Очень странные миры

1

Экзометральный переход – это приключение особого рода. Тут сгодится любая аллегория. Камень, брошенный с высоты. Стрела, расставшаяся с тетивой. Артиллерийский снаряд, покинувший пушечное жерло без надежды вернуться. Нечто отправленное в неуправляемый полет до момента соприкосновения с намеченной целью. Ни свернуть, ни остановиться. Впрочем, остановиться, то есть выброситься из экзометрии в субсвет, вполне возможно. Затруднение в том, что никогда не знаешь, где окажешься в результате. И если это будет межзвездная пустота, а не атмосфера планеты, скопище астероидов или недра звезды, то можно считать, что повезло. Поэтому разумнее всего не испытывать судьбу и лететь или падать, кому какое сравнение ближе, но до конца.

А еще это тяжкое испытание для праздного пассажира на грузовом транспорте. Долгие часы, а то и дни, которые нечем заполнить. Отсутствие всего, что входит в типичное представление о досуге. Ни баров, ни игровых залов, ни бассейна. Голые стены, скучные коридоры, равнодушная к чужим переживаниям команда. Экипаж по крайней мере может заняться штатным обслуживанием бортовых систем, до которых на стоянках руки доходят в самую последнюю очередь, а то и не доходят вовсе. Пассажиру поучаствовать в этом не самом увлекательном времяпрепровождении, разумеется, не предложат. Его удел – торчать в своей каюте, изнывая от зевоты. Либо же пасть в объятия увеселительной фантоматики, пережить какое-нибудь безумное приключение в самых неукрощенных джунглях Галактики, в подводных лабиринтах с кошмарными чудищами за каждым поворотом, на ледяных вершинах невообразимо высоких гор. Наконец, плюнуть на все и проспать весь полет в мягких лапах гибернатора… Кратов был готов к любому выбору. На беду, скоро выяснилось, что на борту «Тавискарона» отсутствовали фантоматоры, даже самые простецкие. (Элмер Э. Татор: «Но мне и в голову не приходило… Кто бы мог подумать… Это же пустая трата бесценного времени… Экипажу всегда найдется работа… Ах да, ты же не член экипажа, Кон-стан-тин…») Гибернаторы, впрочем, наличествовали, и Мадон не нашел лучшего времени, чтобы заняться их профилактикой. Оставалось одно: скучать и зевать, зевать и скучать.

Очень скоро Кратов, совершенно обалдевший от безделья, устремился в коридор. Корабль показался ему вымершим. Вывернувший из-за угла Брандт, безмолвный, каменноликий, оживления ландшафту не прибавил. Глядя куда-то в пространство, он обогнул Кратова, будто некстати подвернувшуюся под ноги декоративную вазу, и сгинул в недрах ангара. «Что-то с ним не так, – подумал Кратов, с подозрением глядя ему вслед. – Может быть, он робот?» Ему понадобилось некоторое усилие, чтобы избавиться от этой богатой мысли.

Спустя несколько минут ноги сами привели его в кают-компанию.

Там было тихо, как и на всем корабле. Горел мягкий рассеянный свет. На длинном столе со скругленными краями стоял прозрачный кофейник. В придвинутом к столу кресле, держа на весу большую белую кружку с дымящимся кофе, сидел бортовой медик Роман Мурашов. Он был закутан в малиновый махровый халат, из-под которого виднелась часть форменной фуфайки с начальными буквами имени корабля. Глаза Мурашова были закрыты, а свободная от кружки рука лежала на стопке листов плотной бумаги, с расстояния нескольких шагов выглядевших абсолютно чистыми.

– И я вас понимаю, – сказал Мурашов, не размыкая век.

Он с первой же встречи показался Кратову человеком весьма проницательным – в смысле, близком к буквальному. Если и существовали в природе натуральные телепаты, то Мурашов явно входил в их число (к ним же безусловно относилась девочка Рисса с острова Ферма, другой знакомый Кратову живой феномен). За исключением этого редкостного качества, да еще, пожалуй, чрезмерного пристрастия к латинской фразеологии, что не всегда оказывалось к месту, сам Мурашов выглядел довольно заурядно и внешностью был наделен непримечательной: простецкая маловыразительная физиономия, короткие рыжеватые волосы, средний рост, среднее телосложение, в общем – все среднее. Вот разве что глаза, холодно-зеленые и неподвижные, немигающие, как у рептилии, неприятно и даже несколько настораживающе контрастировали с внешней простотой и усредненностью. При первом знакомстве Кратов сразу же ощутил подсознательное и труднообъяснимое неудобство в общении. Поломав голову, в чем тут дело, он заподозрил в Мурашове человека-2. А утвердившись в подозрениях, задал тому прямой вопрос, на что получил прямой и обстоятельный ответ. Нет, Роман Мурашов, с его слов, человеком-2 не был, хотя, если уж совсем честно, не отказался бы. Коли не врут популяризаторы науки, люди-2 практически – вернее, технологически – бессмертны, способны адаптироваться к самой неблагоприятной окружающей среде, наделены абсолютным эмоциональным самоконтролем и близки к абсолютному же контролю над собственным метаболизмом, а это Мурашову казалось очень заманчивым. Человек-2 из него вышел бы хоть куда, но бодливой корове бог рог не дает. К тому же люди-2 все поголовно приличные эмпаты, но вот телепатов среди них нет по определению, поскольку телепатия как физиологическая функция живого организма в силу уникальности и малоизученности пока формализации не поддается. По неподтвержденным слухам, какой-то вундеркинд с какого-то детского острова в Юго-Восточной Азии якобы нашел практическое решение этой задачи, пусть и в какой-то чрезвычайно специфической форме, но по крайней своей младости и безграмотности изложить собственное прорывное открытие в формальном виде еще не может, а те, кто может и владеет необходимой эрудицией и тезаурусом, со своей стороны, не в состоянии понять слова и досадливые жесты самого вундеркинда, так что придется подождать, пока юное дарование подрастет и само все сделает, а прозвище означенному вундеркинду – Виктор-То, сиречь Большой Виктор… Затем Мурашов впился в Кратова своим мертвящим взглядом и в свою очередь задал прямой вопрос: не обманывают ли его, Мурашова, ощущения, что доктор Кратов каким-то манером изрядно осведомлен о событиях на упомянутом детском острове в непосредственной связи с Виктором-То?

Поэтому сейчас, располагаясь в кресле напротив, Кратов имел все основания устало проронить:

– Опять за свое, док?

– Я не читаю мысли, – терпеливо сказал Мурашов. – Omne nimium nocet.[15] Что за странные фантазии… У вас на лице написано, что вы изнываете от скуки. Вы натура энергичная и деятельная, запирать вас в жестяной коробке без малейшей возможности самореализации все равно что бросить в бочку два громадных куска урана или что там у предков употреблялось для цепных реакций…

– Но вы не смотрите мне в лицо, – заметил Кратов.

Мурашов наконец открыл глаза и впервые поглядел на Кратова с некоторым даже любопытством.

– Я видел ваше лицо нынче утром, – сообщил он. – Такое зрелище врезается в память. Не думаю, будто что-то могло измениться к обеду. Кстати, скоро обед. А это значит, что наши добрые труженики покинут свои норки и скрасят вашу хандру незатейливыми быличками из межгалактического быта.

– Не преувеличивайте, док, – сказал Кратов. – Никто из нас еще ни разу не покидал пределов нашей Галактики. Все, что с нами происходит, ограничено Внешним Рукавом. Мы все еще топчемся на крохотном ее пятачке, – добавил он, вспомнив недавнюю беседу с загадочной девицей по имени Лилелланк.

Это не осталось незамеченным.

– Не расскажете, что это за спектакль вы разыграли давеча в гостинице? – спросил Мурашов.

– Не припоминаю, чтобы вы присутствовали, – проворчал Кратов.

– Вы меня просто не приметили. Вы в тот момент вообще никого не замечали, кроме той сиреневой эльфийки.

– Феи, – строго поправил Кратов. – Феи, а не эльфийки. Эльфов не существует, а феи даны нам в ощущениях, по большей части болезненных.

– Стало быть, не расскажете, – подытожил Мурашов.

– Я же не интересуюсь, куда вы запропастились с самого прибытия, – ядовито произнес Кратов.

– Ну, мне-то как раз скрывать нечего, – засмеялся Мурашов. – У меня было амурное приключение.

Кратов, прищурясь, окинул его критическим оком.

– Не верите, – с удовлетворением констатировал Мурашов. – И справедливо. Как вам это удается? Я что, я всего лишь медик со специально развитым эмпатическим восприятием. Читаю язык тела, мимику, эмофон… да его здесь все читают. Иное дело вы…

– Не морочьте мне голову, Роман, – невозмутимо сказал Кратов. – Во-первых, про сиреневую фею я все едино ничего вам не расскажу кроме того, что на Авалоне ей больше делать нечего. А во-вторых, будет лучше, если вы… – Он едва сдержался, чтобы не высказать то, что вертелось на языке: «…сознаетесь, кто вы таков на самом деле». Вместо этого, выдержав короткую паузу, закончил фразу: –…прекратите интересничать и угостите меня какой-нибудь незатейливой быличкой из своей медицинской практики.

Мурашов отхлебнул из кружки, аккуратно отставил ее в сторону и откинулся в кресле, скрестивши руки на груди.

– Черт, а ведь это проверка! – сказал он с веселым изумлением. – Консул, у вас есть знакомые среди медиков? Все наши былички изобилуют специальной терминологией и юмор capitulatim[16] специфический, мрачноватый…

– Не беспокойтесь, – успокоил его Кратов. – Когда вы начнете завираться или поплывете, я сразу пойму.

– Могу вас заверить, – сказал Мурашов проникновенно. – Я не инопланетный соглядатай. И, если мои предыдущие доводы вас ни в чем не убедили, не человек-2. Спросите хотя бы мастера.

– Да он сам мне про вас поведал, – сказал Кратов.

– Вот как? – вскинул брови Мурашов. – Можно узнать, в каких выражениях?

– Примерно в следующих: «Не знаю, зачем нам медик, но Корпус Астронавтов настоял на своем…»

– Все верно, – кивнул Мурашов. – Этот рейс выполняется независимой компанией «Татор и сыновья», которая официально не подвластна Корпусу Астронавтов. Что не избавляет ее от следования формальным требованиям безопасности, каковые предъявляются в Корпусе ко всем перевозчикам, вне зависимости от их юрисдикции. Разве вы этого не знаете?

– Откуда же мне…

– Теперь знаете. Вдруг однажды и вы пожелаете отправиться в свободное плавание по волнам эфира… Медик и третий навигатор, оба от Корпуса Астронавтов. Разумеется, третий в количественном смысле, а не по его позиции в судовой роли.

– Для медика вы неплохо владеете бюрократическими периодами.

– Было время, когда я ежедневно вынужден был объяснять каждому члену экипажа «Тавискарона», за каким дьяволом… употреблялись и более энергичные выражения… меня втиснули на борт вольного галактического транспорта.

– Но теперь-то все позади?

– Не скрою: то, что придется объяснять свое присутствие еще и пассажиру, застало меня врасплох. – Кратов открыл было рот, чтобы напомнить, кто здесь главный, но Мурашов упреждающе поднял ладонь. – Разумеется, вы генеральный фрахтователь и вообще человек в Галактике не случайный. Но ваше присутствие на борту, да еще и в столь опасном рейсе, есть скорее исключение, нежели правило. Собственно, этим обстоятельством и вызвано повышенное внимание Корпуса к миссии «Тавискарона», в иных условиях сошедшей бы за рутинную. Насколько мне известно, мастер не слишком протестовал. И то: кому захочется в условиях повышенного риска вдруг оказаться без поддержки Корпуса Астронавтов, как каким-нибудь, черт их знает, полоумным крофтам?!

– Так вы приглядываете за ходом миссии?

– Я пользую людей. Вот недавно вправлял Александру-свет Христофорычу вывихнутый палец. Он бы и сам вправил, но у него бы вышло бо-бо, да еще с осложнениями, причем надолго.

– А у вас вышло все как надо?

– Divinum opus sedare dolorem.[17] Вывихнете что-нибудь – сами убедитесь. Но лучше не надо, с меня потом в медицинской комиссии семь отчетов истребуют за инцидент.

– Приму к сведению. Кто же этот третий навигатор, призванный охранять мою безопасность от беспечных удальцов-звездоходов?

– Даю одну попытку, – сказал Мурашов, откровенно резвясь.

Кратов пожал плечами.

– Брандт, разумеется, – сказал он.

– Ну-у, так неинтересно… – протянул Мурашов. – Лучше сознайтесь, что мастер вас предуведомил.

– Я знаю его предпочтения, – сказал Кратов. – Мастер и сам не дурак помолчать, а с такими балагурами, как Белоцветов и Грин, не заскучаешь. Ваш напарник хотя бы умеет разговаривать?

– Он даже умеет петь, и очень прилично, – уверил его Мурашов.

В коридоре послышался шум голосов. Команда «Тавискарона» спешила к обеденному застолью.

– Можно совет? – подавшись вперед, быстро осведомился Мурашов.

«Наверное, я становлюсь параноиком, – подумал Кратов. – Эта несчастная шпионка… фальшивая юффиэй… вынуждает меня за всеми странностями видеть чьи-то длинные и лохматые уши. А между тем весь мир соткан из странностей. Будь он устроен логично и без противоречий, никому и в голову бы не пришло покидать теплую обжитую пещеру… падать сквозь экзометрию подобно камню или стреле… или снаряду… неведомо куда… в поисках чего-то абсолютно непредсказуемого…»

– Можно, – произнес он вслух. – Только умный. Я люблю умные советы.

– Паранойя – дурной попутчик, – вкрадчиво сказал Мурашов. – Помните это, Консул.

2

– Почему Тетра? – спросил Мадон, с громадным любопытством разглядывая разворачивавшуюся на экране видеала карту звездной системы. – Чего здесь четыре?

– Ничего, – откликнулся Феликс Грин. – Здесь всего помногу. Название происходит не от греческого числительного «четыре», а от имени какого-то мифического ирландского короля. Мы находимся на так называемой Кельтской Ветке транспортных коммуникаций человечества. Авалон, теперь Тетра. А есть еще Индийская Ветка…

– И Ветка Безумного Шляпника, – весело подхватил Белоцветов. – Там названия галактическим объектам присваивались, да и по сю пору присваиваются, безо всякой системы, от балды.

– Мне кажется, Безумный Шляпник и здесь неплохо порезвился, – иронически заметил Мадон.

Брандт, управлявший процессом причаливания, отреагировал одобрительным уханьем.

– Соберитесь, джентльмены, – сказал Элмер Э. Татор с некоторым раздражением. – Это вам не высадка на планету, то есть на объект большой, круглый, наделенный собственным полем тяготения. И потому я не желал бы лишиться корабля из-за ваших внезапных приступов любознательности.

Кратов, которого в столь ответственный момент допустили на командный пост лишь из уважения к его статусу, сидел в гостевом кресле в дальнем углу и молчал. Отсюда ему было прекрасно видно все, что творилось на самом посту и на экранах. К тому же он хорошо знал историю Тетры, быть может, даже лучше, чем кто-либо из присутствовавших звездоходов.

Когда-то во время оно здесь замышлялся галактический маяк. Он был необходим хотя бы потому, что на громадном участке пространства, на той самой Кельтской Ветке, по произволу мироздания не возникло ни единой приличной звездной системы с планетами, кометными поясами и прочими непреложными атрибутами астрономической респектабельности. Конечно, не составило труда обнаружить несколько унылых светил, одно другого сиротливее, без перспектив в обозримом будущем обратиться в сверхновые. На заре космических исследований отсутствие планетных систем у этих эфирных сироток ни у кого не вызвало бы вопросов, поскольку в силу антропоцентрической модели мироздания Солнечная система с ее девятью на ту пору известными планетами считалась явлением уникальным. По мере накопления знаний и расширения горизонтов восприятия картина изменилась на диаметрально противоположную, и теперь уже звезды без планет расценивались как исключение из общего правила и становились объектами разнообразных научных спекуляций.

Оценив возможности, человечество, а с ним и прочие окрестные цивилизации, особенно часто пользовавшиеся трассами, пролегавшими по Кельтской Ветке, сочли разумным заложить маяк прямо в пустоте, подвесив его на астростационарной орбите возле безымянного оранжевого карлика и тем самым отчасти скрасив его вселенское одиночество. В качестве прелюдии звезду, следуя традициям Кельтской Ветки, нарекли Тетрой. Сделано это было ради вящей мнемоничности, а заодно и для дополнительной психологической мотивации: всегда приятнее, когда во время работы на тебя падают лучи приличного солнца с собственным именем, а не анонимного плазменного сгустка, не дослужившегося за миллиарды лет бытия ни до чего весомее слепого индекса в звездном каталоге.

Началось строительство. Тяжелые гравибустеры доставили через экзометрию в избранную точку пространства готовые конструкции с тем, чтобы соединить их здесь в единое целое. Поскольку в одиночку такое предприятие никто бы не потянул, то изготовление модулей маяка велось в разных местах Галактики инженерами с сильно разнившимися представлениями о технологиях, и не во всех случаях то были гуманоиды. Монтаж конструкций сразу же вылился в отдельную проблему: ничто не стыковалось ни с чем. Сложные переходные системы только добавили абсурда происходящему.

К тому времени, когда был доставлен в разобранном виде собственно маяк (галактический маяк М27511, модель «Прометей», укомплектован постоянно-проблесковым сигнал-пульсатором формата «двенадцать-двенадцать», покрытие без малого сорок кубопарсеков), стало очевидно, что проект межрасового сотрудничества себя не оправдывает. Покуда толком не запущенный на ожидаемую мощность маяк болтался на привязи вокруг технологического уродца, а заинтересованные стороны проводили время в бесконечных совещаниях с привлечением длинных цепочек посредников-ксенологов, причем совещания все отчетливее принимали оттенок панической обреченности, к проекту инициативно присоединились астрархи. Их реакция выглядела примерно так: «Эх… Ну ровно дети малые…»

После чего в самый короткий срок астрархи подыскали среди галактических просторов бесхозный блуждающий планетоид, аккуратнейше раскрутили его вокруг одной из соседних звезд, так и не сподобившейся уникального имени, по астростационарной, естественно, орбите и обустроили там собственный маяк с покрытием совершенно фантастическим, чем надолго, если не навсегда, закрыли тему.

Оказавшиеся не у дел горе-строители с нарочитым разочарованием развели руками, клешнями и щупальцами и занялись более насущными делами.

Но, как вскорости выяснилось, не все.

Какое-то время, уже по инерции, в систему Тетра поступали загодя изготовленные элементы конструкций, поскольку неизвестно было, как еще-то с ними обойтись. Задержавшиеся на станции монтажники продолжали работать из чистой, никакими рациональными доводами не отягощенной любви к профессии.

Затем, уже вне всякой логики, начали поступать модули, которые не нашли применения в иных проектах, в том числе и от цивилизаций, никакого касательства к данному безуспешному начинанию не имевших. Амбициозный проект галактического маяка превратился в игрушку-конструктор под названием «Соберем „Тетру“». В течение весьма продолжительного времени Галактическое Братство резвилось в системе оранжевого карлика напропалую. Уже вынашивались планы основания в хитросплетенных металлических корпусах орбитального поселения. Эктоны, с самого рождения обитавшие на галактических базах и не представлявшие себе жизни в естественной среде, с прагматическим интересом присматривались к открывавшимся возможностям…

Не сложилось.

Энергии светила едва хватало на частичное поддержание системы жизнеобеспечения этого металлокерамического монстра. Отсутствие обитаемых миров в пределах досягаемости ставило крест на поставках необходимых ресурсов. Цель в который уже раз не оправдала средств. «Эх… – образно выражаясь, сказали астрархи. – Да что же вы такие упрямые!» И предложили заложить вокруг звезды-сироты полноценную планетную систему. С некоторыми, впрочем, оговорками: сам процесс планетогенеза займет лет двести-триста, а биосфера приобретет подходящие для употребления свойства еще через несколько тысячелетий… «Спасибо, – сказало человечество. – Очень мило с вашей стороны предложить помощь. Но остановиться лучше вовремя». О том, что оптимальный момент для полной консервации проекта совпадал по времени с пуском галактического маяка в соседней звездной системе, все предпочитали не вспоминать.

В настоящее время галактическая станция «Тетра» представляла собой гигантское соединение ни с чем не сообразных металлических модулей, блоков и структур. Визуально «Тетра» имела форму неправильной подковы, местами уродливо вздутой, а местами переходившей в обыкновенные решетчатые стяжки. Отовсюду вне всякой системы торчали антенны, башенки и швартовочные пилоны, которыми вряд ли когда-либо пользовались по назначению. Циркулировавшие над «Тетрой» по спиральным траекториям компактные искусственные солнца, каждое размером со старинный монгольфьер, невольно превращали результат инженерной ошибки в этакий галактический аттракцион, едва ли не арт-объект. Солнышек было четыре («Четыре! – торжествующе воскликнул Мадон. – Четыре светила, оттого и Тетра!..» – «Было пятое, – со вздохом возразил Белоцветов. – Но быстро сдулось и угасло. Потому что все тут сделано через задницу…»), все разного цвета. Прямо сейчас можно было видеть парившее над ближайшим ушком подковы желтое светило и выступавшее на две трети из-под центральной части бледно-голубое. Там, где их лучи смешивались, корпус станции обретал нехороший оттенок мертвенной зелени.

– Станция «Тетра», прошу разрешения на причаливание, – мужественным голосом произнес в микрофон Феликс Грин.

Затем, выдержав солидную паузу, повторил свои слова.

Ответа не последовало, лишь какие-то неясные шорохи ворвались в кабину.

– Кого-нибудь еще настораживает происходящее? – спросил Грин не оборачиваясь.

– А что тебе, собственно, не нравится? – с интересом осведомился Белоцветов.

– Например, что никто не дает разрешения на причаливание, – ответил Грин.

– А оно тебе так необходимо? – настаивал Белоцветов.

– Не особенно, – сказал Грин.

– Это же «Тетра», – сказал Белоцветов. – Там, быть может, и отвечать-то некому.

– Так, – сказал Элмер Э. Татор тоном, не предвещавшим ничего хорошего. – Кому пришла в голову идея выбрать этот летающий металлолом для промежуточного финиша?

– Мне, – сказал Грин и надулся.

– Вы можете объяснить свой выбор, Феликс, или, как всегда, отделаетесь пространным словоблудием?

– Мы движемся по Кельтской Ветке, – пояснил Грин. – Нам нужны два пит-стопа перед тем, как корабль покинет зону охвата галактических маяков. Подготовиться и подзарядиться. Вы, мастер, сами настояли на том, чтобы привлекать как можно меньше сторонних взоров. «Тетра» – это последнее место в Галактике, где «Тавискарону» уделят хотя бы толику внимания…

– Гм, – сказал Татор. Он все еще выглядел недовольным. – Надеюсь, у них здесь найдется пиво.

– Не уверен, – глядя в сторону, негромко произнес Грин.

– Пиво и у нас есть, – эхом отозвался Белоцветов.

– Как бы еще не пришлось делиться, – ввернул Мадон совсем уже шепотом.

Кораблем управлял в основном Феликс Грин, а контролировал процедуру Брандт. Уже поэтому рассчитывать на оживленный обмен репликами не приходилось, несмотря на предпринимаемые Грином усилия формального характера. «Тавискарон» плавно и легко, словно лоскут невесомой ткани, облетел станцию, позволив вволю налюбоваться небрежно, криво и косо, вне всякой системы сцепленными между собой металлическими блоками.

«Соберем „Тетру“», – с иронией подумал Кратов.

Сложностей с выбором места для швартовки не случилось: все шлюзы в пределах видимости были свободны. Сама швартовка состоялась при полнейшем молчании всех присутствующих. Тускло-серый борт станции прянул навстречу и мгновенно заполнил собою все пространство обзорных видеалов. Пол под ногами дрогнул и на долю секунды ушел из-под ног.

И все прекратилось.

– Добро пожаловать на станцию «Тетра», – перехваченным голосом сказал Феликс Грин.

– Надеюсь, все обойдется, – сказал Татор сквозь зубы. – Инженеры, подготовиться к выходу. Навигаторы, медик и пассажир остаются на борту.

