Оракул с Уолл-стрит 5

Глава 15 Первые трещины

В течение недели после встречи с Рузвельтом я провел серию закрытых переговоров с руководителями крупнейших банков Уолл-стрит. Каждый разговор начинался с осторожной беседы о текущих рыночных тенденциях и заканчивался прямыми предупреждениями о надвигающейся катастрофе.

Большинство банкиров слушали вежливо, но скептически. Джордж Бейкер из First National Bank лишь покачал головой: «Стерлинг, вы слишком молоды, чтобы помнить настоящие кризисы. То, что мы переживаем сейчас — это временная коррекция в рамках здорового роста».

Чарльз Митчелл из National City Bank оказался еще более категоричным: «Любые разговоры о серьезном кризисе в нынешних условиях граничат с паникерством».

Только Альберт Уигин из Chase National Bank проявил настоящий интерес к моим предупреждениям. Возможно, потому, что уже начал тихо сокращать рискованные позиции банка.

Сидя теперь в кабинете ранним утром 15 октября, я изучал толстую папку с документами о панике 1907 года. На столе лежали копии телеграмм, которыми обменивались Дж.П. Морган, Джеймс Стиллман и другие финансовые магнаты того времени, координируя действия по спасению рынка.

Двадцать два года назад ситуация казалась безнадежной. Knickerbocker Trust Company обанкротился за один день, вызвав панику среди вкладчиков. Толпы людей выстраивались в очереди у банков, требуя выдать их деньги. Dow Jones потерял почти половину стоимости за несколько месяцев.

И тогда вмешался Морган.

Семидесятилетний финансист собрал в библиотеке особняка на Мэдисон-авеню руководителей всех крупных банков города. Заперев двери, он не выпускал их до тех пор, пока они не договорились о создании спасательного фонда в двадцать пять миллионов долларов. Деньги направили на поддержку ключевых банков и брокерских домов, предотвратив полный коллапс финансовой системы.

Но сейчас масштабы были совершенно иными.

В 1907 году общий объем торговли на Нью-Йоркской фондовой бирже составлял около миллиарда долларов в год. Сейчас — свыше двадцати миллиардов.

Маржинальных кредитов в 1907-м насчитывалось на сто миллионов долларов. Сегодня эта цифра превышала восемь миллиардов.

Я откинулся в кресле, потирая виски. Даже если удастся собрать консорциум всех крупных банков, их совокупные ресурсы составят максимум миллиард долларов доступной ликвидности. Против лавины в восемь миллиардов маржинальных кредитов это капля в океане.

Тем не менее, попытаться стоило.

Я достал чистый лист бумаги и начал составлять список потенциальных участников современного «Плана Моргана». На первом месте стоял Chase National Bank — Альберт Уигин уже выражал готовность к сотрудничеству. Далее шли National City Bank, Guaranty Trust, Bankers Trust, First National Bank of New York.

К каждому названию я приписывал примерную сумму, которую банк мог бы выделить для стабилизации рынка. Chase — сто миллионов. National City — семьдесят пять. Guaranty Trust — пятьдесят. Общая сумма получилась внушительной — около четырехсот миллионов долларов.

Но хватит ли этого?

Я встал, подошел к окну. Внизу, на Уолл-стрит, кипела обычная деловая жизнь.

Клерки спешили между зданиями с портфелями, полными заказов на покупку акций. Посыльные мальчики бегали с телеграммами. У входа в Нью-Йоркскую фондовую биржу толпились инвесторы, надеясь услышать последние новости.

Зазвонил телефон. Мисс Говард доложила, что меня просит к аппарату Альберт Уигин.

— Стерлинг, — голос председателя Chase National звучал напряженно, — не могли бы вы зайти ко мне сегодня после обеда? Есть вопросы, которые требуют конфиденциального обсуждения.

— Конечно, мистер Уигин. Во сколько вам удобно?

— В три часа. И Стерлинг, приходите через боковой вход. Я не хочу, чтобы наша встреча привлекла внимание журналистов.

Любопытно. Уигин явно обеспокоен сильнее, чем показывал на прошлой неделе.

