Серое ноябрьское утро Нью-Йорка встретило меня монотонным стуком дождя по крыше особняка. После Черного вторника прошло всего пару недель, а мир уже казался совершенно другим.
За окнами моего кабинета виднелись пустые тротуары. Люди боялись выходить на улицы, где каждый газетный мальчишка кричал о новых банкротствах и самоубийствах.
Фаулер постучал в дверь и вошел с утренним кофе, в другой руке он держал телеграмму.
— Сэр, вам срочное сообщение. Адресат незнакомый. Некий мистер Кат.
Это от Кляйна. Сначала я быстро проглядел шифрованное послание. Встреча в офисе «American Prosperity Investment Trust» в одиннадцать утра.
Да, это по плану. Все готово для окончательного подсчета.
Я принял чашку дымящегося кофе, крепкая смесь из зерен Ямайки, которую Фаулер готовил с педантичной точностью швейцарского часовщика.
— Скажи О’Мэлли, что выезжаем через полчаса. И пусть Мартинс проверит автомобиль особенно тщательно. У нас могут появиться недоброжелатели.
Дворецкий кивнул и беззвучно удалился. Я отпил кофе, наслаждаясь горьковатым вкусом, и еще раз пробежал глазами по предварительным расчетам, лежащим на письменном столе из орехового дерева. Цифры удивили даже меня, человека, который готовился к этому месяцами.
В половине одиннадцатого наш Packard Twin Six мягко катился по мокрым улицам в сторону Парк-авеню. За тонированными стеклами я наблюдал картины послекризисного Нью-Йорка: закрытые магазины с табличками «Распродажа всего», очереди у банков, где люди пытались снять последние сбережения, полицейские патрули, следящие за порядком у разорившихся брокерских контор.
— Господи, босс, — пробормотал О’Мэлли, глядя на толпу у здания Chase National Bank, — похоже на военное время. Только вместо бомб сейчас биржевые сводки.
— Хуже, Патрик. Во время войны люди знают, кто враг. Здесь каждый сам за себя.
Здание, где располагался офис «American Prosperity Investment Trust», встретило нас привычной атмосферой деловой солидности. Швейцар в золотых галунах принял мои шляпу и трость, словно ничего не изменилось в мире. Но его руки слегка дрожали, даже здесь, в этой крепости капитала, чувствовалось общее напряжение.
Лифт с зеркальными стенами и красным бархатным диваном доставил нас на девятый этаж. Коридор, устланный персидскими коврами, вел к двустворчатым дверям из полированного дуба с латунной табличкой.
Кляйн встретил меня в приемной, его обычно встревоженное лицо светилось необычным для него энтузиазмом. Круглые очки в тонкой металлической оправе блестели в свете хрустальной люстры.
— Мистер Стерлинг, — он потер ладони с видимым волнением, — цифры превзошли самые оптимистичные прогнозы. Это… это просто феноменально.
Мы прошли в конференц-зал, где меня ждала весьма представительная компания. За длинным столом из полированного красного дерева расположились финансовые мозги преступного синдиката.
Мейер Лански сидел во главе стола, изучая документы через очки в золотой оправе. Его костюм от лучшего портного на Пятой авеню был безупречен даже в этот хаотичный день.
Рядом с ним находился Винсент «Счетовод» Риччи, худощавый мужчина с зализанными назад темными волосами, чьи пальцы непрерывно перебирали четки из черного янтаря, странная привычка для человека, считающего миллионы.
Напротив них расположился Джакомо Вентури, финансовый советник Лучиано. Этот седовласый сицилиец с аккуратными усиками выглядел как университетский профессор, что в известном смысле и было правдой, ведь до эмиграции в Америку он преподавал математику в Палермо.
— Господа, — произнес я, занимая место напротив Лански, — надеюсь, вы готовы услышать цифры прибылей, которые нам удалось получить…
Кляйн торжественно раскрыл главную бухгалтерскую книгу в черном кожаном переплете с золотым тиснением. Страницы, исписанные его мелким почерком, содержали результаты операции, которая превратила нас в одну из богатейших финансовых структур Америки.
— Итак, — начал он, водя пальцем по столбцам цифр, — общий начальный капитал синдиката, задействованный в операции, составлял одиннадцать миллионов долларов. Средний коэффициент левериджа — один к восьми.
Риччи наклонился вперед, его обычно усталые глаза загорелись профессиональным интересом:
— Значит, общий объем коротких позиций достигал восьмидесяти восьми миллионов?
