Пограничник. Том 8: Операция "Ловец Теней"

Глава 6

Лазарев прищурил глаза. Уставился на Ковалёва с настоящей, немой немощью во взгляде.

— О каких это нарушениях устава вы говорите, товарищ лейтенант? — сказал Лазарев после недолгого молчания. — Можно ли узнать?

— Коллективные наказания запрещены, — решительно ответил зам по бою Ковалёв, — а то, что вы устроили сегодня во дворе, видится мне именно таким наказанием. И мы с вами оба знаем за что.

Пограничники, не на шутку удивлённые переходом Ковалёва на нашу сторону, затихли. Нарыв, что стоял рядом с ним, украдкой бросал на замбоя короткие взгляды.

А для меня «бунт» Ковалёва не стал неожиданностью. Скорее — дополнительным аргументом в нашу пользу.

Не скажу, что Ковалёв нравился кому-то на Шамабаде. Нет, это был сложный и достаточно закрытый человек, который никогда не переходил какую-то, самому себе выставленную границу в общении. На Шамабаде у него не было друзей. Только коллеги-офицеры и подчинённый личный состав. Он никогда не позволял себе сближаться с сослуживцами.

И это казалось остальным, особенно бойцам, крайне странным. Самого Ковалёва считали на заставе нелюдимым. А ещё до ужаса вредным.

Но кое-чего у него было не отнять — уважения к уставу. Ковалёв всегда чётко следовал правилам. Хотя иногда и понимал эти самые правила своеобразным образом.

Потому я знал — случившееся сегодня между нами и Лазаревым совершенно противоречило внутренним убеждениям зама по бою.

В жизни так иногда бывает, что сам не знаешь, когда получишь внезапного союзника, с которым только вчера у вас не было ничего общего.

— И за что же мне наказывать личный состав, по-вашему? — спросил Лазарев.

Ковалёв нахмурился.

— Я бы на вашем месте не стал бы обсуждать подобное в присутствии солдат, — покачал головой Ковалёв, после того как недолго подумал над ответом.

— Нет, мне очень интересно, что вы думаете, товарищ лейтенант, — настоял Лазарев, — давайте, скажите мне это в лицо.

— Я бы на вашем месте, товарищ старший лейтенант, не стал бы усугублять ситуацию, — вклинился я. — Иначе вы рискуете растерять остатки вашего офицерского авторитета.

— А ты, Селихов, рискуешь уехать на гауптвахту, — зло сказал Ковалёв, глянув на меня исподлобья.

Пограничники всей гурьбой принялись возмущаться. Сначала они зарокотали, но когда Лазарев сказал: «Тихо! Тихо всем! Отставить разговоры!» — рокот перешёл в возмущённые возгласы.

— Ну давайте, отправьте, — выступив вперёд и стараясь перекричать голоса парней, сказал я. — Посмотрим, как вы будете объясняться перед начальством после такого.

— Может, — помрачнел Лазарев, — напомнить, что было, когда ты, Селихов, привёл меня сюда, на Шамабад, в наручниках?

— Я жду, — невозмутимо сказал я, — прикажите арестовать меня прямо сейчас.

Лазарев поджал губы. Внешне он казался совершенно спокойным, разве что во взгляде его поблёскивала раздражительность вперемешку со злостью. И тем не менее по лицу его, по тому, как нервно он крутил большими пальцами сплетённых рук мельницу, я понимал, что он раздумывает. Решает, как ему поступить.

— Это будет произвол, — снова выступил вперёд Ковалёв, — если вы отправите старшего сержанта Селихова на гауптвахту — знайте, завтра же я подам рапорт о переводе на другое место службы. Я не стану служить там, где не уважают совсем никаких правил!

«Вот как. А Ковалёв-то оказался смелым парнем, — подумал я, — принципиальным. Кажется, я начинаю его уважать».

Ковалёв при этом глянул на меня. Решительный взгляд его тут же стал несколько растерянным. Он не выдержал смотреть мне в глаза и торопливо отвел их. Несколько замешкавшись, сказал:

— Ничего личного, Селихов. Меня волнует только надлежащее исполнение правил.

