Опытный некромант

Глава тринадцатая. Пока не убьют

//Фема Фракия, г. Адрианополь, 26 августа 2021 года//

– … обещаю вам потенциальное бессмертие, пока не убьют, – продолжал я вещать военнопленным. – Потому что тот, кто мёртв, умереть не может. Подняты вы будете по самой передовой методике…

– А что это такое? – спросил один из них, тот самый бородач, что пытался лгать мне. – «Самая передковая метода» – что такое?

– То есть будете похожи на вот этих ребят, – я указал на своих немёртвых бойцов. – Нудной, снимай рубаху и штаны!

Немёртвый разоблачился, оставшись в одних трусах. Трусы фирмы «Кааль Гросс» – изделие лучших китайских портных. Слышал даже байку, типа дочь Кааля Гросса говорила когда-то, что каждый раз, когда у неё доходило до секса с кем-то, она видела имя собственного отца на трусах партнёра. Ах ты, рекламная шельма своего отца, Марта Гросс!

В общем-то, шмотки мы носим сугубо импортные, то есть иномирные, потому что местные – это феерическое нечто. Бедняки, в качестве нижнего белья, носят кусок ткани, перевязанный верёвкой или закреплённый ремнём. Поверх надевается восточный халат, длинная туника или всякая варварская одежда, имеющая тут широкий ход, поэтому никто не видит всё это исподнее безобразие.

Индивиды посостоятельнее носят некое подобие брэ из хлопковой ткани, закрепляемых по методу пеньюара, то есть полосами ткани к ремню, а срам прикрывают куском ткани, заправляемым в этот самый брэ. Сверху тоже может быть восточный халат, но подороже и побогаче, туника, тога или что-то ещё, если человек не считает себя исконно-посконным римлянином.

Впрочем, воины носят исключительно туники с длинными рукавами, считающиеся варварскими, потому что в тоге особо не повоюешь и вообще, германское влияние на византийскую армию недооценивать глупо, а также пронзительно варварские штаны, совсем как я, варвар из далёких земель.

– Он что, мёртвый? – тихо спросил бородач.

– Тебя как звать? – спросил я у него. – Откуда ты родом?

– Деметрием меня звать, – неохотно ответил тот. – Из Ока я, но проживаю в Синнаде…

– Я предлагаю вам один раз – добровольно пойти ко мне на службу, – произнёс я. – Взамен гарантирую бессмертие до насильственного убийства, от которого никто не застрахован, качественную броню, лучшее в мире оружие, а также жалованье в три солида в год. Только половине из вас, к сожалению, а остальные будут отдельно договариваться со стратигом Алексеем Комниным. Но взамен вы все умрёте. Окончательно и бесповоротно, а затем восстанете и обретёте всё, что вам причитается. Откажетесь – всё равно будете служить мне, но уже без жалованья и перспектив карьерного роста. Время на размышление – до заката.

Половину терминов они не поняли, информацию, в целом, они впитывали плохо, но посулы о деньгах, уважаемой профессии и неких «перспективах» – это они уловили очень хорошо.

Конечно, это жалкие крестьяне, рискнувшие стать сказочно богатыми, если город, действительно, будет пуст. Увы, в городе оказались мы и участь их теперь очень страшна…

– Пожалуйста, господин, отпустите меня… – вышел вперёд парень в потрёпанной робе. – У меня мамка одна останется, нельзя же так… Как же она без меня?

– Три солида в год жалование, – напомнил я. – Перевезёшь свою мамку сюда, если она, действительно, есть, будет жить, как царица. Дома, как вы понимаете, больше не населены, поэтому у вас будет своё жилье, где вы поселите своих родных.

– Их тоже, того? – с опаской спросил Деметрий.

– А зачем? – усмехнулся я. – Мне нужно населять этот город живыми людьми, но конкретно ваша участь – немёртвое войско. Решайте.

Я покинул городскую тюрьму, оставив военнопленных под охраной из чёрной гвардии, а сам пошёл в свою хибару, которую, к слову, уже начали потихоньку ремонтировать.

Вообще, я тут присмотрел в квартале знати неплохой трёхэтажный особняк, но там сейчас жутко воняет выпущенными кишками, кровью и псиной. А ещё там жестоко изнасиловали и убили, минимум, двенадцать человек, поэтому дополнительно воняет тухлой спермой. Судя по характеру ран, оборотни трахали людей даже в глубокие отверстия, созданные их когтями. Животные, блядь…

А ещё внутри бардак, ведь оборотни залезли в каждую щель, где мог спрятаться человек. Трупы мы убрали, но вонь стоит невероятная и выветрится она очень нескоро. Есть моющие средства, хлорка справится со всем дерьмом в кратчайшие сроки, но у меня дефицит рабочих рук – не воинов же посылать на уборку. Хотя…

Там же просто зачётный подвал, куда можно подтянуть электричество, а также организовать там охренительный склад боеприпасов – темницы мне даром не нужны, а вот хранить в них оружие… Ещё этот винный погреб опустошить к хренам – там можно хоть спортзал школьный организовать, а значит, можно вольготно устроить хотя бы часть грядущих боеприпасов. Там сухо и прохладно, то есть самое оно, чтобы хранить патроны и мины. Завтра новичков обращу хотя бы часть – отправлю рыть новый подвал во дворе. За две недели не закончат, поэтому, на первое время, будем хранить полученные грузы на первом и втором этажах особняка.

