О дивный Новый Свет!

1. Культ личности

После банкета, Володя сказал мне, что в девять вечера будет заседание Совета. Лиза отпросилась, мол, слишком устала, и утащила меня в нашу каюту на «Форт-Россе», где выяснилось, что не так уж она и устала. Наконец, где-то без четверти девять она меня отпустила, повернулась на правый бок, и мгновенно заснула. Я же быстро помылся, оделся, и отправился на это самое заседание.

Там сидели все знакомые мне уже члены совета, плюс с дюжину новых, с «Колечицкого» и «Москвы»; в их числе были и капитан Ермолаев, и капитан Неверов, и мой родич Коля Корф. И, когда я вошел, меня встретили аплодисментами.

– Лёха, ты молоток! Столько всего добыл, столько всего сделал! Одни лишь базы у Санта-Лусии и по дороге на Мехико чего стоят! Нам Вася с Саней все рассказали, так что не отпирайся!

– Володь, ну не надо! База по дороге на Мехико еще не наша. Эль-Маркес наш – это да, так ведь нет там пока никого…

– Не прибедняйся. Итак, что, по-твоему, было сделано неудачно?

– Нужна более четкая организация. Нужна спецслужба – чтобы не было таких сюрпризов, как с Кирюшей. Мы могли привезти намного больше – все бы продали за серебро и золото. Кроме того, имеет смысл подумать, что мы можем еще закупать у испанцев.

– Все будет. Первый блин обычно комом, а у тебя наоборот – еще и пятнадцать новых жителей, точнее, жительниц, привез. А еще рассказывают, что ты у Лос-Анджелеса тоже деревню в русское подданство соблазнил.

– Да ладно. Не я, а Патли.

– А кто Патли нашел?

О том, что не я ее, а она меня, и при каких обстоятельствах, я, понятно, рассказывать не стал.

– Итак. Что произошло за время вашего отсутствия? Ну, мы немного отстроились, ты уже видел. Кроме того, теперь по всему Заливу, да и по низовьям рек Русской и Стикса, индейцы приняли наше подданство. Что это для них означает, другой вопрос, но то, что их всех лечат, им нравится. Будут у нас там города, будут и школы, и церкви. Пока, понятно, ничего этого нет, ну и ладно, лиха беда начало. А вот на Русской реке наши ребята золото уже нашли, и медную руду чуть восточнее, причем и того, и другого оказалось очень и очень немало.

Первое поселение вне Залива начнет строиться на Русской реке в понедельник, первого октября, ровно через восемь дней. А второе – в Лос-Анджелесе – неплохо бы основать как можно скорее; проще всего, если вы выгрузите там стройматериалы и людей по дороге в Европу.

– Мы?

– Ну да, экспедиция, как ты и предлагал, пойдет в ноябре, на «Победе» и «Колечицком». Главным будешь ты, как министр иностранных дел. Твоё дело – маршрут. Хозяйственной частью будет заведовать Миша Сергеев, он в этом деле дока.

– Дай мне еще Васю.

– Ага, щас. Вася нам и самим нужен. Миша, конечно, неплохо его замещал, но теперь, после предательства Поросюка, самое время создавать министерство внутренних дел, включая определенные функции спецслужб – в этом деле он профессионал. Так что Васе придется заниматься своими прямыми обязанностями, а не путешествовать по тёплым морям.

– Тогда кто со мной-то пойдёт?

– Вообще-то мы решили не посылать с тобой никого, кто уже женат либо помолвлен. Не дело это, когда муж и жена долго не видят друг друга. Знаю, знаю, тебя это тоже касается в полной мере, но как раз тебе идти придётся, иначе вряд ли что-нибудь получится.

– А со мной?

– С тобой хоть какой-то шанс есть. Итак. Заместителем по военной части можешь взять Виталия Андреева, он майор спецназа в отставке. Оставшихся ополченцев он же и наберет. А вот экономистов твоих, за исключением Феди Князева, оставим тебе – ребята хорошо себя показали, а тебе еще предстоит много чем торговать.