Ничего не сказав ему в ответ, я только хмыкнул. Зато обратился к Лазареву:

— Не многовато ли происшествий для одного дня, а, товарищ старший лейтенант? И меня на губу, и рапорт от товарища замбоя. У начальства будут вопросы.

Ни единая мышца не дрогнула на лице Лазарева. Только лишь большие пальцы продолжали торопливо мелькать в сплетённых у него на животе руках.

А потом он внезапно вдохнул.

— Ладно. Кажется, я погорячился.

Такая его реакция, откровенно говоря, меня удивила. Я ожидал, что он, как настоящий баран, станет упираться до конца. Станет психовать, закатит истерику, но точно не включит заднюю.

Даже пограничники принялись переглядываться в полнейшем недоумении.

— П-правда? — округлил глаза Ковалёв.

— Правда, — Лазарев медленно встал. — Товарищи пограничники, а также вы, товарищ лейтенант. Выражаю вам свои извинения. Признаю — погорячился. Первый опыт у меня в должности начальника заставы. Раньше только зампалитом служил. Так что вы понимаете, все допускают ошибки. Ну и я допустил. Потому впредь заверяю — такого больше не повторится.

Нарыв, наблюдая за Лазаревым, даже приоткрыл рот.

Его извинения стали для остальных погранцов обезоруживающими. Для меня — в высшей степени подозрительным.

«Всё, что делается тут, на Шамабаде, будет служить благой цели» — вспомнились мне слова Тарана.

Неужели и эта сумасбродная выходка тоже?

И чего добился этот человек? Этот Лазарев? Какая у него была цель? Мерзкая месть? Тогда бы он пошёл до конца, а я и правда бы сидел на губе. И хотя это меня мало волновало, он бы повёл себя так, как и надлежит вести себя офицеру-самодуру — до последнего настаивать на собственной правоте, когда уже и самому очевидно, что попал впросак.

Так чего он добился? Только одного — окончательно уронил собственный авторитет. Всё. И для меня это выглядело так, будто такой исход и был запланирован. Ну или Лазарев конченый идиот. Да только не походил он на идиота.

А что бывает, когда командир роняет авторитет? Верно — подчинённые слушают его вполуха и ни во что не ставят… Интересно… Очень интересно…

— Ну так что, товарищи пограничники, — Лазарев тем временем улыбнулся, как ни в чём не бывало, — конфликт исчерпан, а?

Я переглянулся с Нарывом. Кажется, старший сержант совершенно не понимал, как себя вести в такой ситуации.

Тогда я решил понаблюдать. Собрать дополнительные сведения, прежде чем делать однозначные выводы. А потому сказал:

— Да. Исчерпан.

Когда дверь в канцелярию захлопнулась, в кабинете воцарилась тишина. Оба офицера прислушались. Из коридора, за дверью, всё ещё доносились звуки шагов многочисленных сапог и голоса пограничников.

Только когда шум этот стих, Вакулин сказал Ковалёву, сидевшему на своём месте, как мышь под метлой:

— Товарищ лейтенант, а вам не пора отпускать наряды на границу?

Ковалёв очень устало глянул на Вакулина. Потом на Лазарева. Затем принял какую-то таблетку, глянул на часы и поднялся.

— Вы правы. Пора. Товарищ старший лейтенант, разрешите идти?

— Разрешаю, — ответил Лазарев не сразу.

Вакулин едва заметно улыбнулся, но почти сразу задавил свою улыбку. Всё же его коллега отыгрывал мастерски. И неплохо изображал тяжёлую задумчивость.

Всегда предельно формальный Ковалёв отдал честь и вышел из канцелярии.

Они подождали ещё немного. А потом Вакулин встал и подошёл к окну. Закрыл форточку и закурил.

— А неплохо ты сыграл, — сказал Вакулин негромко. — Я, признаться, думал, ты решишь и правда Селихова этого отправить на губу.

— Зачем? — погодя немного, спокойно ответил Лазарев. — Я хотел просто узнать, действительно ли он таков, как о нём говорили.

— Таков, — сдержанно улыбнулся Вакулин.

— Таков, — кивнул Лазарев. — Да только замбой учудил. Уж я не ожидал, что он переметнётся. Хотя… Хотя тут нам тоже на руку.