Моя халупа, пережившая обстрел камнями и штурм оборотнями, ждала меня распростёртыми дверьми. Внутри был какой-то непонятный шум, похожий на перебранку.

– Эй, что происходит? – вошёл я внутрь.

А там происходила драка между Сухим и Скучным. Пока эти двое били друг другу морды, Пападимос спокойно играл в шашки с Волобуевым.

– Конфликт на личностной почве, – отступил Сухой.

– Подробности, – потребовал я.

– Он говорит, что в том треке «Крещение огнём» вокал Житнякова, а я говорю, что Беркута, – объяснил Сухой.

– Ты прав, это был Беркут, – ответил я. – Смысл из-за этого драться? С этого момента драки между членами нашей доброй организации запрещены – таков мой приказ. Конфликты разрешать культурным диспутом, демагогия и оскорбления запрещены. Я ясно выразился?

– Ясно, господин, – ответили все присутствующие немёртвые.

– Мы ведь все воспитанные люди, поэтому давайте жить дружно, – попросил я всех. – Мир и так полон злых людей, которые хотят нас убить или кинуть на деньги и имущество – не стоит устраивать склоки между собой.

– Беркут, как я и говорил, – удовлетворённым тоном произнёс Сухой. – Житняков и рядом не стоял.

– Но всё равно Беркут перестал тянуть, поэтому его заменили, – парировал Скучной.

– Так я тебе и не говорю, что он прямо идеальный, – вздохнул Сухой. – Но «Крещение огнём» – это лучший трек Беркута. Он там как родной, а Житняков… Не под него писали, поэтому вообще…

– Так! – напомнил я о своём существовании. – Возвращайтесь к тренировкам! Конструктор «Пего» – собрать мне Тысячелетнего сокола до ужина! А по поводу вашего спора – Кипелова хрен заменишь и точка! Беркут, блядь, ему, как родной… Тьфу!

Хрустнула коробка с «Пего», а затем на стол аккуратно высыпались детали конструктора. У нас дохрена наборов, поэтому ребятам есть, чем заняться на досуге. Звезду Смерти они мне кое-как собрали, при этом чуть не сломав себе мозги, поэтому я слегка понизил планку – Сокола собрать гораздо легче. Ну, теоретически. Коллективный труд объединяет, к тому же, это интересно, особенно ребятам, которые впервые видят такие штуки…

Поднялся на второй этаж, где на кровати лежала едва одетая Эстрид, смотрящая что-то на телефоне. Снимаю рубашку и ложусь рядом.

– Скажи мне, зачем она засунула его уд себе в рот? – показала некромистресс экран.

– Ты где это взяла?! – воскликнул я, отшатнувшись.

На экране сочная чернокожая милфа, кхэм-кхэм, «полировала ртом нефритовый стержень» какому-то тощему парню. Производство фильма, явно, американское.

– Нажала на смену отображения фильмов в проигрывателе, – пожала Эстрид плечами. – Там нашлось много коротких фильмов на такую же тему, но есть также вот такие, длинные. Так зачем она это делает?

– Эх… – вздохнул я. – Типа, доставить удовольствие партнёру. Ну, ещё для зрелищности…

– А почему у него такой длинный уд? – задала Эстрид следующий вопрос. – Разве такие вообще бывают?

– Бывают, – ответил я. – Но, статистически, встречаются очень редко, поэтому такие актёры в этом ремесле на вес золота и очень востребованы.

– А груди такие большие тоже бывают? – спросила Эстрид.

– В природе встречаются очень редко, но наша медицина продвинулась так далеко, что можно вставить специальные импланты хирургическим путём, – сообщил я ей. – Вот в этом случае, если ты внимательнее посмотришь на нижние края ареол, имеются шрамы от хирургического вмешательства. Бывает ещё, что разрез делают в складке под грудью, а также в подмышечной области. Но импланты – это дело ненадёжное. Качественно поставить могут далеко не все пластические хирурги. А гарантировать отсутствие негативных последствий не может вообще никто.