– Главным тогда возьму Лёню Пеннера. Теперь насчёт планов. Какие вводные?

– Мы тут в твоё отсутствие кое-что обсудили. Во-первых, какой мы видим Русскую Америку через несколько лет? Понятно, что даже если все наши дамы родят в следующем году, и будут рожать раз в год, то заметного роста взрослого населения у нас все равно не будет до того, как эти дети вырастут. А нам расти нужно уже сейчас – причем, чем скорее, тем лучше. И именно за счет русских – мы же хотим остаться русской колонией.

– А что насчет индейцев?

– С индейцами мы решили поступить так. Есть два уровня – протекторат Русской Америки над племенем и гражданство. Ради гражданства племя должно согласиться на присягу верности Русской Америке, принятие законов Русской Америки, обучение их детей в наших школах, курсы русского языка и культуры, и открытие церквей и миссионерскую деятельность в их районах. Не будет никаких ограничений их прав по сравнению с правами «настоящих» русских, и наша цель – сделать из них наших людей, без потери самобытности и языка. Но именно поэтому необходим приток русского населения – чтобы сохранить нашу идентичность.

– А что насчет других народов?

– В единичном количестве – такие, как Джон или испанки, которых ты привез – приветствуются. То же произойдет, если в присоединенных к нам землях окажутся, скажем, испанские, французские или английские поселения – и их жители согласятся на те же условия. Но и здесь важно, чтобы большинство все-таки были именно русскими по культуре. А вот негров, как мы решили, нам не надо.

– А это ещё почему? – сказал я, все еще находясь под впечатлением движения за расовое равноправие в США, при котором я вырос.

– А ты вспомни, чем заканчивались переходы власти к черному населению на Ямайке, в Гаити, в ЮАР, в Родезии, да и в той же Анголе, где кое-кто из нас успел побывать. А вот обратных примеров я не знаю. Впрочем, ты и сам рассказывал про Детройт и Кливленд в конце восьмидесятых…

Да, когда я впервые приехал в Детройт в детстве, это был красивый город, с первоклассным музеем, хорошей музыкой, неплохими магазинами и ресторанами, и массой зеленых приятных районов, в одном из которых – на Чалмерс Стрит – жили мои родственники по матери. Теперь (точнее, в далеком моем прошлом, тьфу ты, будущем, из которого я сюда попал) это город развалин, выгоревших домов, закрытых магазинов и вокзала, а Чалмерс Стрит – одна из самых опасных улиц в городе, где более половины домов уже успели сжечь. Примерно то же можно сказать и про центр Кливленда, и про многие другие города и районы Соединённых Штатов.

– Но это из-за дискриминации и наследия рабства, – слабо вякнул я, вспоминая, что нам талдычили в школе.

– Так ведь рабство отменили больше века до этого момента, а кое-где и за сто пятьдесят и более лет. А про дискриминацию ты сам рассказывал, что она происходит скорее наоборот. И какая такая дискриминация на Ямайке или в Гаити? Разве что против белых. Впрочем, взять любое черное государство в Африке, получившее независимость в двадцатом веке – везде была подорвана экономика, упал уровень жизни, выросла преступность. Оно нам надо?

– А что же мы будем делать, если к нам перебегут африканские рабы? В Мексике, тьфу ты, Новой Испании, их мало, но они есть.

– Мы против рабства во всех его формах. Рабовладельческие суда будем захватывать, рабов репатриировать в Африку. То же и с беглыми рабами. Но для этого неплохо бы получить выход к Атлантике. Впрочем, это всё в будущем. Ладно, вернемся к нашим баранам.

– Баранам?

– Присказка такая. Итак, зачем наша экспедиция идет в Европу? Первое. Помочь спасти население России от голода тысяча шестьсот первого и второго года, и заодно хоть немного укрепить российскую государственность, промышленность, и обороноспособность. Это самое главное. Ты об этом и говорил.

