Охотник

Глава 19

Котгоблины внимательно нас обнюхивают. Всех без исключения – уж больно странная компания подобралась. Эльф, двое магов, Медвежонок и, само собой, я. Запах клана Оленей, который некогда меня держал в плену, он ведь до самой смерти не выветрится. Да еще и эльфами от меня пованивает… и людьми. Как тут бедным котоухим не озадачиться?

Напряженно жду развития ситуации. Дона, понятно, отпустят, котгоблины эльфов боготворят, а вот остальных? Сможет ли эльф нас вытащить и будет ли вообще пытаться, если учесть, как он к людям относится? Меня вообще-то тоже задерживать не должны, Вепри с Оленями не враждуют, а в моем запахе ясно отмечено, что из плена выпущен за заслуги перед кланом. Так что должны отпустить, но кто их знает, котоухих, что им в голову взбредет?

– Я Перхс, вожак Вепрей, – говорит рослый котгоблин.

А то и так не видно – по одежде и по оружию. Носить священный топор только вождь право имеет.

– Я Хентрехс, первый одмин Вепрей, – вторит вождю одетый в плащ из перьев старик. – Что понадобилось Высшему от его сыновей?

Дон кривится, я откровенно скалюсь. Котоухие поглядывают в мою сторону с неодобрением, но замечаний не делают. Мало ли почему человек улыбается, может, оттого что их, любимых, в лесу встретил?

– Ничего, – честно отвечает эльф. – Мы следуем своим путем, вы – своим.

– Кстати о путях, – вмешиваюсь я на почти чистом котгоблинском. – За нами тут толпа лягушек прет, не желаете с ними пообщаться?

Лягушками, ежели кто не понял, коты называют гоблинов. Потому что зеленые, если вдруг кто опять не понял.

Маги и эльф вздрагивают от неожиданности, на меня глазеют с удивлением. Котоухие своему языку мало кого учат, напротив, тщательно скрывают его от чужих ушей. Но – когда ты в плену полгода живешь, язык освоить нетрудно. Особенно, если тебе палкой по спине гладят за каждый непонятый приказ (а толмача звать, ясно, никто не озаботится).

– Что свяй делает в компании Высшего? – интересуется вожак.

Свяй – это по-ихнему грязный, есть у них животинка такая домашняя, вроде нашей свиньи, тоже грязь любит.

– На себя посмотри, рожа, – вежливо отвечаю я и, переходя на кошачий, объясняю Перхсу, куда ему следует засунуть язык, если он не хочет, чтоб эту часть тела ему банально отрезали.

Маги и Медвежонок смотрят на меня с ужасом, эльфа происходящее не волнует.

На самом деле все не так страшно, как кажется. Оскорбления среди котгоблинов – дело традиции, своего рода проверка на вшивость. Ответь я по-другому – и признал бы себя в глазах котоухих низшим, и мнение мое уже никого бы не волновало. Кто отстоит свое «я» – молодец, кто прогнется – с тем и говорить не о чем.

– Что мой друг делает в компании Высшего? – повторяет свой вопрос вожак.

Чувствуете разницу? То-то же.

– Я брат его вожака, – высокомерно бросаю в ответ.

Котгоблин озадаченно смотрит на меня, потом на эльфа, тот кивком подтверждает правдивость моих слов. Теперь все коты смотрят на меня просто-таки с благоговением. В их глазах человек, сумевший породниться с Высшими (да еще с самим вожаком!), практически подобен богу. Того и гляди жертвы приносить начнут и девственниц приводить, чтоб от меня полубогов зачали. А девиц я ихних видел, видел… хрен какая из них полубога родит.

Негромко рычит обнюхивающий меня котокот. Не на меня, в ту сторону, откуда мы пришли. Вожак реагирует мгновенно, жестами показывая, кто из его воинов где должен находиться. Нам же предлагают идти своим путем, что мы с охотой и делаем.