Как я знаю из не очень свежих на сегодня новостей, после установки грудных имплантов есть повышенный риск развития ассоциированной с грудным имплантом анапластической крупноклеточной лимфомы – редкого вида рака лимфатической системы. Лимфома – это когда лимфоциты, которые, вообще-то, должны бороться с опухолями, обращаются против хозяина и метастазируют в другие системы, суля организму погибель. Болезнь эта крайне редка, но повышенный риск у женщин с имплантами учёные, всё-таки, сумели доказать. И тут сразу вспоминаются вехи биографии различных супер и не очень звёзд, которые через одну страдали раком груди и даже состоят в движениях против конкретно этого рака. Статистически, хрен увяжешь, честно сказать, поэтому это пустой трёп человека, который никогда не хочет делать громких заявлений.

– Но, в большинстве случаев, женщины спокойно проживали свою жизнь, радуя мужа или любовников, а, иногда, даже мужа и любовников, своими крупногабаритными буйками, – продолжил я. – Рассказывал мне один знакомый, правда, что однажды в крематорий привезли труп, из которого забыли удалить импланты. Брехня конечно, потому что патологоанатомы не зря едят свой хлеб и такой косяк просто маловероятен, но он так рассказывал. В общем, в крематории тело сгорело, а в печи осталось две лужицы силикона.

– Что такое силикон? – спросила Эстрид.

– Ох, это сложный вопрос, мало связанный с моей профессией… – вздохнул я. – Это вещество, не встречающееся в природе, синтезируемое нашими химиками для разных задач. От смазок для различных механизмов, до уже упомянутых имплантов. Импланты суют, кстати, не только в груди, но ещё в носы, в губы, в задницы…

– В задницы?! – удивилась Эстрид. – Зачем?!

– Не прямо в задницы! Ха-ха! – хохотнул я. – В ягодицы, чтобы визуально увеличить объём филейной части, что считается привлекательным большинством мужчин. Хотя… Из силикона делают разные приблуды, поэтому и прямо в задницы его тоже суют…

– Они уже минут сорок это делают, – произнесла Эстрид. – Неужели у этого юнца так много сил?

– Монтаж, – вздохнул я.

– А-а-а, как в кино… – припомнила Эстрид.

– Это и есть кино, – произнёс я. – Только несколько специфическое.

– Но здесь уже минут двадцать без монтажа, – нашла аргумент некромистресс.

– Тогда возможны два варианта: либо это действительно особо стойкий жеребец, либо применена химия, – ответил я. – Химия – это охлаждающие мази или лидокаиновый спрей. В последнем случае, актёр ничего не чувствует своим удом, будто просто толкает партнёршу тазом. Работа мечты, м-м-мать его…

Раньше, до изобретения многочисленных обезболивающих и специальных таблеток, порноактёром мог стать только особенно мужикастый мужик: писали на недешёвую плёнку и многочисленные дубли были недопустимы, поэтому начинать и заканчивать актёр должен был строго по команде режиссёра-постановщика. А сейчас главное хер длинный иметь – остальное сделает химия и цифровые технологии. Не удивлюсь, если скоро начнут CGI графикой пририсовывать недостающие сантиметры…

– Между ними есть какие-то отношения? – спросила Эстрид.

– Это коллеги по цеху, – покачал я головой. – Может, дружеские отношения поддерживают, но, вероятно, что они познакомились сразу на съёмках.

– Разве так можно? – неодобрительно спросила некромистресс.

– Чего не сделаешь ради денег? – усмехнулся я.

– И много им платят за такой срам? – задала следующий вопрос Эстрид.

– Читал когда-то статью, что актрисы получают, если в среднем, полторы-две тысячи долларов за одну сцену, – ответил я. – Это, примерно, равно половине ежемесячной зарплаты обычного работяги в США. США – это страна такая у нас, а доллар – это их деньги. В этой стране производят большую часть вот таких фильмов…

– И сколько снимают «сцену»? – уточнила Эстрид.

– Один-два дня, – ответил я.

– То есть за три-четыре дня, просто подмахивая мужику с длинным удом, эта актриса может получить месячную зарплату ремесленника? – удивлённо спросила Эстрид. – Человека, который делает что-то полезное?

– Ну, да, – улыбнулся я. – Лучше бы не сказал. Но это тоже работа. Причём тяжёлая, так как они, буквально, ебутся на ней. Иной актрисе приходится целый день жариться с толпой негров, а иному актёру актёру – обрабатывать двух-трёх женщин. Это, как я считаю, очень тяжело и не стоит тех денег, которые там платят. Ведь всё, что наснимут эти деятели, потом станет достоянием широкой общественности и морально-этическая сторона будет задета – репутация, если она есть, может быть разрушена в мгновение. Есть, конечно, актёры и актрисы, которые напоказ гордятся своей деятельностью, но это, всё равно, продажа собственного тела, пусть и за большие деньги…

– Деньги не такие уж и большие, – хмыкнула Эстрид.