— Точно, — кивнул Кляйн. — Позиции распределялись следующим образом: тридцать процентов в акциях радиокомпаний, двадцать пять процентов в инвестиционных трастах, двадцать процентов в автомобильных компаниях, пятнадцать процентов в коммунальных предприятиях, десять процентов в банковских акциях.
Вентури сделал быструю пометку в блокноте серебряным карандашом:
— А средний уровень падения по секторам?
— Radio Corporation и подобные компании потеряли в среднем семьдесят четыре процента стоимости, — ответил Кляйн, перелистывая страницу. — Инвестиционные трасты, восемьдесят один процент. Автомобильные — шестьдесят семь процентов. Коммунальные — сорок три процента. Банки — пятьдесят девять процентов.
Лански снял очки и принялся медленно протирать их шелковым платком. Этот жест выдавал его волнение больше, чем любые слова.
— Мистер Кляйн, озвучьте, пожалуйста, итоговую цифру.
— Общая прибыль от коротких продаж составила двадцать один миллион четыреста семьдесят три тысячи долларов.
В конференц-зале воцарилась тишина, нарушаемая лишь тиканьем напольных часов в углу и шумом дождя за окнами. Даже эти закаленные в боях за власть и деньги люди были потрясены масштабом успеха.
Риччи первым нарушил молчание:
— Это больше, чем весь годовой бюджет штата Нью-Джерси.
— И больше, чем суммарные активы половины банков Нью-Йорка до краха, — добавил Вентури, быстро прикидывая цифры в уме.
Лански надел очки обратно и внимательно изучил документы:
— Мистер Стерлинг, ваша комиссия как управляющего составляет десять процентов?
— Именно так.
— Значит, вы лично заработали свыше двух миллионов долларов за неделю, — в голосе финансового гения преступного мира звучало искреннее восхищение. — Это рекорд, который не побьет никто из живущих.
Кляйн перевернул страницу бухгалтерской книги:
— Но это не все. Европейские операции через швейцарские банки принесли дополнительные три миллиона восемьсот тысяч прибыли. Лондонская биржа, Париж, Амстердам, везде мы зафиксировали позиции заранее.
— А что с физическими активами? — поинтересовался Вентури.
— Золотые резервы в швейцарских хранилищах выросли в стоимости на тридцать семь процентов, — ответил я. — Земельные участки вдоль планируемых федеральных трасс пока не изменились в цене, но через год-два их стоимость возрастет минимум втрое.
Риччи откинулся в кресле, пытаясь осмыслить масштаб операции:
— Двадцать пять миллионов чистой прибыли. Этого хватит, чтобы скупить половину разорившихся предприятий Америки.
— Именно об этом я и хотел поговорить, — я открыл принесенную папку. — Кляйн подготовил список компаний и предприятий, которые можно приобрести за десять-пятнадцать процентов от докризисной стоимости.
Кляйн развернул перед нами большую карту Соединенных Штатов, на которой красными флажками были отмечены объекты для потенциального приобретения.
— Сталелитейные заводы в Пенсильвании, — начал он, указывая на скопление флажков. — Три предприятия компании «Bethlehem Steel», которые сейчас можно купить за восемьсот тысяч долларов. До краха они стоили шесть миллионов.
— А их производственный потенциал? — спросил Лански.
— Полностью сохранен. Оборудование, квалифицированные рабочие, контракты с железными дорогами. Единственная проблема — отсутствие заказов, но это временно.
Вентури изучил список предприятий:
— Автомобильные заводы в Детройте. Текстильные фабрики в Новой Англии. Нефтеперерабатывающие предприятия в Техасе. Это же основа американской промышленности.
— Совершенно верно, — кивнул я. — Через два-три года, когда экономика начнет восстанавливаться, эти предприятия снова станут прибыльными. А их стоимость вырастет в десятки раз.
Риччи внимательно изучал цифры:
— Для покупки всех объектов из списка потребуется около восьми миллионов долларов. У нас есть такие средства?
— Более чем достаточно, — ответил Кляйн. — После выплаты комиссий участникам синдиката в нашем распоряжении остается семнадцать миллионов наличными.
В этот момент дверь конференц-зала открылась, и вошли Массерия, Лучиано и Мэдден. Старый босс опирался на трость с набалдашником в виде орлиной головы, его массивная фигура заполнила дверной проем.
Лучиано, конечно же, выглядел элегантно — безупречный темно-синий костюм, белоснежная рубашка, шелковый галстук с тонкими серебристыми полосками. Мэдден замыкал процессию, его светло-голубые глаза искрились довольством.
