Операция «Прикрытие»

Глава шестнадцатая

Еще одну, на этот раз по-старчески согнутую фигуру, неуверенной шаркающей походкой бредущую по околице Дубовиц, первой заметила Лейла. Благо и луна как раз пробилась одним краешком сквозь вновь оккупировавшие небо облака. И что-то настолько знакомое почудилось в приближающемся человеке сержанту Мамедовой, что она позвала майора.

— Смотрите, товарищ командир, я не вполне уверена, но похоже — это Степаныч?..

В отличие от Лейлы, Корнеев слишком давно знал своего неизменного ординарца, чтоб не распознать ефрейтора с одного взгляда, в любом обличье, несмотря на все еще довольно густую предрассветную тьму.

Пристально оглядев местность, — не видит ли одинокого путника, кроме них, еще кто-нибудь, Корнеев приложил ладони к губам и подал Семеняку условный знак.

«Старик» чуть сбился с шага, но вскоре все так же неторопливо потопал дальше. И только отойдя достаточно далеко от крайних домов, он, буквально на полушаге, резко присел, почти исчезая из поля зрения, а потом — одним прыжком метнулся в сторону и пропал окончательно. Как растаял. Чтобы спустя полминуты вынырнуть рядом с разведчиками.

— Здравия желаю, товарищ…

— Здравствуй и ты, — Корнеев радушно обнял ординарца. — Ты почему здесь? Что-то произошло?! Наши все живы? Егеря?..

— Тьфу-тьфу-тьфу, слава богу. Целехонькие, командир, чего с нами случится… — устало присел на землю Семеняк. — Оказывается, трудное это дело — здоровому изображать хромого. Устал, аж ноги гудят и скрип какой-то в коленке образовался. А новости у меня серьезные, Николай. Важные новости.

— Тогда докладывай. Только постарайся уложиться в пятнадцать минут. Спешить надо.

— Хорошо, можно и кратко, — кивнул ефрейтор и бойко, на одном вдохе, отрапортовал: — Группой «Призрак-два» обнаружен секретный аэродром с готовым к взлету транспортным самолетом, — потом перевел дыхание и прибавил: — Все. А теперь, командир, ты сам решай: дальше докладывать подробно или второпях?

— Аэродром с транспортным самолетом? — задумался майор. — Где именно?

— Разверни карту, покажу.

— Показывай, — Корнеев открыл планшет и подождал, пока Степаныч не ткнет в карту местности пальцем. — Угу. Объект «Лесная сторожка». Двенадцать километров, — и забормотал под нос: — М-да, и что же это значит? Как сие укладывается в расчеты Стеклова? Мы думаем, что играем с фрицами в «поддавки», а они — значит, опять все переиначили и решили сыграть в шашки? Неприятно, но и не слишком. Как говаривают умные люди: «От перестановки сапог ноги не меняются!» Так, что у нас на часах?

Корнеев поднес к лицу светящийся циферблат.

— Угу… половина четвертого. Восход солнца наступит через два часа и восемнадцать минут. Вполне успеваем в обе стороны. Знать бы только, с какого конца за эту ниточку дергать. Да, торопиться пока некуда. Ну давай, Степаныч, убедил… Докладывай подробнее.

— К лесничеству мы вышли вместе с сумерками. По характерному запаху и иным признакам Колесников предположил, что расчищенная площадка перед сторожкой — не сенокос-огород, как предполагалось раньше, а полевой аэродром. Тогда Малышев, приказав группе ждать рассвета, отправил Кузьмича осмотреться. Вскоре старшина вернулся и доложил, что обнаружил неподалеку замаскированный самолет. Тот же Колесников, по описанию со слов Телегина, предположительно опознал Ю-52. Но самая важная деталь та, что в кабине самолета постоянно дежурит летчик.

— Дело ясное, что дело темное… — пробормотал Корнеев. — Дежурит, значит. У тебя все?

— В общих чертах.

— Теперь скажи, что по этому поводу думает Андрей. Не зря ж он погнал тебя ко мне?

— Капитан Малышев уверен, что немцы будут брать вашу группу сразу после выхода в эфир, — убрав из голоса любую фамильярность, как можно четче доложил Семеняк. — Не дожидаясь налета и подтверждения результатов бомбометания. Он думает, Коля…

— Ясно, спасибо. Андрей считает… — продолжил вместо Степаныча Корнеев, — что сырье уже погружено на машины, и как только мы радируем в штаб, фрицы немедля перевезут его в безопасное место, давая возможность нашей авиации отработать по пустому месту. Верно?