И вовремя. Минуты через три после нашего ухода слышим рычанье боевых псов, вопли гоблинов, боевые кличи котоухих. Гулкий рокот барабанов сплетается с истеричным визгом трещоток. Судя по всему, ребята друг друга нашли, и теперь им точно не до нас.

– Может, вернемся, поможем? – нерешительно предлагает Медвежонок. Действительно, как же так, драка случилась, а мы отчего-то не участвуем.

– Кому? – язвительно вопрошаю я, и Медвежонок затыкается.

В самом деле, чем котоухие лучше зеленых? Разве что пленных не едят, за что им моя огромная человеческая благодарность.

– От гоблинов точно подальше держаться нужно, – покачивает головой Релли. – Кудесники… это просто нечто! Вроде бы и Силы особой нет, и умения ни на грош, а все мои чары вдребезги разбивает, просто ужас какой-то!

– Может, это из-за ауры Злого леса? – предполагает господин Излон.

– Скорее всего, – кивает головой девчонка, и мне этот жест не нравится.

Как-то она покровительственно кивает, как взрослый малышу несмышленому.

– Передохнуть бы? – жалобно просится Медвежонок.

Ему уже лучше, морда приобрела естественный цвет, воздух больше не хватает зубами, а просто жадно вдыхает.

– Сейчас, только подальше отойдем, – неожиданно легко соглашается эльф. – Им не до нас уже, но те, кто проиграют, могут случайно наткнуться, когда побегут с поля боя.

– А за ними и победители, – хихикает Релли. – Что еще хуже.

Идем в молчании, все уже вымотаны до предела. Кроме эльфа, эти по лесу ходить-бегать могут, пока от старости не помрут. То есть вечно. Даже маги спотыкаются, наверное, перестали работать чары выносливости, или что там они на себя наложили.

Я же, наоборот, слегка посвежел. То ли второе дыхание пришло, то ли Лес энергией поделился, за эльфа приняв.

– Привал, – командует эльф, и мы дружно падаем на траву.

Зажечь костер никто не предлагает, каждый понимает, что, брякни он такую глупость, за сушняком его же и пошлют. Медвежонок вяло жует мясо, уткнувшись взглядом в клочок безоблачного неба, эльф какие-то корешки харчит. Господа маги прихлебывают из фляжек (серебряных, между прочим, наверняка каждая с полдеревни стоит), о чем-то негромко переговариваясь. Навостряю слух – обсуждают котгоблинов.

Интересно, мол, что у них кудесники умеют, а ведь что-то умеют, раз зеленые их до сих пор под корень не вырезали.

Это слушать мне неинтересно. На что способны, а на что нет кудесники котоухих, я прекрасно представляю. Видел, так сказать, в действии. Поэтому достаю мех с разбавленной эльфийской травяной настойкой и мелкими глотками пью. В тело тут же вливаются новые силы, откуда-то появляется зверский аппетит, и я принимаюсь набивать желудок наперегонки с Медвежонком.

– Я отлучусь, – говорит эльф. – Надо отыскать тропу, со всей этой беготней мы здорово отклонились в сторону.

– Давай, – вяло машу я рукой.

Мне бы насторожиться, вспомнить, чем последняя такая отлучка закончилась, но после еды хочется малость вздремнуть, и я проваливаюсь в короткий беспокойный сон.

Я снова в плену у котгоблинов, с привычной опаской кошусь на моих мучителей. Я для них свяй, грязный, а значит, никаких прав не имею. Любой может, проходя мимо, пнуть ногой в живот – просто так, чтоб не расслаблялся. Но это еще полбеды, взрослые особого вреда не причинят, ну, пнут раз-другой равнодушно, ну, накажут за плохо сделанную работу. Куда хуже дети. Дурные котята могут и камнями закидать, и уж они-то не остановятся, пока насмерть не уделают или кто из взрослых не вмешается. А самих их и пальцем не тронь, я однажды попробовал, так наказали, два дня кровью харкал, встать не мог. Нет, к мелким лучше не приближаться, себе дороже.

