Оракул с Уолл-стрит 5

Глава 18 Черный четверг

Из истории я помнил, что 24 октября 1929 года будет предвестником конца. Я проснулся в половине шестого в своем особняке на Пятой авеню от звука дождя, барабанящего по окнам спальни. Серые октябрьские тучи нависли над Манхэттеном, словно природа предупреждала о грядущих потрясениях.

За завтраком я просматривал утренние европейские сводки, которые О’Мэлли разложил рядом с чашкой кофе и серебряной тостницей. Телеграммы из Лондона и Парижа не сулили ничего хорошего. Clarence Hatry Group окончательно обанкротилась, а британские инвесторы продолжали избавляться от американских активов.

— Босс, — О’Мэлли налил мне и себе свежий кофе из фарфорового кофейника, — вчера вечером я видел странное движение у офиса. Три черных автомобиля припарковались в переулке напротив. Не похоже на обычную слежку.

Я отложил телеграмму, пригубил ароматный кофе, смесь ямайской арабики, которую специально заказывали в лавке Делани на Гринвич-авеню.

— Continental Trust готовится к решающему удару, — сказал я, намазывая тост апельсиновым мармеладом. — Сегодня может быть тот день, которого мы так опасались.

В половине седьмого я вышел из дома к Паккарду, с Мартинсом за рулем. Дождь превратился в мелкую морось, окутавшую город серой пеленой.

По дороге в офис я наблюдал за обычной утренней суетой Нью-Йорка: продавцы газет укрывались под полосатыми зонтами, клерки с портфелями спешили к метро, автомобили с шипением проезжали по мокрому асфальту.

У входа в наше здание на Уолл-стрит толпились инвесторы, больше обычного. Их лица выражали смесь возбуждения и тревоги.

Кто-то размахивал свежими номерами «Wall Street Journal», обсуждая вчерашние котировки. Пожилой мужчина в потертом пальто нервно теребил золотую цепочку карманных часов.

Мисс Говард встретила меня в кабинете с привычной стопкой документов и дымящейся чашкой кофе на китайском блюдце.

— Доброе утро, мистер Стерлинг. Поступило несколько срочных телеграмм из Европы, — ее обычно невозмутимый голос звучал слегка напряженно.

Я снял слегка влажное пальто, повесил на вешалку из красного дерева, поправил манжеты белоснежной рубашки с золотыми запонками.

— Что-то необычное в сводках?

— Лондонская биржа открылась с падением на три процента. Deutsche Bank отозвал кредитную линию у двух американских инвестиционных домов.

В девять тридцать точно зазвенел колокольчик, возвещающий открытие торгов на Нью-Йоркской фондовой бирже. Я включил биржевой тикер, изящное устройство из полированной латуни и черного дерева, которое выстукивало котировки на длинной бумажной ленте.

Первые полчаса все выглядело обыденно. Radio Corporation of America торговалась по девяносто четыре доллара за акцию, General Electric по двести сорок один, U. S. Steel по двести шестнадцать. Обычные колебания в пределах доллара-двух.

Но в десять утра тикер заработал быстрее. Звук стал более частым, почти лихорадочным. Я придвинулся к аппарату, наблюдая за бегущими цифрами.

RCA — 92… 90… 88…

GE — 238… 235… 232…

US STEEL — 214… 211… 208…

За пятнадцать минут рынок потерял то, что обычно терял за день.

Зазвонил телефон. Золотисто-черный аппарат, стоящий на кожаной подставке рядом с чернильным прибором из малахита.

— Мистер Стерлинг, — голос мисс Говард звучал встревоженно, — звонит Джимми Коннорс с биржи. Говорит, что это крайне срочно.

Я снял трубку из черного бакелита.

— Джимми, что происходит?

— Билл, черт возьми, такого я не видел со времен войны! — голос Коннорса дрожал от возбуждения, сквозь трубку доносился гул биржевого зала. — Сплошная стена ордеров на продажу! Goldman Sachs выбросил на рынок пакеты на два миллиона долларов! Lehman Brothers распродает все автомобильные акции подряд!

Я быстро просмотрел свежую сводку, которую принес молодой клерк в очках и жилете, паренек лет восемнадцати с взлохмаченными рыжими волосами, руки которого тряслись от волнения.