— Так точно, — подтвердил ефрейтор.

— А в данном, конкретном случае: доставят сырье на тайный аэродром, перегрузят в самолет и, как только краснозвездные бомбовозы улетят — закончат эвакуацию. И чтоб завершающая фаза операции прошла складно да гладко, немцы постараются уничтожить русских диверсантов, то есть — нас с вами, еще до подлета бомбардировщиков. Так?

— Слово в слово… — кивнул Степаныч.

— Молодец фриц, хитро придумал, — потер переносицу Корнеев. — В штабе, значит, будут уверены, что с этой адской начинкой для чертовой сверхбомбы покончено, а оберштурмбанфюрер тем временем обеспечит ее доставку прямо на производство. Чтоб еще больше народу уничтожить. И мешает всем этим изуверским планам всего-то одна небольшая деталь, — приманенная самим же подполковником Штейнглицем разведгруппа. По его представлению: надоедливая букашка, комарик. Прихлопнуть ладонью и вся недолга. А вот ху… — Корнеев поперхнулся готовым сорваться с языка бранным словом и бросил чуть виноватый взгляд в сторону младшего сержанта Мамедовой. — Кхе, кхе… — притворно прокашлялся майор, словно прочищая горло. — Хулиган ты, дядя.

Корнеев немного помолчал и неожиданно улыбнулся.

— Как говорят у нас в Одессе: «Тетя Сара немножко поторопилась с оглашением завещания, дядюшка Хаим еще не до конца умерли…» — а потом продолжил совершенно серьезным голосом, словно и не он шутил: — Итак, товарищи разведчики, давайте прикинем: что мы имеем на кону?

Николай выставил перед собой ладонь и стал перечислять, демонстративно загибая пальцы.

— А вот что… Из трех объектов предполагаемого складирования сырья нами обследованы два. Искомое сырье в них не обнаружено. Это — раз… В десяти километрах от Дубовиц, в лесу находится замаскированный аэродром, с готовым к взлету транспортным самолетом Ю-52. Это — два… Отсюда следует, что немцы готовятся к вывозу важного и не слишком тяжелого груза. Потому что пассажира ждал бы штурмовик или истребитель, а для более габаритных перевозок «тетушка Ю» узковата в талии. Много не проглотит. Это — три… Аэродром оборудован в тупике единственной ведущей туда дороги. Это — четыре…

Корнеев отодвинул от себя кулак с отставленным вверх большим пальцем. Оглядел его, словно впервые видел, и удовлетворенно хмыкнул.

— Вот именно. Так какой из всего перечисленного напрашивается вывод? А вот какой: мы не пустышку тянем. Стратегический груз, вне всякого сомнения, все-таки спрятан где-то в пределах Дубовиц. Даже если и не в самом монастыре. Некоторая доля сомнения все же остается, но будем надеяться, что Хохлову удастся ее развеять. А потому, считаю: искать дальше нет смысла, а лучше всего спровоцировать немцев к действию… То есть — сделать тот ход, которого и дожидается господин Штейнглиц. Вот только играть будем не по его, а по нашим правилам. Как-то так, братцы… Но, прежде чем выходить в эфир, надо узнать: где замыкается расставленный на нас капкан? И придумать, как лучше всего перехватить груз?

Майор еще секунду подумал и уверенно кивнул.

— У меня все, товарищи. Какие у кого будут по этому поводу соображения?

— Как перехватить груз, я не знаю, — отозвался ефрейтор Семеняк, — а что касаемо наброшенной фрицами петли, предположение имею. Видел парочку солдат, идучи к вам. Сидят в засаде, комаров кормят.

— Где именно? Сколько их? Как вооружены?