В половине третьего я вышел из офиса, оставив О’Мэлли следить за возможной слежкой. Continental Trust не дремлет, вчера Патрик заметил того же человека в сером костюме третий день подряд.

Здание Chase National Bank на углу Уолл-стрит и Нассау-стрит возвышалось над финансовым районом как крепость старых денег. Тридцатиэтажный небоскреб из светлого камня, построенный всего пять лет назад, воплощал мощь и стабильность американской банковской системы.

Боковой вход находился в переулке между Уолл-стрит и Экзэндж-плейс. Охранник, очевидно предупрежденный о моем визите, молча кивнул и провел к служебному лифту.

Кабинет Уигина занимал весь угол тридцатого этажа. Панорамные окна открывали вид на Гудзон с одной стороны и на Ист-Ривер с другой. За массивным столом из орехового дерева сидел один из влиятельнейших банкиров Америки.

Альберт Уигин выглядел моложе своих пятидесяти восьми лет. Высокий, подтянутый, с седеющими висками и проницательными серыми глазами. В отличие от многих коллег, он начинал карьеру простым клерком и прекрасно понимал механику банковского дела на всех уровнях.

— Стерлинг, спасибо, что пришли, — он поднялся из-за стола, протягивая руку. — Садитесь, пожалуйста. Кофе? Или что-нибудь покрепче?

— Кофе будет отлично, — я устроился в кожаном кресле напротив его стола.

Уигин налил две чашки из серебряного кофейника, стоявшего на боковом столике.

— Должен признаться, ваши предупреждения на прошлой неделе заставили меня серьезно задуматься, — начал он, подвигая чашку ко мне. — Я провел собственный анализ ситуации с маржинальными кредитами в нашем банке.

Он открыл папку, лежавшую на столе, достал несколько листов с цифрами.

— Картина… скажем так, не внушает оптимизма. Объем наших маржинальных кредитов за последний год вырос на двести процентов. Среднее покрытие составляет всего двенадцать процентов от стоимости акций.

— Это соответствует общим тенденциям рынка, — кивнул я. — А какова доля проблемных кредитов?

— Вот в чем проблема, — Уигин снял очки, протер их платком. — Формально проблемных кредитов нет. Все клиенты исправно выплачивают проценты. Но если цена акций упадет хотя бы на пятнадцать-двадцать процентов…

— Начнутся маржин-коллы, — закончил я. — И большинство заемщиков не смогут предоставить дополнительное обеспечение.

— Именно. — Он надел очки обратно. — По нашим расчетам, падение рынка на двадцать пять процентов приведет к принудительной продаже акций на сумму около ста миллионов долларов. Только по кредитам нашего банка.

Я отпил кофе, размышляя над цифрами. Если Chase National столкнется с принудительными продажами на сто миллионов, то что происходит в других банках? National City Bank в два раза крупнее Chase. Значит, там объем будет около двухсот миллионов. Плюс десятки мелких банков и брокерских контор…

— Мистер Уигин, а вы пытались оценить общий объем маржинальных кредитов по всей банковской системе?

Он кивнул, доставая еще один документ.

— Мы с коллегами из других крупных банков обменялись конфиденциальной информацией. Неофициально, разумеется. Общая сумма превышает девять миллиардов долларов.

Девять миллиардов. Больше, чем я предполагал.

— И какова совокупная способность банков поддержать рынок в кризисной ситуации?

Уигин встал, прошелся по кабинету к окну, выходящему на Гудзон.

— В лучшем случае, пятьсот миллионов долларов. И то при условии, что все крупные банки объединят усилия.

Пятьсот против девяти миллиардов. Соотношение один к восемнадцати. Безнадежно.

— Понимаете теперь, почему меня так встревожили ваши предупреждения? — Уигин обернулся ко мне. — Если вы правы, и серьезная коррекция действительно неизбежна, то никакие частные меры не помогут. Потребуется вмешательство Федеральной резервной системы.

— А ФРС готова к такому вмешательству?