Взулф, один из воинов, пинает меня под ребра. Не сильно, так, для острастки, чтоб место знал. Котоухие вообще пинают не больно, потому как сапоги не носят. Зато, если когти выпустит, тогда держись, удачным пинком может и живот вспороть.

– Пойди воды принеси, – говорит.

Мгновенно подхватываю ведра, бегу к речке. Малышня замечает, вопит вдогонку, но следом не бежит – сейчас у них игра позанимательнее. Да и куда интересней подстеречь меня на обратном пути, когда с полными ведрами возвращаться буду.

Спешу, тороплюсь, если чуть запоздаю – накажут. По крутому обрыву сбегаю к реке… и застываю в оцепенении. У самого берега качаются на воде два плота, возле которых копошатся гоблины. И еще добрый десяток подплывает по реке.

Осторожно отступаю назад. Не заметили, кусты надежно закрывают меня с реки. Только как выбраться обратно?

«А зачем тебе обратно? – спрашивает внутренний голос. – В кустах можно прекрасно отсидеться, тебя не найдут».

Это точно, я так могу спрятаться, что гоблины точно не отыщут. А собак они не выпустят до боя, чтоб не шумели. Прекрасные шансы спастись, но…

Даже котоухим я не желаю такой участи. В конце концов, они мне ничего плохого не сделали. Не убили, не покалечили даже. Иные были даже ко мне добры.

Гоблины же убьют всех. И съедят.

«А как же свобода? – насмешничает внутренний голос. – Ты так и намерен всю жизнь рабом оставаться?»

Нет, не намерен. Однажды я найду лазейку и сумею обхитрить стражу с их котокотами. Например, сбежать по реке, за которой, оказывается, никто не следит. Но сейчас – котоухих надо предупредить.

Причаливает третий плот, гоблины не слишком торопятся. Я осторожно, избегая наступать на сучья, обхожу холм. Карабкаться на виду у гоблинов – все равно что смерти искать. Заметят тут же. Луков они не признают, но дротики, по слухам, кидают изрядно, мигом пришпилят.

Зеленым не до меня. Причаливает уже четвертый плот, пятый подходит. То и дело оглядываясь, припадая к земле, исчезаю за холмом. Все. Здесь они меня не увидят. Со всех ног бегу в деревню, уже и не думая скрываться.

– Где вода? – сурово спрашивает Взулф.

Я судорожно хватаю воздух, не в силах вымолвить ни слова. Котоухий качает головой, дает мне хлебнуть молока из кувшина.

– Гоблины, – хриплю я. – Там, на реке…

Взулф верит мне сразу и бесповоротно.

– К бою! – гремит над деревней его бас. – Гоблины на реке!

Просыпаюсь, словно толкнуло что-то в сердце. Есть такая вещь – чутье на опасность, у всех по-разному проявляется. У кого-то в виде голоса, что внутри тебя говорит, у кого-то колокольчик в голове звякает, а у меня сердце вдруг замирает на миг. Вот в точности как сейчас.

Открываю глаза как раз в тот момент, когда на поляну вламывается клыкастик. Рука привычно тянется к луку… поздно. Ему перекусить меня пополам – одно мгновение.

Встречаюсь с тварью взглядом, глаза выпуклые, немигающие. Ни ненависти в них, ни страха, – впрочем, ему-то чего бояться? Всех четверых прикончить – секундное дело, тем более маги продолжают сладко посапывать, а Медвежонок застыл и шевельнуться даже не решается. И этим выгадывает себе секунды жизни, между прочим.

Клыкастик отчего-то медлит, разглядывая меня, и из глаз его смотрит смерть. Те, кто говорят, что не боятся смерти, просто никогда не смотрели ей в лицо. Приоткрытая пасть с капельками слюны нависает надо мной, желтые глаза внимательно меня разглядывают, и мне кажется, что так будет длиться целую вечность и не зверь меня прикончит в конце концов, а собственный страх.