— Да как раз на той самой дороге, что ведет к аэродрому, фрицы и затаились. В километрах трех от опушки будет, и — соответственно: в семи от объекта. Там аккурат поворот небольшой, но закрытый деревьями, и осмотрительный водитель обязательно притормозит. Особенно если по темному времени суток. Место хорошее, скрытое… Если б они сами на меня не вышли, разве только по запаху засек бы… Сколько человек в засаде — я не видел. Ночь на дворе. А со мной двое фрицев разговаривали. Но в придорожных кустах я сопение еще примерно троих, а то и больше людей слышал. Точнее не скажу. Может статься: остальные чуть дальше сидели. Или — вели себя потише… Оружие у тех двоих штатное. Максимум — пулемет установили. Да много ли с него в лесу толку? Шум один…

— Вот и ответ на вопрос… — нервно почесал левую ладонь Корнеев. — К деньгам, что ли? Или к удаче?.. Спасибо тебе, Игорь Степанович. Очень вовремя ты подоспел. Теперь у нас совсем иные танцы начнутся. Об орденах и медалях пусть командование хлопочет, а я лично… вместо благодарности, моим посаженым отцом тебя прошу на свадьбе быть. После войны. Не откажешь?

— Не откажу, — степенно ответил тот.

Громада монастыря нависала над головой одной огромной монолитной глыбой. Дорога упиралась в запертые наглухо ворота, и со стороны двора не доносилось ни единого звука.

— Доннерветтер! И зачем было поднимать врача ночью с постели, если он тут никому не нужен?

Хохлов не скупился на эпитеты и говорил гораздо громче, чем надо. И вообще вел себя так натурально, играя роль крепко подгулявшего человека, что ни один Немирович-Данченко вместе со всеми Станиславскими не смогли бы воскликнуть: «Не верю!» Рюмка спирта, положенная после форсирования водной преграды, плюс — вторая, которая для создания правильного запаха, вполне способствовали раскрытию скрытого актерского мастерства. Ну а уж третья, которую Сергей разрешил себе сам, так сказать, «на удачу», и вовсе привела военврача в приподнятое состояние души. Вдохнув в Хохлова тот кураж, на котором самым обычным людям удается совершать самые невероятные вещи.

Вообще-то, Сергей всю жизнь был жутким трусом. С детства он боялся всего на свете до дрожи в коленках. И чуть что не так — готов был разрыдаться и убежать. Но из-за боязни, что друзья заметят эту его слабость и станут дразниться, он без раздумий лез во все авантюры и драки, которые только могут случиться с подростком из пригорода.

Он и учиться не просто в медицинский пошел, а именно на хирурга — только потому, что случайно услышал разговор одноклассниц на выпускном вечере, о том, что кто-то из мальчишек боится крови. Приняв это, естественно, на свой счет — Хохлов немедленно отнес документы в мединститут, хотя еще вчера собирался учиться в университете на историческом факультете. И на фронт попал по той же причине. Первым положив заявление главврачу с просьбой отправить его в прифронтовой госпиталь. Чтоб никто и на мгновение не засомневался, будто бы он боится.

Их эшелон разбомбили еще на станции. Но, к счастью, бомбы легли не прицельно. Раненых и убитых оказалось на удивление мало. Зато Сергей, положив в карман гимнастерки осколок, оцарапавший ему щеку, раз и навсегда излечился от своей постоянной фобии. Словно произошла невероятная реинкарнация, и тот Хохлов, трус и паникер, все-таки был убит, а его тело заняла душа одного из бесстрашных героев прошлого…

— Ферфлюхтер!..

Хохлов уже занес было ногу для того, чтоб постучать в ворота сапогом, как в одной из них открылась врезная калитка и наружу выглянул солдат.

— Ветеринар?

— А ты кого ждешь? Русского Ивана? — хохотнул Сергей.

Солдат втянул ноздрями воздух и хмыкнул:

— Ты что, пьян?

— Почему пьян?! — немедленно возмутился Хохлов. — Рюмку на ночь принял, чтоб выспаться. Я же не знал, что понадоблюсь. Мои пациенты не слишком привередливые.

— Ага, — вклинился в разговор второй голос. — А рюмка была размером с пивной кухоль. Фриц, пропусти. Это он. Поверь, так напиваться могут позволить себе только врачи.

— Как скажешь, Пауль. Тебе за него отвечать.

— Если Марта подохнет, всем нам не поздоровится. Будь уверен.

— Кстати, ты заметил, что она поутихла?

— Я же не глухой. Доктор, следуйте за мной. Боюсь, как бы не опоздать. Раньше кошка орала, как недорезанная. А последние десять минут — тишина.