Офицеры немного помолчали. Вакулин закурил при закрытой форточке. Резкий запах табачного дыма тут же дотянулся до Лазарева.

— Ну я ж просил… — обернулся тот хмуро.

— А… — Лазарев затушил сигарету в банку из-под тушёнки, которая пепельницей стояла на подоконнике, — извиняй. Ты ж спортсмен.

Лазарев снова отвернулся. Принялся смотреть что-то в документах.

— Ловкий ход провернул, — снова сказал Вакулин, — и всё же, отправь мы Селихова на губу, могли бы дней на десять от него отделаться. Раз он и правда оказался такой деятельный, как нам говорили.

— Не… Слишком много шума. А с Ковалёвым — ещё больше было бы. Действовать нужно спокойно и тихо. Чтобы всё выглядело естественно.

Вакулин разулыбался.

— Куда уж естественней? Ты вон на всю заставу опозорился.

— Тем меньше придётся прилагать усилий, — кивнул Лазарев. — Бойцы сами всё сделают.

— Согласен, — Вакулин отошёл от окна. Сел за стол и сделал задумчивое лицо. — Да только риск определённый остаётся. Видал, как они сплотились? Сознательные нам попались ребята.

— Ты что, солдат не знаешь? — обернулся к нему Лазарев. — Чуть удел расслабить — и пошло-поехало. А эти ещё молодые. Говорю, всё будет по плану.

— Центры кристаллизации, так сказать, у них имеются, — сказал Вакулин с лёгкой улыбкой.

— Ты всё про Селихова, — тяжело вздохнул старлей.

— Ну. Про кого ж ещё?

— Имеются да. Но у меня… — Лазарев снова повернулся к столу и уставился в бумаги, — но у меня по нему другие мысли имеются. Он же всё-таки на службе. Рычаги, как его задвинуть, есть.

— Ну что ж, — Вакулин откинулся на спинку стула, завёл руки за голову и даже прикрыл глаза, — раз есть, значит, будем считать, что разведка боем прошла успешно.

— Успешно-то успешно, — задумался Лазарев, — да только знаешь что?

— Что?

— Есть у меня одна идея, как разобраться с этими «точками кристаллизации».

— Это что было-то? — спросил Малюга мрачно, — до сих пор в толк не возьму.

Мы прошли в ворота системы, и Уткин принялся закрывать их за нашими спинами.

Наряд закончился на рассвете.

Похолодало. Скупые росы выпали на местную, не менее скупую растительность, и если идти по бровке пограничной тропы, сапоги быстро мокрели, а потом столь же быстро покрывались налипшей на влагу дорожной пылью.

Мой наряд принялся медленно и устало подниматься от системы вверх, к заставе, которая уже виднелась впереди.

— Что-что? — вздохнул Матузный, шедший рядом со мной, — взбрыкнул новенький. Решил, что ему тут всё можно. Но мы его быстро поставили на место.

— И не кажется тебе, что больно шустро он согласился на место поставиться, — спросил Рахим Умурзаков — ефрейтор второго года службы из второго стрелкового отделения, — упирался-упирался как барашек. Крылья вот так раздвигал. Показывал всем, какой он важная птица. И тут на тебе. Лапы кверху.

— А что ему ещё делать-то оставалось? — хмыкнул Матузный. — Мы ж его к стенке приперли! Если б упёрся рогом — так начальству пришлось бы подавать доклад, какого лешего у вас там, на заставе происходит. Что вы такое сделали, что один старший сержант на губе вдруг оказался, а замбой решил переводиться. Ему явно такого веселья в первую же неделю на новой должности не надо.

— А зачем тогда расфуфыривать хвост? — задумчиво промычал Вася Уткин.

— Да чёрт его поймёт… Чудак человек… — сказал Умурзаков.

— Баран, а не человек. Вот что, — мерзковатым тоном сказал Матузный. — Как такого вообще допустили людьми руководить?

— Ну и что нам с ним делать? — спросил Уткин угрюмо.

— А что с ним ещё делать? Выжить его к чёртовой матери с Шамабада, чтобы неповадно было, — решительно сказал Матузный, а потом поправил ремень автомата. Обернулся к Уткину, который шёл последним. — Чтобы не думал, что может чудить, а ему всё с рук сойдёт!