– Черта с два, – сказал Кратов, вылезая из своего угла.

3

Уже в переходнике, перед тем как опустить забрало шлема, Татор сказал Кратову укоризненно:

– Тебе не следовало оспаривать приказ первого навигатора перед лицом экипажа, Кон-стан-тин. Разумеется, ты генеральный фрахтователь. Однако это не только нарушение субординации, но и ущерб моей репутации.

– Я и не оспаривал, – сказал Кратов виновато. – Я просто отказался ему подчиниться. Вот если бы я промолчал, а потом приказу не последовал, это и было бы ущербом. Если у кого-то возникнут вопросы, направляй ко мне, я все разъясню.

– Вопросы возникли у меня, – сказал Татор выжидательно.

– Я не только генеральный фрахтователь, чью прихоть ты сейчас удовлетворяешь, друг мой, и за чью безопасность вынужден ручаться, в том числе и своей бесценной репутацией, – с большой неохотой пояснил Кратов. – Вот уже довольно давно я инспектор Агентства внеземных поселений, хотя и на общественных началах. Honoris, так сказать, causa.[18] А галактическая станция «Тетра», при всей ее экстравагантности, была и остается внеземным поселением.

– И ты, подозреваю, по прибытии на Землю, будешь обязан Агентству обстоятельным отчетом об этом своем визите? – не без злорадства осведомился Татор.

– Именно, дружище, – сказал Кратов со вздохом. – Именно отчетом и непременно обстоятельным.

– Весьма удобно, – заметил Мадон вполголоса. – В нужное время вдруг, словно бы по волшебству, оказаться генеральным инспектором.

– Не льстите мне, Жак, – проворчал Кратов. – Это я фрахтователь генеральный, а инспектор так себе, заурядный.

– Держите хвост фогратором, Консул, – весело заявил Белоцветов. – Если что, мы вас прикроем.

– Ты себя не забудь прикрыть, мальчик мой, – сказал Мадон сварливо и защелкнул на плече коллеги какой-то отошедший щиток. – К слову, у кого-нибудь есть оружие?

– А зачем? – беспечно спросил Белоцветов.

– У меня есть, – сказал Татор. – Кстати, Жак… Санти… советую и вам. Во избежание эксцессов.

– Тогда уж и я, – сказал Кратов.

– Нет, Кон-стан-тин, – мягко, но неумолимо возразил Татор. – Тебе оружие не полагается ни при каком раскладе. Ни как пассажиру, ни как инспектору.

– Подчиняюсь административному произволу, – проворчал Кратов. – Надеюсь, вам оно не понадобится, и вы проклянете себя за то, что пришлось таскать повсюду никчемные железяки.

– Феликс, – сказал Татор, – мы выходим, будьте на связи.

– Непременно, мастер, – откликнулся Грин с командного поста. – Я всегда на связи и, если честно, предпочел бы оказаться с вами, а не полировать своей задницей навигаторское кресло, тем более что есть люди, у которых это получается не в пример лучше моего, да и задница изготовлена из более прочного материала…

– Заткнитесь, Феликс, – сказал Татор незлобиво. – Вы знаете процедуру.

– Конечно знаю, мастер, и все же…

Шлюзовая камера, где они оказались спустя пять минут, была устроена явно для существ более крупных, чем стандартные человеческие особи. Не сразу и не до конца разгоревшийся светильник находился в самой верхней точке сводов, сходившихся над головой подобно лепесткам диковинного цветка. Да и сами плавно выгнутые стены выглядели словно внутренность растительного плода, а не помещение техногенного свойства. Они созданы были из материала, напоминавшего собой застывшие медовые потеки, в толще которых таились ветвистые прожилки.

Элмер Э. Татор вопросительно поглядел на Кратова.

– Виавы, – сказал тот, пожав плечами. – Без них никакое безумство не обходится.

– И как мы, по-вашему, отсюда… – начал было Мадон, недовольно хмурясь.

Красноватый свет мигнул, и один из лепестков, составлявший противоположную от шлюза стену, бесшумно раздался, открывая узкий проход. Продолжая ворчать, бухтеть и сетовать в том смысле, что: «И как я, по-вашему, тут пролезу со своим скафандром…», Мадон выдвинулся вперед и попытался протиснуться в щель боком, но та, словно упреждая его намерения, раздвинулась на необходимую для проникновения ширину, и даже с некоторым запасом.

– Что там у вас? – не запозднился Феликс Грин.

– Мы угодили на территорию виавов, – охотно отозвался Белоцветов. – «Нужно уметь делать те глупости, которых требует от нас наша природа».[19] У тебя есть знакомые среди виавов? Могу передать привет.

– Есть, и предостаточно. И ни одному не пришло бы в голову потратить часть своего драгоценного времени в этой дыре.

– Может быть, стоит напомнить, кто нас в эту дыру привел? – злобно осведомился Мадон, уже топтавшийся в тускло освещенном коридоре по ту сторону прохода.

Стеклянистый материал, из которого были изготовлены стены коридора, настолько смахивал на застывший крыжовниковый сироп, что хотелось избавиться от шлема и маски, приблизить к нему лицо и лизнуть. Даже зернышки угадывались в темной зеленоватой толще. Кое-где неразрывную бесшовную поверхность разделяли нежно-зеленые структуры вроде черешков с голыми прилистниками, от которых вдоль изгибов коридора распространялся мягкий усыпляющий свет. Белоцветов провел пальцем по стене и горделиво продемонстрировал остальным:

– Ни мельчайшей пылинки! Вот бы мне домой такие стены…

– Ну хорошо, – сказал Кратов. – Итак, мы здесь. Каковы планы?

– Кораблю потребуется шесть часов, чтобы восстановить штатную энергонасыщенность, – сказал Мадон. – А мы пока займемся поисками аборигенов и прочими невинными шалостями.

– Собери «Тетру», – сказал Белоцветов. – Найди туземца.

– А ты, Кон-стан-тин, – не без злорадства промолвил Татор, – в это время предашься инспектированию.

Негромко пикируясь, они двигались по змеистому коридору. Пол слегка пружинил под ногами, иногда вспыхивая ярко-синими знаками, непонятными для непосвященных. Несмотря на полумрак и запустение, от этого странного места не исходило никакой угрозы. Лишь однажды Кратову почудилась слабая тень чужого эмофона, скользнувшая где-то очень далеко, но и в ней не читалось ни агрессии, ни даже намека на интерес к незваным визитерам. Несколько раз в стенах, реагируя на движение, с младенческим чмоканьем вскрывались проходы, что вели в наполненные таким же приглушенным светом пустоты неясного назначения, и тотчас же закрывались. В одной из пустот Кратов успел разглядеть расположенные амфитеатром ряды кресел, и Татор это подтвердил, в другой же Белоцветов завидел громадный бассейн, наполненный темной вязкой жидкостью, и жидкую растительность кустарникового типа по краям, но остальные наблюдатели его впечатлений не разделили, сойдясь на том, что кое-кто давненько не проводил отпуск в родной средней полосе Евразии, оттого и мерещится всякое.

– Консул, вы ведь читаете эти надписи? – спросил Белоцветов отчего-то шепотом.

– Какие? – не сразу понял Кратов, погруженный в свои мысли.

– Те, что под ногами.

– А… Да, с пятого на десятое. Это какой-то технический социолект, один из многих распространенных в письменности виавов. Наличие графической письменности очень сильно сближает наши расы. Сложность в том, что для каждого раздела науки или культуры у виавов есть свой, отдельный язык описаний, с собственной знаковой системой. Универсального языка не существует. Нам, людям, в этом смысле намного проще: два-три базовых алфавита, десять цифровых символов на все случаи жизни, да еще несколько языковых расширений для специфических нужд, тоже в общем-то понятных… – Он не заметил, как увлекся. – Наверное, потому мы так легко и безболезненно мигрируем из одной области познания в другую, из науки в искусство. Человек – весьма универсальное существо, в отличие от виавов, которые полагают себя существами специализированными, узко нацеленными. Когда-то это сильно затрудняло взаимопонимание. Виавам, при всем их морфологическом сходстве с людьми, оказалось нелегко принять тот факт, что с одним и тем же человеческим существом можно обсуждать ксенологическую проблематику, устройство вселенной и высокую музыку. Для полноценного общения с академически образованным и высококультурным представителем нашей расы потребовалось бы четыре-пять виавов… хотя уровень погружения в каждую отдельную сферу у виавов обнаружился бы намного серьезнее. Феномен человеческой универсальности… в числе прочих наших достоинств… – Мадон сардонически хмыкнул, но смолчал. –…и послужил причиной происходящих конвергентных процессов между нашими культурами. Виавы изучают нас, мы без особых церемоний пользуемся их научными и техническими преимуществами, и все вполне довольны.

– Так что там начертано? – терпеливо спросил Белоцветов.

– Это указатели. Слева жилые помещения, справа ангары для техники, впереди нейтральная зона.

– Не вижу никаких ангаров, – проворчал Мадон недоверчиво.

Не говоря ни слова, Татор шагнул к стене и приложил пятерню к зеленому стеклянистому покрытию. Прозвучало знакомое уже аппетитное причмокивание. В стене разверзлось овальное отверстие, за которым угадывалось слабо освещенное пространство солидных размеров. «Ага», – сказал Мадон удовлетворенно. Татор присоединился к группе, и они продолжили движение. Уже позади них снова чмокнуло, проход закрылся.

– Что такое нейтральная зона? – спросил Белоцветов.

– Боюсь, я был неточен в переводе, – признал Кратов. – Возможно, это переход из одного модуля в другой.

– И мы как раз в нем находимся, – заметил Татор, озираясь.

Ласкающий взоры и ощущения застывший сироп с чрезмерной резкостью, несколько даже оскорбительной для восприятия, сменился грубым металлом, черным, пористым и неряшливо обработанным. Стыковочный узел напоминал собой внутренность какого-нибудь древнего механизма для перемалывания деревянных чурок в труху, если бы подобная операция имела смысл. С противоположной стороны пролегал трубообразный туннель, темный и прямой, с размещенными через равные промежутки точечными источниками резкого голубого света. Пол был тоже металлический и почему-то ребристый.

– Это не мы, – быстро сказал Белоцветов.

– При чем тут вы? – удивился Кратов.

– Он имел в виду: это не человечьих рук дело, – пояснил Мадон.

– А-а… Я думаю, это лферры.

– Орки? – встрепенулся Белоцветов, демонстрируя внезапную осведомленность. – Звездная система Муфрид, она же бета Волопаса! Разве они не избегают контактов с человечеством?

– Лферры полагают, что расплатились за свои шалости сполна, – сказал Кратов. – И мы по-прежнему им интересны.

– В гастрономическом аспекте? – скривившись, уточнил Мадон.

– Вы, должно быть, не знаете, Жак… – сердито начал было Кратов.

– Откуда ему знать, – пренебрежительно заметил Белоцветов. – Наш добрый Жан-Жак, а заодно и Жюстен повсюду находит сплошные угрозы его мужской сущности. «Этот прекрасный герой романа изучен мною наизусть. У него больше нет от меня тайн».[20] Он и в простых человеческих женщинах видит исключительно хищниц и охотниц до своей драгоценной плоти…

– Любопытно, где это вы встречали простых женщин, Санти? – насмешливо спросил Татор.

– Так вот, о лферрах, – сказал Кратов. – На самом деле «Тетра» – не первая их попытка вступить в эффективную кооперацию с человечеством. И не их вина, что все обернулось пустой тратой времени и ресурсов. По моим сведениям, они даже пытались основать здесь небольшую колонию.

– И чем все закончилось? – оживился Мадон. – Кто успел накалить сковородку прежде другого?

– Обнаружилось, что лферры не слишком расположены к аскезе, – терпеливо продолжал Кратов. – Жить в металлических стенах, дышать искусственным воздухом, вдали от цивилизации, в отрыве от социума… это оказалось не для них. Иное дело люди. Как обнаружилось, человек может приспособиться к чему угодно.

– Послушать вас, Консул, так люди – это вообще нечто уникальное в масштабах Галактики, – проворчал Мадон. – И универсальны настолько, что виавы, с их многотысячелетней культурой, кусают себе локти и пятки от зависти… И адаптивны не хуже крыс и тараканов…

– Я сам видел, как ты спал на скамейке в парке, – строго напомнил Белоцветов. – Скамейка была каменная, жесткая. И шел дождик.

Кратов со смехом изрек:

Элмер Э. Татор с неожиданным воодушевлением принялся излагать события недавние и, судя по запутанности сюжета, необычные, что должно было, по его мнению, послужить наглядной иллюстрацией к умению среднестатистического человека обустроить свой быт с максимальным комфортом в самых негодящих к тому условиях. Белоцветов откровенно веселился, а Мадон ограничивался саркастическими репликами вроде: «А смысл?.. Для чего все это, когда есть возможность…» Они топали по гулкому туннелю внутри гигантской космической станции, совершенно пустой, во все стороны пролегали миллионы миль космической тьмы и холода, где-то там бессмысленно и сиротливо разводил ядерные пары для собственного удовольствия оранжевый карлик BG1212, он же Тетра, сомнительное украшение Кельтской Ветки, и настроение было прекрасное.

Поэтому человек в джинсах, ковбойке и на велосипеде, обогнавший веселую компанию, не сразу привлек внимание к своей особе.

4

– Нет, я не могу на это смотреть, – сказал доктор Стэплдон Кларк, страдальчески морщась. – Джентльмены, у вас есть какая-нибудь приличная одежда? В этих доспехах вы кажетесь чокнутыми ролевиками на натуре.

Команда «Тавискарона» сидела вокруг длинного лабораторного стола, и в самом деле чувствуя себя весьма неловко в «арамисах» с их легкой, но все же ощутимой броней, в гермошлемах, хотя бы даже и откинутых. Перед каждым из них стоял высокий стакан с прохладительным. Сам же доктор Стэплдон Кларк ни на мгновение не прекращал сложных маневров в тесноватом помещении, все пространство которого от пола до потолка было занято экранами видеалов, на коих происходила удивительно насыщенная событиями жизнь. Разговаривая на ходу, доктор выверенными до автоматизма движениями менял экраны местами, едва ли не тасовал их, как колоду громадных карт, набирал текст на виртуальной клавиатуре, словом – проводил время с большой пользой. В своем ковбойском наряде он больше смахивал на пожилого фермера из техасской глубинки, чем на выдающегося физика-пространственника. Доктор Кларк был тощ, изможден и безупречно лыс. Для завершения картины недоставало только нашейного платка, какой-нибудь адской жевательной смеси во рту и шляпы. Что-то подсказывало Кратову, что, если в том возникнет необходимость, шляпа непременно отыщется где-то неподалеку, и не исключено, что в комплекте с винчестером модели 1873 года.

– Благодарим за заботу, сэр, – вежливо промолвил Элмер Э. Татор, стараясь удержать собеседника в поле зрения. – Мы не рассчитываем здесь задержаться дольше нескольких часов.

– Хотел бы я знать, кого вы ожидали здесь повстречать, в своих скафандрах и с оружием наперевес! – продолжал допытываться доктор Кларк.

– Тоже мне оружие… – стыдливо проронил Мадон.

– После того как станция не ответила на наш запрос, – веско ответил Белоцветов, – мы готовы были ожидать чего угодно.

– Санти, конечно, слегка преувеличивает, – примирительно молвил Кратов. – Но история космической экспансии знает разнообразные и чрезвычайно неприятные прецеденты…

– И что бы вы предприняли в таком случае? – ехидно спросил доктор Кларк. – Не хочу задеть ничьего самолюбия, но вы мало сходны с десантом Звездного Патруля в боевом порядке.

Белоцветов расправил плечи и выпятил грудь.

– А так? – спросил он.

– Я постараюсь быть максимально деликатным… – начал было Кларк.

– Похоже, у вас было бурное прошлое, доктор, – заметил Кратов.

– Ха! – воскликнул Кларк. Закатав рукав ковбойки, он обнажил потускневшую, но по-прежнему отчетливо различимую черно-красную татуировку. – Восьмой, он же Чернокрылый отряд Звездного Патруля, под командованием командора Кэйдина Крайтона, джентльмены! Впрочем, все это было слишком давно, чтобы вы могли о том помнить… Вот что я вам скажу, – заявил он, обращаясь персонально к Белоцветову. – В следующий раз, если решите причалить к старушке «Тетре» под гром аплодисментов и духовой оркестр Одиноких Сердец, делайте это по-человечески.

– Как же именно? – осведомился Татор с живейшим интересом.

– А так, что добрых три четверти причальных узлов станции созданы людьми. Если вы подкатите к нашей железной красотке под привычный для нее и для нас бочок, где-то в человеческом секторе, по техническим отсекам разнесется предупредительный сигнал. И тогда вам непременно ответит всякий, кто случится поблизости. А уж там постоянно кто-нибудь да отирается. Не стоит упоминания, джентльмены, что людям свойственно обитать в условиях человеческих представлений о комфорте, а подавляющее большинство населения «Тетры» составляют наши соплеменники. Попадаются, разумеется, и нелюди, но в пределах статистической погрешности. – Доктор Кларк быстро огляделся. – Надеюсь, я никого не оскорбил употреблением этого семантически неоднозначного термина для обозначения разумных существ альтернативного генезиса. Как мне представляется, мы все здесь одной крови… ты и я… гм… В свое оправдание уточню, что использую его исключительно для экономии фонетических усилий.

– В пределах статистической погрешности… – задумчиво повторил Белоцветов.

– Ну разумеется! – воскликнул доктор Кларк. – Никто не знает масштабов присутствия нелюдей на борту «Тетры». Известно лишь, что их никогда не бывает меньше одного, и не отмечено ни одного достоверного случая, чтобы их численность превысила дюжину. Они прилетают и улетают, возможно – размножаются или, да хранит их Господь, умирают, то есть существуют по своим законам, и кто мы такие, чтобы требовать от них каких-то отчетов?!

– Но вы тем не менее предпочитаете жить и работать на территории виавов, – подчеркнул Кратов.

Доктор Кларк остановился и раскинул жилистые конечности, словно приглашая воссоединиться с чем-то высоким и восхитительным.

– Вы слышите? – вдохновенно спросил он.

– Что мы должны услышать? – вкрадчивым голосом спросил Татор.

– Тишина! Полная бескомпромиссная тишина, джентльмены! Та тишина, которой я никогда не найду в человеческом секторе. Не хочу показаться излишне требовательным, но уровень шума земной техники оставляет желать много лучшего. Постоянно что-то шипит, шуршит, булькает… Да и сами люди являются источником различных спектрально насыщенных шумов. Эти постоянные разговоры, смех, песни по вечерам! Ну сколько нас там… от силы неполных две дюжины… и еще эта странная община молодежи, которая обитает невесть где и никогда – на одном месте… Кто бы мог подумать, что мельчайшая ячейка человеческого общества способна порождать столько шума! А здесь, у виавов, тишина. Нельзя сказать, что абсолютная, но близко к таковой, очень близко… В самом начале меня предупреждали, что, возможно, перед уходом виавы отключили все свои системы, и я рискую однажды замерзнуть или задохнуться. Черта с два, джентльмены! Все работает, как часы, хотя трудно себе представить, сколько адского шума может исходить от старинных механических часов…

– Вы любите тишину, доктор? – спросил Мадон сочувственно.

– Я исследую тишину, – объявил тот. – Не столько физические характеристики, с этим давно все ясно. Меня интересуют психодинамические свойства тишины. То, как тишина взаимодействует с помещенными в нее объектами. Например, с человеческим сознанием.

– Разве сознание – объект? – поразился Белоцветов.

– Если отвлечься от физиологических основ его функционирования, вообще перейти на более высокий уровень абстракций, то сознание – объект не хуже прочих. – Доктор Кларк внимательно посмотрел на бесхитростную физиономию Белоцветова, затем исследовал постную мину Мадона. – Ну, это надлежит разъяснять специально…

– Не нужно, – быстро сказал Кратов.

Мадон, выглядевший подавленным в любой компании, где кто-нибудь много и увлеченно разглагольствовал на скучную тему, скис окончательно. «А смысл?..» – читалось в его глазах. Доктор же Кларк, сдвинувши кустистые брови, внезапно явил чудеса проницательности.

– Зачем, вы спросите меня, джентльмены? – возгласил он. – Какая польза в том, чего нет? Ведь абсолютной тишины не существует, не так ли. В специальных анэхоических камерах можно вплотную приблизиться к полному беззвучию, но не более того. Неподготовленный человек может сойти с ума, да и подготовленному будет несладко. Я не ставлю таких изуверских экспериментов. Использование компактных изолирующих полей дает вполне приличный уровень тишины, то есть за пределами человеческого восприятия внешних шумов… А теперь так: все замолчите на тридцать секунд. Просто сосчитайте до тридцати про себя и в течение этого срока попытайтесь не издать ни единого звука. Даже не дышите и по возможности договоритесь с собственным кишечником.

– Я не виноват, – быстро сказал Белоцветов. – Во мне с утра одна лишь чашка кофе. И бутерброд, которым можно смело пренебречь…

– Время пошло! – рявкнул доктор Кларк и всплеснул руками.

Экраны погасли, будто их задуло порывом ветра, все помещение мгновенно погрузилось в непроницаемую бархатную темноту.

Разумеется, полной тишины не случилось. Кратов, плотно сомкнув губы, дабы не вырвалось ни единого звука, оказался один на один с собственным организмом. Хвала небесам, в животе не урчало… но в жилах оглушительно пульсировала кровь, в ушах сам собою возник и повел себя с вызывающей дерзостью белый шум, а в мозгу гвоздем застряла музыкальная фраза самого фривольного происхождения, то есть не струнный квинтет Деллафемины, не клавесин Антонио Вивальди, не благородный орган Баха, а что-то низменное и мелкое, из низкопробного мюзикла вроде «Нового Эксодуса» или чего похуже… «Никогда больше не стану слушать эту дрянь, – думал Кратов пристыженно. – Отныне и вовек только лучшее, только возвышенное. Потому что неизвестно, с чем я останусь наедине, когда однажды пропадут все звуки. Для таких случаев лучше иметь хорошо почищенные кладовые памяти. Как ни старайтесь, милый доктор, полной тишины вы не достигнете. Тишина – это всего лишь отсутствие внешних раздражителей, дефицит воздействия на органы чувств. Сенсорная пустота, которую мозг тотчас же и с большой охотой заполнит собственными экспонатами из загодя собранных коллекций. Уж я позабочусь, чтоб это были шедевры, а не дешевые поделки… Бог знает, что я выдумываю. Что это на меня вдруг нашло? Тоже мне, ценитель сыскался, гурман и эстет… Этот звездоход-расстрига хотел донести до нас нечто иное. Жаль только, что он более привычен к понимающей, подготовленной, сообразной аудитории. Видать, давно не выступал на публике… и тут появляются, страшно сказать, Белоцветов с Мадоном… и спасибо еще, что не Грин с Брандтом!»

Вспыхнул свет, экраны вернулись на прежние места и замигали с энергией, кажется, утроенной против прежнего.

– Что вы слышали, джентльмены? – вопросил доктор Кларк.

– Собственные мысли, – осторожно сообщил Татор.

– Я тоже, – сказал Кратов.

– Лично я не мог избавиться от образа хорошо прожаренного куска мяса, – объявил Белоцветов. – В хрустящей корочке, под гранатовым соусом…

– Я читал молитву, – сказал Мадон. Он смущенно огляделся. – Что, не следовало этого делать?

Какое-то время все смотрели на него с изумлением, потому что никто не ожидал от этого циника и зануды внезапно и без специальных к тому поводов обнаружившей себя религиозности. Затем доктор Кларк сказал, сардонически щурясь:

– Ну что ж, занятие не более бессмысленное, нежели все прочие. Как я понял, джентльмены, все вы инстинктивно и даже слепо постарались подавить тишину в себе, вытеснить ее из своего сознания, как нечто нежелательное, подобно тому, как антигены избавляются от вирусов. Все обыкновенно так и поступают. Как утопающий, который совершает массу лишних движений, не всякое из которых целесообразно в постигшей его ситуации… Здесь нужна специальная подготовка, часы медитации, которых, как я подозреваю, у вас попросту нет. – Татор с готовностью закивал. – Но если бы вы не стали сопротивляться, тишина – здесь я имею в виду тишину не как идеальное отсутствие акустических раздражителей, а как психофизическое состояние, с явным преобладанием физических характеристик… тишина забрала бы вас к себе.