Я кивнул, а Володя продолжил:

– Второе. Неплохо бы договориться с ними о том, что мы будем формально числиться частью России, но полностью автономной.

– Зачем?

– Одно дело – небольшая колония, другое – колония великой державы.

– И Россия на данный момент является таковой.

– Именно. Третье. Нам нужно, чтобы нам прислали епископа – по словам отца Николая, только так можно будет рукополагать новых священников. Конечно, тебе придётся обязательно проследить, чтобы сей епископ был достаточно широких взглядов.

Четвертое. Привезти в Русскую Америку население из России, преимущественно молодежь, причем такую, которая изъявит желание учиться. По дороге обучить их хотя бы читать, писать, и считать.

Пятое. Наладить дружеские отношения с другими испанскими провинциями в Америках, да и, если возможно, с испанской метрополией. С другими странами – как получится. Меньше всего я доверяю Англии, Польше и Швеции, так что с ними поосторожнее – впрочем, ты это и сам знаешь.

И шестое. Такую экспедицию можно будет повторить максимум один раз – потом у нас банально кончится мазут, да и полноценного ремонта кораблей мы провести не сможем, хотя кое-какие запчасти, конечно, имеются. Поэтому дополнительная цель – как ты сам и предложил, положить начало цепочке колоний по пути из Америки в Европу. Тогда мы сможем строить корабли на угле или мазуте, а в этих колониях создать запасы топлива и ремонтные мощности. Кстати, там же можно будет устроить и радиоточки, для связи между Форт-Россом и отдаленными территориями.

Так что напомни нам еще раз, где ты предлагал создать колонии.

– Во-первых, в районе мыса Святого Луки на юге Нижней Калифорнии. Эль-Маркес уже наш, но он остается под испанской юрисдикцией – и никто не знает, когда очередному вице-королю придет в голову лишить нас бухты. Далее, неплохо бы организовать колонию на островах Ревильяхихедо, они в трехстах с небольшим морских милях от мексиканского побережья, чуть севернее широты Акапулько; она еще и позволит нам контролировать манильские галеоны, если мы когда-либо окажемся в состоянии войны с Испанией.

– Но с этим, наверное, можно повременить – ведь в ближайшее время проблем с Эль-Маркесом не предвидится.

– Повременить-то можно, но слишком затягивать я бы не стал. Сначала, конечно, колония может быть маленькой, для обозначения присутствия. Если нас попросят из Эль-Маркеса, перевозим все туда. Думаю, и местные индейцы согласятся, им вряд ли улыбается еще раз попасть под власть испанцев.

– А дальше?

– Остров Кокос к западу от Центральной Америки. Галапагосские острова. Острова Хуана Фернандеса к западу от Чили. Что-нибудь в районе Патагонии, например остров Гуамблин – а, может, и что-нибудь на побережье материка. Огненная Земля. Фолькленды.

– Не самые удобные места для жизни. А что потом?

– Два направления. Первое – восточное. Южная Георгия – там, впрочем, жить никто не захочет, а вот военную базу можно будет устроить. Тристан-да-Кунья. Святая Елена, остров Вознесения. Западные Азоры. И второе – западное. Триндаде и Фернанду ди Норонья – к востоку от Бразилии. Тринидад и Барбадос в Антильских островах. Один из Виргинских островов. Флорида и Багамы. Бермуды.

– Надо будет посмотреть, я даже не слыхал о Триндаде или Гуамблине. Но да, пора начинать. «Колечицкий» последует с «Победой» до точки Х – где-нибудь в Атлантике. Подумай, где имеет смысл это сделать – Бермуды, Святая Елена, или еще где из твоего списка. «Колечицкий» там останется, а «Победа» пойдет дальше в Балтику – впрочем, ты нам уже сам рассказывал, что бы ты сделал, если бы у тебя появился такой шанс. Шанс теперь есть, действуй. Только представь план действий на следующем Совете, лады?