— Пошли…

Хохлов шагнул внутрь, и калитка немедленно захлопнулась у него за спиной. Звякнул металлический засов. Обратного пути больше не было.

— Держитесь рядом и не отставайте, — подал голос Пауль. — Из-за проклятой светомаскировки во дворе хоть глаз выколи. И если не знать — что и где стоит, можно лоб расшибить.

— Спасибо, — Хохлов притерся ближе к провожатому.

Он и сам видел, что во дворе громоздятся какие-то непонятные, темные силуэты, больше всего похожие на укрытую брезентом технику.

— Нам сюда.

Пауль ухватил Хохлова за рукав, свернул в сторону и открыл совершенно невидимую во тьме дверь. Внутри тускло, вполнакала, помигивая в такт оборотам генератора, горели электрические лампочки, но для глаз, привыкших к темноте после ночной прогулки, света было даже в избытке.

— Сюда, герр доктор.

Положившись на проводника, Хохлов шел следом, особо не присматриваясь. Так только, запоминал на всякий случай повороты. Но уже на пятом — бросил. В любом случае он сможет уйти из монастыря, только если фрицы его отпустят. Ну а в этом случае — они же и выведут обратно.

Пауль открыл очередную дверь и посторонился, пропуская Хохлова.

— Прошу вас. Мы пришли…

Комната, в которой оказался военврач, оказалась довольно просторной и обставленной с непривычной, по меркам Сергея — театральной роскошью. Особенным нонсенсом, учитывая что это монастырь, казалась огромная кровать под шелковым балдахином. Застеленная, судя по игре света, тоже шелковым бельем.

— Ну и где ваша роженица? — оглянулся Хохлов на немца, не увидев кошки.

Пауль оказался крепким, еще не достигшим тридцатилетия мужчиной, в звании унтершарфюрера.

— В шкафу… — словно в недоумении пожал плечами тот. — Уж что я ни делал, чтоб примостить ее в другом месте. Собственным одеялом и подушкой пожертвовал. А не успеешь отвернуться, глянь — а она уже опять в шкафу гнездится.

— Это нормально… — кивнул Хохлов, открывая дверцу. — Кошки любят такие укромные места… О! А мы уже с прибытком! — заметил напополам с удивлением и с возмущением в голосе, увидев меленькое тельце, которое пушистая молодая мама самозабвенно вылизывала. При этом довольно урча и жмуря глаза.

— Ну и стоило из-за этого поднимать такую панику?

— Родила? — облегченно перевел дыхание Пауль, словно в изнеможении прислоняясь к дверям. — Слава тебе Господи.

— Эй, ты чего! — удивился Хохлов, видя, что лицо солдата покрыто легкой испариной. — На-ка, хлебни чуток, — протянул флягу. — Впервые вижу, чтоб так волновались из-за кошки. Это же не корова и не кобыла.

— Шнапс? — потянулся было к фляге немец, но в последний момент удержался. — Спасибо, но если господин подполковник учует…

— Глупости, — отмахнулся Хохлов. — Мы же роды принимаем. Ты что! Как можно соваться к роженице, не продезинфицировав руки и рот. Мало ли какая там инфекция. Да и дело это не быстрое. Она только-только первенца произвела. Так что можешь успокоить хозяина, но понаблюдать пациентку еще надо. И без помощника мне тут никак не управиться… — военврач многозначительно поболтал флягой. — Смекаешь?

— Яволь… — чуток приободрился тот. — Один момент…

Пауль скрылся за дверью, а Хохлов опустился на стул. Как бы он ни хорохорился, а нервы у человека не железные. Артисты на сцене за вечер как устают? Так им максимум не поаплодируют за фальшь…

Немец обернулся и в самом деле быстро. Неся банку тушенки, луковицу и полбуханки хлеба.

— Соображаешь, — похвалил его Хохлов.

— Оберштурмбанфюрер велел, если все пройдет как надо, наградить тебя недельным пайком. Вот я и прихватил немного, авансом…

Пауль проворно вскрыл банку, нарезал лук и хлеб. Вынул из буфета пару рюмок и наполнил их с такой же завидной сноровкой.

— За победу! — торопливо произнес Хохлов, опасаясь, как бы ему не пришлось пить за здоровье Гитлера.