– Но зачем?! – не утерпел-таки Мадон.

– Никогда не задавайте науке вопросов «зачем?», молодой человек, – чопорно сказал доктор Кларк. – Настоящая наука совершается не «зачем», а «потому что». И зачастую «вопреки»… То, что выглядит ненужным, бесполезным и вздорным сейчас, может оказаться насущным и безгранично востребованным по прошествии времени. Я авансирую будущее человечества. Однажды разум достигнет пределов развития в четырех измерениях… здесь я подразумеваю три традиционных измерения и экзометрию, если условно полагать ее базовым нулевым измерением… Впрочем, кому я читаю азы пространственной физики? Вы по роду деятельности разбираетесь в этом не хуже моего и к тому же каждодневно сталкиваетесь со всеми измерениями на практике, vis-a-vis. Но когда разуму станет тесно, он примется искать двери в иные пространства. Тишина как нельзя лучше подходит на роль таких дверей. Не спрашивайте, почему, для меня это очевидно, а у вас нет времени выслушивать мою лекцию с изложением системы аргументов… Надеюсь, вы уже достаточно проголодались?

– Мы не хотели бы обременять своим присутствием… – начал было Татор.

– Ерунда, – отмахнулся доктор Кларк. – Всегда приятно увидеть новые лица и убедиться, что мир по-прежнему материален и существует. Плохо, что у меня давно иссякли добровольцы, поэтому приходится экспериментировать на себе, а моя возрастная акустическая толерантность постоянно вносит погрешности. Никто не желает уделить пару часов служению науке?

Татор откашлялся, покосился в сторону Кратова, безмятежно прихлебывавшего кислое пойло из своего стакана, и не без ехидства объявил:

– Так случилось, что среди нас находится персона, облеченная полномочиями инспектора Агентства внеземных поселений.

– На общественных началах, – напомнил Кратов.

– Honoris, так сказать, causa, – добавил Мадон с мстительным удовольствием,

– А, понимаю, – кивнул доктор Кларк. – Жаль. Тогда вам нужно в обсерваторию. Кстати, это хорошее решение по многим параметрам.

– Любопытно, – сказал Татор выжидательно.

– Во-первых, Рассел Старджон, главный координатор станции «Тетра», постоянно обитает в обсерватории. Он лишь называется главным, хотя по сути является единственным. Поэтому мы все для краткости предпочитаем именовать его «директор». В его управлении находятся один системный инженер и один медик. Чем они заняты в свободное время, которого у них в изобилии, сознаюсь честно: не ведаю. Основное же призвание старины Рассела – астрофизика аномальных систем. Местное светило для него непреходящий источник вдохновения. Хотя, казалось бы, что в нем аномального, за исключением орфанажа…[22] Во-вторых, Рассел обожает принимать гостей. Ему ведь не требуется абсолютная тишина в таких объемах, как мне! В-третьих же, инспектор, сэр, – доктор Кларк отвесил в сторону Кратова короткий поклон, – Рассел в курсе всего, что творится на станции… во всяком случае, он на это надеется… и потому с готовностью удовлетворит ваше любопытство. У вас ведь есть к нему вопросы как у инспектора к главному координатору?

– Не уверен, – сказал Кратов уклончиво. – Мне достаточно убедиться, что вы все благополучны и у вас тут весело.

– О! – вскричал доктор Стэплдон Кларк. – Более чем! За мной, джентльмены!

С этими словами он распахнул скрытый в стене крыжовникового цвета шкаф и выудил оттуда десятигаллонную ковбойскую шляпу.

5

Обсерватория располагалась почти в двух милях от сектора виавов, и эти мили пришлось покрыть пешим ходом. За всех ручаться не стоило, но кое-кто определенно проклял этот выбор. По дороге доктор Кларк, из уважения к гостям отказавшийся от велосипеда, не переставал болтать и энергично жестикулировать, чем совершенно деморализовал беднягу Мадона. Улучив момент, тот поравнялся с Кратовым и, привстав на цыпочки, шепнул ему на ухо: «Консул, вам не кажется, что этот старик не совсем нормален?» – «Вы редко общаетесь с научной элитой, Жак. Поверьте на слово: они все подвинуты на своих идеях, а док Кларк по крайней мере социализирован. Сами посудите: велосипед, шляпа… штаны…»

К чести ученого, он отвлекся от рассуждений о тишине и ее достоинствах и превратил короткий вояж в некое подобие обзорной экскурсии.

– …Вы совершенно правы, джентльмены, в эту минуту мы пересекаем сектор лферров, по человеческой ограниченности, густо сдобренной антропоцентризмом, иной раз доходящим до примитивного шовинизма, более известных в быту под совершенно не согласующимся с их обликом и обычаями этнонимом «орки», ибо всякий, кто сталкивался с лферрами так близко, как доводилось мне, непременно убедился бы в несправедливости своих суждений, в основе которых лежат атавистические предрассудки, не говоря уже о том, что ничего общего между лферрами и орками нет и быть не может. Нет, друг мой, я никогда не встречал истинных орков и прекрасно сознаю, что это персонаж беллетризированной мифологии, и если мистер Баум в своем эпосе о Стране Оз описывал орка как добродушное нескладное существо, «не рыба и не зверь», но с кожаными крыльями, то профессор Толкин изобразил орков как абсолютное зло, уродливое, безжалостное, чуждое добру и свету. Могу вас уверить, джентльмены, ни одно из перечисленных свойств лферрам не присуще, это я вам заявляю авторитетно как человек, имевший удовольствие с ними общаться, дискутировать и даже развлекаться. Не спрашивайте, на что это походило, но было весьма познавательно… Согласен, представления лферров о технической эстетике несколько разнятся с нашими, поэтому настоятельно советую глядеть под ноги, здесь повсюду какие-то выступы и ребра, но за каким чертом они устроены, нам никогда не понять. Сейчас здесь никто не живет, поскольку последние лферры покинули станцию года три тому назад, очевидно, утратив к проекту всякий интерес… да-да, не удивляйтесь, мистер инспектор, они держались до последнего, несмотря на общеизвестную среди специалистов нелюбовь к изоляции… и весьма обстоятельно законсервировали все технологические отсеки, оставив, впрочем, доступными бытовые помещения, но там все устроено настолько непривычно и нефункционально для человеческого комфорта, что никто даже и не пытался в них расквартироваться… Хотите взглянуть? Нет? Я и сам особо не стремлюсь. Здесь, в этой точке, сектор лферров заканчивается, и мы оказываемся на перепутье. Слева находится главный шлюз, и если бы вам достало терпения продвинуться к центральной части станции, причаливание не вызвало бы той озабоченности, какая вынудила вас экипироваться максимально непригодным для внутренних условий «Тетры» образом, да еще тащить за собой оружие. Прямо отсюда и во всех направлениях, за исключением обратного, простирается человеческий сектор. Если двигаться вперед, примерно через милю он будет пресечен сектором ркарра, тоже практически необитаемым… хотя мистер Старджон утверждает, что прибывшее пять лет назад звено ркарра… так мы для ясности обозначаем их минимальную социальную ячейку, поскольку семьей назвать такое язык не поворачивается, отношения строятся на профессиональной основе, но и исследовательской группой считать тоже нельзя, уж слишком откровенно они демонстрируют свои неформальные отношения… да, звено из пяти особей вроде бы не покидало станцию, но чем они там занимаются и живы ли вообще, никто не проверял, хотя, пожалуй, что и следовало бы. Да, именно ркарра, а что вас удивляет, мистер инспектор? Нет, сэр, я не путаю ркарра ни с тоссфенхами, ни с нкианхами, хотя все перечисленные вами расы относятся к рептилоидам и для дилетанта практически неразличимы. Но я питаю скромную надежду, что сходен с дилетантом еще менее, нежели ркарра с тоссфенхом. К слову, тоссы прилетали сюда пару раз и всегда останавливались в человеческом секторе. При всей их рептильей натуре они более человекообразны, чем многие из моих земных оппонентов. Вы знаете, что они заядлые игроки? Не поверите, но перед тем, как отбыть, они организовали покерный турнир! Три вечера чесали нас, как малышню… Если бы не Дик Уиндем, наш медик, я навсегда утратил бы веру в интеллектуальный потенциал человечества. Дик доказал тоссам, что покер – игра, созданная людьми и для людей, даже принимая во внимание, что у всех тоссов, кого ни возьми, врожденный покерфейс… А нкианхи мне сразу не понравились! Почему? Лишь один из этих напыщенных косоглазых дьяволов заинтересовался моей работой, в то время как остальные отделались насмешливыми репликами. И тот единственный с легкостью прошел мой тест на погружение, который я предложил вам и который вы все с блеском провалили. А этот чертов нкианх впал в созерцательный транс на два часа, затем вышел из него как ни в чем не бывало и сообщил мне, что всегда так делает, когда желает отдохнуть от забот. Но этим не ограничилось, сэр! Он окинул мои заметки своим косым взглядом и сообщил, что, мол, здесь, здесь и здесь у меня математические ошибки, которые я и без его помощи с легкостью исправлю! После чего удалился с самым удовлетворенным видом, какой только возможно приписать двуногому косоглазому крокодилу, оставив меня в замешательстве, близком к умоисступлению. Разумеется, ошибки нашлись, но осадок остался. Самолюбие исследователя надлежит щадить, джентльмены, не так ли? Силы небесные, мог ли я подумать, что на склоне лет принужден буду оперировать такими терминами, как ркарра, тоссфенхи, лферры… нкианхи, черт их знает… Я, который даже этнического русского всегда воспринимал как выходца из иных миров, не говоря уж о каких-нибудь там французах! Надеюсь, я никого не успел оскорбить? Или успел? За мной такое водится, но это не со зла, а от житейской наивности, обижаться на ученого вообще есть одиннадцатый смертный грех. На чем я остановился… Так вот, справа располагается то, ради чего, собственно, все и затевалось: собранный и почти готовый к работе галактический маяк. Тот самый… индекс М27511, модель «Прометей», с постоянно-проблесковым сигнал-пульсатором класса «двенадцать-двенадцать»… О, это машина, джентльмены, это машина! Когда я теряю веру в себя и в человечество, то прихожу на маяк и очень скоро понимаю: те руки, что его создали, не могут принадлежать тупому существу. Именно там я врачевал свою самооценку после визита нкианхов, и еще по разным поводам… Не желаете взглянуть? Нет? Тогда продолжаем путь. Между прочим, над нашими головами вторым ярусом размещены грузовые шлюзы. Отсюда начиналась станция «Тетра», именно там швартовались танкеры с грузами и бустеры с готовыми модулями. Эти шлюзы свободны уже много лет. Если не считать астероидного тральщика мощностью двенадцать мегахокингов, который пригнали сюда явно по ошибке. Что здесь можно выгребать из пространства с такой мощностью?! Нам еще повезло, что парень из команды Рассела, системщик Лейнстер Браннер внезапно обнаружил недюжинные навыки вождения этой чертовой дуры с динамическими силовыми полями и увел ее от главного шлюза к одному из грузовых, иначе она до сих пор портила бы настроение своим адским обликом каждому, кто желал бы полюбоваться на бесконечную вселенную с обитаемых палуб и, что не в пример ужаснее, перекрывала бы старине Расселу вид на милый его сердцу и разуму оранжевый карлик BG1212. Не желаете взглянуть? Согласен, в астероидных тральщиках нет ничего, что могло бы порадовать взоры, кроме их габаритов… Напрасно хихикаете, сэр, я здесь уже пятнадцать лет с единственным перерывом на свадьбу внучки, что вообще говоря удивительно, ведь сейчас нет обычая устраивать семейные торжества по поводу соединения мужчины и женщины. Я имел в виду, что нахожусь на станции дольше любого другого ее обитателя, и все сколько-нибудь значимые события не могли пройти мимо моего внимания. Если не считать такие пустяки, как сборка всей конструкции, установка маяка и решение всю эту громадину предоставить самой себе… Слева от нас оранжерея, и она вполне процветает, каковое состояние для оранжереи является совершенно естественным. Она несоразмерно велика для того населения, что здесь постоянно присутствует, поэтому ее коллекция не радует своим разнообразием. Какие-то плодоносящие кустарники, не требующие тщательного ухода, цветник с какими-то орхидеями и прочей пахучей ерундой, овощные грядки, и если кто-то постарается меня убедить, что огурец из земли более нашпигован витаминами и приятен на вкус, чем огурец из пищеблока, пусть первым кинет в меня этой чертовой тыквиной! Я не оговорился, джентльмены, плод огурца в классической ботанике называется «тыквина», и если у вас есть желание, я с готовностью продемонстрирую вам его сходство с тыквой и дыней, которые у нас также произрастают. Хотя один дьявол знает зачем. Встречаются, знаете ли, любители покопаться в земле, испачкать руки… вот только не надо смотреть на мои джинсы и мою шляпу, мои предки выращивали кукурузу и гоняли по прерии крупный рогатый скот. Все знают, что такое «крупный рогатый скот»? Это отнюдь не обманутый муж из пошлого анекдота, сэр, как нетрудно прочесть в вашей ухмылке, а коровы, настоящие кочевые коровы, которые могли отбить атаку стаи койотов, если их как следует разозлить, а не те ходячие цистерны с молоком, что нынче принято выдавать за коров… Видите лестницу? Она ведет в спортзал. Эта прозрачная труба тоже туда ведет, но с нижней палубы. Сейчас в спортзале тихо, потому что понедельник. Все эти привычные уху наименования дней недели – громадная условность, дань традиции, тем более что время на станции удобнее измерять декадами. Поэтому за субботой, которая в символическом календаре считается днем Сатурна, у нас следуют дни, поименованные в соответствии с основной традицией, что предписывает черпать вдохновение из древнеанглийского языка, который, в свою очередь, был близок к скандинавским истокам, а именно: Higday – день размышлений, Dolday – день дураковаляния и Lissday – день радости, любви и добра. И только затем наступает воскресенье, день Солнца, как ему и полагается быть. Разумеется, все это весьма виртуально, и нет никаких формальных препятствий предаваться возвышенным мыслям или любовным утехам в любой иной день недели… Так уж сложилось, что по понедельникам спортзал пустует. Хотя, повторюсь, никаких ограничений… На тренажерный зал эта странная норма, конечно же, не распространяется, и я знаю людей, которые по каким-то своим соображениям предпочитают посещать его за полночь – хотя полночь, полдень и прочие планетарные обозначения времени суток здесь совершенно утрачивают всякий смысл, и я подозреваю, что некоторая часть населения станции сознательно существует по собственным биологическим циклам, идущим вразрез с общепринятыми. Может быть, это эпатаж, некий вызов рутине замкнутого пространства… в конце концов, никого это не волнует, каждый вправе холить и лелеять собственных демонов. Мы только что прошли мимо зала для конференций, который ни единой секунды не использовался по назначению и вряд ли получит свой шанс в обозримом будущем. Помнится, мы собирались в нем пару раз, чтобы отметить чей-то день рождения и поздравить со вступлением в семейный союз. Последнее было необычно и трогательно, поскольку, как я уже говорил, нынче мало кто видит повод для празднования в соединении любящих сердец. Жаль, что союз очень скоро распался… Должен заметить, что оба раза наши собрания выглядели в громадном пространстве зала и в окружении гигантских слепых экранов весьма нелепо. Малые человеческие сообщества требуют камерности, возможности видеть лицо собеседника и слышать его негромкую речь. Увы, нам никогда не наполнить жизнью эти циклопические пространства, которые словно бы специально созданы, чтобы глумиться над человеческим нарциссизмом… Джентльмены, мы на месте. Это врата рая, добро пожаловать. Согласен, сходства с сакраментальными представлениями маловато. Если же придерживаться наукообразной корректности, перед вами вход в обсерваторию…

От вздоха облегчения, скрытого либо явного, удержался лишь несокрушимый командор Элмер Э. Татор, хотя и по нему видно было, как непросто далось ему это путешествие.

6

Рассел Старджон, человек, которого по всеобщему уговору называли директором станции «Тетра» и, судя по всему, кое в чем позволяли ему командовать, на солидного администратора не походил вовсе. Его костюм состоял из необъятных клетчатых штанов на цветных помочах, перекинутых поверх зеленой распашонки, и полосатых гольфов. В обуви директор, судя по всему, нужды не испытывал. На вид ему было лет пятьдесят, грива соломенных жестких волос хранила следы небрежной дилетантской стрижки, в бледно-голубых глазах плясали отсветы благородного безумия, а позабытая на небритой физиономии отрешенная улыбка довершала общий облик сумасшедшего ученого. Если доктор Стэплдон Кларк мог бы сойти за фермера, то директор Старджон казался чучелом с его кукурузного поля. Доверить подобному персонажу руководство космической станцией могли либо самоубийцы, либо сборище убежденных пофигистов.

Сама же обсерватория представляла собой внутреннюю поверхность сферы, почти целиком занятую гигантским сегментированным экраном. Большинство сегментов занимала картина безупречно черного неба с угодившими ненароком в поле обзора фрагментами станции в подсветке внешних прожекторов, некоторое количество было попросту слепо, а еще парочка демонстрировала пустынные коридоры человеческого сектора. На небольшом обитаемом пятачке на дне сферы с трудом размещалось несколько подковообразных диванов, панель управления и единственное кресло самого спартанского дизайна.

Не покидая этого кресла, директор рассеянно выслушал преамбулу из уст доктора Кларка, с вялым любопытством взглянул на Кратова, который из последних уже сил изображал из себя значительную персону с важной миссией (ничего ему так не хотелось, как выбросить из головы весь этот паноптикум, вернуться на корабль и завалиться спать), после чего осведомился:

– Знаете, что сейчас произойдет?

– Нет, – честно ответил Кратов за всех.

– Через четверть часа все население станции сгрудится вокруг вас. Не исключая ркарра…

– А, так они все же никуда не улетели! – вскричал доктор Кларк.

– Скоро выясним, – меланхолично проронил Старджон. – Здесь никогда ни в чем нельзя быть уверенным до конца. Вы, наверное, думаете, что мы какие-нибудь отшельники, анахореты с мизантропическими наклонностями…

– Мы еще не успели составить определенное впечатление, – деликатно возразил Татор.

– Да и не наше дело наводить порядки в чужом монастыре, – вполголоса прибавил Белоцветов.

Мадон промолчал, хотя по его лицу было ясно видно, что кое-какие новации в здешний уклад он бы все же внес.

– Между тем все мы испытываем дьявольский дефицит общения, – продолжал директор. – Нам не хватает новых лиц, новых голосов, новых идей. Рутина способна кого угодно превратить в губку. Не в ту, что впитывает… абсорбировать знания и впечатления мы как раз умеем неплохо… а в морскую безмозглую тварь, которая от рождения до разложения сидит на месте, жрет все, что попадает внутрь нее, и никак не способна переменить свою участь.

– Очень образно, – заметил Татор со всевозможной сдержанностью.

– Когда годами сидишь в компании самого себя, – сказал Старджон, – поневоле начинаешь мыслить одними метафорами. Защитная реакция высокоорганизованной материи от интеллектуального распада… Знаете что? – вдруг оживился он, выбираясь из кресла. – А давайте я покажу вам мою звезду!

– Старина Расс все же взнуздал излюбленного конька, – саркастически промолвил доктор Кларк, демонстративно удалился в дальний угол обсерватории, где тотчас же вольготно разметался на крохотном диванчике, занявши его своими мослами целиком.

– Позволю себе предположить, – осторожно произнес Татор, – что мы, по роду своей профессиональной деятельности, имели случай наблюдать достаточно представительное количество самых разных космических объектов…

– Ведь вы все звездоходы, не так ли? – спросил директор Старджон со все возраставшим энтузиазмом. – Прекрасно. Но кто из вас видел настоящую звезду на расстоянии протянутой руки?

– Гм… – сказал Татор смущенно.

– Это довольно опасное предприятие, – заметил Белоцветов.

– Я, – коротко объявил Мадон.

Все взоры устремились к нему.

– Жак, отец мой, – сказал Белоцветов изумленно, – ты не перестаешь меня удивлять. Я чего-то не знаю о твоем прошлом?

– Ничего ты не знаешь, Санти, мальчик мой, – ответил тот, слегка смущенный всеобщим вниманием. – Я был на борту рейдера «Микромегас», когда отрабатывался стардайвинг – процедура погружения обитаемого космического аппарата в хромосферу звезды. Спонсором миссии был Департамент оборонных проектов, а уж зачем им это понадобилось, никто особо не задумывался, и без того было невозможно интересно. Мы ныряли в звезду Лейтена, поскольку то был начальный этап эксперимента и нужна была звезда достаточно близкая к Солнцу и не слишком жаркая. Теперь они ныряют в белые карлики, но уже без меня.

– Что так? – спросил Белоцветов не без ревности в голосе.

– Рутина, – кротко пояснил Мадон. – Умножение сущностей. Из первой миссии там вообще мало кто остался, в основном технари для отшлифовки методики.

– А ты, стало быть, пионер, – не унимался Белоцветов. – Пролагатель путей.

– Был, – проворчал Мадон. – В юности. Теперь, как видишь, занимаюсь более спокойным делом в твоей компании.

– Чувствуется, вас ничем не удивишь, – вмешался директор Старджон. – Но я не могу отпустить вас, пока вы не полюбуетесь на мою красавицу. Согласитесь, это было бы ненатурально!

Никто не успел не то чтобы подыскать солидные доводы против, а даже и глазом моргнуть, как все внутреннее пространство обсерватории обернулось одним сплошным экраном, и этот экран полыхнул бешеным пламенем.

Кратов невольно шарахнулся и налетел на застывшего в полном оцепенении Белоцветова, едва не впечатав того в стену.

«Какого черта! – подумал он сердито. – Я давно уже не боюсь открытого огня. Тем более что этот огонь – не открытый. И вообще не огонь, а мираж, картинка. Пусть даже и весьма наглядная».

Это ничего не меняло.

Ему вновь, как много лет назад, хотелось закрыть глаза, обхватить голову, свернуться в ежиный клубок и забиться в дальний угол, подальше от этого ужаса.

Всего лишь хотелось. Было время, когда он давно бы уже так и поступил, не успев даже осмыслить свои поступки.

Паника, которой можно управлять, уже не паника. Так, рефлексии…

Они очутились внутри ослепительного газового шара. Как будто звезда вдруг вывернулась наизнанку и заключила всех в свою оболочку. Свечение было настолько ярко, что, казалось, утратило все оттенки, оставив один лишь белый, выжигавший сетчатку даже сквозь сомкнутые веки. Конечно, это была только болезненная иллюзия, существовавшая не дольше нескольких мгновений, затем глаза начинали привыкать и различать какие-то детали, кратеры, трещины, каньоны, сетчатые структуры, которые жили своей неспешной и непостижимой жизнью, передвигаясь с места на место, вступая в коллизии, а может быть – в коалиции, образуя темные материки и вскоре распадаясь на архипелаги и рифы посреди необозримого и неспокойного океана сияющей плазмы.

«Похоже, на этой станции все обитатели переклинились на своих научных пристрастиях, – подумал Кратов, переводя дух. – При прочих равных условиях такое не вызывало бы ничего, кроме уважения. Кабы не угрожало здоровью и психике гостей, случайно забредших на огонек, а вместо него обнаруживших газовую горелку массой в полторы тысячи иоттатонн».[23]

– Вы с ума сошли, директор, – кратко озвучил его размышления Мадон, вытирая слезы.

– Пустяки, – ответил тот, лучась довольством от произведенного эффекта. – Совершенно безопасно для вашей драгоценной сетчатки, которой отнюдь не повредит новизна впечатлений и добрая встряска. Это была сжатая во времени запись целого месяца наблюдений, к тому же – многократно отфильтрованная.

