, заметит, — с самым убежденным видом ответил бродяга. — В гордыне своей я давно раскаялся. Ничего плохого не делаю, молюсь каждый день, как умею, — должен заметить. Только поди туда доберись, коли за душой ни марки и взять не у кого. Разве что у дочки… Вы знаете, сударь? Ведь у меня дочка есть в аутсайде!

— А вы вернитесь, — вдруг посоветовал Бенджамиль.

— Куда?

— В аутсайд, к жене, к дочери.

Бродяга покачал головой:

— Назад мне путь заказан. Да и желания нет.

— Если хотите, — неожиданно для самого себя сказал Бен, — так я могу дать денег, вот только до дома доберусь. Я, конечно, не богач, но на билет до Иерусалима дам.

— От вас не возьму, — грустно сказал Мучи.

— Почему не возьмете?

— Не знаю, — честно признался бродяга. — Вы такой же, как я, только вы везунчик. Я ведь не дурак, я же вижу, куда вы метите. Вы тоже хотите сидеть в Его кабинете. Хайдрай Господа Бога, практически то же самое, что Бог. Кому не хочется сделаться Богом? Хаджмуверы, само собой, должны держаться друг дружки, но денег я не возьму.

— Не хотите, как хотите. — Бен почувствовал себя неловко. — И ни в какие боги я не ме́чу.

— Не обижайтесь, сударь. — Мучи поерзал на кушетке. — Дорога на небо — это как тубвей. Смейтесь, не смейтесь, а все именно так. Сначала вы видите трубу, слышите, как внутри трубы несутся таблетки, потом вы хотите прокатиться, но даже если вы хотите очень-очень сильно, то все равно не можете оказаться в трубе, сколько бы ни глядели или ни слушали. И вот тогда вы пускаетесь в путь. Вы ищете станцию, чтобы подняться на платформу и сесть в таблетку, но, заметьте, еще не факт, что таблетка остановится и откроет двери. На ближних станциях я уже побывал, там таблетки не останавливаются, а если останавливаются, то дверей не открывают, и я иду к самой дальней станции, теша себя надеждой, что уж там-то… Тут появляетесь вы на красном новеньком мобиле и говорите: «Садись, Мучи, я быстренько подброшу тебя до последней стации на ветке». Нет уж! Я лучше пешком. А что до Бога… так каждый был бы не прочь… — Батон ухмыльнулся. — Хотя, сказать по правде, из вас Бога не выйдет.

— Почему не выйдет? — Бенджамиль даже слегка обиделся.

— Потому что вы держитесь за свои привязанности, — наставительно пояснил Мучи, — а Бог должен быть свободен от сердечных привязанностей. От любимых жен, обожаемых детей, нежно почитаемых родителей, любовниц, друзей, внучатых племянников. Бог должен быть чист, непредвзят, справедлив и равнодушен, как хирург…

— Вот потому-то вы и бросили безжалостно все, до чего вам когда-либо было дело, а теперь обретаетесь на помойке своего тщеславия! — произнес слева от Бенджамиля незнакомый голос.

Молодой человек быстро обернулся. Слева от него на краю кушетки сидел мужчина лет пятидесяти в светлом, по всей видимости, очень дорогом костюме. Вальяжно закинув ногу на ногу, он постукивал длинными пальцами по рукоятке лакированной трости. Лицо незнакомца излучало спокойствие и внутреннюю силу, белые точно снег волосы были пострижены почти на тот же манер, что и волосы Мэя. Весь облик загадочного субъекта дышал респектабельностью и лоском, только короткая, аккуратная и совсем черная бородка смотрелась несколько вызывающе.

— Извините, что вмешиваюсь в разговор без спросу, — сказал мужчина. — Меня зовут Майк… Мигель, Михаил, как вам покажется удобней. Свое имя можете не называть. Оно мне уже известно.

— Откуда? — Бенджамиль с изумлением рассматривал нового собеседника.

— У нас есть общая знакомая.

— Марьям?!

— Совершенно верно. — Мужчина улыбнулся.

— Так вы Мишель?!

— Он самый.

— Просто невероятно! — Бенджамиль развел руками. — Очень приятно, Майк! Пожалуй, я буду говорить «Майк», вы не возражаете?

— Ради бога. — Мишель благодушно кивнул. — Я ведь сам предложил.