— Мистер Стерлинг, — произнес Массерия, садясь в кресло, которое Кляйн поспешно придвинул, — слышу, у нас есть основания для праздника.
— Более чем серьезные основания, дон Джузеппе, — ответил я, указывая на раскрытую бухгалтерскую книгу. — Прибыль превысила все ожидания.
Лучиано присел на край стола, изучая карту с отмеченными предприятиями:
— Двадцать пять миллионов? Это больше, чем оборот всех семей за год.
— И это только начало, — добавил Мэдден, закуривая сигару. — Теперь мы можем скупать активы и становиться легальными бизнесменами.
Массерия медленно кивнул, его карие глаза внимательно изучали цифры:
— Хорошо. Очень хорошо. Но у меня есть вопрос к мистеру Стерлингу.
Все взгляды обратились на меня. В зале повисла напряженная тишина.
— Как нам быть уверенными, что подобный успех можно повторить? Это была удача или мастерство?
Вопрос прозвучал мягко, но я понимал, что за ним скрывается проверка. Массерия хотел знать, стоит ли синдикату и дальше полагаться на мои прогнозы.
— Дон Джузеппе, — ответил я осторожно, — удача играет роль в любом деле. Но основой успеха стал тщательный анализ. Я изучал статистику маржинальной торговли, сопоставлял ее с историческими данными по предыдущим кризисам, отслеживал настроения европейских инвесторов.
— И что показал анализ относительно будущего?
Я сделал паузу, обдумывая ответ. Слишком точные прогнозы могли вызвать подозрения, но слишком расплывчатые — разочарование.
— Впереди долгий период депрессии. Минимум два-три года. Но для тех, кто сохранил капитал и правильно его инвестирует, это время больших возможностей.
Лански наклонился вперед:
— Какие именно возможности вы видите?
— Во-первых, скупка обесцененных активов, как мы уже обсуждали. Во-вторых, создание новых предприятий, которые будут работать на восстановление экономики. В-третьих, международная диверсификация — инвестиции в Европе, где кризис менее глубокий.
Мэдден выпустил кольцо дыма в сторону потолка:
— А что с нашими текущими операциями? Контрабанда, игорные дома, обложение налогами поедприятий?
— Их значение возрастет, — ответил я. — В кризис люди ищут забвения. Спрос на алкоголь и азартные игры будет расти. Плюс многие разорившиеся бизнесмены согласятся на наши условия защиты.
Риччи поднял руку:
— А как насчет инвестиций в политиков? Сейчас самое время покупать влияние по сниженным ценам.
— Абсолютно верно, — согласился я. — Многие конгрессмены и сенаторы потеряли состояния на бирже. Они будут более сговорчивыми в вопросах лоббирования наших интересов.
Массерия тяжело поднялся с кресла и подошел к окну, откуда открывался вид на серые крыши Манхэттена под дождем:
— Значит, кризис — это не проблема, а возможность?
— Именно так, дон Джузеппе. Для тех, кто готов действовать решительно.
Старый босс повернулся к нам:
— Тогда действуем. Мистер Стерлинг получает полномочия по скупке предприятий. Лански координирует финансовые операции. Лучиано отвечает за политические связи. Мэдден — за расширение текущего бизнеса.
— А бюджет операции? — уточнил Вентури.
— Десять миллионов на первый этап, — решил Массерия. — Если результаты будут удовлетворительными, добавим еще.
Кляйн быстро делал пометки в блокноте:
— Понял. Я подготовлю документацию для приобретений.
— И еще один момент, — добавил Массерия, снова садясь в кресло. — Мистер Стерлинг, ваша доля в синдикате увеличивается до пятнадцати процентов от общих активов. Исключительное достижение заслуживает исключительного вознаграждения.
Я почувствовал, как участился пульс. Пятнадцать процентов от двадцати пяти миллионов — это почти четыре миллиона долларов личного капитала плюс растущие доходы от управления.
— Благодарю за доверие, дон Джузеппе.
— Доверие нужно оправдывать, — жестко ответил он. — Но пока у меня нет оснований сомневаться в вашей компетентности.
Лучиано встал с края стола:
— А теперь практические вопросы. Когда начинаем скупку предприятий?
— Немедленно, — ответил я. — Каждый день промедления означает, что кто-то другой может опередить нас. Плюс цены на некоторые активы уже начинают стабилизироваться.
Мэдден погасил сигару в хрустальной пепельнице:
— У меня есть контакты среди банкиров, которые занимаются принудительными продажами. Могу организовать предварительные переговоры уже на этой неделе.