Между тем высказанное директором опасение понемногу оправдывалось. Вначале в обсерваторию опасливо заглянул один человек, покрутил головой и в деликатнейших выражениях испросил разрешения присутствовать. Выглядел он обычно: средних лет, неброской внешности, короткие светлые волосы, светлая борода, ясные глаза, тоже светлые, облачен был в просторный комбинезон и впечатления сумасшедшего ученого не производил. «Энтони Каттнер, – негромко отрекомендовался он Татору, в котором безошибочно распознал командора. – Свободный исследователь». – «Что вы исследуете? – участливо осведомился Татор. – Свободу?» Затем бесшумно возникла юная парочка, оба были завернуты в куски материи попугайных расцветок, как две куклы в подарочную упаковку. Не расцепляя рук, молча прошли поближе к пламеневшему экрану и застыли там, поблескивая из-под капюшонов любопытными глазенками. Новые визитеры подтягивались по одному, по двое, небольшими группами, и очень скоро свободный от мебели пятачок оказался полностью занят. Мадон затравленно озирался, а Белоцветов, напротив, излучал полнейшее довольство. Он уже приобнимал правой конечностью чью-то девичью талию, интимно объясняя назначение притороченной к локтю зловещей на вид штуковины: «…фотонный дезинтегратор модели „Калессин Марк X“, вещь в хозяйстве положительно незаменимая. Например, вдруг придет фантазия высверлить в бетонной стене дырку и повесить картину „Философ Сократ принимает амфору фессалийского белого крепкого единым духом и не морщась“ великого неизвестного художника…» Когда явился последний из числа резидентов станции, кого заинтересовало прибытие гостей, невысокий, с борцовской шеей и мощными плечами, подобно большинству обитателей – в комбинезоне свободного покроя, и представился как гравитационный физик Кристофер Корнблат, директор с громадным нежеланием убрал с экрана предмет своей страсти, оставив несколько окошек с обзорными видами нейтрального свойства. Кратову показалось, что помещение погрузилось во мрак, и понадобилось несколько минут, прежде чем глаза привыкли к обычному освещению.

Татор, возвышаясь над тесным окружением, с благожелательной иронией отвечал на вопросы, задаваемые непривычно приглушенными, поотвыкшими от напряжения связок голосами. Похоже, внимание аудитории пришлось ему по вкусу. Белоцветов ему с живостью пособлял, фонтанируя цитатами из классиков, а Мадон тихонько страдал, не имея возможности удрать. Все было хорошо. Воспользовавшись ситуацией, Кратов укрылся в углу, слегка потеснив доктора Кларка на его диванчике.

– У вас ведь есть некая генеральная цель, сэр, – прозорливо заметил доктор Кларк. – И это не «Тетра». Не станете же вы тащиться через чертову прорву световых лет лишь затем, чтобы прогуляться по пустотелой, всеми забытой жестянке. Я прав?

– Безусловно, – согласился Кратов. – «Тетра» – промежуточный финиш, и не первый. Мы направляемся в шаровое скопление Триаконта-Дипластерия. Слыхали?

– Никогда, – произнес доктор Кларк с сомнением. – Такое существует? А ведь я немало полетал со стариной Крайтоном, и с астронимикой[24] у меня было неплохо.

– Это искусственное новообразование, – пояснил Кратов. – Астрархи создавали его почти сто лет. Тридцать две звезды, шестьдесят четыре планеты. Какая-то заумная космогоническая головоломка.

Доктор Кларк вскинул брови.

– Зачем? – спросил он.

– Полагаю, у них был заказчик, – пожал плечами Кратов. – Наверняка в Галактике найдутся любители масштабных и запутанных Диснейлендов.

– И вы все участвуете в приемной комиссии, – с пониманием покивал головой доктор Кларк.

Кратов засмеялся.

– Ну что вы, – сказал он. – Обойдутся без нас, я не любитель бюрократии. Мой статус – всего лишь формальность, позволяющая иногда обходить столь же формальные ограничения.

– А вы не любите ограничений? – усмехнулся доктор Кларк.

– Кто же их любит, – сказал Кратов неопределенно.

Доктор Стэплдон Кларк взглядом указал на людей, что толпились вокруг астронавтов.

– Мы все сознательно ограничили свой персональный мир, – промолвил он значительным голосом. – У каждого на то были причины. Не скажу, чтобы на лицах всегда был написан восторг по поводу такого выбора. Но что-то же удерживает нас на «Тетре», мистер формальный инспектор!

– Боюсь, мне этого не понять, – осторожно сказал Кратов.

– Ну, со мной-то все ясно, – сообщил доктор Кларк. – Я изучаю тишину. Мне нужна тишина. Много высококачественной тишины. А что здесь потерял, допустим, этот размалеванный молодняк?!

– Могли бы однажды спросить, – сказал Кратов.

– Я спрашивал! – Доктор Кларк развел руками. – Они только ухмыляются и молчат. Вы – инспектор, быть может, вам они откроются с большей охотой?

Между тем улыбка, застывшая на смуглом лице Татора, все больше становилась похожей на гримасу, а в голосе проскальзывали нотки отчаяния. Кратов счел, что хватит ему прохлаждаться на диванчике, пора явиться на помощь старинному другу.

– Вот кстати! – с несколько фальшивым воодушевлением воскликнул Элмер Э. Татор. – Думаю, мой коллега с охотой поддержит нашу беседу, тем более что он еще и инспектор… а я бы чего-нибудь выпил, – добавил он почти шепотом.

– У меня только нидл-тоник, – сказал директор Старджон. – Но он теплый.

– Пустяки, – произнес Татор слегка осипшим голосом. – Лишь бы он был жидкий.

Выдержав короткую паузу, Кратов с чувством продекламировал:

– Пожалуй, – в некотором смятении отреагировал директор Старджон.

– Зачем нам здесь инспектор? – с сердитым удивлением спросила Тенн Браун, круглолицая дева в джинсовой курточке и шортах, просунув голову едва ли не под мышку Кратову. – Кажется, мы ничего не взрываем.

– Действительно, – подтвердил свободный исследователь Энтони Каттнер. – До ближайшей кандидатуры на пересечение предела Чандрасекара почти сотня парсеков.

– Но я не инспектирую сверхновые, – возразил Кратов, ловя сочувственный взор Татора. – И вообще прошу не воспринимать меня в этом качестве с чрезмерной серьезностью. Мы здесь лишь потому, что станция «Тетра» находится на пути нашего следования. Уж так сложилось, что из вас получился прекрасный промежуточный финиш.

– Что же тут прекрасного? – удивился Картер Локнит, по его утверждениям – «экуменический интеллектроник», бритоголовый верзила в спортивном костюме, словно бы специально предназначенном для того, чтобы выгодно подчеркивать преимущества атлетического телосложения. – То есть не поймите меня неправильно, мы рады видеть новые лица. Но вы здесь ненадолго, через пару часов улетите по своим делам и забудете о самом нашем существовании. Ну, может быть, что-нибудь пообещаете напоследок…

– Могу обещать вам совершенно определенно, – сказал Кратов, – что ничего обещать не стану.

В задних рядах засмеялись.

– До вас, примерно полтора федеральных года тому назад, здесь были патрульники, – продолжал Локнит, распаляясь. – Куда они направлялись, наверное, никто уже и не упомнит…

– На окраины Темного Царства, куда ж еще, – вставил директор Старджон. – Там вечно кто-нибудь терпит бедствие. Искатели неприятностей…

– Патрульники пробыли здесь еще меньше вашего, – вещал Локнит с обидой в голосе. – Починили неисправный воздуховод в ангаре и сгинули, пообещав заглянуть на обратном пути. Разумеется, не заглянули. Может быть, их что-то отвлекло. После них побывали ихтиоморфы, те даже корабля не покидали. Что вполне объяснимо: где мы здесь найдем для их подходящий водоем, да еще с жидкостью необходимого химического состава?

– И еще какие-то безымянные арахноиды, – отозвался со своего дивана доктор Кларк. – Удачно причалили к человеческому сектору. Незабываемое было зрелище, джентльмены! Все собрались поглазеть, почти как сейчас… Из шлюза в главный коридор вышли, цокая коготками или что у них там, два громадных паука, ослепительно прекрасных, насколько такое описание применимо к паукам… таких, знаете, глянцево-белых с красными и лиловыми брызгами… начертали передними лапами в воздухе светящиеся слова «Мир. Покой. Логика» и замерли, как истуканы. Пока мы думали, как поступить, как отреагировать, не требуется ли от нас какая-то помощь, всё ли с ними в порядке, прошел без малого час.

– И что было потом? – спросил Кратов, веселясь.

– А потом пауки вышли из ступора, один размашисто написал «Дружба. Признательность», и оба удались задним ходом на свой корабль, только мы их и видели.

– Были еще какие-то чудаки… тоже искатели неприятностей… с Фронтира, – сказал директор Старджон. – А может быть, они направлялись на Фронтир, что в принципе одно и то же. По крайней мере, с ними было весело.

– У них были гитары, клавесин и какие-то забавные дудки, – вздохнул юнец по имени Диш Блиш, пухлолицый, с легкими, как одуванчик, светлыми локонами и бесцветным пухом на розовых щеках.

– И с ними были женщины, – с отчаянием в голосе напомнил Картер Локнит.

Мужчины, не сговариваясь, вздохнули и произвели губами разные сладострастные звуки.

– Послушайте, мистер инспектор, у вас на борту точно нет женщин? – с надеждой спросил физик-пространственник Фармер Спинрад.

– Разве командор вам не сказал? – вскинул брови Кратов.

– Мы хотим услышать независимое мнение. Вдруг ваш шеф руководствуется какими-то корпоративными соображениями.

– Ничем таким он не руководствуется. Зачем нам лгать? На борту нашего корабля находятся два навигатора и медик. Все они мужчины. Кстати, здесь кто-нибудь нуждается в медицинской помощи?

– Я не потерплю конкуренции, – с шутливой свирепостью объявил местный эскулап Дик Уиндем, низенький, своей запущенной бородой и буйной шевелюрой сильно напоминавший сказочного лесовика. Его мощные, словно окорока, руки, торчавшие из закатанных рукавов грубой фланелевой рубахи, тоже были покрыты густой шерстью; такие конечности были впору лесорубу или каменщику, а уж никак не медику. – Но если честно, в последний раз я применял свои профессиональные навыки, когда Клемент Шоу простудился на смотровой палубе сектора ркарра, потому что не сообразил, что из экономии там уже несколько лет отключено тепло, и поленился возвращаться за меховой курткой. За каким чертом его туда занесло, это отдельный вопрос, хотя, возможно, также медицинского свойства…

– Но зачем вам женщины? – спросил Белоцветов с громадным любопытством. – Я прямо сейчас вижу четырех девушек, весьма милых…

– Спасибо, – откликнулась круглолицая Тенн Браун.

– На станции обитает дикая орда мужиков, – с ожесточением заявил Картер Локнит. – Я хотел сказать – мужчин… И всего четыре женщины. Все они заняты и вот уже два федеральных года не желают менять партнеров. Да, я циничен! Станешь тут циником… Мы приветствуем такое постоянство, но даже самому грубому мужику… ну хорошо, мужчине… иногда хочется тепла. Разве что док Кларк со мной не согласится, ну так на то он и отшельник. Фантоматоры, конечно, штука веселая, но вот Дик Уиндем не даст соврать, неполезная для здоровья, в том числе и душевного.

– Сильно размываются представления о нравственности, – туманно пояснил упомянутый Дик Уиндем.

– И что бы вы стали делать? – удивился Кратов. – Попытались бы их похитить?

– Смешно, – Картер Локнит уныло вздохнул. – Но мы попытались бы их… гм… очаровать.

Кратову сразу вспомнилась Оленька Лескина, субнавигатор со стационара «Кракен», которую вполне могло бы занести в эти края во время какого-нибудь особенно затяжного броска через Галактику. Как она иной раз любила проронить, сидя в кресле и потягиваясь во весь свой семифутовый рост: «Уой… надоело все… так хочется в тишину, в покой, и чтобы ничего вокруг не происходило… Уой…» Он оглядел сочувственным оком так называемую дикую орду. Положительно в этом скопище потертых, неухоженных, тускловатых персонажей не было никого, кто был бы способен очаровать шумную, веселую и безумно яркую Ольгу. Иное дело Елена Климова, командор Звездного Патруля, и ее отряд амазонок. Стая свирепых хищниц. Вот кто сгодился бы здесь, чтобы вправить мозги этим горемыкам и страдальцам, надругаться над их представлениями о мужском достоинстве и наглядно продемонстрировать, что такое подлинный цинизм в женском его варианте… Кратов встретился взглядом с Картером Локнитом, и тот, очевидно, прочел в его глазах что-то значимое, после чего густо побагровел и ретировался в задние ряды. «Я слишком строг к этим людям, – самокритично подумал Кратов, который и сам во время оно отхватил от амазонок Климовой по первое число. – В конце концов, у каждого должна быть надежда».

– Женщины, – заметил Энтони Каттнер. – Это, конечно, было бы прекрасно… Серебристый смех в гулких стенах… шелест босых ног по пустым коридорам… выбросы эндорфинов в закипающих мозгах…

– Вы хотите сказать, Тони, давненько никто никому здесь не бил морды? – мрачно уточнил Дик Уиндем.

– Без этого, пожалуй, можно и обойтись. Но несколько повысить общий психологический тонус не помешало бы.

– Скучно живем, джентльмены, – объявил гравитационный физик Корнблат. – Скучно, однообразно, безотрадно. Все разбрелись по своим закуткам, благо пространства позволяют, и сидим там декадами, не показывая носа наружу. Обросли зеленым мхом, как толкиновские энты… кстати, у энтов, помнится, тоже были проблемы с женщинами…

– Может быть, вы, инспектор, знаете, как вдохнуть жизнь в «Тетру»? – спросил директор Старджон. – Как залучить сюда новых людей? И даже не обязательно людей: уживались же мы с виавами… хотя с виавами не уживется только законченный социопат… да с теми же лферрами! Хотя, конечно, люди предпочтительнее.

– Какой ответ вас интересует? – спросил Кратов с печальной улыбкой. – Утешительный или правдивый?

– Обнадеживающий.

– У меня нет хорошего решения для «Тетры». Обитаемая станция здесь, в этом квадранте, никому не нужна, ни Федерации, ни Галактике. Вы находитесь здесь по доброй воле, по неким причинам личного характера, которые я могу уважать, но не обязан им сочувствовать. И, кстати, делаете вы это на свой страх и риск. Федерация не нуждается в вашем здесь пребывании. Хотя, разумеется, не станет чинить вам препоны. Это ваш выбор, ваша жизнь. Но надеяться на поддержку с Земли я бы не стал.

– Что ж, по крайней мере честно, – после долгой паузы сказал Энтони Каттнер.

– Почему бы вам просто не улететь отсюда? – бесхитростно спросил Белоцветов.

– Улететь?..

Люди в растерянности переглянулись.

– Куда? – наконец спросил Картер Локнит.

– Не знаю, – Белоцветов пожал плечами. – «Сколько царств о нас и не ведает!»[26] Галактика большая. Специалисты нужны повсюду. Я прямо сейчас могу назвать несколько мест, где ждут здоровых мужчин с сильными руками и, если удастся, светлыми головами.

– Не такие уж мы специалисты, – осторожно заметил Энтони Каттнер. – Это мы здесь что-то из себя представляем. А в других человеческих сообществах? Как повезет, как примут. Не знаю, не знаю…

– Так мы и здесь не особенно нужны, – негромко промолвила Тенн Браун.

– Вы не поверите, – подал голос доктор Стэплдон Кларк. – Но мы не хотим улетать. Нам здесь комфортно. Нам здесь привычно. Все, в чем мы нуждаемся, это чуть больше человеческого общения… – Он тут же поправил себя. – Заметьте, джентльмены: я говорю не о себе, мне-то как раз ничего такого не нужно, я прекрасно довольствуюсь собственным обществом.

– Очень просто, – вдруг заявил Мадон, от которого никто уже и не ждал никакой активности. – Вам следует совершить какое-нибудь открытие.

– Открытие? – переспросил директор Старджон. – В какой области? И что нам это даст?

– Насчет области решайте сами, – сказал Мадон. – Но как только вы его совершите, здесь можно будет собрать федеральный симпозиум. А если повезет – то и галактический.

– Какие тут могут быть открытия, – недоверчиво проговорил Кристофер Корнблат. – Так, мелочовка.

– Но идея мне нравится, – объявил доктор Кларк.

– Мне тоже, – поддержал директор Старджон. – Есть в ней некое креативное безумие.

– Спасибо, – криво усмехнулся Мадон.

– Не сердитесь, коллега, это комплимент, – пояснил Старджон. – И здесь есть над чем подумать.

– Может быть, устроить фестиваль? – робко спросил юный Диш Блиш. – Например, музыкальный.

– Вряд ли серьезные музыканты стронутся с мест со своими бесценными инструментами в такую даль, – усомнился Картер Локнит.

– Не обязательно серьезные, – сказала девушка Тенн Браун. – А даже наоборот – легкомысленные. Фестиваль легкомысленной музыки.

– О! – воскликнул Диш Блиш. – Галактический фестиваль никчемной музыки!

– Плакала моя тишина, – мрачно проговорил доктор Кларк.

– А еще было бы здорово устроить на «Тетре» локацию для квеста, – мечтательно сказал Фармер Спинрад. – Здесь столько пустот, что игроки за месяц не управятся…

– Прошу прощения, – вмешался директор Старджон, озабоченно поглядывая на экран. – Господа звездоходы, я правильно понял, что ваш корабль пристыкован к шлюзам в секторе виавов?

– В точности так, – кивнул Татор.

– В таком случае, что это может быть? – Директор показал на размытое светлое пятнышко на фоне черного неба.

7

– А вот и новые гости! – с воодушевлением объявил Энтони Каттнер.

– Не слишком-то похоже на космический аппарат, – усомнился доктор Кларк. – Рассел, сдается мне, вы за своим увлечением оранжевыми карликами проглядели целую туманность.

– Иногда космические аппараты имеют весьма причудливые формы, – заметил Кратов. – Вы когда-нибудь видели энергетическую капсулу плазмоидов, док?

– Никогда, – уверил его тот. – И не могу утверждать, что сильно о том сожалею. Но что плазмоидам могло понадобиться на «Тетре»?

– Ничего, – с уверенностью сказал Кратов. – Ничего и никогда.

– Следовательно, это не плазмоиды, – негромко произнес Татор. – А… непонятно что.

Кратов тяжко вздохнул. У него были самые отвратительные предчувствия. Он раздвинул окружавших его людей и деликатно потрогал склонившегося над сенсорной панелью координатора за плечо.

– Не хотите ли объявить всеобщую тревогу? – спросил он.

– Думаете, есть опасность? – спросил тот неуверенно.

– Не думаю, – сказал Кратов. – Думать на этой станции – ваша забота. Но мы только что выяснили, что этот космический объект не выглядит обитаемым и дружелюбным.

– Но защитные системы никак не реагируют, – заметил директор.

– А они работают? – уточнил Кратов, которому ситуация с каждой секундой нравилась все меньше.

– Работают, – вмешался из задних рядов Лейнстер Браннер. – Я системный инженер, если вам это интересно, сэр, и я за них ручаюсь.

Татор аккуратно поставил пустую банку из-под нидл-тоника (отвратительное теплое пойло, хотя, возможно есть ценители, которым такое по вкусу) и, качнув головой, активировал связь с «Тавискароном».

– Феликс, – сказал он, – вы видите эту штуку?

– Да, мастер, – откликнулся Грин. – Не знаю, как вы, но мы с Брандтом на всякий случай подняли защиту корабля и приготовились к экстренному отчаливанию.

– Что вы можете нам сообщить? – спросил Татор.

– Эта хреновина… – возбужденно начал Грин.

– Поменьше эмоций, Феликс, – осадил его Татор.

– Этот объект, – немедленно исправился тот. – Он очень большой, и у него ничтожная плотность. Газовый пузырь диаметром в две мили. Я бы решил, что это…

– Мы отвергли такую возможность, – сказал Кратов, входя в контакт.

– Оценка угроз? – спросил Татор.

– Смотря что он собирается делать, – уклончиво ответил Феликс Грин. – Пока он просто плывет в направлении станции и…

– И что? – спросил Кратов с нажимом.

– И пульсирует, – сказал Грин.

– Пульсирует, – произнес Татор с неудовольствием. – С какой, казалось бы, стати ему пульсировать?

– Однажды в системе Угерхарнесс, – начал было Грин, – в ста восьмидесяти двух парсеках от Солнца…

– А также поменьше суесловия, Феликс, – потребовал Татор.

– Мы что, умрем? – сдавленно пискнула девушка Тенн Браун.

– Обязательно, – злорадно уверил ее Мадон. – Все до единого. – Выдержав артистическую паузу, прибавил: – Но не сегодня.

– Уф-ф, – сказал Белоцветов с явным облегчением. – А я уже подумал, что придется мне заканчивать твою мысль. Чем-то вроде: «…наклонился, поднял его, и блаженная улыбка озарила его лицо: то был ключ от склепа».[27]

В наступившей тишине все, кто был в обсерватории, разглядывали изображение загадочного объекта. Кто-то с тревогой, кто-то с чисто познавательным интересом, а кто и с нескрываемой досадой. «Почему я не удивлен? – думал Кратов, кусая губы. – И почему я не ожидаю ничего хорошего?» При сильном увеличении объект оказался сходен с земляным орехом. Его оболочка казалась слишком тонкой для путешествий в космическом пространстве, и это было то обманчивое впечатление, какое всякий испытывал при первом контакте с плазмоидами. На самом деле этот трепещущий, покрытый радужными разводами, охваченный ослепительно-красными и желтыми прожилками мыльный пузырь был прочнее всякой брони, поскольку являл собой защитное поле высокой напряженности, какое только и способно было удержать внутри себя сгустки разреженной ионизированной материи, структурированной по трудно вообразимым, но вполне объективным законам неклассической физики. Что, по не менее фантастическим эволюционным законам матушки-природы, иногда наделяло эти сгустки странным, но вполне постижимым, несколько механистическим разумом, не лишенным даже того свойства, что с изрядной натяжкой можно было полагать чувством юмора… В какой мере эти ожидания относились к нежданному визитеру, оставалось лишь гадать.

– Мастер, – сказал Кратов, обращаясь к Татору, – мне кажется, твое место на корабле.

– Мне тоже так кажется, – сказал Татор. – Но знаешь, почему мне не нравится эта идея?

– Знаю, – сказал Кратов. – Ты хочешь убедиться, что подготовка станции «Тетра» к экстренной эвакуации произойдет без осложнений.

– Подождите, – вмешался директор Старджон. – Какая подготовка? Какая эвакуация? Что происходит? Вы что-то знаете об этой штуке?

– Ничего мы не знаем, – сказал Кратов сквозь зубы. – В этом все и дело. Вы – главный координатор, вы отвечаете за благополучие обитателей станции. Он – первый навигатор, и он отвечает за свой корабль. А я – инспектор Агентства внеземных поселений. На общественных началах.

– И что? – выжидательно спросил Старджон.

– А то, что я отвечаю за всех и прямо сейчас начну всеми командовать, – проговорил Кратов деревянным голосом.

8

В коридоре станции на Кратова внезапно набросился доктор Кларк и, поднатужась, прижал его к металлической стене.

– Почему вы решили, что это явление опасно? – спросил он энергичным шепотом.

– Почему вы решили, что это – явление? – парировал Кратов, на всякий случай отстраняя доктора на безопасное расстояние.

– Я знаю, как выглядят метеориты. Защита станции отбивает шальные камни, как хороший теннисист мячи ракеткой. Я знаю, как выглядят живые существа, которым нет места в открытом космосе…

– Вы этого не знаете, док, – с укоризной ввернул Кратов.

– Неважно. Допустим. Вам виднее… На космический корабль это тоже не тянет. Следовательно, это какое-то природное явление, астрономический феномен. Все местные феномены проходят по ведомству старины Расса. Пусть он их изучает, ему это интересно, но к чему поднимать панику?