– Спасибо за доверие, конечно… Только давай я это обсужу с Мишей и с Сашей. И дай мне еще Леху Иванова в подмогу. И пару студентов.

– Леху я тебе не дам, а студентов бери. Только не хватай никого, кто занят другими важными делами.

– Володь, ты мне так и не дорассказал, что еще произошло в наше отсутствие.

– Мы нашли источник угля. Да, пока мы не нашли месторождения под Лос-Анджелесом, но у нас есть «Москва»! Сам корабль в ужасном состоянии, и как только у нас будет куда расселить народ, мы снимем все, что можно, и пустим его на переплавку. Металл нам нужен.

– А каким образом? «Москва» же огромная!

– Как едят слона – по кусочку. Но это лишь потом. Сначала нужно разгрузить все, что там есть. И вот что интересно. Угля на нем много, похоже, туда загрузили все, что оставалось на берегу. Кроме того, есть оборудование кают – старое, но пригодится. Есть котлы – возможно, с помощью них можно будет построить угольную электростанцию для Лос-Анджелеса, или как его мы там назовем, ведь добычу угля мы там наладим.

Еще у нас строится завод – мы туда перенесли пару станков с «Москвы» и «Мивока» – последние с электроприводом. Электричества нам пока хватает, от гидроэлектростанций – но, боюсь, рано или поздно придётся создавать новые мощности, не знаю даже, какие. Ребята уже планируют верфь – будем делать парусно-винтовые корабли, сразу на нефти, если сумеем, если нет, то на угле. А в ящиках со «Святой Елены» нашли несколько игрушечных радиоуправляемых самолетов и вертолетов, с видеокамерами на борту. Ими уже активно пользуются геологи – и, думаю, нелишне бы тебе, Леха, взять несколько штук с собой, вдруг воевать придется… Кстати, в контейнерах со «Святой Елены» мы нашли два разобранных гидроплана Seawind 30 °C, два легких самолёта CGS Hawk II Arrow, а также два вертолета CH-77, плюс запчасти к ним – так что и авиация у нас какая-никакая, но есть. Хотелось бы их испробовать поскорее, жаль, пилотов нет.

– У родителей одного моего университетского приятеля были и Arrow, и CH-77, я на них уже летал. Только нам понадобится ровное поле.

– Есть такое, с той стороны залива – и он показал на восток, туда, где в моем будущем находился Окленд. – Они уже там, построен и ангар, и проложена взлётно-посадочная полоса, грунтовая. А инициатива, как ты знаешь, наказуема.

– Без проблем.

– Ну и хорошо. Все самое главное мы тебе рассказали, а по одному или двум вопросам неплохо бы проголосовать. Ну что, ребята, кто за то, чтобы создать «Управление безопасности Русской Америки», и утвердить Мишу его главой, сиречь главным гебистом и ментом?

Поднялись все руки, кроме одной – Мишиной. Миша растерянно проблеял:

– Володь, а меня спросить не подумал?

– Ну у тебя ж опыт службы в военной разведке, тебе и карты в руки.

– Спасибо, конечно, но…

– Миш, а кто, если не ты? Кандидаты есть?

– Спроси на «Колечицком» или на «Астрахани»…

– Сам и спросишь. Проверишь их в деле – а потом можешь предложить другую кандидатуру – месяца этак через три. Тогда и посмотрим. Итак, почти единогласно – Миш, тебе не отвертеться.

– Да вижу я, я что, тебя не знаю? Врешь ты все про три месяца. Да уж ладно, – и Миша вздохнул. – Партия сказала, надо…

– Вот то-то же. Следующее. Не хотел этого делать до Лёхиного приезда, а теперь давайте придумаем названия для новых поселений. Лёх, ты как думаешь?

– Там, где Русская река, можно сделать Новую Москву. Или, скажем, Новомосковск. А там, где Лос-Анджелес, да хотя бы Китеж.

– Новомосковск мне нравится, а Китеж… Не хочется как-то, чтобы он под воду уходил.