— Вот в чем проблема, — он вернулся к столу, сел в кресло. — Рой Янг и большинство членов совета директоров ФРС считают, что рынок способен к саморегулированию. Они против активного вмешательства в рыночные процессы.

Я знал из истории, что такая позиция сохранится до самого конца. Федеральная резервная система поймет необходимость решительных действий только после полного краха банковской системы. Слишком поздно.

— Мистер Уигин, предположим, что банки все-таки решат действовать сообща. По образцу Дж.П. Моргана в 1907 году. Какие шаги вы бы предприняли?

Уигин задумался, барабаня пальцами по столешнице.

— Во-первых, создание стабилизационного фонда. Пятьсот миллионов долларов, распределенных между крупнейшими банками пропорционально их активам. Во-вторых, координация покупок ключевых акций для поддержания цен. В-третьих, временное прекращение выдачи новых маржинальных кредитов.

— А психологический эффект? — спросил я. — Как убедить публику, что ситуация под контролем?

— Тут нужен авторитетный голос, — ответил Уигин. — В 1907 году таким голосом был Морган. Сейчас его сын, Джек Морган, не обладает влиянием отца. Чарльз Митчелл слишком оптимистичен. Нужен кто-то другой.

Мы просидели еще час, обсуждая детали возможного плана стабилизации. К концу встречи у нас получилась детальная схема действий на случай кризиса.

— Стерлинг, — сказал Уигин, провожая меня к выходу, — я организую встречу с руководителями других крупных банков на этой неделе. Сможете присутствовать в качестве консультанта?

— С удовольствием. Но должен предупредить, времени остается очень мало.

— Насколько мало?

Я посмотрел ему прямо в глаза.

— Дней десять. Максимум две недели.

Уигин побледнел, но кивнул.

— Тогда встреча состоится завтра вечером. Я свяжусь с вами завтра утром.

Покидая здание Chase National Bank, я чувствовал смесь надежды и отчаяния. Надежды, потому что крупнейшие банкиры наконец начинали понимать серьезность ситуации. Отчаяния, потому что понимали слишком поздно.

Пятьсот миллионов долларов против девяти миллиардов маржинальных кредитов. Это как попытка остановить лавину детской лопаткой.

Но попытаться мы должны. Даже если спасем лишь десятую часть от грядущих потерь, это будут сотни тысяч семей, которые не лишатся крова и средств к существованию.

На Уолл-стрит время клонилось к закрытию торгов. Биржевые клерки начинали подводить итоги очередного рекордного дня. Dow Jones закрылся сегодня свыше трехсот пятидесяти пунктов, новый исторический максимум.

На следующее утро, я прибыл в офис в половине седьмого, намереваясь подготовиться к вечерней встрече с банкирами. Но едва я успел снять пальто, как мисс Говард постучала в дверь кабинета.

— Мистер Стерлинг, — ее обычно невозмутимый голос звучал встревоженно, — пришла срочная телеграмма из Лондона. Помечена как «крайне важная».

Она протянула мне желтый бланк Western Union Telegraph Company. Отправитель Джеймс Уилсон из лондонского банка Rothschild Sons, с которым я наладил деловые отношения несколько месяцев назад при переводе части активов в европейские банки.

Текст телеграммы заставил меня похолодеть:

«СТЕРЛИНГ ТОЧКА CLARENCE HATRY GROUP ОБАНКРОТИЛАСЬ ВЧЕРА ТОЧКА ПОТЕРИ ДВАДЦАТЬ МИЛЛИОНОВ ФУНТОВ ТОЧКА ЛОНДОНСКАЯ БИРЖА В ПАНИКЕ ТОЧКА ЕВРОПЕЙСКИЕ ИНВЕСТОРЫ МАССОВО ВЫВОДЯТ КАПИТАЛЫ ИЗ АМЕРИКИ ТОЧКА РЕКОМЕНДУЮ ЭКСТРЕННЫЕ МЕРЫ ТОЧКА УИЛСОН»

Я опустился в кресло, перечитывая телеграмму.