– У меня есть пара минут, – сказал Кратов сердито, – пока командор Татор не окажется на борту корабля. После этого ни в какие дискуссии вступать я не стану. Поэтому слушайте меня внимательно, док, а я постараюсь быть убедительным. Представьте, что вы плывете на яхте в открытом океане в хорошей компании мужчин и женщин. Не все из них способны постоять за себя. Некоторые даже не умеют плавать. И вы видите, как из глубин всплывает некий… гм… феномен. Какое-то гигантское существо, о природе которого вы не имеете ни малейшего представления. Может быть, это кит, захотевший проветриться. Или какая-нибудь глубоководная медуза, которая решила красиво покончить с собой. А то и левиафан, откуда вам знать? Вы даже не в курсе, как выглядит левиафан. – Доктор Стэплдон Кларк напряженно слушал, наморщив от усердия бледный лоб. – Согласен, вам интересно, чем все закончится, вами движет любопытство исследователя, и вы, в конце концов, старый морской волк, который всегда может прыгнуть в шлюпку и отгрести подальше, если что-то пойдет не так. Но остальные не смогут. Во всяком случае, какая-то часть компании. Вы меня понимаете?

– Похоже, я напрасно трачу ваше время, сэр, – пробормотал доктор Кларк, – но…

– Не распространяйте чувство собственной безопасности на других, – свирепо оборвал его Кратов, с трудом сдерживаясь, чтобы не покачать указательным пальцем перед его носом. – Вы ни черта не знаете об опасности. Когда-то знали, а теперь, как я вижу, расслабились и позабыли. Командор Кэйдин Крайтон был бы вами недоволен.

– Я могу хотя бы забрать свои материалы? – сердито осведомился доктор Кларк.

Кратов не успел ответить.

– Внимание! – разнесся по внутренним помещениям станции многократно усиленный голос директора Старджона. – Всем приготовиться к экстренной эвакуации. В обсуждения не вступать. На сборы время не тратить. Брать с собой только самое важное и все, на что потребуется не более пятнадцати минут. После чего собраться возле причальных узлов человеческого сектора. Я буду на центральной посадочной палубе возле главного шлюза через десять минут. Персонал, имеющий пилотские лицензии, должен незамедлительно явиться ко мне для инструктажа. Следите друг за другом. Помогайте друг другу… Да, кто-нибудь может проверить, как идут дела у ркарра? Если есть добровольцы, пускай немедленно мне сообщат.

– О! – воскликнул Кратов. – Ваш командор неплохо справляется. И вы теперь знаете все степени своей свободы, док.

– Еще бы, – буркнул тот. – Я как раз один из тех несчастных, у кого есть чертова лицензия.

С выражением крайнего недовольства на лице доктор Кларк поискал глазами свой велосипед, молча вскинулся на него и стремительно укатил в темноту, выписывая раздраженные вензеля колесами по бронированному полу.

Кратов заглянул в открытый люк обсерватории.

– Как идут дела, сэр? – спросил он преувеличенно бодрым голосом.

– Больше всего я опасаюсь, что многие воспримут происходящее как аттракцион, – проворчал директор Старджон, торопливо укладывая в металлокерамический, непроницаемый ни для каких внешних воздействий кейс прозрачные кластеры с информационными кристаллами. – Придут домой, оглядятся, дернут пивка и улягутся на диван переждать суету…

– Ну-ну, – сказал Кратов. – В чем тогда веселье? Кстати, я буду просто счастлив, если ожидания публики оправдаются и все обернется невинной развлекаловкой… У меня все еще есть время и я могу потревожить ваших ркарра.

– Вы никогда их не найдете, – сказал директор. – А если и найдете, что черта с два проникнете. Обычно они сами открывают, когда захотят. Впрочем… сектор ркарра начинается через половину мили от обсерватории. – Он бросил кейс, вернулся к сенсорной панели и вывел на передний экран плоскую схему местности. – Здесь находимся мы, здесь перекресток, а вот здесь, – его палец уткнулся в зеленое бесформенное пятно, – следует их искать. Звено в количестве пяти особей. Вас не коробит, что я называю их особями? Ведь вы, кажется, ксенолог по основному роду деятельности.

– Не коробит, – хмыкнул Кратов. – Знали бы вы, как ркарра называют людей!

Директор выждал несколько секунд, ожидая развития темы, и, не дождавшись, вернулся к своим сборам. Кратов вышел в коридор. Повернув направо, он вприпрыжку устремился в направлении сектора ркарра. Сила тяжести на станции была чуть ниже привычной, так – самую малость. Этого было достаточно, чтобы при быстром передвижении шаг делался почти в полтора раза длиннее. Никто не попадался навстречу, не доносились панические крики и топот ног. Аттракцион есть аттракцион.

На перекрестке Кратов задержался и вызвал Татора.

– У нас все идет по плану, если тебя это интересовало, Кон-стан-тин. Мы хоть сейчас готовы отчалить. Но ведь ты не улетишь, пока не убедишься, что самый последний социопат на станции проникся всей серьезностью ситуации, не так ли?

– Именно так, Эл. Что происходит снаружи?

– Объект ведет себя спокойно. Сохраняет постоянную скорость сближения. Расчетное время контакта с «Тетрой» – семнадцать тридцать пять по федеральному нормализованному времени. То есть…

– Через час. И он по-прежнему пульсирует?

– В точности так. Это имеет какое-то значение для тебя?

– Ни малейшего.

9

Понадобилось некоторое усилие, чтобы восстановить в памяти схему расположения секторов. Итак, позади остался человеческий сектор, впереди простирались технические отсеки неясного назначения, может быть – зарезервированные под расширение станции, которое так и не состоялось и вряд ли уже состоится когда-нибудь, несмотря на упования Картера Локнита и прожекты Диша Блиша. Слева был тупик, оканчивавшийся глухой стеной с когда-то светившимися, а ныне выцветшими от времени и невостребованности «живыми письменами», что имели какое-то значение для того, кто их нанес, и никакого для тех, кто поселился здесь на долгие годы. Зато справа обнаружилась круглая перепонка из черного материала, похожего на жидкий натуральный асфальт; непонятно было, какие силы удерживали эту тускло блестевшую массу от того, чтобы стечь на пол и собраться там в большую жирную лужу. «Они сами открывают, когда захотят», – вспомнил Кратов слова директора Старджона. Весьма своеобразный способ сосуществования. Этакий культурный комменсализм.

Он уже начал искать глазами в сумерках что-нибудь увесистое, какой-нибудь забытый предмет, камень или ботинок, да хоть что, дабы запулить им в перепонку и таким нехитрым способом обратить на себя внимание тамошних обитателей. Хотя и сознавал, что подобным демаршем вряд ли пробудит в ком-то добрую волю к вступлению в диалог. Прежде чем он совершенно убедился в бесплодности своих поисков, перепонка беззвучно разошлась, словно всосалась в стены коридора, и по ту сторону ее открылось пространство, условно именуемое сектором ркарра.

Громадное помещение размером никак не меньше футбольного поля было накрыто куполом, откуда исходил клубящийся голубой свет. Повсюду, насколько хватало глаз, в различных сочетаниях, гроздьями и поодиночке, громадные и совсем мелкие, поднимались клиновидные синие кристаллы. Они были повсюду, не оставляя человеческой ступне ни единого шанса. В наэлектризованном воздухе носился слабый озоновый запах.

Зрелище внезапно напомнило Кратову одну из самых удивительных оранжерей, какую ему довелось повидать – Сады Равновесия на эхайнской планете Юкзаан. То есть то место, куда бы он ни за что не сунулся по доброй воле.

Впрочем, здешние кристаллы не выглядели столь же устрашающе, как бритвенно-острые стеклянные заросли Садов, что были созданы специально, дабы внушать осторожность и страх. В тусклой синеве чудилось нечто успокоительное, притягательное, бархатное.

Возможно, впечатление было обманчивым.

Оставшись на пороге, Кратов помахал рукой, непонятно кому адресуясь, и вопросил в пустоту:

– Господа, вы слышали оповещение?

– Нет, – прозвучало откуда-то слева.

– Да, – незамедлительно откликнулись справа.

На скопищами кристаллов быстро поднялись две аккуратные крокодильи головки, одна мраморно-голубая и даже с непременными прожилками, другая насыщенно-бирюзовая, обе с карикатурно выпуклыми лбами и несерьезными глазками-пуговичками, которые, как показалось Кратову на расстоянии, глядели в разные стороны.

– Я пришел с миром, – быстро сказал он и поднял руки ладонями вперед.

Такой жест большинством разумных рас воспринимался как однозначная демонстрация добрых намерений. Вряд ли он был так уж необходим для общения с ркарра, которые, что ни говори, продолжительное время обитали бок о бок с людьми.

– Глупости, – сказал Мраморный, не разжимая челюстей.

– Умно, – тотчас же возразил Бирюзовый.

Голоса были пронзительные, несколько кукольные, дикция же оставляла желать много лучшего. Дилетант отнес бы это обстоятельство на счет скованной рептильей артикуляции. Но Кратов точно знал, что ркарра извлекают звуки так называемыми «иерихонскими свирелями», что скрывались у них под шейными мембранами. В своей карьере ему приходилось пересекаться с одним ркаррским ксенологом по имени Топ (имя, разумеется, было сокращением от подлинного), рост которого ненамного превышал обычную табуретку. Это случилось на орбитальной ксенологической базе «Альбина» при самых скверных обстоятельствах, так что знакомство никому не доставило удовольствия. Из той непродолжительной встречи Кратов вынес убеждение, что ркарра весьма чванливы, самонадеянны и себялюбивы. Но, как ответственный ксенолог, он допускал, что все эти малоприятные свойства вполне могли быть индивидуальными особенностями отдельно взятого экземпляра вида. В конце концов, среди людей тоже встречались выпендрежники и спесивцы, в том числе и среди ксенологов.

– В таком случае… – начал было Кратов, приготовившись к худшему.

– Не вижу опасности, – прокрякал Мраморный.

– Мы ценим вашу заботу, – перебил его Бирюзовый.

– И не подумаю!

– Я почти готов!..

Рептилоиды оборотились друг к другу и затеяли бурное препирательство на своем языке. Кратову сразу стало ясно, почему «свирель» и почему именно «иерихонская». Не прошло и минуты, а в ушах уже звенело от этого адского пересвиста. Вдобавок он испытал неприятное чувство бессилия повлиять на ситуацию. Будь то люди, можно было войти внутрь, шугануть крепким словом, наконец – сгрести за шкварник или, в зависимости от габаритов, под мышку и эвакуировать силой. Эвакуацией инопланетян он занимался дважды в жизни, очень давно и оба раза в составе громадной группы поддержки из числа таких же, как и сам, ксенологов. «А ведь, вполне возможно, придется их бросить, – подумал он с досадой. – Если произойдет нехорошее и возникнет выбор между ними и людьми. Ненавижу выбирать. И всегда ненавидел. Всегда стремился свести сложную задачу к нескольким простым, без всяких там гадских пространств альтернатив и подлых каскадов бифуркаций».

Что ж, самое время было упростить задачу.

– Вот что, – сказал Кратов звучным голосом. Иерихонский свист мгновенно прекратился, обе головы повернулись к нему. – Станции угрожает реальная опасность. Счет идет на минуты, если это понятие вам о чем-то говорит. Можете дискутировать и дальше, а можете уносить ноги, пока не случилась неприятность. Ваша жизнь – ваш выбор. – Он скорчил болезненную гримасу. – Я пришел лишь затем, чтобы подтвердить, что директор Старджон не шутит. А сейчас я ухожу, потому что здесь полно людей, которые хотят спастись.

Над синими шпилями величаво и бесшумно вознеслась громадная, размером с гравитр, ящеричья башка темно-синего в белых кракелюрах цвета. Глаза, каждый как салатница из драгоценного черного камня, не без усилия сфокусировались на источнике звука.

Кратов невольно попятился.

– Благоволите сообщить директору Старджону, – пророкотал синий ркарра. Огромный, как тираннозавр, он почти упирался кожистой макушкой в зенит. – Мы признательны за его заботу. Мы покидаем «Тетру». Мы никому не доставим хлопот. Ркарра выше этого.

«Ну еще бы», – подумал Кратов. Он вдруг вспомнил, что, по слухам, у себя на родине ркарра живут очень долго и всю жизнь непрерывно растут. Мартин Лутц, знакомый ксенолог из числа тех, что специализировались на рептилоидах, утверждал, будто видел трехсотфутовых ркаррских патриархов в естественной среде обитания, но ему мало кто верил. Кстати, именно Лутц поведал Кратову, как именно ркарра называют вертикальных теплокровных гуманоидов.

– У вас есть свой корабль? – уточнил Кратов.

– Да, – величественно отвечал ящер. – Ркарра предпочитают собственный транспорт. Через четверть часа нас здесь не будет. Хотя мы оставляем за собой право вернуться, когда все закончится.

Мраморный и Бирюзовый сызнова учинили было свару, но Синий, даже не глядя в их сторону, коротко и душераздирающе рыкнул своими «свирелями», которые всецело заслуживали канонического титула «трубы», и сделалось тихо. Кратову на миг померещилось: никакое то не звено, а три головы одного дракона, по каким-то своим соображениям свившего гнездо на космической станции, подальше от всяких там чересчур рьяных странствующих рыцарей… Разрушая иллюзию, Мраморный вдруг сорвался с места и высокими прыжками унесся вглубь помещения, демонстрируя мощные голени и ступни в чем-то наподобие мокасин.

– Не обращайте внимания, – благодушно грохотнул Синий. – Молодежь, что с них взять…

Очевидно, по меркам своей расы малютка Топ был своенравным сопляком.

10

Ркарра не только не обманули ожиданий, но и оказались самыми исполнительными из числа обитателей «Тетры». Четверть не четверть, но через полчаса после беседы с Кратовым их космический транспорт, похожий на детскую пирамидку, расстыковался со станцией и довольно резво удалился в сторону штатного экзометрального портала в сотне миль отсюда. Кратов наблюдал за происходящим из покинутой обсерватории, где все экраны предусмотрительно были оставлены включенными. Это давало находившемуся там наблюдателю возможность полного визуального контроля за обстановкой снаружи. Но, к его громадному сожалению, не изнутри. Много бы он отдал, чтобы увидеть эвакуацию Синего во всей его красе, величине и мощи… Убедившись, что с поручением справился безупречно, Кратов переключил внимание на загадочный объект, который все так же неспешно и целеустремленно надвигался на «Тетру».

Наконец у него появился шанс как следует рассмотреть потенциальную угрозу.

Теперь объект уже не выглядел бесформенным туманным пятном, а приобрел вполне зримые очертания. Полупрозрачная дымчатая сфера. Мыльный пузырь, заполненный клубящимся газом. Капля мутной жидкости, в условиях невесомости принявшая единственно допустимую форму шара. Какая в том может быть угроза?

Например, в размерах. Две мили – это не шутка. Даже с учетом солидных габаритов станции возможная коллизия с космическим телом неясной природы сулит мало приятного.

Особенно если внутри сферы сконденсировано приличное количество энергонасыщенного содержимого. Иначе чему бы там пульсировать и мерцать нехорошим голубым светом?

Энергетическая капсула плазмоидов. Хорошая догадка. Если не помнить, что все культуры разумных плазмоидов, сотрудничающие с Галактическим Братством, знают и скрупулезно, с некоторым даже демонстративным педантизмом, соблюдают установленные протоколы коммуникаций. То есть с самого момента появления в субсвете возле «Тетры» по всем стандартным гравидиапазонам, а также, учитывая клиническую пунктуальность визитеров, по двум-трем резервным, транслировался бы по-старомодному учтивый запрос на сближение, не какое-нибудь шаблонное «Прошу разрешения на причаливание…», а что-то вроде «Не окажете ли нам любезность в предоставлении свободного причала, дабы мы никоим образом не стеснили и не причинили никаких иных неудобств своим присутствием…». С непременным разъяснением обстоятельств, к таковому побудивших, разъяснением подробнейшим, информационно избыточным и в столь же изысканных выражениях.

Да, но это могут быть плазмоиды-аутсайдеры. Явившиеся из тех мест, где о Галактическом Братстве даже не подозревают. Не из дальних, разумеется, краев по ту сторону Ядра, о которых заливалась челестой пурпурноокая шпионка Лилелланк… и ведь добилась-таки своего, зацепила за живое, так некстати разбередила любопытство… в тех краях Братство известно не менее, чем в этих, и стандартные протоколы одинаковы для всего Млечного Пути. А откуда-нибудь из Магеллановых, черт их знает, Облаков, из какой-нибудь там Туманности Андромеды. Есть места и поближе, но изученные так же поверхностно, как и соседние галактики, хотя бы то же Темное Царство… что творится внутри которого, до сих пор можно только гадать.

В таком случае они должны испытывать живой познавательный интерес. И прямо сейчас заниматься углубленным сканированием странного металлического артефакта, случившегося на пути их следования, а также построением разнообразных гипотез о его природе. Иными словами, примерно тем же, что и Кратов в пустой обсерватории.

Вполне возможно, этот процесс шел у них столь же продуктивно.

Если дела обстояли именно так, то сейчас было самое время пришельцам сбавить ход и выбросить исследовательские зонды. Это многое бы прояснило и вернуло ситуацию в привычное для всякого ксенолога русло. Даже если у ксенолога совершенно нет времени на незапланированные контакты.

Между тем сфера и не думала замедлять движение. Это значило, что через каких-то тридцать минут произойдет коллизия. Столкновение, со всем полагающимся набором неприятностей. По оптимистическому прогнозу – выход из строя всех систем жизнеобеспечения «Тетры». По пессимистическому – полное разрушение станции.

К тому моменту здесь не должно оказаться ни единой живой души.

Кратов в очередной раз связался с бортом «Тавискарона».

– Наблюдаете? – спросил он.

– И очень внимательно, – уверил его Феликс Грин.

– Но теперь-то, когда эвакуация идет полным ходом, – вмешался Татор, – ты можешь покинуть станцию, Кон-стан-тин, не так ли?

– Не так, – сердито сказал Кратов.

– Прости, но вот уже несколько дней я перестал понимать мотивацию твоих поступков, – досадливо заявил Татор.

В беседу неожиданно вклинился знакомый смешливый голос.

– Консул, чтобы не занимать ваше время, – сказал Мурашов. – Вы позволите мне изложить мастеру сокровенные смыслы, что движут вами все это время?

– Сделайте одолжение, – ответил Кратов. – А потом при случае изложите их также и мне.

Мурашов ублаготворенно рассмеялся.

– Кстати, – сказал он доверительным тоном. – Вам не кажется, Консул, что вас все-таки подловили?

И, не дожидаясь ответа, разорвал связь.

«Какие, к дьяволу, смыслы, – думал Кратов, покидая обсерваторию и направляясь на центральную посадочную палубу. – Коль скоро я оказался здесь, не могу же я все бросить на самотек и нырнуть в экзометрию. И долго еще не знать, чем все закончилось. Никто меня не подловил, кроме меня самого. Что вообще он имел в виду? Да я места себе не найду, глаз не сомкну ни на единый миг, ни себе ни другим не дам покоя, пока не узнаю! И кто только выдумал эти промежуточные финиши?!»

Еще одна мысль, непрошеная, нехорошая, попыталась было проникнуть в его сознание: что, если он сам навлекает все беды на промежуточные финиши? Назвать бедой ту же Лилелланк было бы слишком сурово… хотя как на то поглядеть.

Кельтская Ветка, будь она неладна!

На центральной палубе директора Старджона не оказалось. Кратов встретил там системного инженера Лейнстера Браннера, который скучал, привалившись к стене коридора и наблюдая за погрузкой очередной партии невольных беженцев. Замыкала шествие группа молодежи, в числе которых Кратов увидел девицу Тенн Браун и ее розовощекого спутника. Они выглядели крайне недовольными, и вряд ли тому причиной были хлопоты, вызванные эвакуацией. Более вероятно, что все искренне желали бы увидеть, чем закончится аттракцион.

– Если вы ищете директора Старджона, – сказал инженер Браннер меланхолично, – он на главном посту. Вы ведь не думали, что на такой громадной станции нет главного поста? Их здесь не один, а по числу секторов, но реально действует лишь человеческий. Не из обсерватории же, в самом деле, директору Старджону управлять отправкой транспортных средств! Ну и кашу вы здесь заварили, мистер инспектор…

– А вы почему остались?

– Уж никак не потому, что я жуткий храбрец, – хохотнул инженер. – Есть несколько человек, которые отвечают за существование этой железной махины. Это их профессиональная обязанность и, если угодно, дело чести. Они желают быть уверены, что исполнили свой долг до конца и не бросили вверенную им станцию на произвол судьбы в минуту испытаний. А если и поступили таким незавидным образом, то лишь потому, что иного выхода более не существовало… Так вот, я один из этих счастливчиков.

– Понятно, – сказал Кратов. – Кто еще стремится пойти на дно вместе с тонущим судном, стоя на капитанском мостике?

– Для начала, сам капитан, – охотно ответил инженер. – То бишь директор Старджон. И, так уж вышло, док Кларк. Он оказался не у дел, поскольку пилотов для эвакуации хватило и без него. Разумеется, в случае крайней необходимости сгодился бы и я, но у меня нет лицензии пилота пассажирского транспорта.

– Зато вы, я слышал, владеете навыками управления астероидными тральщиками, – заметил Кратов.

– Кто вам сказал? – поразился Браннер. – Наверняка док Кларк, кто же еще… Я не пилот тральщиков. Я их конструктор. Был когда-то. Вы знаете, что тренер по плаванию не обязан уметь плавать? Так вышло, что я все же имею некоторые навыки, хотя бы даже в собачьем стиле.

– Слишком мудрено для моего мозга в его нынешнем состоянии, – проворчал Кратов,– Куда вы их отправляете?

– На Амриту. Это относительно близко. Не самое комфортное местечко для гражданина Федерации, привыкшего к прогрессу и цивилизации. Зато безопасно, природа и разные непуганые зверушки.

– Со зверушками там действительно неплохо, – признал Кратов. – А вот население, я слышал, избытком гостеприимства не страдает.

– Толпа гуманоидов, что провела несколько лет в запаянной консервной банке, сможет за себя постоять, – убежденно заявил инженер Браннер. Прищурясь, он добавил: – Директор Старджон, док Кларк и я тоже не дети, если это единственное, что удерживает вас на «Тетре», мистер инспектор.

Из темного коридора, свирепо грохоча ботинками по металлическому полу, появился Рассел Старджон. Его соломенные патлы были взлохмачены сильнее обычного, а лицо выражало чрезвычайную озабоченность.

– А, инспектор, – проронил он рассеянно. – Вы еще здесь… Так и подмывает вам сказать: «Не смею более задерживать», но ведь вы сами решаете, когда и что вам делать.

– Все почему-то горят желанием поскорее от меня избавиться, – промолвил Кратов, ни к кому специально не обращаясь. – Это может насторожить даже самого покладистого инспектора.

– Будет вам, – сказал директор. – В жизни не видал такого странного инспектора, которого интересует что угодно, только не предмет инспектирования. Ведь вы даже не спросили, как у нас дела с поставками невозобновляемых ресурсов!

– Что тут спрашивать? – Кратов пожал плечами. – Достаточно взглянуть на вашу сытую физиономию, и сразу становится ясно, что никто здесь не чувствует себя в чем-то стесненным. И вообще я инспектор только тогда, когда мне пытаются помешать делать то, что я считаю нужным. Во всех остальных случаях я простой пассажир, благодарный зритель и почтительный слушатель.

– И вы совсем не командуете, хотя обещали, – припомнил директор, усмехаясь.

– Так вы радуйтесь, – сказал Кратов сквозь зубы. – Когда я командую, то имею неприятный обычай добиваться исполнения своих команд всеми мыслимыми способами.

– Ну, возможно, – не стал спорить Старджон. – Собственно, о чем это я… Вам не кажется странным то, что происходит?

– Еще и как кажется! – захохотал инженер Браннер. – Вот вы прямо сейчас, Расс, задали весьма странный вопрос.

– Согласен, я был неточен в формулировках, – смутился тот. – У вас нет ощущения, что нас просвечивают?

– Просвечивают? – удивился Кратов.

– Или сканируют. – директор Старджон зябко поежился. – У меня такое чувство, будто все мои вакуоли трепещут.

– Что такое вакуоли? – быстро спросил Браннер.

– Или цитоплазмы, – отмахнулся директор. – В конце концов, я не биолог и говорю то, что помню из начального образования. То есть что в голову взбредет.

Кратов, насупившись, прислушался к себе. Да, он был слегка на взводе. Это естественно в существующих обстоятельствах. Да, он не отказался бы от легкого обеда и банки пива. Что также объяснялось натуральными причинами.