– … но, в глубине души, актёры и актрисы понимают, что ступили не на ту дорожку, поэтому у них нередки проблемы с психикой, – продолжил я. – И они уходят от этих проблем с помощью наркотиков, алкоголя или просто постепенно сходят с ума. Нормальные отношения с другими людьми могут выстроить лишь единицы из них и это ещё одна тёмная сторона этой стези. Общество, даже если на публику восхищается, про себя будет презирать этих актёров и актрис.

– Как скоморохи, – нашла подходящую аналогию Эстрид. – Из славянских земель приходят странствующие актёры, конкурирующие с цыганами. Вражда их очень сильна, нередко берутся за ножи, но эти актёры одинаково презренны как в землях ромеев, так и в остальных.

– Здесь тоже есть цыгане?[16] – задал я глупый вопрос.

– Есть, – ответила Эстрид.

– Можно сказать, что как местные скоморохи, – согласился я.

– Чего ты лежишь без дела? – спросила Эстрид, стягивая с себя синюю тунику и кожаные штаны. – Приступай к делу!

Она ловко заложила свои ноги за голову. Это та пышная негритянка так делала?!

Ну, меня дважды уговаривать не надо.

//Фема Фракия, г. Адрианополь, 26 августа 2021 года//

Вечер. Солнце садится за горизонт, одаряя нас мягким светом.

Войдя в тьму городской тюрьмы, я сразу натыкаюсь на Веспасиана, стоящего на часах.

Тюрьма тут исполнена в лучших традициях Средневековья: находится она под казармами гарнизона, ныне необитаемого из-за жуткой трупной вони, состоит тюрьма из одного большого помещения, разделённого на десятки секций, огороженных бронзовыми решётками – опенспейс, который мы заслужили… Есть ещё одиночные камеры для особо важных гостей, есть пыточная, богатая различными приспособлениями, единственное назначение которых – причинять боль людям, но главное помещение – это кабинет начальника тюрьмы. Когда я впервые увидел, как устроился Георгий Ареопагит, символично совмещающий должности начальника тюрьмы и орфанотрофа, то есть заведующего сиротским приютом, то обомлел.

Подобный кабинет, украшенный полированной бронзой, уставленный мраморными статуями, порфировыми декорациями и устеленный восточными коврами, обычно ожидаешь увидеть у очень богатого человека, занимающего очень высокую должность в местной бюрократии. Тогда был разговор с Комниным, который сообщил, что Ареопагит прибыл в ссылку со своим кабинетом, разобранным и уложенным в десяток телег, отправленных вслед за ним. Красиво жить не запретишь…

А вообще, судя по тому, как много бюрократского и политического народу вышвыривают в пространственные разрывы, базилевс Юстиниан I – это параноидальный тип, который кидает своих функционеров в порталы по желанию мизинца левой ноги. Комнина, конечно, он кинул за дело, потому что я неплохо узнал стратига и уверен сейчас, что там точно был какой-нибудь хитрый заговор госпереворота или типа того.

Вот оно, уязвимое место ритуала, дарующего условное бессмертие. Вроде как, это сильное место – застывание идеалов и убеждений служит надёжной защитой от формирования безумия, неизбежного в ином случае, но, в то же время, человек, живущий в XV веке убеждениями из века VI – это и есть безумец. А ещё ведь человек может быть изначально безумным…

Я это к тому, что лишнее всё это. Зачем жить тысячи лет, в бесконечном калейдоскопе новых лиц, в десятках тысяч восходов и закатов, воочию наблюдая за ветшанием всего, что ты когда-то давно построил?

Если уж я сыграю в ящик, а это далеко не такое маловероятное событие, как кажется, то не хочу стать личем или архиличем. Но в учебниках написано, что это не слишком-то зависит от моего желания, так как средств противодействия этому явлению просто нет. Единственный способ – это убить лича или архилича. И всё, что я хочу пожелать тем, кто решится на такое – удачи.

Но, всё же, есть ведь шанс, пускай один к десяти, что ничего не произойдёт, и я просто спокойно отъеду на тот свет. Вот как бы узнать заранее?

Ещё эта сраная Судьба… Она ведь не оставит мою непокорность без наказания. Всё должно было идти не так, как идёт сейчас, а такие вещи расстраивают Судьбу и она всеми силами пытается восстановить естественный ход событий. Я видел это. До сих пор жопа покрывается испариной, когда вспоминаю, ЧТО ИМЕННО я там увидел… Фух…

– Ну что, готовы озвучить принятое решение, тунеядцы и алкоголики?! – зашёл я в помещение с камерами.