Clarence Hatry один из крупнейших финансовых промоутеров Лондона, контролировавший империю из сталелитейных, судостроительных и фотографических компаний. Двадцать миллионов фунтов — это около ста миллионов долларов по текущему курсу. Колоссальные потери для британской экономики.

Но главное не размер банкротства, а его последствия. Европейские инвесторы, напуганные крахом Hatry Group, начнут выводить деньги из всех рискованных активов. В том числе из американских акций, которые многие считали переоцененными.

— Мисс Говард, — позвал я секретаршу, — соедините меня с телеграфным агентством Reuters. Нужны последние новости из Лондона.

Через десять минут я получил подробности. Кларенс Хэтри арестован по обвинению в мошенничестве и подделке документов. Его группа компаний контролировала активы на сумму свыше тридцати миллионов фунтов, большая часть которых оказалась фиктивной.

Лондонская фондовая биржа потеряла за день четыре процента стоимости. Крупнейшее падение за последние два года.

Хуже того, Reuters сообщало о панических продажах американских акций европейскими инвесторами. Представители крупнейших лондонских банков уже телеграфировали указания своим нью-йоркским отделениям о сокращении позиций в американских ценных бумагах.

Я схватил телефонную трубку, набрал номер биржевого зала.

— Это Стерлинг из «Стерлинг, Харрисон и Партнеры». Дайте мне Джимми Коннорса.

Коннорс, один из старших брокеров на паркете, мой неофициальный информатор о настроениях на торговой площадке.

— Джимми? Что происходит с европейскими ордерами этим утром?

— Билл, черт возьми, откуда ты знаешь? — голос Коннорса звучал напряженно даже сквозь шум биржевого зала. — Уже третий час подряд идут крупные ордера на продажу от британских и французских банков. В основном Steel, General Motors, Radio Corporation.

— Какие объемы?

— Пока что около двух миллионов долларов. Но это только начало. Говорят, Barclays Bank отозвал кредитную линию на десять миллионов у Goldman Sachs Trading Corporation.

Я почувствовал, как сердце забилось быстрее. Goldman Sachs Trading Corporation — один из крупнейших инвестиционных трастов, построенных на маржинальном кредитовании. Отзыв десяти миллионов долларов кредита означал принудительную продажу акций на ту же сумму.

— Джимми, какова реакция местных инвесторов?

— Пока спокойная. Большинство считает это временной коррекцией. Но умные деньги уже двигаются. Я видел, как парни из Morgan Bank тихо продают крупные пакеты через подставных брокеров.

— Спасибо, Джимми. Держи меня в курсе.

Я повесил трубку и достал список европейских банков, с которыми имел деловые отношения. Credit Lyonnais в Париже, Deutsche Bank в Берлине, Union Bank of Switzerland в Цюрихе. Нужно срочно выяснить масштабы оттока капитала.

Следующий час я провел за телеграфным аппаратом, отправляя запросы в Европу. К половине девятого картина начала проясняться.

Из Парижа пришел ответ от Credit Lyonnais: «ФРАНЦУЗСКИЕ ИНВЕСТОРЫ СОКРАЩАЮТ АМЕРИКАНСКИЕ ПОЗИЦИИ НА ТРИДЦАТЬ ПРОЦЕНТОВ ТОЧКА РЕКОМЕНДУЕМ ОСТОРОЖНОСТЬ.»

Deutsche Bank телеграфировал еще более тревожные новости: «ГЕРМАНСКИЕ БАНКИ ОТЗЫВАЮТ КРАТКОСРОЧНЫЕ КРЕДИТЫ АМЕРИКАНСКИМ КОРПОРАЦИЯМ ТОЧКА ОБЩАЯ СУММА ОКОЛО ПЯТИДЕСЯТИ МИЛЛИОНОВ ДОЛЛАРОВ.»

Но самая зловещая новость пришла из Цюриха: «ШВЕЙЦАРСКИЕ БАНКИ ПОЛУЧИЛИ УКАЗАНИЕ КЛИЕНТОВ КОНВЕРТИРОВАТЬ АМЕРИКАНСКИЕ АКТИВЫ В ЗОЛОТО ТОЧКА СПРОС НА ФИЗИЧЕСКОЕ ЗОЛОТО ВЫРОС В ТРИ РАЗА.»