– И вот еще что, – продолжал Старджон. – Только что станцию покинули три транспортных корабля. Транспорт ркарра я во внимание не принимаю… Все корабли последовательно, с интервалом в десять минут, вошли в штатный портал. Но! Рефлинг каждого корабля возникал со все нараставшим запаздыванием.

Все трое, не сговариваясь, поскребли подбородки. Но только у инженера, с его бородой, это получилось по-настоящему эффектным. Рефлингом, он же «рефлекс ингрессии», он же «отблеск вхождения», назывался короткий аномальный всплеск гравитационного поля в момент перехода материального тела через портал из субсвета в экзометрию. В сущности, рефлинг был единственным, что указывало на благополучное начало долгого пути. При его отсутствии полагалось без промедления начинать поиски в лимбической области, тяжкие, муторные и в большинстве случаев безуспешные. Что могло бы означать запаздывание рефлинга, не знал никто.

– Но в экзометрию они все же вошли, – с надеждой в голосе сказал Браннер.

– Теперь осталось только появиться в субсвете, – сказал Кратов. – Желательно в пределах Амриты, как и было задумано.

– Восемь часов! – воскликнул Старджон отчаянным голосом. – Я сойду с ума от ожидания вестей.

– Так вы поэтому трепещете своими вакуолями? – пасмурно уточнил Кратов.

– Надеюсь, что нет. Странно, что вы оба ничего не чувствуете.

– Давайте спросим у доктора Кларка, – предложил Кратов. – Кстати, где он?

– Обещал явиться с минуты на минуту, – сказал директор. Иронически усмехнувшись, добавил: – Упаковывает свою тишину.

– Если станция подвергается сканированию в любом известном науке диапазоне излучения, – осторожно сказал Браннер, – наши приборы такое зарегистрировали бы.

– Да, разумеется, – кивнул Старджон. – Беда в том, Лейн, что мы торчим здесь и не глядим на приборы.

– Я знаю людей, которые глядят на приборы неотрывно, – проворчал Кратов.

Он вызвал «Тавискарон». На его везение, откликнулся Феликс Грин, а не Татор, который наверняка не упустил бы возможности вымотать Кратову всю душу упреками и рацеями.

– Докладывайте, Феликс, – потребовал Кратов.

– Ничего нового, Консул, – с живостью ответил тот. – Если не считать того, что объект практически прекратил сближение.

– Что, совсем?

– Ну, какой-то пустяковый импульс все же сохраняется. Такими темпами он достигнет станции через сутки.

– Но это долго! – воскликнул Кратов разочарованно.

– Вот и мастер считает, что достаточно оставить над «Тетрой» пару-тройку зондов для мониторинга ситуации, выгнать со станции последних постояльцев и отправиться по своим делам. Мы все понимаем, что вам это интересно. Объект ведет себя не так, как полагалось бы природному явлению. Проявляет признаки сложного поведения. Ну и пусть его! Поставить в известность патрульников, ксенологов… в сущности, это не наша забота, не так ли?

Кратов молчал. Он был полностью согласен с разумными доводами, которые наверняка были солидарным мнением экипажа «Тавискарона». Все, что от него сейчас требовалось, это обуздать свое неуместное любопытство. «Дурацкое положение, – подумал он. – Происходит нечто необычное, непонятное. Возможно, находящееся в сфере моих профессиональных интересов. А я, вместо того чтобы приступить к скрупулезному разбирательству, предпринимаю все усилия, дабы поскорее унести ноги».

– Есть что-нибудь новое о природе объекта? – спросил он, чтобы хоть как-то заполнить паузу.

– Полагаю, химический состав газовой оболочки вас не заинтересует, – предположил Грин. – Очевидно также, что эта оболочка скрывает энергетическую капсулу. Собственно, как мы все и предполагали. Что там, внутри капсулы, увидеть не удается. Объект ведет себя спокойно, пульсирует. Мы сканируем его, он сканирует нас…

– Пульсирует, – повторил Кратов. – Сканирует. Ну, еще бы… Здесь, на станции, есть люди, которые всеми фибрами чувствуют это ненавязчивое внимание.

– Лично я ничего такого не испытываю. И никто не испытывает. Но вот доктор Мурашов клянется, что у него зудят ладони и пятки. Вы, верно, знаете, какой он у нас ненормально восприимчивый.

– Спасибо, Феликс, – сказал Кратов. – Передайте мастеру, что я намерен последовать вашему совету. Очистить станцию от персонала и подняться на борт.

Он со значением посмотрел на директора Старджона, который внимательно прислушивался к переговорам.

– Вам все ясно? – спросил он.

– В общих чертах, – сказал Старджон. – Вы подвешиваете в пространстве несколько зондов, поскольку у нас нет ни одного. Мы с выражением благородного разочарования на физиономиях запираем за собой двери и отправляемся на Амриту. Когда все так или иначе разрешится, нас оповестят.

– Что нам сейчас не помешало бы, – заметил инженер Браннер, – так это старый добрый компенсатор Гейзенберга.

– Что это за штуковина? – нахмурился Старджон.

– Устройство для преодоления принципа неопределенности, – пояснил Браннер, резвясь.

– И как оно работает? – выжидательно спросил директор.

– Спасибо, хорошо![28] – заржал Браннер.

– Вы снова шутите, Лейн, – промолвил директор укоризненно.

Инженер, сразу сделавшись серьезным, пожал плечами.

– Непонятно, чего ждать, – сказал он, – и никакой возможности повлиять на ход событий.

– Такое происходит сплошь и рядом, – философски изрек Старджон. – Это жизнь, Лейн.

Все замолчали. В тишине, слегка окрашенной неизбывными технологическими шумами, послышался мягкий шорох шин, и со стороны сектора виавов появился доктор Стэплдон Кларк на велосипеде. К багажнику был приторочен громадный клетчатый баул.

– Джентльмены, я готов стать к штурвалу, – объявил доктор Кларк. – Я перевел свое бесценное оборудование в спящий режим в надежде на скорое возвращение.

– Не хотелось бы вас огорчать, док, – Браннер печально засмеялся. – Но вернемся мы, судя по всему, нескоро…

Станция внезапно содрогнулась.

Толчок был настолько сильный, что велосипед доктора Кларка, прислоненный к стене, со звоном обрушился на пол, а директор Старджон едва не потерял равновесие.

– …а то и никогда, – совершенно безотчетно закончил фразу Кратов. – «Тавискарон», что происходит?!

– Немедленно убирайтесь оттуда!

В хозяине этого свирепого, срывающегося на крик голоса с трудом можно было опознать обычно невозмутимого Элмера Э. Татора.

– Консул, тварь бомбардирует станцию! – вмешался другой голос, кажется, принадлежавший Феликсу Грину. – Вы поняли? Это опасно!

– Тварь бомбардирует? – растерянно переспросил директор Старджон. – Какая еще тварь? Интересно знать, чем? Бомбами?

– Это неважно, – быстро сказал Кратов. – Хотя бы даже бифштексами. Где ваш транспорт? Я хочу, чтобы через пять минут вы были внутри портала.

– Но… как же станция? – пробормотал Старджон.

– Забудьте про нее! – рявкнул Кратов. – Вы хотели, чтобы я начал командовать? Так вот это команда. Точнее, приказ. Док, мистер Браннер, помогите директору…

Новый толчок оказался не в пример сильнее первого. Намного правильнее было назвать его ударом.

11

Пульсирующий вой сирены – неплохое средство, чтобы привести человека в чувство, уж никак не хуже нашатырки.

Если же добавить к тому перемежающиеся красные и белые вспышки, и отдающееся где-то под сердцем падение перегородок, отделяющих поврежденные и разгерметизированные отсеки от тех, что покуда сохраняют атмосферу и остатки обитаемости…

Кратов обнаружил себя стоящим на коленях, обхвативши голову руками. Глаза были открыты, но ни черта не видели. Вернее сказать, видели, но не воспринимали. Что там говорил добрый доктор Мурашов… «Вам не кажется, Консул, что вас все-таки подловили?» Вот теперь действительно показалось. И не просто показалось, а были предъявлены самые убедительные аргументы. В ушах звенело, кололо в прикушенной губе, ныли отбитые при падении локти, хотя скафандр, спасибо ему, защитил от прочих нежелательных увечий.

Хватит разлеживаться. Пора спасать людей и собственную шкуру.

Мотая головой, как вьючное животное, Кратов разогнулся и привалился спиной к трепетавшей стене. Бомбардирует… бомбами… какие могут быть бомбы в безвоздушном пространстве? Какая-нибудь фигура речи, а на самом деле – энергетические импульсы высокой напряженности. Не торпеды же в самом деле… Старательно моргая, он вернул себе способность видеть. Красные вспышки, белые вспышки. От интимного сумрака не осталось и следа.

Оно и к лучшему.

Персонал станции, числом трое, пребывал здесь же, в пределах досягаемости, и картинка выглядела достаточно предосудительно. Док Кларк стоял на четвереньках и неверной конечностью пытался дотянуться до улетевшей шляпы. Директор Старджон сидел рядом с ним, раскинув ноги, уперевшись руками в пол, и мучительно кашлял. Похоже, при падении он отбил себе потроха. Что же до инженера Браннера, то он стоял выпрямившись во весь рост, и на его бледной физиономии было написано живейшее любопытство с отчетливой примесью азарта. И кто бы мог ожидать от этого безобидного на первый взгляд субъекта подобных нестандартных реакций?!

Кратов попытался скомандовать, как ему и полагалось по чину, что, мол, хватит рассиживаться, ноги в руки и на корабль, покуда и его не разнесло бомбами или там импульсами, но из глотки вырвалось какое-то неразборчивое карканье.

– Боже мой! – воскликнул Браннер, весело озираясь. – Мог ли я мечтать о том, чтобы хоть раз в жизни угодить в настоящую переделку?!

– Вы идиот, Лейн, – прохрипел доктор Кларк. – Я всегда это подозревал, но как-то не было случая довести это до вашего сведения… Расс, вы в порядке?

– Ни черта я не в порядке, – сдавленным голосом отозвался директор. – И я хочу знать масштабы разрушений.

Он подобрал ноги и попытался встать.

– Прекратить! – заорал Кратов. – А ну, немедленно убирайтесь все отсюда! Мне что, пинками вас гнать?!

– Успокойтесь, мистер инспектор, – сказал инженер Браннер. – Вас никто не держит. Кстати, как там поживает ваш корабль? А мы свободные люди на свободной территории…

– Сейчас я узнаю про свой корабль, – недобро сказал Кратов. – А потом займусь вами… «Тавискарон», доложите обстановку!

Между тем директор Старджон уже принял вертикальное положение и на подгибающихся ногах поковылял к ближайшему интеркому.

– Станция «Тетра», здесь главный координатор Старджон. Провести опознание голоса!

Инженер Браннер, продолжая вести себя не совсем адекватно обстановке, с интересом переводил взгляд с директора Старджона на Кратова и обратно, словно мысленно сам с собой держал пари, кому ответят первому.

– Голос опознан, – задушевно, с неожиданными женскими формантами, откликнулась станция. – Добрый день, главный координатор Старджон.

– Да уж, добрый, – проворчал доктор Кларк, добравшись наконец до своей шляпы и теперь обеими руками пытаясь приладить ее на макушке.

– Станция «Тетра»! – Директор сконфуженно покосился в сторону Кратова. – Доложите… гм… обстановку… И выключите наконец сигнализацию, и без того все прекрасно понимают, что творится! – добавил он раздраженно.

Нервическое полыхание резко сменилось рассеянным голубым светом, сирена заткнулась. Полной тишины, столь любезной сердцу доктора Кларка, однако же, не наступило. Откуда-то из-за переборок долетал неприятный скрежет, словно станция прямо сейчас сворачивалась в какую-то несвойственную ей конфигурацию, где-то булькала вытекающая из разрушенных коммуникаций технологическая жидкость, а еще отовсюду доносилось тихое и потому особенно зловещее потрескивание, как будто металл и керамика, что защищали «Тетру» от враждебной космической среды, держали оборону из последних сил.

– Частичные внутренние разрушения в отсеках с «Эф-Восемь» по «Эф-пятнадцать» включительно, – сообщил голос станции. – Отсек «Эф-три» разрушен полностью…

– Сектор нкианхов, – шепотом прокомментировал Браннер. – Не страшно. Там никто и никогда не жил.

– Внутренние повреждения в системах энергоснабжения шлюзов центральной зоны, – продолжала отчитываться станция. – Разрушены туннели «А-два», «А-три»…

– Нет, нет, нет! – вполголоса запричитал директор Старджон.

– …и «А-шесть».

Директор с облегчением выдохнул.

– Если бы досталось туннелю «А-четыре», – сообщил он, – черта с два мы могли бы отсюда выбраться. Там пристыкован наш транспорт.

– Не страшно, – повторил Браннер уже уверенно. – Искусственная гравитация работает. Регенерация работает, я своими ушами слышу. Повреждения поверхностны, спасибо противометеоритной защите. Нарушений герметизации нет. Старушку «Тетру» не так просто поломать, это вам не кукла Барби. «Тетра», я тебя люблю! – выкрикнул он в пространство.

– Ваш оптимизм, Лейн, несколько преувеличен, – сказал директор с напускным укором. – Хотя… – Обратившись к Кратову, он спросил: – Мистер инспектор, что-нибудь слышно от ваших людей?

Кратов отрицательно помотал головой. У него были самые скверные предчувствия.

– Очевидно, им сейчас не до вас, – осторожно предположил инженер Браннер. – Не беда, мы охотно примем вас на борт.

– И в самом деле, – добавил доктор Кларк. – Не попретесь же вы почти три мили пешком, через два сектора на свой корабль… с неясными перспективами. – Он сдвинул шляпу на лоб и почесал лысину. – Хотя ваши шансы сильно возрастут, если я отдам вам велосипед.

– Никаких велосипедов, – отрезал директор Старджон. – Мы предлагаем вам, мистер инспектор, воспользоваться нашим гостеприимством и…

– Уточнение, – вмешался в беседу голос станции. – Экстренная информация. Из отсека «Эф-один» поступает сигнал бедствия.

– Какой еще сигнал? – удивился Старджон. – Там же никого не может быть!

– Подтверждаю: сигнал бедствия, – настойчиво и даже с некоторой обидой повторил голос. – Желаете услышать?

– Желаю, – буркнул директор.

Коридор наполнился глухими шумами, как будто из разорванных труб толчками вырывался сжатый пар. Сквозь этот фон едва различимо пробивался неясный голос: «Помогите… кто-нибудь… ничего не вижу…» Голос был высокий, напуганный и явно женский.

– О дьявол! – сказал доктор Кларк. – Сдается мне, Расс, что вы неважно наладили учет обитателей станции…

– Картинку мне на видеал! – распорядился директор.

– Невозможно, – смущенно отозвался голос. – Сектор «Эф» находится в законсервированном состоянии, системы слежения отключены, система жизнеобеспечения работает с минимальной нагрузкой.

Директор Старджон молча смерил Браннера свинцовым взглядом.

– Никого там быть не может! – вскричал инженер с обидой. – Там сто лет никого не было! Это какой-то болезненный бред!

– Лейн, – сказал Старджон холодно. – Вы у нас инженер. Уточните, будьте добры, способны ли системы жизнеобеспечения станции к болезненному бреду.

Кратов, отойдя на несколько шагов, упрямо, хотя и без надежды на успех, повторял в микрофон:

– Татор, ответь мне… Татор, ответь…

В наушниках намертво обосновался белый шум и никуда не желал уходить.

«Консул, вас все-таки подловили…»

– Что будем делать, мистер инспектор? – спросил директор Старджон.

Все трое смотрели на Кратова, словно бы надеялись, что он молвит мудрое слово, примет безукоризненно взвешенное и спасительное решение, совершит какое-то чудо, после чего атака на станцию волшебным образом прекратится, а неприятности вроде разрушенных корпусов и замурованных в отдаленных отсеках живых существ рассеются, как дурной сон.

– Повторяю приказ, – заговорил он с ожесточением. – Вы все немедленно убираетесь со станции, а я…

– Нет, так не годится, – быстро произнес директор. – Плохой приказ, никто не станет такое выполнять. Это наша станция. Если кто-то здесь и застрял по своему раздолбайству и нашему… – он свирепо покосился в сторону пунцового от бешенства и стыда инженера, –…нашему небрежению, то мы этим сами и займемся.

– Насчет пинков, – добавил доктор Кларк, нагло ухмыляясь. – Это ведь была фигура речи, сэр?

– Отдайте разумный, целесообразный приказ, – подхватил инженер Браннер. – И мы с готовностью ему подчинимся.

– Вы спятили, – сказал Кратов уверенно. – Тоже мне, ковбои… Дикий Запад! Хорошо, давайте так…

Станция содрогнулась. Как будто гигантский кулак нанес ей подлый удар в подбрюшье с явным намерением остановить движение по астроцентрической орбите. Завыло, с утроенной силой замигало красным и белым.

– Прекратить! – рявкнул директор Старджон.

Мигание пресеклось немедленно, а завывание какое-то время отдавалось эхом в дальних отсеках.

– Разрушен туннель «А-четыре», – сообщил голос станции. – Есть опасность разгерметизации.

– Зверушка никак не уймется, – раздумчиво заметил доктор Кларк. – Хотя с какой, казалось бы, стати ей уняться?

– Она только-только вошла во вкус, – присовокупил инженер Браннер, радостно скалясь.

Он внезапно помрачнел и потер лоб кулаком.

– Подождите, – сказал он. – А ведь мы только что остались без корабля!

– Да, это был наш туннель, – сказал директор Старджон и выругался сквозь зубы.

Доктор Кларк рассеянно ткнул носком ботинка свой клетчатый баул.

– Плакала моя тишина, – произнес он с печалью в голосе.

– Ну вот что, – с ожесточением заявил Кратов. – Понимаю, как вам всем неприятно это слышать, у вас тут демократия и вольные прерии, но сейчас вы прекратите трепаться и станете наконец делать то, что вам говорят.

– Отдайте хороший приказ, – предложил директор Старджон без прежней уверенности.

– Уж какой получится. – Кратов нахмурился, пытаясь собраться с мыслями. – Вашим кораблем, судя по всему, можно смело пренебречь. Разве что вы отыщете скафандры и попытаетесь добраться до него через открытый космос.

– Скафандры есть в шлюзах, – сказал инженер Браннер. – Вопрос, в каком состоянии сами шлюзы.

– С моим кораблем тоже полная неопределенность, – продолжал Кратов. – Поэтому вы трое, прикусив языки, то есть без рассуждений о свободе воли, прямо сейчас погрузитесь на тральщик и станете действовать по обстановке. А я иду спасать заблудшую девицу.

– Нет никакой девицы! – закричал инженер плачущим голосом. – Не может там никого быть!

– Тогда что это, черт возьми, по-вашему, такое?! – свирепо осведомился директор Старджон.

– Не знаю, – упрямо огрызнулся Браннер. – Какие-то технические шумы. Интеллектронная галлюцинация. Диверсия, в конце концов! Если есть бомбардировка, отчего бы не быть и диверсии?

– Нет логики, – спокойно возразил доктор Кларк. – На кой дьявол устраивать диверсии, когда можно просто разбомбить?

– Диверсия, галлюцинация, – непримиримо сказал Кратов. – Это неважно. Я все равно пойду и проверю.

– Один вопрос! – горячо сказал директор Старджон. – Почему вы, а не, допустим, я? В конце концов, это моя зона ответственности, я лучше знаю станцию…

– Потому что я уже в скафандре, – равнодушно пояснил Кратов. – А вы с голыми задницами.

– А вы!.. – вспыхнул инженер Браннер.

– Поймите, Лейн, – сказал доктор Кларк увещевающе, – это нравственная коллизия. Ни вы, ни я, да вообще никто не сможет улететь отсюда и потом спокойно жить с мыслью о том, что мы бросили погибать на станции какую-то неизвестную женщину.

– При чем тут коллизия?! – закричал инженер. – Я знаю, что такое коллизия, сэр! Коллизия – это когда та штука, что висит снаружи, врежет по нам чем-то по-настоящему тяжелым, и станция разлетится вдребезги красивыми осколками! Там нет ни единой живой души очень давно, потому что нкианхи утратили к «Тетре» интерес после первого же визита в свой сектор!

– Лейн, мы слышали человеческий голос, – терпеливо напомнил директор Старджон.

– Эти мне искатели приключений, – сказал доктор Кларк осуждающе. – Всякие там «Дети Радуги». Вы же видели рожи этих юнцов… Тенн Браун и ее бойфренд, как бишь его… Диш Блиш… Никакой ответственности, никаких социальных инстинктов. Такие родную мать способны потерять, не то что подружку. И еще не факт, что означенная подружка окажется в единственном числе!

– Вы не понимаете, – продолжал упорствовать Браннер. – Вы там не бывали, а я бывал. Человеку там не выжить…

– Хватит болтать! – вмешался Кратов, которого всеобщее неподчинение уже порядком взбесило. – Марш на тральщик!

– А, еще один приказ, – поморщился директор Старджон. – Еще более идиотский, чем предыдущий. Вы вообще способны отдавать осмысленные приказы, мистер инспектор?

– Какого хрена!.. – зашипел Кратов.

– Нет логики, – миролюбиво сказал доктор Кларк. – Ну, доберетесь вы туда, как намеревались. Найдете ли вы там живую душу или нет, это вопрос открытый. Я было подумал, что в тех секторах угнездились какие-нибудь отщепенцы… но Лейн совершенно прав, людям там некомфортно, даже самым неприхотливым. Зачем кому-то соваться в сектор нкианхов, когда половина человеческого сектора пустынна, как земля в первый день творения? Хорошо, допустим, что нашли. Как вы намерены осуществить собственно акт спасения? Какой укажете путь к избавлению? Мы в это время, по вашему же плану, будем болтаться в тральщике в стороне от станции, а причалить к сектору нкианхов тральщик не способен по многим причинам. Быть может, вы хотите умереть красиво и с чувством выполненного долга? Тогда это не только алогично, но еще и глупо.

– Будет вам, – сказал Кратов, густо краснея. – Я не самый лучший инспектор. Я никогда не руководил спасательными операциями в человеческом окружении. Особенно когда все вокруг непрерывно болтают и отказываются выполнять приказы…

– Идиотские приказы, – уточнил директор Старджон, воздев указательный палец.

– В таком случае, что, по-вашему, есть правильное действие? Бросить все и улететь?

– Да, – быстро сказал инженер Браннер. – Не подумайте, что я трус, но…

– Нет, – возразил директор. – Улететь будет неправильно по целому ряду причин. Мы отправимся спасать вместе. Хотя бы потому, что я знаю дорогу, а вы…

– Идиотское решение, – с наслаждением констатировал Кратов.

– Это называется «цугцванг», – пояснил доктор Кларк. – Мы находимся в ситуации, все выходы из которой плохие.

– Не все, – сказал Кратов и внимательно поглядел на инженера Браннера. – Есть один выход, но он сумасшедший.

– Уже кое-что, – проворчал директор Старджон одобрительно. – Прогресс налицо.

– Какова мощность вашего тральщика, Лейн? – спросил Кратов. – Двенадцать мегахокингов?

– А то и все шестнадцать! – раздраженно откликнулся инженер Браннер, который все еще переживал. – Зачем это вам? – Он вдруг звонко хлопнул себя по лбу и радостно оскалился. – О, черт!.. И как я сразу не сообразил!

– Что вы задумали, парни? – с громадным интересом спросил доктор Кларк.

12

Удары по станции повторялись со все нараставшей силой, и при желании можно было обнаружить в этом какую-то систему. Но отвлекаться на подобную ерунду ни у кого желания не возникало. Просторный коридор овального сечения с ребристыми стенами, что вел к грузовым шлюзам, завершился громадной технической палубой, совершенно пустой и, судя по всему, ни разу не использованной по назначению.

– Вот и скафандры! – обрадованно воскликнул инженер Браннер, указывая на прозрачные витрины вдоль стен.

Там действительно выстроились, словно почетный эскорт из рыцарей в тяжелых доспехах, «галахады» какой-то устаревшей модели, все нейтральных расцветок, серых или бежевых, и лишь один в самом центре почему-то был насыщенно-красного окраса. Самое обидное заключалось в том, что сейчас в скафандрах никто особо не нуждался. Инженер первым выскочил на палубу, за ним последовали Кратов и директор Старджон, доктор же Кларк, отягощенный своим чудовищным баулом, замыкал цепочку.