За час торгов Dow Jones Industrial Average потерял восемнадцать пунктов, с трехсот пяти до двухсот восьмидесяти семи. Это самое резкое падение за последние два года.

— Джимми, откуда такие объемы? Кто продает?

— Крупные инвестиционные дома! Все одновременно, словно по команде! — в голосе Коннорса слышалась паника. — На паркете творится безумие. Брокеры не успевают обрабатывать ордера. Мальчишки-посыльные бегают как угорелые!

Я посмотрел на свои золотые карманные часы Patek Philippe. Стрелки показывали половину одиннадцатого.

— Есть новости о маржин-коллах?

— Уже начались! Fidelity Trust требует дополнительного обеспечения с утра. Слышал, что еще три банка готовятся последовать примеру.

Я повесил трубку и потер виски. На письменном столе из орехового дерева лежал хрустальный пресс-папье, внутри которого была заключена засушенная роза. Элизабет подарила его, когда вернулась из Вашингтона, сказав, что красота должна сопровождать даже самую сухую работу с цифрами.

Сейчас эта красота казалась горькой иронией.

Мисс Говард вошла с новой стопкой телеграмм, ее обычно безупречная прическа слегка растрепалась.

— Мистер Стерлинг, поступают звонки от клиентов. Мистер Вандербильт просит срочно связаться с ним. Мистер Милнер-младший тоже на линии.

— Соедините сначала с Вандербильтом.

Через минуту в трубке раздался напряженный голос одного из богатейших людей Америки:

— Уильям, что происходит на рынке? Мои акции U. S. Steel потеряли пятнадцать процентов за утро! Это техническая коррекция или что-то более серьезное?

Я взглянул на тикер, где продолжали мелькать падающие цифры.

— Мистер Вандербильт, именно об этом я предупреждал совсем недавно. Начинается коррекция, которой мы опасались.

— Но аналитики из Morgan Bank уверяют, что это временное снижение! Естественная пауза в здоровом росте!

— Мистер Вандербильт, — я посмотрел на окно, за которым виднелись верхушки небоскребов в сером тумане, — помните нашу беседу о пирамиде маржинальных кредитов? Сейчас она начинает рушиться.

Длинная пауза. Слышно, как тяжело дышит Вандербильт.

— И что вы рекомендуете?

— Если вы еще не перевели активы в наличность согласно моим рекомендациям, делайте это немедленно. Сегодня же.

— Но если это действительно временная коррекция, я упущу возможность купить на падении…

— Мистер Вандербильт, — резко перебил я, — рынок может потерять пятьдесят процентов за несколько дней. Лучше упустить прибыль, чем потерять капитал.

После разговора с Вандербильтом последовали звонки от других клиентов. Роквуд сохранял спокойствие, его портфель был максимально защищен. Милнер-младший нервничал, но следовал рекомендациям. Хуже всего дела обстояли у тех, кто проигнорировал мои предупреждения.

Мистер Хендерсон из Chicago Steel звонил в истерике:

— Стерлинг, мои акции рухнули на двадцать процентов! Что делать?

— То, что я советовал все это время, — спокойно ответил я. — Продавать и переходить в наличность.

— Но мне говорили, что это может быть временная коррекция!

— Я говорил, что коррекция неизбежна. И что нужно к ней подготовиться заранее.

К полудню картина стала критической. Dow Jones потерял уже тридцать два пункта, более десяти процентов от утренних значений. Объем торгов приближался к четырем миллионам акций, что было абсолютным рекордом для половины дня.

В кабинет ворвался О’Мэлли с последними сводками в руках. Его обычно невозмутимое лицо выражало тревогу.

— Босс, новости с биржи. Начались массовые маржин-коллы. Brokers Company требует тридцать миллионов дополнительного обеспечения. Tucker Anthony — двадцать миллионов.

Я взял сводки, пробежал глазами по цифрам. Это еще хуже, чем я ожидал. Маржин-коллы начались раньше и в больших объемах.

— А что с нашими позициями?

— Короткие продажи работают как часы. Прибыль уже превышает полмиллиона долларов. Но это только начало.

Зазвонил телефон. На этот раз звонил Альберт Уигин из Chase National Bank. Его обычно уверенный голос звучал устало.

— Стерлинг, ваши предсказания сбываются с ужасающей точностью. За четыре часа мы получили маржин-коллы на двадцать два миллиона долларов. И поток только усиливается.