Европейцы не просто выходили из американских акций. Они бежали в золото, классическое убежище в кризисные времена.

Я откинулся в кресле, анализируя ситуацию. Банкротство Clarence Hatry Group стало спусковым крючком, но не причиной. Европейские инвесторы уже давно сомневались в устойчивости американского бума. Лондонский крах просто дал им повод действовать.

А теперь этот капитал, оцениваемый в сотни миллионов долларов, уходил с американского рынка. Дополнительное давление на и без того перегретую систему маржинального кредитования.

Зазвонил телефон. Альберт Уигин из Chase National.

— Стерлинг, надеюсь, вы уже слышали новости из Лондона?

— Только что изучал детали. Ситуация хуже, чем кажется на первый взгляд.

— Согласен. Я отменил все утренние встречи и созвал экстренное совещание руководителей крупнейших банков на сегодня, два часа дня. Сможете присутствовать?

— Разумеется. Где?

— В здании Federal Reserve Bank на Либерти-стрит. Неформальная встреча, но в официальной обстановке. Возможно, удастся привлечь к обсуждению представителей ФРС.

— Отличная идея. До встречи.

Повесив трубку, я понял, что время для постепенной подготовки закончилось. Лондонская паника ускорила события на несколько дней. Теперь у нас оставались не недели, а считанные дни, а то и часы до начала американского краха.

Я снова вызвал помощницу.

— Мисс Говард, отмените все встречи на сегодня. Срочно свяжитесь с мистером Вандербильтом, мистером Роквудом и всеми крупными клиентами. Скажите, что рекомендую немедленно увеличить долю наличных средств в портфелях до максимума.

— До какого максимума, мистер Стерлинг?

— До семидесяти-восьмидесяти процентов. До девяноста. И срочно. Сегодня же.

В голосе мисс Говард прозвучала тревога:

— Такие радикальные изменения вызовут вопросы. Что им сказать?

— Правду. Что европейский финансовый кризис может перекинуться на Америку в любой момент. Кто не прислушается к рекомендациям сегодня, завтра может лишиться половины капитала.

Пока мисс Говард обзванивала клиентов, я готовился к встрече в Federal Reserve Bank. Нужно было убедить банкиров не просто в серьезности ситуации, но и в необходимости немедленных действий.

В одиннадцать утра позвонил Джимми Коннорс с биржи.

— Билл, творится что-то невероятное. За три часа торгов европейские продажи достигли пяти миллионов долларов. Цены на Steel и General Motors начали проседать. А главное, появились первые маржин-коллы.

— Маржин-коллы? Уже?

— Да. Мелкие брокерские конторы требуют от клиентов дополнительного обеспечения. Пока что в небольших объемах, но тенденция ясная.

Началось. Европейские продажи вызвали первое снижение цен, что привело к первым маржин-коллам. Еще несколько дней такого развития событий, и запустится лавина принудительных продаж.

— Джимми, есть ли признаки паники среди частных инвесторов?

— Пока нет. Большинство покупает на падении, считая это выгодной возможностью. Но профессионалы начинают нервничать. Я видел, как Джесси Ливермор скупает путы на крупные суммы.

Джесси Ливермор — легендарный спекулянт, заработавший состояние на панике 1907 года. Если он покупает путы (опционы на понижение), значит, ожидает серьезного падения рынка.

К полудню картина окончательно прояснилась. Европейские инвесторы выводили капиталы с американского рынка не эпизодически, а системно. Лондонская паника стала катализатором процесса, который развивался уже несколько недель.

Американская финансовая система, построенная на притоке иностранного капитала и маржинальном кредитовании, начинала давать первые трещины.

Встреча в Federal Reserve Bank должна стать последней попыткой предотвратить неизбежное. Но глядя на телеграммы из Европы и сводки с биржи, я понимал, что время профилактических мер безвозвратно истекло.

Теперь речь шла не о предотвращении кризиса, а о минимизации его последствий.