В этот самый момент их и застал очередной удар, следствием которого стало долгожданное падение системы искусственной гравитации.

– Ты неплохо держалась, старушка, – успел еще шепнуть Браннер перед тем, как отдача от толчка подбросила его над полом.

Теперь все они медленно и красиво вращались в пустоте, сквернословя, нелепо извиваясь и всеми иными способами пытаясь дотянуться до стен, до сводов или хотя бы друг до друга, чтобы придать спасительный импульс. Положение было самым дурацким, какое только можно было себе вообразить.

– Пустяки, – хрипел багровый от усилий директор Старджон. – Сейчас прилетит очередная бомба, и… Дьявол, вот уж не думал, что стану об этом мечтать!

Кратов старательно охлопывал себя в надежде найти что-нибудь весомое. Если приложить некоторые усилия, был неплохой шанс стащить ботинок, а то и оба. Обувь была единственной деталью экипировки, на которую принцип целостности защиты распространялся лишь частично. Вопрос заключался в том, окажется ли этого достаточно: в отличие от «галахадов», все детали «арамиса» были предельно облегчены.

– Будет неприятно, – заметил Кратов, стараясь ослабить фиксаторы ботинка, – если следующий удар придется по тральщику.

– Болячку вам на язык, сэр! – сердито отозвался Браннер.

Доктор Кларк молчал, и на то была причина. Он только что запулил в ближайшую стену заветным баулом, что даровало ему необходимый импульс, но не в том направлении, на какое строился расчет, и теперь медленно дрейфовал в сторону коридора. Его мысли заняты были проклятиями в свой адрес, чья крепость делала невозможным их произнесение вслух в приличном обществе, и упованиями на то, что перед тем, как бесповоротно кануть в коридорный сумрак, ему все же удастся зацепиться за какой-нибудь выступающий элемент переходника.

Прежде чем ситуация приобрела совершенно уже неприличную гротескность, станция отмобилизовала внутренние резервы и предприняла рефлекторную попытку восстановить утраченные свойства. Это выразилось в десятисекундном возврате силы тяжести, чего оказалось достаточно для Кратова и остервеневшего от собственной неуклюжести доктора Кларка. То есть об пол шмякнулись все, и весьма чувствительно, но лишь эти двое успели закрепиться, между тем как остальные сызнова воспарили в свободном пространстве технической палубы подобно самым несуразным мыльным пузырям в истории. Теперь доктор Кларк висел вниз головой, намертво сомкнув пальцы на порожке люка, и негодующе косился в сторону Кратова, который приник к какому-то элементу конструкции, удивительно схожему с вешалкой для полотенца.

– Вот я, например, провел свою молодость в Звездном Патруле, – сказал он ядовитейшим тоном. – А вы, сэр, как я вижу, не имели никакого опыта космических полетов перед тем, как заделаться инспектором!

– Откуда такое странное умозаключение? – осведомился Кратов сдавленным голосом.

– Подошвы, сэр! – рявкнул доктор Кларк. – Магнитные подошвы вашего скафандра, иначе за каким дьяволом вы его напялили?!

Кратов выругался по-русски и густо покраснел.

– У меня был значительный перерыв в профессиональной деятельности, – объявил он смущенно. – Должен ли я отметить, что и вы, с вашим неоспоримым опытом, не сразу вспомнили о моих магнитных подошвах?

Желчное хихиканье со всех сторон было ему ответом.

Прежде чем станция продолжила свои экзерсисы с гравитацией, Кратов принял вертикальное положение и с удовольствием потоптался на месте, чтобы проверить контакт. Затем, приговаривая «Дедка за репку, бабка за дедку…», аккуратно собрал своих спутников в цепочку и повлек за собой в направлении люка, за которым скрывалась шлюзовая камера тральщика.

– Стоп, стоп! – запротестовал доктор Кларк. – Мои материалы!..

– Может быть, ну их к черту, ваши материалы? – с раздражением осведомился директор Старджон. – Видите, я тоже без багажа.

– Вашим запискам ничего не угрожает, – сердито возразил доктор Кларк. – Я видел ваш драгоценный кейс, ему ни хрена не сделается, даже если вся станция взорвется. Вернетесь с ремонтной бригадой и подберете. Я же, в отличие от вас, оказался не настолько подвержен паранойе, не озаботился ничем серьезнее этого несчастного баула, мое упущение, согласен… но никто же не собирается наказывать меня за беспечность, не так ли, джентльмены?

– Я вернусь за вашим баулом, док, – обещал Кратов. – Но не раньше, чем увижу вас всех на борту тральщика.

Инженер Браннер выдвинулся вперед.

– Считаю своим долгом уведомить, – сказал он, цепляясь за выступы переходника. – Тральщик как космический аппарат производит внушительное впечатление, но по сути своей рассчитан на одного или двух пилотов. Иными словами, там довольно тесно.

– Не пугайте нас, Лейн, – устало промолвил директор Старджон. – Мы все исправно соблюдали диету. И мы и без вас достаточно напуганы.

Браннер, усмехаясь, приложил к сенсорной панели распяленную ладонь и пошевелил пальцами в одному ему известной последовательности. Перепонка люка бесшумно разошлась, открывая путь в шлюзовую камеру тральщика. Вспыхнул свет. В камере и вправду было не разгуляться. Браннер первым нырнул внутрь тральщика и сразу же двинулся по коридору, сноровисто отталкиваясь от стен, а временами и от потолка, в направлении главного поста. За ним неуклюжим дирижаблем последовал директор Старджон, в то время как доктор Кларк завис возле люка, выжидательно поглядывая на Кратова.

– Да, разумеется, – пробормотал тот.

Старательно переставляя ноги по выгнутой поверхности стены, сопровождаемый негромким щелканьем магнитов, Кратов добрался до потолка и подхватил болтавшийся там баул. Затем очень быстрым шагом – никому не хотелось еще раз отбить себе потроха, если станция вдруг совладает с неполадками в системе искусственной гравитации! – спустился к люку и сунул свою ношу доктору Кларку. Тот прижал баул к груди, словно возлюбленное дитя.

– Передайте Лейну, чтобы не облажался, – проговорил Кратов и впечатал ладонь в сенсорную панель.

Перепонка начала смыкаться. «Трудно открыть – легко закрыть», известное правило биологической защиты внешнего контура…

– Эй, эй! – закричал доктор Кларк. – Что вы творите, инспектор?!

– То, что должен, – бледно усмехнулся Кратов. – И будь что будет.

13

Полмили прямо, до перекрестка. Граница человеческого сектора и начало сектора ркарра. Здесь Кратов уже побывал сегодня и никаких новых впечатлений не ожидал. Перегородка из асфальтоподобной субстанции была уже на прежнем месте.

«Вообще-то это самоубийство. И способ, который ты избрал, довольно глупый. Во всяком случае, бессмысленный. Ну так все самоубийства лишены смысла. Всего лишь способ дезертировать из жизни. Соображения уязвленной чести такой поступок не оправдывают и упомянутого смысла не добавляют… О чем это я? Это вообще не мой случай. Уж кто-кто, а я давно уже провожу водораздел между честью и долгом. Так называемая „плоддерская честь“ тут ни при чем, это была красиво и бескомпромиссно сформулированная разновидность профессионального долга. Даже не столько профессионального – ну какая может быть профессия у дилетанта, оборвавшего все человеческие связи?..»

Слегка задыхаясь, Кратов миновал перекресток, свернул в темный проход и ступил на территорию нкианхов. «Ступил» – слишком громко сказано для полного отсутствия силы тяжести. Пересекая границу секторов, он даже не коснулся пола. Его продвижение складывалось из коротких пробежек с использованием магнитных подошв, чтобы придать себе ускорение, затем следовал толчок и несколько секунд свободного полета этакой нескладной ракетой до ближайшего материального препятствия. В воздухе циркулировали, свиваясь красивыми монохромными фракталами, потоки взбаламученной пыли. Иногда проплывали сорванные с прежних мест конструктивные элементы неясного предназначения или выбитые толчками из укромных уголков потерянные вещи вроде серебряной дамской косметички от Коко-Дюкен или пары поношенных мужских мокасин, отчего-то оба на правую ногу. Столкнувшись с трассирующими очередями водяных капель со стороны поврежденных бытовых отсеков, Кратов вынужден был надеть шлем и опустить забрало. Это помогло, хотя и ненадолго. Брызги, не задерживаясь, стекали по забралу, чей материал с равным успехом отталкивал что пыль, что влагу, но видимость от того не улучшилась. Утратив ориентировку, Кратов несколько раз чувствительно врезался в стену, с полета вынужденно перешел на шаг и почти вслепую преодолел сложный участок.

Забавно: на том перекрестке сошлись и разделились пополам два мира – человеческий и рептилоидный. Две большие ветви разума. И странно, что третья большая ветвь, инсектоиды, сочла за благо вовсе не участвовать в этом химерическом проекте. А те же плазмоиды… что мы знаем о их намерениях? Мы даже не всегда уверены, что правильно интерпретируем их сигнальные системы и понимаем их информационные посылки. Что делать плазмоидам, эфирным, неосязаемым, бестелесным эйдосам, внутри этого грубого тяжелого металла, в плотной газовой оболочке, в окружении материальных, по преимуществу шумных и горластых, топочущих, пышущих плотской энергией существ? Например, заявить категорическое намерение обосноваться где-нибудь в пределах внешней оболочки «Тетры» и тем самым существенно поднять градус творящейся здесь сумятицы. Ну да, с громадным запозданием, к шапочному разбору, но кто говорил, что в таких вопросах хороша спешка? Насколько было известно Кратову, плазмоиды всегда славились несуетливостью в принятии решений. Какой резон торопиться тому, у кого в запасе вечность? А то, что перепуганные твердотельные существа приняли за акт агрессии в форме импульсной бомбардировки, на самом деле есть не что иное, как, к примеру, приветственная речь – возможно, несведущим сторонним взглядам показавшаяся излишне эмоциональной. Далеко не все разумные расы Галактики пользуются вербальными коммуникативными системами, и Кратов сам по меньшей мере дважды имел дело с такими собеседниками. К примеру, фрипты оперировали сложными, неподготовленному носу непостижимыми комбинациями тонких ароматов. Их визит на Землю потребовал включения в миссию специалистов с аномально обостренным обонянием, один из которых был, как и следовало ожидать, профессиональным парфюмером, а другой – почему-то конструктором сверхтяжелых сервомеханизмов для подводных работ, и уж как он там обходился со своим непростым даром в заводских цехах и в океанических глубинах, одному богу было известно… но этого невероятного альянса оказалось более чем достаточно, чтобы в полной мере оказать феерическим гостям знаменитое земное гостеприимство. А взять тех же кочевых улайри, сходных с гигантскими, как и положено – пестро размалеванными аэростатами, что сбиваются в многоярусные грозди и плывут в затянутых белыми тучками сиреневых небесах по воле ветра! Нелегко было догадаться, что сменяющиеся многоцветные узоры на боках аэростатов несут какой-то смысл, пока однажды кто-то из ксенологов не узрел в одной из картинок сильно стилизованное человеческое лицо. Только не нужно путать кочевых улайри с улайри оседлыми, которые, при немалом внешнем сходстве, разума лишены совершенно… Так вот, возвращаясь к плазмоидам. Что, если эта демонстративная акция, которую мы по неведению восприняли как агрессию, таковой нисколько не является, в реальности будучи чем-то вроде человеческой рожицы кочевых улайри? То есть приглашением к контакту? Агрессия вообще мало свойственна высокоорганизованной материи на тех этапах ее развития, когда становится возможна галактическая экспансия. Что, если плазмоиды этой неизвестной в Галактическом Братстве расы общаются между собой при помощи обстрелов собеседника импульсами высокой энергии? Ну, не доходит до него иначе, и всякий слабый импульс, не вызывающий разрушения материальных объектов в качестве побочных эффектов, воспринимается им как невнятный шепот. Человека, повидавшего фриптов и улайри, трудно чем-то поразить… хотя столь же трудно отрицать, что для ведения осмысленного диалога в такой своеобразной манере необходим посредник посолиднее, более толстокожий… Здесь Кратов принужден был оборвать поток своего сознания, поскольку начал уже безотчетно подбирать среди известных ему разумных рас кандидатуры, пригодные для контакта, выстраивая из них схему многоступенчатого посредничества.

Неплохая попытка. Ему почти удалось избавиться от подозрений, что заронила в его душу прелестница Лилелланк. Или, что примерно то же самое, прогнать от себя паранойю, о какой предупреждал доктор Мурашов. Но не до конца, увы. Все шло к тому, что до самого финиша своего анабазиса он будет обречен во всех нестандартных ситуациях, в неведомо откуда взявшихся соблазнах, а особенно в угрозах, видеть чей-то недобрый промысел. И чем скорее он доберется до цели, тем больше вероятность оставить своих скрытых недоброжелателей с носом. Если таковой у них имеется, что нисколько не факт.

Чего они хотят, эти тихушники? Чего добиваются? Чтобы он остановился, повернул назад? Да с радостью! В конце концов, у него и на Земле полно важных дел. У него очень скоро дочь родится, черт побери! Так что же мешает выйти из-за занавеса, открыть лицо, сесть за стол переговоров, привести веские, рациональные аргументы? Он с готовностью их воспримет. Он умеет слушать и, что более важно, прислушиваться…

Поворачивать с полдороги он, к сожалению, умеет намного хуже.

Что там говорила Лилелланк? «Если нужно вас остановить, так нужно останавливать».

Возможно, ее доводам вняли.

Возможно, у кого-то возникла мысль избавиться от Кратова, пока он застрял внутри станции, а также имелись для того ресурсы, сообразные плану.

Это можно было сделать иначе.

Направить на «Тетру» метеорный рой. Пригнать откуда-нибудь из соседних звездных систем. Есть поблизости подходящие? Есть, но далековато. Можно и не успеть. Вдобавок камешки ведут себя своенравно, непредсказуемо, с готовностью откликаются на все гравитационные возмущения, о том лишь и мечтают, как брызнуть врассыпную. Удержать эту свору в узде – задачка не из легких. Да и сомнительно, что защита станции не управится с какой-то там космической щебенкой.

Здесь больше сгодился бы нуль-поток. Есть проблема: управлять нуль-потоками никому еще не удавалось. Во всяком случае, Кратов о таких достижениях не слыхал. Наоборот: все сколько-нибудь здравомыслящие резиденты Галактического Братства всемерно нуль-потоков избегали, вся связанная с ними научная тематика посвящена была изысканию эффективных способов защиты от этой напасти.

Оставались планетарные торпеды. Оружие страшное, запретное, тщательно законсервированное и поднадзорное. Пустить его в ход без санкции Совета тектонов представлялось невозможным. Это было преступление, за какое пришлось бы заплатить высокую цену, несоизмеримую с достигнутым результатом. Не говоря уже о том, что оно было бы пресечено еще на стадии планирования.

Если не считать аутсайдеров. Да тех же эхайнов. Уж кто-кто, а эхайны с охотой могли бы атаковать «Тетру». Удачная цель, легкая добыча, слабо защищенная, в стороне от оживленных трасс. Абсолютно никакого стратегического интереса, разве что потренироваться, поразвлечься… Но это были не эхайны, и это были не планетарные торпеды.

Какая-то светящаяся газообразная дрянь явилась из глубин космоса лишь затем, чтобы наброситься на бронированную, неплохо защищенную обитаемую станцию. Не объявляя намерений, не вступая в переговоры.

Где логика, где смысл?

Сумасшедший плазмоид. Сходить с ума – неотчуждаемое право всякого разума.

При отсутствии разума это называется «бешенством».

Плазмоид, лишенный разума. Плазмоид-животное. Да вдобавок ко всему еще и больное, взбесившееся. Отчего бы разумным плазмоидам не иметь домашних любимцев с наклонностями к девиантному поведению?!

Впрочем, к черту плазмоидов. К свиньям собачьим их болезни и всяческие мании. Будет время – пофантазируем на эту богатую тему.

И как-то уж чересчур долго не было новых ударов по станции. Не то чтобы кто-то по ним сильно соскучился. И все же, и все же…

Инженер Лейнстер Браннер не производил впечатления расторопного и опытного специалиста, высокого профессионала. Скорее он смахивал на шалопая, которому выпал счастливый жребий вволю пофиговничать в тихом месте. Вероятно, ему не представлялось случая проявить свои скрытые достоинства. А теперь вдруг представилось, и он не имел права облажаться.

Кратов стоял посреди сектора нкианхов, плотно приклеившись подошвами к полу, и озирался.

В тысячный уже, наверное, раз он вызвал «Тавискарон». И снова без результата. Быть может, пора было начинать беспокоиться.

При желании всему можно было найти объяснение. Это инженер Лейнстер Браннер у нас шалопай, а командор Элмер Э. Татор не таков. Он не допустил бы ущерба своему кораблю. Даже ценой благополучия пассажира, чье здравомыслие оставляет желать много лучшего… Нет, не так. Он сохранил бы корабль с тем, чтобы при первой же возможности прийти на помощь застрявшему на станции самодуру, от которого одни хлопоты, нервотрепка и никакой пользы. Здравый смысл, холодный расчет и правильный порядок действий. А порядок, как известно, на то и порядок, что он порядок…

Сектор нкианхов. Давно заброшенное, необитаемое пространство. Никаких препятствий или заграждений. Вязкий кофейный сумрак с застоявшимся воздухом, в котором плясали потревоженные толчками хлопья застарелой пыли. Острый запах расплавленной искусственной органики, вряд ли вызванный техническими проблемами. Атмосферные процессоры продолжали работать, невзирая на отсутствие хозяев, и усердно добавляли в воздух специфические газовые примеси, приятные дыхательному аппарату нкианхов. Человеку здесь делать нечего.

Следовательно, призыв о помощи исходил не от человека.

Но нкианхов не было на «Тетре» очень давно.

Или все же были?

Если бы в Галактическом Братстве раздавали призы за наклонности к конспирологии, нкианхи претендовали бы на место в первой тройке – поделив славу с иовуаарп, которые до безумия обожали шпионские игры, и пожалуй, с тахамауками, известными затворниками.

Приложив известные усилия, нкианхи вполне могли бы заселить свой сектор. Негласно, не привлекая стороннего внимания. В окружении столь ветреной публики, как директор Старджон и его птенчики, это было нетрудно. Подозрения могли возникнуть лишь в том случае, если бы инженер Браннер вдруг удумал контролировать расход ресурсов. Но он был слишком далек от подобных забот, посвящая свой досуг иным хлопотам. Голова его была занята черт-те чем, только не прямыми обязанностями.

Вертикальные рептилоиды, прошедшие громадный эволюционный путь чуть ли не в полмиллиарда лет. От древних ползучих предков в их облике сохранилось немногое. В сумерках, да еще на расстоянии, выпрямившегося во весь рост нкианха вполне можно было принять за очень высокого худого человека с явными симптомами акрокефалии, то есть с несоразмерно вытянутой головой. Вблизи эта иллюзия, естественно, разрушалась.

А еще удивительные глаза, большие, блестящие, немигающие, словно выточенные из черного драгоценного камня. Их расположение было таково, что нкианх мог одновременно видеть все, что происходит спереди, по сторонам и чуть ли не позади себя. Неподготовленному собеседнику, привычному беседовать tete-a-tete, глаза в глаза, это причиняло изрядные неудобства.

И наконец, необозримый цивилизационный багаж, благодаря которому докопаться до смысла в пространных и витиеватых речениях нкианхов было не легче, нежели на лету, в уме, решать задачки из области математической логики. Несколько раз Кратову доводилось вынужденно и против собственного желания вступить в диалог с нкианхами. Всякий раз впоследствии ему казалось, что он упустил какие-то важные смыслы, отчего весь разговор шел не так, как следовало бы, неверным руслом, и в конце концов забрел в какие-то семантические дебри, а то и в тупик, чего ни одна из сторон вовсе не желала…

Мог ли нкианх, замурованный в разрушенном отсеке, звать на помощь высоким женским голосом с человеческими интонациями?

По здравом размышлении, на каковое времени прежде не нашлось, выходило, что черта с два.

Звукоизвлечение у рептилоидов этой расы происходило без участия дыхательного аппарата, напоминая едва различимые человеческим ухом переходы от шороха сыплющихся песчинок к скрипу рассохшейся древесины. По этой причине для коммуникаций с людьми они применяли синтезаторы речи, что, конечно же, ясности содержащимся в их языковых конструкциях смыслам не добавляло. Следовательно, женский голос был синтезированным, потому что иных способов призвать на помощь в человеческом окружении у нкианха, попавшего в беду, попросту не было.

Важное уточнение вопроса: стал бы нкианх звать на помощь?

Ответ напрашивался тот же.

Вообразить себе нкианха, существо умное, изобретательное, великолепно технически защищенное и чрезвычайно мощное физически, в положении, из какого тот не сумел бы выпутаться самостоятельно, Кратов не мог. Скорее он был бы готов ожидать, что нкианх самолично заявится на главный пост и предложит свое содействие этим хлипким и беспомощным гуманоидам.

Если бы на станции тайно присутствовали нкианхи, то давно уже убрались бы отсюда без лишнего шума, а то и попытались бы дать нежданному агрессору сдачи. По непроверенным слухам, имелись на их изящных, как раковины моллюска-наутилуса, корабликах для того все возможности и средства.

«Тогда что я тут делаю?» – спросил себя Кратов, стоя перед плотно задраенной дверью отсека «Эф-один». И немедленно сам себе напомнил: «Вот что должен, то и делаю».

Увенчать эту мысль трафаретной виньеткой «и будь что будет» ему почему-то расхотелось.

14

Дальше-то что?

Правило «трудно открыть – легко закрыть» никто не отменял. Еще можно как-то, при известном напряжении фантазии, поиграть с системами ограничения доступа земного производства, здесь у Кратова в запасе были кое-какие хитрости из прежней, плоддерской жизни. Исходя, разумеется, из предположения, что все эти десятилетия инженерная мысль стояла на месте, что вряд ли соответствовало действительности… Но сейчас перед ним была дверь, запертая по чужим правилам, и не просто по чужим, а по правилам нкианхов, которые с нежностью и обожанием относились к разного рода секретным штучкам.

– Станция «Тетра», открыть отсек «Эф-один»! – возгласил Кратов в пустоту, совершенно ни на что не надеясь.

Озадаченное молчание было ему ответом.

Чувствуя себя последним идиотом, Кратов повернулся спиной и дважды засадил каблуком в неприступную преграду. Смысла в подобном демарше было не больше, чем во всех его поступках за последние несколько часов.

– Голос не опознан, – внезапно откликнулась станция с некоторым даже сочувствием. – Доступ в отсек «Эф-один» невозможен по причине отсутствия необходимых привилегий, а также во исполнение пункта сто двадцать три «Специального соглашения о разграничении совместного управления обитаемыми секторами станции „Тетра“ между Федерацией и Свободными спациториями нкианхов», а также ввиду отсутствия гарантий безопасности…

– Я инспектор Агентства внеземных поселений, – уныло заявил Кратов.

Про свой общественный статус он счел за благо не распространяться.

– К сожалению, в условиях экстерриториальности ваши прерогативы недостаточны, – возразила станция.

– Твою мать, – пробормотал Кратов. – И как я смогу прийти на помощь тому, кто застрял в этой вашей экстерриториальности?!

– К сожалению… – завела свою песенку «Тетра».

Дверь открылась.

Суровая металлическая плита красиво и бесшумно разделилась на неравные сегменты, каждый из которых напоминал какое-то древнее холодное оружие с волнообразным клинком. В разрывах тлело тревожное красное свечение. Вся эта структура исполнила замысловатый и бессодержательный танец, после чего клинки со змеиным шорохом втянулись в стены. Проход был свободен.

– Предлагаю вам воздержаться от необдуманных действий, которые могут нарушить основополагающие положения «Специального соглашения»… – горько запричитала «Тетра».

– Ах, я такой несдержанный! – лицемерно посетовал Кратов.