— Мистер Уигин, помните наш разговор о создании стабилизационного фонда? Настало время действовать.

— Согласен. Могу организовать экстренную встречу руководителей крупнейших банков на сегодня, четыре часа дня. В здании Federal Reserve Bank на Либерти-стрит.

— Буду там обязательно.

После разговора с Уигином я немедленно созвал экстренное совещание в своем кабинете. К половине второго дня там собрались все ключевые сотрудники — Джонатан Прескотт, Сара Левински, Маркус Хендерсон и О’Мэлли. Атмосфера была напряженной, все понимали критичность момента.

Прескотт сидел в кожаном кресле у окна, его обычно невозмутимое лицо выражало глубокую тревогу. Серебристые виски казались еще более седыми в свете пасмурного дня. Сара Левински устроилась за маленьким столиком, разложив перед собой стопки аналитических отчетов и графиков. Хендерсон стоял у книжного шкафа, нервно поправляя очки.

— Джентльмены, леди, — начал я, закрывая дверь кабинета, — ситуация критическая. За четыре часа торгов рынок потерял более тридцати пунктов. Это не коррекция, это начало краха.

Прескотт наклонился вперед, сцепив пальцы:

— Уильям, масштабы действительно пугают. Мои клиенты звонят каждые полчаса. Вандербильт уже потерял двенадцать миллионов на бумаге.

— Но ведь большую часть его активов мы перевели в наличность по вашим рекомендациям? — уточнила Сара, листая отчет.

— Да, но не всю. Он настоял на сохранении части активов в акциях, — я подошел к сейфу, достал папку с портфелями клиентов. — Вот текущая ситуация по всем крупным счетам.

Разложив документы на письменном столе, я показал цифры потерь:

— Вандербильт минус двенадцать миллионов. Роквуд держится лучше благодаря диверсификации в нефтяные активы — минус только четыре миллиона. Хуже всего дела у тех, кто не прислушался к предупреждениям.

Хендерсон поправил очки, изучая отчеты:

— Мистер Томпсон из Midwest Manufacturing потерял уже восемьдесят процентов портфеля. Он покупал акции на маржинальные кредиты вопреки нашим советам.

— А что с синдикатом фермеров из Айовы? — спросил Прескотт.

Сара перелистнула несколько страниц:

— Катастрофа. Они вложили четыре с половиной миллиона в спекулятивные акции. За сегодня потеряли уже полтора миллиона. И это только начало.

Я встал, прошелся по кабинету к окну, за которым виднелись крыши финансового района:

— Через час я иду на совещание руководителей крупнейших банков. Мы попытаемся создать стабилизационный пул по образцу Дж.П. Моргана в 1907 году.

— Какие шансы на успех? — спросил Прескотт.

— Честно? Невысокие. В 1907 году объем маржинальных кредитов составлял сто миллионов. Сейчас — девять миллиардов. Даже объединенные усилия всех банков могут оказаться недостаточными.

Левински подняла руку с графиком:

— Мистер Стерлинг, по моим расчетам, европейские инвесторы готовят массовый выход из американских активов. Объем может достичь ста миллионов долларов уже завтра.

— Плюс отзыв краткосрочных кредитов немецкими банками, — добавил Хендерсон. — Еще тридцать-сорок миллионов дополнительного давления на рынок.

Прескотт встал, подошел к карте Соединенных Штатов на стене:

— Уильям, что происходит с нашими короткими позициями?

— Работают безупречно, — я достал отдельную папку. — Прибыль уже приближается к миллиону. Но это не главное.

— Что главное? — спросила Сара.

— Главное подготовиться к тому, что будет после краха. Эти деньги должны пойти на восстановление, на помощь пострадавшим, на создание рабочих мест. Потому что на рынке уже делать нечего Скоро нанесут решающий удар, координированные продажи всех крупнейших инвестиционных домов одновременно.

Прескотт побледнел:

— Вы уверены в этой информации?

— Абсолютно. Источник надежный.

Хендерсон снял очки, протер их платком:

— Значит, наш стабилизационный пул — это попытка остановить танк пулеметом?

— Не совсем. Мы можем смягчить удар, дать людям время выйти из рынка упорядоченно. Спасти хотя бы часть капитала.

Сара изучала график европейских продаж:

— А что с нашими клиентами? Стоит ли советовать им полностью выйти из рынка прямо сейчас?