— И как же ты его выживешь? — спросил Умурзаков.

— Не знаю, — пожал плечами Матузный, — это нужно как-то коллективно решать. Как-то все вместе. Надо, чтобы все собрались — кто второго года службы, кто постарше — ну и решили, что с Лазаревым делать. А то выходит: он тут свои порядки будет чинить, а мы его дурацким приказом подчиняться! Я вот вообще не согласен скакой-нибудь дрянью заниматься, если он чего удумает.

— Фантазии, — буркнул Вася Уткин.

— Да почему ж фантазии? — спросил Матузный раздражённо. — Я много с кем из парней разговаривал после вчерашнего. Много кто согласен.

Я украдкой вздохнул. Видать, зреет на заставе «ядро» сопротивления новому начальству. Почувствовали свою силу после того, как Лазарев вчера дал задний ход.

И слушая Матузного, мне вот какая мысль пришла в голову: если кто-то намеренно, с какими-то определёнными целями решил устроить раскол в коллективе заставы, у него это получилось.

Всё больше и больше кусочков пазла складывалось у меня в голове. И теперь я подумал, что нужно бы не одному всё это в себе носить, а поделиться с доверенными людьми. Заручиться их помощью, чтобы до конца разгадать эту странную головоломку.

— Вообще я думаю, что нужно этого «нового начальника заставы»… — Матузный по-учёному поднял руки, изобразив кавычки, — … прогнать. Но только по-хитрому, чтоб непонятно ему было, что мы против него настроились. А то он, этот Лазарев, злющий как пёс некормленный. Мало ли чего он ещё учудить может.

Василий Уткин ничего не ответил Матузному. Только что-то забурчал себе под нос и отвернулся. Я тоже не спешил встревать в разговор. Думал, сопоставлял, пытался понять: если допустить, что раскол устроен офицерами намеренно, то с какой целью они это делают?

Была у меня одна идея, додуманная по подсказкам Тарана, тем не менее рубить с плеча я не хотел. Нужно было получить хоть какие-то подтверждения моей версии. Подтверждения тому, что новое начальство заставы делает всё намеренно и с определёнными целями. А ещё окончательно исключить то обстоятельство, что Лазарев просто клинический идиот.

Тогда я решил — буду наблюдать. Смотреть, какие ещё действия предпримет новый начальник заставы. Будут ли они подозрительными или просто походить на неумелое руководство.

— А я с Матузным согласен, — сказал Умурзаков, по пути стараясь вытереть запылённый сапог о придорожный куст крапивы. — Я вот тоже считаю, что просто так сидеть нельзя. Что что-то надо предпринять.

— А ты тоже с парнями это дело обсуждал? — спросил я.

— Ну… Нет, — Умурзаков покачал головой. — Я слышал, что кто-то собирался в сушилке вчера, после отбоя. Это ж вы собирались, да?

С этими словами он глянул на Матузного.

— Так точно. Мы, — гордо кивнул он.

— А чего ж нас с Сашей не позвали? — недовольно спросил Вася Уткин.

Матузный вдруг удивлённо обернулся. Замялся на мгновение.

— Ну… Как-то у нас всё было спонтанно. Если по-честному сказать — на эмоциях. Кто зашёл в сушилку, чтоб обо всём поговорить без посторонних ушей, те и стали решать, что да как делать.

Я благоразумно не стал выспрашивать у остальных, кто именно был в сушилке и «решал» за всех остальных, что нам с Лазаревым делать. Вместо этого спросил Матузного:

— И что же вы собрались делать?

— А вот что: подлянки Лазареву чинить надо — вот и всё! Где-то набедокурить вроде как ненароком, где-то приказ не так уяснить… Ну а Лазарев — по нему сразу видать: человек-спичка, полыхнет, если ему что не так. Нету в нём терпения. Вот и выйдет, что он не выдержит напряжения, да сам уйдёт… Не справится, так сказать, с коллективом.

— И что? — Вася Уткин удивлённо приподнял брови. — Вы что, с начальником заставы воевать собрались? А границу кто защищать будет? Это ж тогда прахом всё пойдёт!