— Мучи, это просто невероятно!.. — начал Бен, оборачиваясь, и осекся.

Потертая кушетка была пуста.

— Не обращайте внимания, Бен, — насмешливо сказал Мишель. — Мучи часто уходит, не попрощавшись. Да вы уж, верно, и сами замечали за ним такую привычку.

Бенджамиль рассеянно кивнул. И тут же от внезапной догадки его глаза округлились.

— Майк, а вы и есть, — Бен замешкал, подбирая слово, — вы и есть… хайдрай Господа Бога?

Мишель сдержанно засмеялся:

— Если угодно, меня можно назвать Его поверенным, так сказать, советником по связям с общественностью.

— Значит, батон был прав, — пробормотал Бенджамиль.

— Кое в чем прав, кое в чем — нет. — Мишель задумчиво поиграл тростью. — Вы знаете, Бен, даже я кое в чем прав, а кое в чем — нет. Даже Он прав только кое в чем.

— Но тогда каким образом?.. — недоумевая, заговорил Бен.

— Методом проб и ошибок, только так и никак не иначе. — Мишель потыкал тростью в пол, словно пытаясь раздавить шустрое насекомое. — Готовых рецептов просто не существует.

— А как же инструкции? — спросил Бен. — Мучи ведь говорил с Ним, слышал Его указания.

— Ну, во-первых, Мучи говорил не с Ним, а во-вторых, слышать и понимать — две большие разницы.

— Значит, не Бог отправил Мучи в черный буфер? — Бенджамиль даже подался вперед. — А кто? Дьявол?

Мишель поморщился:

— При чем тут какой-то дьявол? Поверьте мне на слово: я работаю на Него целую прорву лет, но никакого дьявола ни разу не видел! Клянусь! — Мишель торжественно поднял кверху два пальца. — Все гораздо проще и вместе с тем сложнее. Представьте себе капитана тонущего корабля. Он посылает матросов то в трюм конопатить пробоины, то к помпам, то велит переставить груз, чтобы изменить наклон корпуса. Он пробует разные способы. Не тот, так другой, возможно, и спасет судно. Но его команда… Четверть матросов не понимает языка своего капитана, а три четверти — глухи, как пни. Он велит им бежать на нос, они торопятся на корму. На самом деле ситуация еще более запутанна, потому что капитан не может приказывать. Матросы должны сами возжелать конопатить щели и таскать груз от борта к борту, ибо никто не может спасти не желающего быть спасенным.

— А Мучи? — спросил Бен.

— Мучи… — Мишель грустно улыбнулся. — В сердце Мучи есть место только для Мучи, сердце же Бога должно быть достаточно большим, чтобы вместить в себя целый мир. Мучи оставил свой дом и сделал свой выбор. Теперь его путь больше похож на самоубийство — он обречен двигаться по кругу.

— А я? — Бенджамиль попытался заглянуть в глаза своему собеседнику.

— Это зависит от вас.

— Все так туманно. — Бенджамиль поежился.

— Слишком трудно объяснить, — извиняющимся тоном сказал Мишель. — Вы спрашивайте, Бен. А я попробую ответить, на что смогу.

— Это вы устроили мне путешествие по черному буферу?

— Нет, — Мишель покачал головой, — путешествие вам устроил мастер Ху-Ху. Мы только обеспечили нужное место и нужное время.

— Зачем?

— Ну как же! Если к покоящемуся предмету не приложить усилия, то двигаться он не начнет. Это элементарная физика. Если дом обветшал настолько, что вот-вот обрушится на головы жильцов, то дом нужно снести, а на освободившемся месте построить новый дом. Но что делать с жильцами, если они не видят прогнивших перекрытий и не хотят выходить на улицу? Иногда для того, чтобы проветрить комнату, нужно сломать окно. В аутсайде ваш потенциал находился в латентном состоянии. А теперь вы живете, меняетесь и меняете мир. Наверное, это не идеальный метод, но наиболее действенный и скорый.

— И чего вы от меня ждете? — Бену совсем не понравился разговор о методах инициации Бенджамиля Френсиса Мэя. — Чтобы я бил окна?

— А вы сами чего от себя ждете? — спросил Мишель, рассматривавший Бена с нескрываемым интересом.

— Это не ответ, — мрачно сказал Бен.