— Прозит… — кивнул Пауль и поспешно опрокинул рюмку. Потом вытаращил глаза и побагровел.

«Черт! — выругался мысленно военврач. — Забыл предупредить, что это спирт…»

— Нюхни… — сунул немцу под нос хлеб.

Тот сделал усилие и таки смог втянуть в себя воздух.

— Теперь ложку тушенки. Она жирная, смажет пищевод… Извини. Я как-то уже свыкся с крепостью своего шнапса. Мне же для дезинфекции всегда первач отбирают. Почти как спирт… Да ты присядь, — Хохлов только теперь обратил внимание, что Пауль все время стоит.

— Не могу, — отдышался тот. — Ух, забористый… Чирей у меня…

— На заднице? — улыбнулся Хохлов, наливая по второй.

— Тебе смешно, — поморщился немец. — А я как подумаю, что в любую минуту тревогу объявят, дрожь пробирает.

— Неужто боишься? Ни за что не поверю.

— Ты не понял, — отмахнулся тот. — Мне, по тревоге, за руль садиться. А как?

— Вот оно что… Ну так сходил бы к фельдшеру. Чирей вскрыть особого ума не надо. Секунда боли — и все. Чего мучиться?

— Если бы все было так просто.

Пауль от огорчения махнул вторую рюмку даже без тоста. И — без неприятных последствий. Только покраснел и вспотел еще больше.

— Господин Штейнглиц чрезвычайно брезглив. Если узнает, что у меня чирей на заднице… Как пить дать отстранит от себя.

— Еще лучше. Отдохнешь… — Хохлов только теперь понял, кто с ним рядом. — Небось у денщика служба-то нелегкая.

— И не говори… — вздохнул тот, наливая по третьей. — Зато верная. Куда он, туда и я. А подполковника СС, небось, в окопы не отправят.

— Тоже верно.

Выпили, закусили, закурили.

— Тут ты прав, Пауль. Твой офицер, видать, большая шишка.

— А то… — согласился денщик. — Сейчас — особенно важно рядом быть.

— В смысле.

— Его отсюда в любом случае эвакуируют. Вот и я, если рядом окажусь — уцелею. А тут такая пакость… — У немца даже слезы на глаза навернулись.

— Перестань, — Хохлов легонько хлопнул его по плечу. — Ты не забыл, с кем разговариваешь? Сейчас мы твою проблему — чик и все.

— Ты… ты серьезно?

— Нет, шучу. Снимай штаны, страдалец… Небось, не сложнее, чем роды принимать…

Минут через пятнадцать довольно улыбающийся Пауль вполне комфортно сидел на стуле. Правда, соблюдая при этом некую осторожность и скупость движений, а еще — время от времени недоверчиво посматривая под себя. Но все это уже относилось скорее к вымышленным страхам, чем к реальной боли.

— Спасибо, Йоган, — в который раз восторженно повторял немец. — Ты настоящий волшебник.

Вовремя сообразив, что имя Иосиф фашисту может не очень понравиться, Хохлов назвался Иоганном.

— Ты меня просто спас. О майн Гот, как же хорошо! Твои пациенты, наверно, души в тебе не чают…

— Это как понимать? — удивился Хохлов, рассеянно слушая пациента и думая о том, что не приведи господь, кто-то об этой «операции» узнает. Засмеют…

— Рука у тебя легкая. Это ж не первый чирей в моей жизни… Но так быстро и совсем без боли меня еще ни разу не резали. Вот я и говорю…

— А чтоб ты знал… — Хохлов скорчил самодовольную мину. — Животные гораздо чувствительнее человека. Просто они ругаться не умеют, вот и кажутся нам бесчувственными.

— Наверно… — равнодушно пожал плечами Пауль, который хоть и вырос на ферме, но особой любви к живности не испытывал. Напоить, накормить, почистить. А потом — подоить или зарезать, вот и весь нехитрый набор действий в общении с животными, которым он руководствовался с детства и до призыва в армию. — Вот… я тут… тебе… — он полез рукой в нагрудный карман.

— Погоди, — удержал его Хохлов. — Хочешь отблагодарить?

— Да. Хочу.

— Тогда помоги мне… — военврач сделал вид, что ему неловко просить, и он, как бы в нерешительности, умолк.