Сознание словно двоится, расплывается. Мне снова двенадцать лет, и я стою у деревенской изгороди, в ужасе глядя на разворотившую крепкий частокол клыкастую морду…

Тогда, в детстве, я успел спустить тетиву, а промахнуться по разинутой пасти с такого расстояния было невозможно. Сейчас – даже лук достать не успею. Застываю, глядя, как тварь тянется ко мне пастью. И резко хлопаю по носу ладонью.

– Брысь, скотина!

Клыкастик обиженно ревет, припадает на задние лапы, мотает головой. Голова у него – едва ли не с четверть тела и пасть соответствующая. Ему меня пополам перекусить – пустячное дело, но отчего-то медлит, снова тянется мордой. Пожалуй, я успел бы встать, но тогда он играться точно перестанет, раз куснет – и нет больше охотника Барго, как и не было.

Тварь осторожно кладет мне мохнатую башку на грудь (дышать сразу становится тяжело) и закрывает глаза. Растерянно чешу ему щеки и подбородок, как котенку. Клыкастик не реагирует. Осмелев, чешу сильнее, тварь издает пронзительный скрип, в панике отдергиваю руки. Клыкастик трется об меня мордой, едва не ломая ребра. Это он так мурлычет, доходит до меня, и я изо всех сил начинаю тереть зубастую морду.

– Хороший котик, хороший. – Надо же как у меня голос дрожит.

Клыкастик снова трется об меня, протестующе скрипят ребра. Не сожрет, так задавит, мелькает в голове испуганной птицей мысль.

Спасает меня вернувшийся эльф.

– А ну, пошел! Киэло на!

Клыкастик недовольно урчит и оставляет меня в покое, напоследок попытавшись языком содрать кожу с лица. Пахнет от него отчего-то не гнилым мясом, как положено хищнику, а полынью. Приподнимаюсь на локте, ощупываю ребра. Вроде целы, на первый щуп.

Тварь пытается потереться уже об эльфа, но тот непреклонен.

– Киэло на! Верге! – «Иди прочь! Отстань!»

Клыкастик, обиженно урча, с треском вламывается в заросли и исчезает в лесу.

– Я же говорил – достаточно протянуть руку, – говорит эльф, улыбаясь.

– Твоя работа? – мрачно спрашиваю я, поднимаясь с земли. Дон, продолжая улыбаться, качает головой.

– Лес меняет тебя. Всех меняет, но тебя – в особенности. Чтобы выжить, ты учишься слушать, понимать его. И становишься его частью.

– У меня уши не изменились? – спрашиваю Медвежонка.

– Нет вроде, – недоуменно отвечает тот.

– Думал уже, в эльфа превращаюсь, – говорю, краем глаза поглядывая на Дона.

Тот благодушно улыбается, кажется, мои обнимашки с тварью сделали его настроение непробиваемо хорошим.

– Я перепугалась, – говорит Релли. – Показалось даже сначала, что он тебя терзает. Потом уже поняла, что ласкаться лезет, магию побоялась применять.

– Я тоже не рискнул, – сознался господин Излон.

Небо – восхитительно синее. Солнце – теплое, ласковое. Трава – мягкая, свежая. Даже морда клыкастика, высунутая из-за дерева, пейзаж не портит. Спасибо, что не сожрал, родной.

Мир прекрасен! Отвела беду Хозяйка Чужих Перекрестков, в последний миг, но отвела ведь.

– Есть одна новость, – улыбка не сходит с тонких губ. – Я нашел Тропу. Совсем рядом, и короткую, на три часа самое большее. Выводит почти к самой Руине, по правде сказать, не ожидал даже. Все-таки вы, люди, удачливы не по заслугам…

– Ну давай теперь заслугами меряться. – Я берусь за пояс, поддерживающий штаны, делая вид, что собираюсь его расстегнуть.

Релли хихикает, господин Излон снисходительно и вместе с тем укоризненно качает головой. Выражение лица – типичное «эх, молодежь!».

Заслугами эльф меряться не возжелал. Ухмыльнулся и сел на траву рядом со мной.