– Ну тогда Владимир на Тихом океане. В честь древнего русского стольного города Владимира.

– Нет уж, вот чего не надо…

Тут Миша с мстительным видом сказал:

– Кто за Новомосковск и Владимир?

Все, кроме Володи, подняли руки.

Володя недовольно сказал:

– А я не согласен.

– «А баба яга против», – насмешливо пропел Миша. – Нет уж, ты меня спрашивал, когда делал наследником Берии? Так что и ты давай, внемли гласу народа и колебись вместе с линией партии. А то каак одену пенсне и каак возьму в разработку…

– Ребят, вы меня еще и царем назначьте. Ну что это за культ личности такой?

– Нет, царем не надо, – сказал Вася. – А вот вице-королем Индии, как в «Золотом теленке»…

– Тьфу на вас! – сказал Володя. – Ну что ж, заседание объявляю закрытым. Давайте по стаканчику пива, пока у нас оно еще есть, и баиньки. Не будем зря электричество тратить.

2. Ну а девушки, а девушки сначала

Зря я проболтался, что умею летать на Arrow – переименованные у нас в «Стрелы». В последний раз это было в восемьдесят шестом, сиречь более шести лет назад (если пересчитать все, что было до и после момента переноса). А терять наши немногочисленные самолетики ох как не хотелось.

Лиза напросилась со мной – хоть я и отговаривал ее. Нас посадили на «Утку» – пока нас не было, их уже успели приспособить к подобного рода перевозкам. Я напросился к рулю, а рядом сел Миша Сергеев, показывать мне дорогу. Уже подготовленный спуск к воде – Лиза ойкнула, и вот «Утка» мчится на другую сторону залива. Мчится так, как только может, с огромной скоростью в десять километров в час.

Мы вылезли на низкий берег с той стороны. Только я хотел разогнаться, как Миша закричал:

– Ты это куда? Вон же поле.

Перед нами – небольшой ангар, а рядом уже собранный самолет, который уже выкатили на поле. Он был и вправду красив – те, кто его заказали, деньги, похоже, не считали, и он был со всеми примочками, а еще и раскрашен в белый, синий и красный – цвета не только британского, но и российского флага.

– Ну что скажешь? – улыбнулся Миша.

– Здорово! – и я, вооружившись инструкцией, проверил его по всем пунктам. Знаю, что ребята всё сделали и без меня – но меня учили, что без этого никак. Поднимаю плексиглас, и слышу Мишин голос:

– Надень парашют. И ты, Лизок, а то мало ли что. Терять ни тебя, ни Лёху как-то не хочется. Тем более, девайсы эти были в комплекте.

Лиза чуть побледнела, но деваться уже было некуда – сама напросилась. Надела парашют (Миша ей вкратце объяснил, как им пользоваться) и села на второе сиденье – оно в «Стреле» не рядом с пилотом, а за ним. И я повернул ключ.

Управлять «Стрелой» очень просто – завел мотор, сзади зажужжало (да, именно так, у «Стрелы» винт с тыльной стороны кабины), и «Стрела-1» покатилась по полю. И вот мы взмыли в осеннее небо. Мы летели не очень быстро – крейсерская скорость у «Стрелы» всего-то там около ста двадцати километров – но для Лизы и этот первый полёт стал событием.

День был на удивление теплый и солнечный – в Сан-Францискском, тьфу ты, в Русском заливе – ранняя осень часто лучше, чем лето. И вот под крылом сначала сам залив, а потом мы влетели в долину Напы, где в моё время были, вероятно, лучшие виноградники во всей Америке, и одни из лучших в целом мире. Мы пролетели над несколькими индейскими деревнями и вскоре увидели крупную прогалину примерно там, где в Калифорнии двадцатого века находилась Калистога.

– Давай сядем, – сказал я.

– А не опасно?

– Тут индейских деревень нету, зато есть нечто такое, что тебе понравится.