— Как раз это и есть ответ! — весело отозвался советник по связям с общественностью. — Как только вы определите, чего хотите сами, так наши планы перестанут быть для вас загадкой… По крайней мере на какое-то время. Чего вы хотите, Бен?

— Хочу попасть домой.

— Замечательно! — воскликнул Мишель. — Вы уже знаете свою цель, осталось верно определить направление.

Бенджамиль нахмурился, пытаясь понять услышанное.

— Глядите, Бен. — Мишель обозначил тростью воображаемый круг. — Вот тут аутсайд, а тут Сити. Разница есть, но велика ли она? Там черта не дают поминать потому, что это эзотерика, здесь — потому что Бог не велит… Бенджамиль Мэй в конце концов возвращается к себе в аутсайд. Будет ли это тот же самый Бенджамиль Мэй? Нет. Вероятнее всего, нет. Но весь вопрос в том, велика ли будет разница между старым Бенджамилем и Бенджамилем, замкнувшим круг? Можно ли сказать, что точка старта совпадет с точкой финиша? Что важнее — быть где-то или быть кем-то? Или быть с кем-то? Что вообще означает слово «дом»? Мучи считает, что без сердечных привязанностей он будет бежать быстрее, а какой смысл бежать быстро, если бежишь по кругу? Чем отличается мастер Краус, привинченный болтом к стулу, от бродяги Мучи, у которого и стула-то никакого нет? Один сидит на месте, другой раз за разом проходит мимо этого места, слегка удивляясь каждой встрече с мастером Краусом. Обоим нет друг до друга никакого дела, и оба находятся на кольце. Все, у кого одна нога сильнее другой, сами того не ведая, рано или поздно сбиваются на круг. И время от времени их необходимо встряхивать, сбивать с шага, учить любить, думать, сопереживать, ломать старые окна…

Мишель, прищурившись, взглянул на Бенджамиля:

— Он уже накидал новые планы, но нужен кто-то, кто сойдет с нахоженного кольца и, согласно Его новым замыслам, начнет протаптывать в снегу первую тропинку. Следом двинутся другие, они уже почти готовы, и постепенно тропинка станет дорогой, но сейчас нужен первый. Не лучший, не исключительный, а именно первый. Понимаете меня, Бен?

— Ага! — со сдержанным сарказмом сказал Бенджамиль. — И как же, по-вашему, этот первый протопчет дорогу, если понятия не будет иметь, куда топтать? Его-то в планы Всевышнего никто посвящать не торопится.

— О! Это гораздо проще, чем кажется с первого взгляда! — Рот Мишеля растянулся в лукавой усмешке. — Время от времени дорога вашей жизни пересекает другие пути и чужие трассы. Следите за перекрестками, на них происходят все замечательные события. Ждите знака, а Он непременно даст вам подсказку. Вам приходилось слышать джаз? (Бен покачал головой.) Жаль! Когда-нибудь я непременно познакомлю вас с этим потрясающим явлением. Чтобы сыграть с Господом Богом, вам не нужно знать партитуру. Вам достаточно чувствовать тему и ощущать партнеров. Не нужно бояться, и музыка получится сама собою.

— И что? По-вашему, именно я должен играть этот самый джаз и протаптывать дорожки? — Бенджамиль с сомнением покачал головой. — А вдруг я не желаю?

— Не попробовав? — улыбнулся Мишель. — Откуда вам знать, чего вы хотите, а чего нет? Впрочем, выбор всегда за вами. Приятно было пообщаться, Бен. К великому моему сожалению, мне пора, как, собственно, и вам.

Мишель поднялся и подал Бенджамилю узкую, чуть влажную ладонь.

— Надеюсь, что еще не раз буду иметь удовольствие беседовать с вами и с вашим семейством. — Вторая рука советника по связям с общественностью легла Бену на плечо и принялась его легонько встряхивать.

«Куда же он подевал свою трость?» — с удивлением подумал Бен.

— Бенджамиль! Бен! Бенни, черт тебя дери!

Бенджамиль открыл глаза и увидел прямо перед собой лицо Максуда. Ничего не понимая со сна и с изумлением таращась по сторонам, Бен сел на кушетке.

— Давай просыпайся! — Максуд еще раз потряс фатара за плечо. — С добрым утром! — Он положил на кушетку грязно-бурый сверток. — Вот, надевай. Должно подойти. Да поторапливайся! Прыгун внизу ждет!