— Отлично, — кивнул Лански. — Я подготовлю схемы финансирования через наши подставные компании. Никто не должен связать покупки с синдикатом.
Встреча продолжалась еще час. Мы обсуждали технические детали операций, распределяли ответственность, назначали сроки. К концу разговора у каждого был четкий план действий на ближайший месяц.
Когда все начали расходиться, Массерия задержал меня жестом.
— Мистер Стерлинг, еще один вопрос. Личный.
Остальные покинули конференц-зал, оставив нас наедине. Старый босс подошел к окну и долго смотрел на улицу, где редкие прохожие спешили под зонтами.
— Вы изменили правила игры, — произнес он наконец. — До вас мы зарабатывали миллионы. Теперь десятки миллионов. Это большая ответственность.
— Понимаю, дон Джузеппе.
— Надеюсь. Потому что в нашем мире ошибки не прощают. Особенно дорогостоящие ошибки.
Он повернулся ко мне, и в его глазах я увидел холодную решимость человека, прошедшего путь от бедного сицилийского крестьянина до властителя подпольной империи.
— Но если вы и дальше будете демонстрировать такие результаты, то получите защиту и поддержку, о которых можете только мечтать.
— Я не подведу ваших ожиданий.
— Увидим, — он взял трость и направился к выходу. — Увидим, мистер Стерлинг. Жизнь лучший экзамен на компетентность.
Когда дверь закрылась за Массерией, я остался один в конференц-зале. За окнами продолжал моросить дождь, размывая очертания города, погруженного в кризис. Но здесь, в этом зале, только что был заложен фундамент империи, которая переживет депрессию и выйдет из нее еще сильнее.
Долго размышлять не удалось. Не успел звук шагов Массерии запихнуть в коридоре, как я услышал, что кто-то осторожно прикрыл дверь.
Обернувшись, я увидел Мэддена, который вернулся в конференц-зал. Ирландец подошел к окну и некоторое время молча наблюдал за дождливой улицей, постукивая пальцами по подоконнику из полированного мрамора.
— Оуни, я думал, ты ушел с остальными, — сказал я, собирая документы в кожаную папку.
Мэдден повернулся ко мне, и я заметил необычное для него выражение тревоги на лице. Его светло-голубые глаза, обычно искрящиеся довольством или расчетливостью, теперь выражали серьезную озабоченность.
— Стерлинг, нам нужно поговорить. Наедине, — он указал на кресла у небольшого столика в углу зала. — То, что я скажу, не предназначено для чужих ушей.
Мы пересели подальше от основного стола. Мэдден достал серебряный портсигар и предложил мне сигару, привычный ритуал, предшествующий серьезному разговору.
— Отличные результаты у нас сегодня, — начал он, раскуривая сигару. — Двадцать пять миллионов — это цифра, которая войдет в историю. Но у каждого большого успеха есть оборотная сторона.
— Какая именно? — я принял предложенную сигару, хотя редко курил.
— Зависть, — коротко ответил Мэдден. — И не только зависть. Страх перед переменами, которые ты принес в наш мир.
Он сделал глубокую затяжку и медленно выпустил дым в сторону потолка.
— Марранцано не забыл унижение в Атлантик-Сити. А твой сегодняшний триумф только подливает масла в огонь. Дон Сальваторе видит в тебе символ всего, что ему ненавистно — модернизации, отхода от традиций, сотрудничества с неитальянцами.
Я отложил сигару в хрустальную пепельницу. Аппетит к табаку внезапно пропал.
— Ты говоришь о конкретной угрозе или об общих настроениях?
— О конкретной угрозе, — голос Мэддена стал тише. — Мои источники в семье Марранцано сообщают о тайных встречах. Старые сицилийцы собираются на войну.
Я встал и прошелся по конференц-залу, обдумывая услышанное. За окнами Нью-Йорк выглядел серым и подавленным под ноябрьским дождем.
— И что же что планирует дон Сальваторе?
— Судя по информации, которой я располагаю, он хочет начать с устранения символов нового порядка, — Мэдден погасил сигару и пристально посмотрел на меня. — И ты, мой друг, самый яркий из этих символов.
Холодок пробежал у меня между лопаток. Попытка убийства в Атлантик-Сити была предупреждением. Теперь речь шла о настоящей охоте.
— Какие у него ресурсы для войны? — спросил я, возвращаясь к столику.