– А теперь выкладывай плохую новость, – говорю, пристально глядя в глаза.

Сроду такого не было, чтобы хорошая весть рука об руку с дурной не шла. А если чудом каким случится такое – значит, ты уже не в Злом лесу.

– И плохая есть, это ты верно подметил. – Эльф слегка мрачнеет, не сильно, но вполне себе заметно. Стало быть, новость не то чтобы плохая, скорее неприятная.

– Не тяни быка за хвост, – подгоняю неторопливого нашего проводника. – Что стряслось, выкладывай.

– Тропа открылась у самого Камня Душ, – неохотно сообщает эльф, отводя глаза.

Вот оно как! Действительно, плохая новость. Потому что о Камне этом я первый раз слышу. И чем он опасен, понятия не имею. Одна надежда, что Дон знает, да и та с червоточиной – что эльфу безопасно, для человека вполне может смертью обернуться. И не уверен, что Дон это понимает, у остроухих мышление своеобразное.

– Камень Душ – что это? – Релли не собирается сдерживать любопытство, да и господин Излон, судя по открытому рту, собирался поинтересоваться диковинкой.

– Серый камень высотой в два эльфийских роста, – сообщает Дон. – На вид самый обычный.

И замолкает, будто раздумывая, продолжать дальше или нам и сказанного достаточно. Рассказывали у нас как-то, что в городе менестреля бродячего порешили за то, что, не закончив баллады, до ветра решил сходить. Считал я, что брешут люди, как это – живого человека да за какую-то паршивую балладу? Теперь – верю.

– Души он притягивает, – продолжает неспешно эльф. – Души погибших в Злом лесу. Или же слепки с душ – до сих пор высокомудрые спорят. Стоит посреди поляны огромный камень, а вокруг него тени вьются. Когда одна-две, а когда и побольше сотни.

– Призраки – днем? – Медвежонок недоверчиво хмыкает, но боязливо как-то.

И то сказать – нет человека, который призрака не боялся бы. По секрету скажу – и среди эльфов таких поискать еще, и не одна жизнь уйдет, пока найдешь.

– Призраки света не выносят, – подтверждает господин Излон так уверенно, будто каждую ночь самолично их факелом гоняет.

А впрочем, откуда мне знать, чем маги занимаются, когда люди спят?

– Они не совсем призраки, – тихо роняет эльф. – Они… впрочем, сами увидите. И поймете.

Никакого желания понимать у меня не возникло. Боюсь я призраков – чего уж тут скрывать? Боюсь, хоть и не видел ни разу, и не жалею, что не видел.

– Они безвредны, – успокаивает меня Дон.

Видно, сумел прочитать страх, что старательно прячу за опущенными ресницами. Прочитать-то сумел, а понять – нет. Не того боюсь, что худое сделают. Того, что сам однажды таким стану.

– Но и это еще не все. – Кажется, самую паршивую новость он напоследок оставил. – Вестник у Камня частенько является…

Кто такой Вестник, спрашивать не стал, наслышан уже. Некая сущность, предрекающая судьбу. Вплоть до самой смерти. Меня передергивает, остальные тоже счастливыми не выглядят. Мерзко это – судьбу свою знать и катить по единственной колее, точно разбитая телега.

– Может, вернемся? – робко спрашивает Медвежонок.

Вопросительно смотрю на господина Излона, но отвечает Релли.

– Нельзя, – звонкий голосок летит по ветру, гаснет в мрачной чащобе.

– Что там такого в Руине, если вас даже Вестник не пугает? – резко бросаю, глядя в глаза девчонке.

– Нечто очень важное, – глаз не отводит, но взгляд умоляет: «Поверь! Не расспрашивай!» Только я девичьим глазам не верю…

– Самое время рассказать все, – негромко роняю я. – Хватит таиться, Релли. Обратно не повернем, но знать, во что вляпались, наше право, нет?

– Пожалуй. – Она все же отводит взгляд, прикусывает губу. Не сильно, чтобы сосредоточиться. И начинает рассказывать.