— Тем, кто еще не сделал этого — обязательно, — ответил я. — Каждый час промедления будет стоить миллионы.

Прескотт вернулся к креслу, его лицо выражало решимость:

— Тогда действуем. Я связываюсь с Кромвелями и семьей Паркеров, убеждаю их немедленно ликвидировать остатки портфелей.

— Я займусь мелкими клиентами, — добавил Хендерсон. — Может быть, удастся их спасти.

— А я подготовлю детальный анализ для послекризисного периода, — сказала Сара. — Какие акции стоить покупать после обвала.

В половине третьего совещание закончилось. Каждый получил конкретные задачи на ближайшие часы. Прескотт направился к телефону, чтобы обзвонить клиентов. Хендерсон взял список мелких вкладчиков. Сара углубилась в аналитические расчеты.

— О’Мэлли, — сказал я, когда мы остались одни, — проследи, чтобы все наши личные позиции были готовы к завтрашнему дню. И удвой охрану особняка, Continental Trust может попытаться помешать нам.

— Понятно, босс. А вы идете к банкирам?

— Да. Попытаюсь убедить их в необходимости решительных действий.

Через полчаса я покинул офис, направляясь в Federal Reserve Bank. За окном Паккарда мелькали знакомые улицы финансового района, Уолл-стрит, Нассау-стрит, Либерти-стрит. Люди спешили по тротуарам, не зная, что их мир вот-вот рухнет.

О’Мэлли сидел спереди и когда мы приехали, проводил меня до самого здания Federal Reserve Bank, внушительной крепости из серого камня в неоклассическом стиле, которая возвышалась на Либерти-стрит как символ финансовой мощи Америки.

Конференц-зал на третьем этаже был обставлен с подчеркнутой роскошью.

К моему приходу в зале уже собралось человек восемь — цвет американской банковской элиты. Альберт Уигин из Chase National сидел во главе стола, его седые виски серебрились в свете люстры. Справа от него расположился Чарльз Митчелл из National City Bank, полный мужчина с розовыми щеками. Слева Сеймур Паркер из Guaranty Trust, высокий и худощавый, с аристократически вытянутым лицом.

На столе стояли хрустальные графины с водой, серебряные пепельницы и кожаные папки с последними биржевыми сводками. Воздух был пропитан ароматом дорогих сигар и едва заметным запахом кожи от переплетов финансовых отчетов.

— Джентльмены, — Уигин поднялся, когда я вошел, — вы все знаете мистера Стерлинга. Он предсказал сегодняшние события с поразительной точностью.

Митчелл бросил на меня скептический взгляд поверх золотых очков:

— Предсказать легко. Труднее предложить решение.

Я занял место рядом с Уигином, достал из портфеля подготовленные документы.

— Мистер Митчелл, у меня есть конкретные предложения. Но сначала позвольте озвучить масштаб проблемы.

Уигин кивнул, открывая заседание без обычных церемоний:

— Ситуация критическая. За день рынок потерял тридцать четыре пункта, почти двенадцать процентов. Это крупнейшее падение за последние двадцать лет. Объем торгов превысил пять миллионов акций.

Он достал из кожаной папки машинописный отчет на бланке Chase National.

— Хуже того, начались массовые маржин-коллы. Только наш банк получил требования на двадцать два миллиона долларов дополнительного обеспечения. National City — на восемнадцать миллионов. Guaranty Trust — на пятнадцать.

Представитель Bankers Trust, пожилой мужчина с тщательно подстриженными седыми усами, поправил пенсне:

— А это только начало. Если завтра тенденция продолжится, объем маржин-коллов может достичь ста миллионов долларов по всей системе.

Митчелл все еще пытался сохранять оптимизм, постукивая золотой авторучкой по кожаной обложке блокнота:

— Коллеги, давайте не будем поддаваться панике. Да, сегодня тяжелый день. Но американская экономика фундаментально здорова. Производство растет, занятость на рекордном уровне, прибыли корпораций увеличиваются.

— Чарльз, — резко перебил его Уигин, — вы не понимаете механику происходящего. В 1907 году объем маржинальных кредитов был намного меньше. Масштабы совершенно несопоставимы.

Паркер из Guaranty Trust наклонился вперед, сцепив пальцы:

— И что вы предлагаете, мистер Стерлинг?