— Прахом всё пойдёт, — обернулся к нему Матузный, — если мы останемся с таким начзаставой тут на Шамабаде сидеть. Никакого житья, никакой службы! Он всё своими руками поломает, если будет и дальше такие номера выкидывать. Так не лучше ли первыми в бой пойти?

Умурзакова такой напор Матузного, кажется, напугал. Он совсем притих. Вася Уткин шёл темнее тучи. Я молчал. Слушал, что же дальше будет вещать нам Матузный.

А между тем он вещал очень интересные вещи:

— Потерпим несколько месяцев… да и жертвы будут: кого-нибудь этот Лазарев точно «репрессирует». Но что делать? Или лучше, чтобы мы, а потом и наши новички до конца службы мучились?

— А может, он сам уйдёт? — пробормотал Умурзаков неуверенно и обернулся к Матузному.

— Нам ждать, пока Лазарев на заставе наиграется? — Матузный презрительно окинул Умурзакова взглядом. — Не, так не покатит. Терпеть его никто не хочет. А вообще, знаете что? Я хотел сегодня ещё наших собрать. Снова в сушилке после боевого расчета будем встречаться. Нам надо всем против Лазарева сплотиться, как вчера в канцелярии! Тогда ему точно путь на заставу заказан будет.

Вдруг Матузный принялся на всех оглядываться:

— Ну так что? Кто сегодня в сушилку со мной? Умурзаков, ты как?

— Ну… пойду, наверное, — неуверенно промычал Умурзаков, снова вытирая сапог о мокрую траву.

— А ты, Саша? Придешь?

Я вздохнул, приказал:

— Стой, парни. Перетереть надо.

Бойцы остановились. Уткин нервно глянул на заставу, стены и строения которой уже виднелись впереди и вверху. Видимо, Вася опасался, что нас могут услышать.

— Ты чего, Саша? — недоумённо спросил Матузный.

— Думаю: глупости вы затеяли.

— Это почему же? — Матузный нахмурился.

— Потому что так вы только дисциплину пошатнете. Эффективность заставы упадёт. А Лазарева только злить будете.

— В этом-то и штука! — оживился Матузный. — Пусть позлится как следует, плюнет да уйдёт!

Я ничего не ответил пограничнику. Зато решил, что надо бы мне посмотреть на этих «заговорщиков». Послушать, что они говорят. Посмотреть, оценить, кто заводилы этого «заговора». А потом взять дело в свои руки. Направить недовольство в правильное русло.

— А знаешь, я, пожалуй, приду, — улыбнулся я.

Матузный с удивлением переглянулся с Умурзаковым. Лицо последнего выражало нерешительность.

— Давай, — кивнул Матузный. — Все рады будут тебя в сушилке видеть.

— Ну… — решился Уткин, — ну тогда я тоже приду.

— О! Давай, Вася, — Матузный хлопнул по плечу Уткина, — чем больше народу, тем лучше!

Мы двинулись дальше. До заставы оставалось метров сто, когда мы услышали далёкий рёв танкового двигателя и скрежет траков. Чем выше мы поднимались по тропе к заставе, тем громче был и рокот двигателя.

— Танкисты разъездились? — мрачно спросил Матузный. — Сидели в окопах да на мосту не отсвечивали… А сейчас вдруг давай кататься туда-сюда? Странно это.

Поднявшись на пригорок, мы увидели, что по гравийке, разминая её тяжёлыми траками, двигался Т-62 — тот самый, что долго стоял на правом фланге, прикрывая переправу через Пяндж.

Танк медленно, словно огромный бронированный жук, полз по дороге. Из люка на полкорпуса торчал командир танка — старший сержант Фролов.

Я выступил вперёд, оторвался от пограничников и бегом направился к танку. Стал махать Фролову.

Тот, заметив меня, глянул вниз, в люк, что-то проговорил.

Грохочущий и рокочущий, как железный монстр, танк замер на месте.

— Здорово! — крикнул я, помахав ему рукой, — куда путь держите⁈

— Здорово, Сашка! — перекрикивая шум танкового двигателя, заорал Фролов. Потом, видимо, не расслышав меня, добавил: — Чего?

— Едешь куда, говорю!

— А! Так всё! К заставе! Командир взвода приказал! Сказал танки стягивать к Шамабаду! Послезавтра все! Уходим! Снимают усиление-то!