Я запросил по радио разрешения на посадку, мне было сказано, что не больше чем на пару часов, и вскоре самолетик уже катился по земле. Через четверть часа парашюты уже лежали на сиденьях, а я шуровал в небольшом багажном отделении, где, как мне и было сказано, лежали кое-какие бутерброды, пластиковая ёмкость с водой, и пара бутылок пива. От пива Лиза отказалась, а бутерброд взяла.

– Как же здесь красиво, – сказала она мечтательно, лежа на траве и смотря в небо и на невысокие горы, окружавшие долину.

– Пойдём, я тебе еще кое-что покажу, – ответил я.

Мы прошли через высокие тростники и оказались у небольшого озерца.

– А здесь можно искупаться? – спросила Лиза.

– Попробуй воду, только очень осторожно.

Лиза дотронулась до воды пальчиком.

– Горячевато. А что здесь такое?

Вдруг в середине озерца что-то забурлило, потом вверх взвился водяной столб, от которого шел пар. Лиза взвизгнула и схватилась за меня. Через какое-то время, столб опал, и ничто больше не напоминало про то, что здесь только что бил гейзер.

Лиза поцеловала меня, и вдруг схватила и увлекла в тростники.

Через полчаса, когда мы вернулись к своему самолету, рядом с ним стояли два абсолютно голых индейца с луками в руках и колчанами на плече. Я на всякий случай взял с собой пистолет, так что особо не испугался, подумав лишь, что лишь бы самолёт не раскурочили… Тоже мне любитель гейзеров.

Я подошел к ним и сказал по-мивокски:

– Мир вам.

Один из них ответил мне на том же языке, но было видно, что он говорил на нем не лучше, чем я:

– Кто вы?

– Мы русские, оттуда – и я показал на юг.

Индейцы неожиданно опустили луки.

– Нам говорить, что вы хорошие люди, – сказал тот. – Что вы лечить больные. У нас есть больные. Мы люди имя асочими.

Я перевел Лизе. Она сказала:

– Скажи им, что я сейчас осмотрю больных, а потом вернусь с лекарствами.

Я им перевел, как смог. Они прижали руки к груди и поклонились Лизе. Похоже, врачи были у них в чести.

– Идти с нами.

– Мы бы не хотели, чтобы что-нибудь случилось вот с этим – и я показал на самолет.

– Не надо бояться. Моё имя Сем-Йето. Мой друг смотреть. Ничего не трогать.

Мы пошли с ним и вскоре увидели небольшую деревню, построенной из домов, похожих на перевернутые корзины, вроде домов чумашей, только побольше и овальных в форме. Между ними сновали мужчины и женщины, такие же обнаженные, как и наши спутники; разве что на голове у женщин были плетеные шляпы, а у мужчин колпаки из шкур животных.

– Деревня имя Нилектсонома, – сказал индеец, показав на деревню. – Здесь больной, – и мы зашли в один из домов.

Внутри оказалось, что пол находится сантиметрах в шестидесяти ниже уровня земли; на полу лежало несколько шкур, на одной из которых стонала и металась маленькая девочка, укрытая такой же шкурой.

Лиза достала маску из наплечной сумки, натянула её, и потрогала лобик ребёнка.

– У нее жар. Похоже на грипп. Посмотрим, что у меня с собой, – и она достала из сумки горсть лекарств и выбрала пару упаковок. Потом она велела:

– Пусть принесут воды!

Я перевел это на мивокский, как мог. Через пять минут, это было сделано, и Лиза положила две таблетки в рот девочки и дала ей запить.

Затем мы навестили двоих других, тоже детей. После этого нас практически насильно усадили на длинное бревно и накормили вкусным мясом и жареными грибами. Не успели мы закончить трапезу, как прибежала девочка и что-то сказала Сем-Йето.

– Девочка уже не горячий! – сказал он по-мивокски. – Спасибо, о великий – и он низко поклонился Лизе.

– Объясни ему, что мы завтра с утра ещё раз прилетим к ним, – сказала Лиза. Проверим, как будут чувствовать себя дети.