— Говори, — ободряюще кивнул унтершарфюрер. — Я твой должник. Сделаю все, что в моих силах.

— Возьми меня с собой.

Просьба была столь неожиданной, что Пауль даже не удивился, а только переспросил:

— Куда?..

— Ну ты говорил, что если тревога… Так я бы с вами подъехал…

— Йоган, ты что, пьян? Куда подъехал?!

— Домой… — теперь удивленно таращился на собеседника Хохлов. — Куда же еще?

— А откуда ты знаешь: куда мы ехать будем? — притворно пригрозил пальцем Пауль.

— Так другой дороги нет. Только вниз, к реке. Нет, если нельзя… — он развел руками. — Я все понимаю и не настаиваю. Но Ядвига точно не поверит, что меня к кошке вызывали. Ночью… Несмотря на паек. Как минимум неделю зудеть будет. А вот если б я с военной машины слез — она б и расспрашивать поостереглась. Живой — и ладно.

— Ах, вот ты о чем! — улыбнулся Пауль. — Жены боишься?

— Опасаюсь… — кивнул Хохлов. — Очень уж у нее голос противный становится, когда меня пилить начинает. Вся в тещу. Хуже чем телега несмазанная. Аж голова трещит. Хоть из дому беги.

— Ну это решаемо, — Пауль ободряюще похлопал врача по плечу. — Утром лично отвезу тебя на мотоцикле. А если дома еще пара литров дезинфицирующего раствора найдется, то и пайка в коляску можно больше чем на неделю положить. Смекаешь? Думаю, фрау Ядвига останется довольна. Я бы прямо сейчас это проделал, но господин полковник запретил кому бы то ни было покидать территорию монастыря в темное время суток. Так что придется ждать утра.

— Это если тревоги не будет. А если будет?

— Тогда извини, Йоган… Придется пешком.

— Но вы-то все равно на машинах? — с пьяным упрямством продолжал Хохлов. — Или на танках?

— Были б танки, я бы тебя на броню посадил… — Хорошо продезинфицированный немец тоже порядком утратил бдительность и пытался объяснить врачу, что это не его вина. — В грузовике нет места. Там поеду я и господин подполковник. А в вездеходе — охрана.

— А в кузове?

— С ума сошел?! К грузу даже приближаться запрещено! Оберштурмбанфюрер прикажет нас с тобой расстрелять, даже не слушая объяснений.

Похоже, угроза эта была не надуманная, для отговорки, — поскольку денщик впервые назвал своего офицера не армейским званием, а как и положено в войсках СС.

— Я же не в грузовик прошусь, — небрежно, как от мухи, отмахнулся Хохлов. — А в вездеход. К охране… Что у них на скамейке не найдется места, где можно еще одного человека приткнуть?

— Гм… О вездеходе я как-то не подумал, — успокоился Пауль. Потом посмотрел на флягу со спиртом. — Там еще осталось что-то?

Хохлов потряс посудой, прислушиваясь.

— Примерно половина.

— Хорошо… Если с нами не увяжется лейтенант, сделаю. Шарфюрер Фалькбрух — мой друг… Он не откажет. Вот ему шнапс и отдашь, я предупрежу. Но у дома останавливаться не будем. На ходу спрыгнешь. Подходит?

— Еще как! Вот спасибо, уважил… Ну что — примем по паре капель? За новорожденных?

— Нет, хватит, — решительно отстранил флягу от своего стакана Пауль. — Во-первых, мы и так уже накапались под завязку. А во-вторых, тебе нечем будет проезд оплатить. Ха-ха-ха…

— Так, может, еще и не будет тревоги? Чего продукту пропадать? — Хохлов сделал повторную попытку наполнить стаканы.

— Увы… — мотнул головой Пауль. — Я не первый год состою денщиком при господине Штейнглице. С Абвера… А у него чутье, как у лучшей ищейки. И если он до сих пор не ложится, — Пауль дернул подбородком вверх и влево, видимо, где-то там располагался кабинет оберштурмбанфюрера, — значит, вскоре что-то произойдет. А судя по тому, что господин подполковник не требует сигару и любимый арманьяк — это «что-то» он предвидел и готов действовать.

«Будем надеяться… — подумал Хохлов. — Иначе группа уйдет, и мне придется пробираться к своим самостоятельно. Глупо и бессмысленно получится».