Чтобы проникнуть внутрь отсека, пришлось одолеть высокий, едва ли не по колено, комингс. Нкианхи явно не предполагали, что их часто будут посещать гости из других рас. При их почти восьмифутовом росте, половину которого составляли конечности, это было незначительное препятствие.

Узкое, простирающееся куда-то в бесконечность помещение было залито ровным красноватым светом. Было в этом зрелище что-то недоброе, что-то от преддверия ада. Хотелось постоять на пороге с полминуты – так, для порядка, чтобы не потерять лицо! – а затем с наигранным равнодушием пожать плечами и уйти, изо всех сил стараясь не удариться в аллюр.

Родное солнце нкианхов, Сигма Октанта, было гигантом красивого бежевого цвета, но особенности рассеивающих свойств газовой оболочки пятой планеты сообщали ее небесам насыщенные розовые тона. В отличие от людей, которые ощущали душевное успокоение в различных оттенках зелени, отдавая предпочтение оливковому и фисташковому, нкианхи любили красный цвет во всем его многообразии. То, что для человека было сигналом опасности, приводило нкианха в состояние внутренней гармонии. Старая русская пословица «дурак любит красное» здесь никак не работала. Во-первых, относиться к нкианхам можно было как угодно, но дураками их никто и никогда не считал. Во-вторых же, «красное» в пословице означало «красивое», а красоту ценят все, независимо от уровня интеллекта.

Так что все эти смятенные чувства – ерунда собачья.

Кратов сделал несколько шагов вглубь отсека, остановился и поднял забрало шлема.

Тишина. Опять-таки не идеальное безмолвие по доктору Кларку, а неживая тишина космической станции, то есть отсутствие раздражающих звуков на фоне белого шума систем жизнеобеспечения.

В то время как пустота, напротив, была близка к идеальной. Воздух был полон все той же неприятной химии, но при этом он был хрустально прозрачен, и при некотором напряжении глаз можно было различить дальнюю стенку отсека. Никаких элементов чужеродного быта, никаких агрегатов неясного назначения, никаких диковинных артефактов. Ни даже мелкой пылинки, что само по себе выглядело странно. Взбесившийся плазмоид мог сколько угодно биться в эти стены с той стороны станции, учинить здесь беспорядок оказалось ему не под силу. Обрушившийся на «Тетру» хаос остался за порогом, в отсеке же «Эф-один» царили покой и безмятежность.

Это выглядело несколько ненатурально и даже слегка настораживало.

– Есть здесь кто-нибудь? – спросил Кратов во весь голос.

Тусклое эхо ускакало куда-то вперед и там окончательно зачахло.

«Так нечестно, – думал Кратов, неспешно двигаясь вперед вдоль покрытой чем-то мягким и ворсистым стены. – Я всю дорогу думал о нкианхах… ну, еще чуточку о плазмоидах… Готовился к встрече. Кажется, вспоминал какие-то приветственные фразы на языке нкианхов. И все впустую! Я чувствую себя обманутым и разочарованным. И кое-кто за это поплатится».

Он дошел до середины отсека, этого пустынного стометрового пенала, не встретив по пути ничего такого, на чем можно было задержаться глазу. Не говоря уже об отсутствии слабейшего намека на присутствие живой души любого происхождения, от рептилоидного по гуманоидное включительно. Следов нахождения инсектоидов также не наблюдалось, фриптами даже не пахло, нечего им тут было ошиваться.

– Э-эй! Кто-то звал на помощь. Ну так помощь пришла!

Стоя посередине отсека, на всякий случай он призывно помахал руками.

Никаких ответных реакций.

«Вам не кажется, Консул, что вас все-таки подловили?»

«Если нужно вас остановить, так нужно останавливать».

Хорошо, согласен: подловили. Остановить не остановили, но попридержали, сыграв на сокровенных струнах натуры. Кто-то неплохо изучил его психотип. Лилелланк, помнится, старательно упирала на любопытство. Теперь ударение было сделано на социальной ответственности. В комплекте с болезненной прямолинейностью решений, которую он давно и ретиво изживал, но так и не изжил до конца. Похоже, требуемый результат был достигнут. Он торчит истуканом посреди пустой емкости, растерянно озирается, сознает свою совершеннейшую безголовость и не знает ответов ни на один вопрос.

– Станция «Тетра»! – позвал он. – Подтвердите призыв о помощи из сектора «Эф-один».

– Голос не опознан, – с некоторой даже издевкой откликнулась станция. – Голос не опознан, – непонятно зачем повторила она. И вдруг, словно шальная, заговорила сбивчиво и невнятно: – Не опознан… опознан… не голос…

К этой безумной болтовне примешались, полностью ее перекрывая, невесть откуда взявшиеся шумы, шорохи и свист сжатого воздуха, рвущегося из разрывов в трубопроводах.

Остолбенев от изумления и гнева, Кратов с трудом разобрал в этой какофонии испуганный женский голос:

– Помогите… кто-нибудь… ничего не вижу…

Спустя короткий промежуток времени фраза прозвучала снова, теми же словами и с той же интонацией. А затем еще раз. И еще, с издевательским упорством, как зациклившаяся фонограмма.

Чем, собственно говоря, это и было.

Кто-то расчетливо и цинично управлял извне интеллектуальной системой станции «Тетра». То, что его липкие щупальца не дотянулись до автономных систем жизнеобеспечения, было чистым везением и, вполне вероятно, временным.

«Если нужно вас остановить…»

– Давайте, пробуйте, – пробормотал Кратов, опуская забрало.

Он сознавал, что всего лишь хорохорится.

Ему подготовили примитивный, кустарный капкан, не питая особых надежд на успех. Но все получилось как по писаному. Он сам пришел в капкан и притащил за собой свою самоуверенность, дерзость, ничем не подкрепленный гонор. Как будто не доводилось ему, бывалому ксенологу, никогда в жизни сталкиваться с чужим коварством и самому платить той же монетой, когда было необходимо.

«Ничего еще не закончилось…» – произнес он мысленно, обращаясь к незримому противнику.

Тот посчитал иначе.

Кратов почувствовал, как внутри него, где-то в селезенке, о которой он знал только то, что она есть, зарождается и распространяется по всему телу омерзительное мелкое трепыхание. Настолько мелкое, что казалось, будто клетки вскипают изнутри. Что там в них может вскипать – цитоплазма. С вакуолями, как говорил директор Старджон…

«Мы сканируем его, он сканирует нас…»

Корабли, уходившие в портал, он тоже сканировал. Отсюда и запаздывание рефлинга.

Бешено хотелось стащить с себя скафандр и почесаться везде, докуда дотянется рука. И даже глубоко под кожей. Кратов стиснул зубы. Никаких больше глупостей. Сверх того, что уже совершены. В избытке, на десять лет вперед.

«Ну что, убедились? Я это, я. Вы ведь меня искали? Не особенно я и скрывался. Хотите меня убить? Мне даже становится любопытно, как вы станете это делать…»

Ему уже доводилось стоять перед лицом смерти, на самом краю. Никаких новых ощущений он не ожидал. Иногда у него в руках было оружие, и тогда это становилось дуэлью. Не сказать, чтобы шансы были равны, но они существовали, и всегда их было достаточно, чтобы уцелеть. Иногда не было ни оружия, ни шансов. Со временем он убедился, что нет безвыходных положений. Если впереди смерть, а позади глухая стена, есть надежда обрушить стену. Может быть, ему просто везло. Судьба не устраивала ему еще испытаний без надежды на спасение. Или же он сам подсознательно, на чистой интуиции, обходил гибельные тропы, выбирая наиболее опасные из безопасных.

К каким отнести ту, что привела его в нынешнюю западню?

«Я не умру. Не тот случай. Можете считать меня чокнутым фаталистом, но моя дистанция еще не пройдена. Я еще только вышел на финишную прямую. Вам не удастся меня остановить, как бы ни хотелось».

Он зажмурился и сжал кулаки.

«Что у вас для меня припасено, неудачники?»

15

Удар был очень силен, сильнее всех предыдущих.

Магнитные подошвы не удержали.

Теперь он отскакивал от стены к стене, как уродливый разлапистый снаряд для игры в адский теннис.

Красное свечение бешено мигало, повышая в происходящем градус безумия, и никак не могло погаснуть окончательно. Судя по всему, нкианхи озаботились чрезвычайно надежными источниками энергии для своего так и не обжитого отсека. Избыточность – свойство высокоразвитых цивилизаций. Никогда не выгадывать ни на чем, и в самую последнюю очередь – на личном комфорте. Кстати, люди с некоторых пор тоже этому научились.

Кратов изо всех сил пытался приноровиться к сумасшедшей траектории своего полета. Он было сгруппировался, обхватив себя руками и поджав колени, но это привело лишь к болезненному соприкосновению спиной с одной из стен. «Арамис» как мог смягчал жесткие контакты, но это был всего лишь легкий скафандр для неагрессивных сред. Здесь больше бы сгодился старина «галахад», желательно в полнофункциональной модификации «армор-экстрим», со встроенной системой энергопоглощения, с персональным гравитационным приводом, чтобы самому выбирать позицию местонахождения в мироздании, с мощными магнитами в подошвах, в перчатках и, по желанию, в седалище. И с притороченным к локтю фогратором модели «Калессин Марк X». Не бог весть что, но для отражения атаки мелкой агрессивной биомассы ничего лучше не придумано. У Татора, Мадона и, возможно, у Белоцветова с собой были «калессины». Ему как пассажиру оружие не полагалось. Да и где бы он повстречал здесь агрессивную биомассу? В этом случае, то есть для отражения атаки на станцию, куда больше подошли бы тяжелые бортовые фограторы класса «Протуберанс», а еще лучше «Рагнарёк», чтобы уж наверняка…

Теперь он носился угорелой шутихой, раскинув конечности и стараясь углядеть конечную точку маршрута в надежде за что-нибудь зацепиться или спружинить при контакте. Не самая выигрышная тактика, но все же лучше, чем хаотические неуправляемые пертурбации, от которых гудела голова и неприятно ныли потроха…

«Только не терять сознание. Скоро это закончится. Так или иначе. Не может не закончиться».

Что-то страшно и противно заскрежетало. Кратов успел увидеть, как дальняя стена отсека дрогнула и начала прогибаться внутрь. Зрелище было жутковатое, но насладиться им в полной мере он не успел, его снова раскрутило и унесло в другой конец помещения. Выставив перед собой ладони, Кратов приготовился встретить угрозу в полной готовности.

Не вышло.

Это был некстати затеявший вскрываться люк с его изогнутыми клинками. Прекрасная возможность ухватиться за один из клинков и остановить метания. Увы, не осуществившаяся. Ладонь в перчатке соскользнула с идеально отполированной поверхности, траектория движения в очередной раз изменилась, Кратова едва не вынесло в темный коридор, но вместо этого закрутило вокруг нескольких осей сразу и отшвырнуло обратно в отсек.

На станции воцарился ад.

Кратов снова сжался в клубок. Теперь это не была осмысленная профессиональная группировка. Скорее состояние дикого животного в минуту смертельной опасности. Или, что вернее, поза эмбриона в материнской утробе.

Он утратил представление о своем месте в пространстве и времени. Лишился всяких мыслей.

Лишился сознания.

Лишился самого себя.

16

«Хорошо, ты победил».

«Я победил?! О чем это ты… о какой победе? Кто ты такой?»

«Мое имя тебе ничего не откроет. Да и не нужно имя тому, кто потерпел поражение».

«Я должен знать, к кому обращаюсь».

«Какой в том смысл? Мы больше никогда не встретимся. Это была отчаянная попытка тебя остановить. Она почти удалась. Но „почти“ не считается. Только не возомни о себе: здесь нет твоей заслуги. Ну, возможно, какая-то небольшая доля».

«Ни черта не понимаю. Я что, умер?»

«Это было бы весьма кстати. Но, увы, не в этот раз».

«У вас специфическое чувство юмора, сударь».

«Мое имя Шторм».

«А мое… полагаю, оно тебе известно».

«Этот набор звуков ничего содержательного не сообщает о том, с кем он связан. Вы, гуманоиды, чересчур легкомысленно относитесь к собственным именам. Я слыхал, они содержат отсылки к далеким родовым корням. Но у вас слишком короткая память, чтобы ощутить подлинную и всемерную связь с собственными предками, ни лица, ни облика которых вы даже не способны вспомнить».

«Но твое имя говорит только о тебе, и более ни о ком. К тому же, подозреваю, оно характеризует тебя довольно поверхностно. Открывает лишь одну грань твоей натуры. И, полагаю, не самую лучшую».

«Да, не в моих правилах оставлять длинные промежутки между замыслом и воплощением».

«И сметать все на своем пути».

«Если нет иного выхода».

«А его действительно нет?»

«Я знаю о тебе, что и ты не склонен к компромиссам, предпочитая простые решения сложных проблем».

«Но я совершенствую себя».

«Мы не хотим ждать».

«Кто это – мы?»

«Ответа ты не услышишь».

«Разве это не усложнение проблемы?»

«Всего лишь не моя тайна».

«Слишком много тайн для такой тесной клетушки, как наша Галактика».

«Ну… ты знаешь мое имя. Одной тайной стало меньше».

«На кой черт мне его знать?!»

«Тебя могут спросить».

«Вот славно! Никто не желает отвечать на мои вопросы, а все только тем и заняты, что о чем-то меня спрашивают!»

«Потому что всеми движет тревога. Будущее вдруг стало неочевидно. И всему причиной – ты».

«С тех пор, как Хаос увидел меня»?

«Возможно, то был не Хаос».

«Ну так расскажи мне, в конце концов…»

«Я этого не знаю».

«Тоже не твоя тайна?»

«Думаю, этого не знает никто».

«И ты решил, что пускай все останется как есть? Что есть тайны, с каких не следует снимать покровы»?

«Такие тайны действительно существуют. Но ты счел, что они должны быть раскрыты. А я – что тебя следует остановить».

«Не вышло? Сорвалось?»

«Недостаточные средства. Слишком защищенное укрытие. Слишком мощная ловушка. И тебе постоянно везет. Избыток везения. Слишком много удачи для одного живого существа. В чем причина? Над этим следовало заранее призадуматься. И это следовало принять во внимание».

«Так вот в чем дело…»

«Ты ведь не отпустишь меня на свободу? Или же у твоего человеческого сострадания есть границы?»

«Мы называем это гуманизмом. Но иногда я бываю весьма циничен, Шторм. Таким считают меня некоторые женщины».

«Я вижу. И, между прочим, я женщина».

«Забавно!..»

17

– Что, что забавно?!

– Он сказал – забавно?

– Наконец-то открыл глаза.

Словно сквозь мутное увеличительное стекло, на него наползали какие-то размытые, искаженные маски. При этом они жутко гримасничали. Голоса исходили от них.

– Консул, вы меня понимаете?

Знакомый голос. Добрый доктор Мурашов. Как он здесь очутился?.. Потребовалось немалое усилие, чтобы сомкнуть веки над пересохшими глазными яблоками и как следует проморгаться.

– Как вы здесь… Понимаю. Конечно, понимаю.

Глотка тоже высохла, как заброшенный колодец. Вырывавшееся из нее кряканье трудно было назвать речью. Он-то понимал решительно все, вопрос заключался в том, понимал ли кто-нибудь его.

Никакие то были не маски. Знакомые лица, причем сильно озабоченные. Мурашов, Белоцветов, Грин…

– Не пытайтесь встать, Консул, вы под транквилизаторами. Мне не понравился ваш вид, и я решил, что будет лучше, если какое-то время вы проведете в отключке.

– Мне дадут попить?

– Конечно. Только не требуйте сразу много пива.

Феликс Грин с братской заботой, ласково моргая белесыми ресницами, приподнял ему голову, а Белоцветов вставил в непослушные губы пластиковую трубочку. Какая-то теплая кислятина… все равно невыразимо вкусная.

– Так что вас позабавило по ту сторону бытия, Консул? – испытующе осведомился Мурашов.

– Женщина, – пробулькал он, не переставая пить. – По имени Шторм. Кто мог такое ожидать…

– И действительно, – сказал Мурашов, посмеиваясь. – Какое странное имя! Как у героя старого, всеми забытого комикса.

– Человек, которому в беспамятстве видятся женщины, – веско заметил Белоцветов, – не может считаться совершенно беспамятным.

– Со мной было такое, – сказал Феликс Грин. – Когда на Энтарде я подхватил хвощевую жирафовку. На самом деле эта хворь называется по-научному «ураганный эквисетный ксеновирус Кирпичникова-Мильде», потому что один из этих парней, что упоминаются в названии, первым заболел, а другой его вылечил, хотя, подозреваю, не сразу понял, как ему это удалось. С инопланетными болезнями такое приключается сплошь и рядом. Тебя трясет и колотит, бросает то в жар, то в озноб, а помогает какая-нибудь детская микстура от медвежьей немощи. До сих пор не пойму, как меня угораздило. Не стоило, наверное, срезать путь через сельву от ангаров до кампуса, да еще в шортах и босиком. Вообще-то все давно ходили этим путем, даже тропинку протоптали. Но, вспоминая задним числом, в скафандрах или как минимум в комбинезонах и сапогах. А я, что скрывать, выскочил в чем был. Задал тягу не разбирая дороги. Ну, это жизнь. Сельва, даром что зеленая и пушистая, таких ошибок не прощает. Дальше все как полагается: лихорадка… температура… пятна всех цветов радуги от пяток до колен и выше, точь-в-точь как у жирафа, отчего и пошло название… продуктивные симптомы. Карантин до полного выздоровления, пока иммунная система не разберется с этим чертячим ксеновирусом. Это и к лучшему было, потому что в бреду я болтал, как девственник на первом свидании, разгласил все свои страшные тайны и выдал все имена. Доктор меня потом долго выспрашивал… как бы поточнее выразиться… исподволь, что это за Эвангелиния, к какой я с великой нежностью и страстью взывал в минуты умопомрачения. Имя, говорил доктор, исключительно редкое, только у его супруги до сей поры и встречалось…

Для Кратова, все еще не проснувшегося окончательно, эта затяжная побасенка была не более чем акустическим фоном. В смысл он вникнуть не мог, даже если бы и пытался. Он сидел, подбивши под спину подушку и замотавшись в плед, с бутылочкой кислого пойла в руке, и благодушно озирался по сторонам. Ему было хорошо и покойно. Он находился в своей каюте на борту «Тавискарона», и уже одно это обстоятельство наполняло его оправданным оптимизмом. На нем было лишь трико «вторая кожа»: это свидетельствовало о том, что его в чем выпрягли из скафандра, в том и уронили на топчан. И не мешало бы поскорее наведаться в душ… В голове установилась ненатуральная, звонкая ясность, руки и ноги в целом подчинялись, но с настораживающим лагом, и вообще вели себя, словно чужие. Судя по всему, доза транквилизатора была слоновьей. Доктор Мурашов сидел в ногах, по своему обычаю иронически усмехаясь. Феликс Грин стоял напротив, сложив руки на груди, и нес всегдашнюю свою дребедень, а Белоцветов, примерно в той же позе, взирал на него с почтительным ужасом.

– Спасибо, Феликс, – сказал Кратов уверенным уже голосом. – Это было чрезвычайно познавательно. А теперь поведайте мне, что любопытного произошло за время моего отсутствия.

– Если вкратце, – сказал Белоцветов. – Когда плазмоид…

– Это не плазмоид, – буркнул Кратов.

– А кто же? – растерянно спросил Белоцветов.

Кратов не ответил.

– Хорошо, – сказал Белоцветов. – Когда нечто, сильно напоминающее собою плазмоида и для краткости в дальнейшем именуемое так же, разнесло вдребезги несколько свободных причалов и ситуация приняла совсем уж неприличные формы, мастер отдал приказ на расстыковку и приступил к маневрированию. Мы, то есть я и Брандт, в скафандрах высшей защиты и с серьезным оружием наперевес вышли на мостик снаружи корпуса и ждали удобного момента для десантирования. Нам был выдан карт-бланш. По этому поводу я был полон энтузиазма и разнообразных идей, а что творилось в голове Брандта, не знает никто: он с отсутствующим видом стоял рядом и безмятежно жевал свою жвачку. Хотя, если честно, никто не знал, была ли в подобной эскападе хотя бы толика здравого смысла. «Три четверти безумств на поверку оказываются просто глупостями».[29] Мы больше надеялись на то, что плазмоид… нечто, сходное с плазмоидом… не пробьет защиту «Тетры» до того момента, когда прибудут корабли Звездного Патруля. Я не говорил, что мастер успел вызвать группу поддержки?

Кратов отрицательно помотал головой.

– Так или иначе, – продолжал Белоцветов, воодушевляясь, – до прибытия патрульников оставалось не менее десяти часов, а плазмоид разошелся не на шутку…

– И тут явился deus ex machina, – ввернул Мурашов.

– Кто-кто? – спросил Феликс Грин.

– Бог из машины, – пояснил Мурашов.

– Тоже мне бог! – пренебрежительно фыркнул Грин. – По-моему, парень так напугался собственной лихости, что наделал в штаны, но поскольку на нем был безразмерный джинсовый комбинезон, то никто и не догадался о его слабинке!

– Иными словами, – подытожил Белоцветов, – вдруг, откуда ни возьмись, из-за изрядно уже помятой станции всплывает громадный, как исчадье ада, астероидный тральщик с раскочегаренными до синевы гравигенами… мастер едва успел увести «Тавискарон» подальше от этого ужаса, и я впервые за долгие годы услышал из его уст суровое матерное слово… выбрасывает перед собой ковш из силового поля сопротивлением в добрую дюжину мегахокингов и упаковывает нашего фальшивого плазмоида, как рождественскую елочку в австрийский шарик с водой.

– И что? – выжидательно спросил Кратов.

– И все! – с торжеством в голосе объявил Белоцветов. – Безобразие прервалось, как по мановению волшебной палочки.

– Магической мощностью в двенадцать мегахокингов, – засмеялся Феликс Грин.

– «Тавискарон» спокойно пришвартовался на прежнее место. Мы с Брандтом вернулись на борт и уже обычным путем проникли внутрь станции. К нам присоединился Мадон и всю дорогу молчал. Собственно, он молчал в компании Брандта, но потому, что зрелище разрухи угнетающе подействовало на его инженерную натуру, а Брандт молчал… ну, он всегда молчит. Вначале мы нашли вас, и весьма вовремя, потому что выглядели вы, Консул, сказать по правде, далеко не так бодро, как сейчас… А уж потом сняли с тральщика наших героев.

«Ты ведь не отпустишь меня на свободу? – вспомнил Кратов. – У твоего человеческого сострадания есть границы?..»

– Что с плазмоидом? – спросил он вслух. И тут же поправился: – С объектом под условным обозначением «плазмоид»?

– Он по-прежнему заключен в силовую ловушку, – беспечно сообщил Белоцветов. – Болтается вместе с пустым тральщиком возле «Тетры». Поделом ему. Пускай видит, что натворил, и стыдится. Вас беспокоит его судьба? Меня – не очень.

– Мастер известил о трофее руководство Звездного Патруля, – добавил Феликс Грин. – Те обещали передать информацию по своим каналам далее, чуть ли не до Совета Тектонов. Наверное, это разумно. Как считаете, Консул?

– Именно так я и считаю, – вздохнул Кратов. – Куда мы направляемся?

– На Амриту, – сказал Белоцветов. – «Человеческая природа не знает движения по прямой; у нее свои приливы и отливы».[30] Собственно, мы уже на полпути к Амрите. Там тепло и солнечно. И зверушки. Про зверушек мне поведал директор Старджон, ради которого, а также ради сумасшедшего ученого, доктора Кларка, и чокнутого инженера Браннера мы вынуждены проделать такой непредвиденный крюк.

– На Амриту, – задумчиво повторил Кратов.

В его памяти внезапно высветились два имени, которые он почти заставил себя позабыть.

Джейсон Тру. Виктор Сафаров.

– Амрита – прекрасное место для отдыха, – сказал Мурашов, проницательно щуря зеленые рептильи глаза.

Кратов, тяжко вздохнув, промолвил:

– Не утрируйте, Консул, – возразил Белоцветов. – Сегодня мы гораздо ближе к цели, чем были в момент старта.

– Санти, – утомленно сказал Кратов. – Вы беззастенчиво пользуетесь тем обстоятельством, что мне нечем в вас запулить. Хотя…