— Около ста пятидесяти человек в Нью-Йорке, — Мэдден достал из внутреннего кармана пиджака сложенную бумагу. — Плюс связи с семьями в Филадельфии, Бостоне, некоторых других городах. В сумме он может рассчитывать на поддержку трех-четырех сотен бойцов.
— А у нас?
— У синдиката? Больше тысячи, если считать всех. Но проблема в том, что война начнется внезапно. Марранцано ударит первым, пока мы не успели мобилизоваться.
Мэдден развернул бумагу, это оказалась схема расположения сил Марранцано в городе.
— Его люди контролируют часть Бронкса, несколько кварталов в Бруклине, имеют опорные пункты на Манхэттене. Плюс у него есть связи в полиции, несколько капитанов и дюжина детективов на зарплате.
Я изучил схему. Позиции Марранцано выглядели достаточно сильными для нанесения первого удара, особенно если он действительно планировал внезапное нападение.
— Оуни, а что думает Массерия? Он же понимает, что война неизбежна?
— Джо Босс надеется, что старые связи и уважение к традициям удержат Марранцано от открытого конфликта, — Мэдден усмехнулся без особой радости. — Но я думаю, он недооценивает глубину противоречий. Для Марранцано это не просто борьба за территории или доходы. Это борьба за душу организации.
Мэдден сложил схему и убрал обратно в карман.
— К тому же, экономический кризис создал идеальные условия для войны. Полиция занята беспорядками и банковскими крахами. Федеральные агенты переброшены на расследование финансовых махинаций. Пресса поглощена биржевыми новостями. Никто не обратит внимания на несколько «случайных» убийств в итальянских кварталах.
Я подошел к окну и посмотрел на улицу. Внизу проехал автомобиль полиции, но даже полицейские выглядели подавленными и растерянными. Город погрузился в хаос, который мог прикрыть любые преступления.
— Какие у нас варианты? — спросил я, не отворачиваясь от окна.
— Первый — убедить Массерию нанести упреждающий удар. Устранить Марранцано до того, как он начнет войну.
— А второй?
— Попытаться найти компромисс. Предложить дону Сальваторе что-то, что заставит его отказаться от планов мести.
— Например?
Мэдден помолчал, обдумывая ответ.
— Деньги. Много денег. И признание его особого статуса в организации. Возможно, отдельную сферу влияния, где он сможет действовать по старым правилам.
Я повернулся к нему:
— Ты веришь, что это сработает?
— Честно? Нет, — Мэдден покачал головой. — Марранцано слишком горд и слишком убежден в правоте. Для него уступки будут выглядеть как признание слабости.
— Значит, остается первый вариант.
— Боюсь, что так. Но здесь есть проблема. Массерия не захочет первым нарушать мир. Это противоречит его понятиям о чести и традициях.
Мэдден встал и подошел ко мне к окну.
— Стерлинг, я говорю все это не для того, чтобы напугать тебя. А чтобы ты был готов. Марранцано может ударить в любой момент. И первой целью, скорее всего, будешь ты. Причем, возможно, это будет неявный удар. Так, чтобы его нельзя было обвинить в нападении на казначея Синдиката.
— Понятно. А что ты предлагаешь для защиты?
— Усиленную охрану. Плюс изменение привычных маршрутов, дополнительные меры предосторожности.
— Тогда остается укреплять оборону и ждать первого хода Марранцано.
— Именно. Но есть еще один момент, который тебе следует учитывать, — Мэдден понизил голос. — Если война действительно начнется, она изменит все. Деньги, которые мы заработали, могут понадобиться для покупки оружия, подкупа чиновников, финансирования военных операций.
— Ты предлагаешь отложить планы по скупке предприятий?
— Нет, но готовиться к тому, что приоритеты могут измениться. Война дорогое удовольствие. И никто не знает, сколько она продлится.
Мэдден достал карманные часы.
— Мне пора. Сегодня вечером встречаюсь с нашими людьми в полиции. Нужно узнать, что им известно о планах Марранцано.
Он направился к выходу, но у двери остановился:
— Стерлинг, будь осторожен. Особенно в ближайшие дни. Мои источники говорят, что что-то готовится. Не знаю что именно, но воздух пахнет грозой.
— Спасибо за предупреждение, Оуни.
— Мы партнеры. А партнеры прикрывают друг другу спины.
Когда дверь закрылась за Мэдденом, я остался один в опустевшем конференц-зале. За окнами дождь усиливался, превращаясь в настоящий ливень. Капли воды стекали по стеклу, искажая городской пейзаж до неузнаваемости.