Я перевёл, и Сем-Йето проводил нас к самолёту. Но когда «Стрела» вдруг побежала по полю и взмыла в небо, мы, взглянув вниз, увидели обоих мивоков лежащих ничком на земле. Бедняги были напуганы до смерти.

Когда мы взлетели, я почувствовал Лизину руку на своей щеке. Поцеловав ее, я подумал, что первым делом, может быть, и самолеты, ну а девушки, а девушки – важнее всего. Если они, конечно, такие, как моя любимая.

3. Что день грядущий нам готовит?

Двадцать четвертое сентября стало «Днем Аэронавтики», а первого октября были основаны сразу два форпоста – Новомосковск, на Русской реке, и Алексеевка, у гейзера в долине Напы. О последней договорились с индейцами Нилектсономы – они были очень довольны тем, что там будут основаны лечебница и школа. А вот на попытку матушки Ольги уговорить их носить одежду они ответили отказом – мол, мы всегда так ходили, а одежду надеваем только зимой, когда холодно. Поэтому у них и пол в хижинах был выкопан ниже – чтобы холодные ветра не проникали к спящим.

Я уже успел испробовать и гидроплан, и вертолет, и впечатление было потрясающим. Гидропланы были побольше «Стрел», и могли нести до четырех человек, а также какие-никакие, но грузы. Поэтому я начал лихорадочно обучать пилотов, чтобы после моего ухода на «Победе», можно было летать на них в Новомосковск, а, после основания Владимира, и туда тоже.

Дать Алексеевке такое имя решили без нас с Лизой на заседании Совета – иначе бы попробовали отказаться. Но Лиза как раз была а тех краях у очередных больных, а я работал переводчиком и по совместительству пилотом. Вообще, работал я с утра до вечера – да и после ужина я брал уроки мивокского у Мэри, а также учил фразы из языка асочими, которые записала одна из наших филологинь; она как раз составляла словарь и грамматику этого языка.

Времени у нас оставалось мало – отплытие в Россию было назначено на двадцатое октября. Я уже представил план путешествия, и выглядел он так. Сначала мы идем на юг, с кратковременным заходом в Санта-Лусию, чтобы показать испанцам, что у нас есть корабли побольше, чем те, которые они уже видели. Заодно восполним запасы и проведаем «своих» индейцев. Следующая остановка – Галапагосские острова и объявление их российскими Черепашьими – ведь Галáпагос в переводе на русский и означает «черепахи». Потом Лима, столица вице-королевства Перу, где мы, как и в Новой Испании, надеемся наладить политические и торговые отношения. Заход на острова Хуана Фернандеса – которые мы окрестим островами св. Александра Невского. Визит на Огненную землю, которую мы тоже объявим российской. Так же мы поступим и с Фольклендами, и с Тристан-да-Куньей. У Святой Елены мы перезаправляем «Победу», строим там из привезённых (и уже подготовленных) материалов небольшой форпост, оставляем там «Колечицкого», и идем дальше на север. И на Бермуды, и на Европу у нас попросту не хватит горючего, поэтому оставляем эти острова на будущее и заходим в Испанию, где, если повезет, проведем переговоры с их правительством. А далее без остановок в Данциг, центр балтийской торговли зерном, и в Финский залив. План-минимум – доставить зерно в устье Невы и устроить его распределение в 1601 году, а также надавить на монастыри и помещиков, чтобы те не копили зерно в амбарах, а распределяли его среди голодающих. План-максимум – освобождение Нарвы, очищение Финского залива от шведов, помощь российской державе в отражении агрессии и становлении армии нового образца.

И, в любом случае, вернемся домой с переселенцами – желательно не только из крестьян, но и мастеровых, и моряков… По дороге будем их учить – кого читать, писать и считать, а кого и более тонким материям. Причем нужно будет взять их как можно больше.

Ведь нефти у нас останется максимум еще на один визит – а потом придется ждать момента, когда мы начнем самостоятельно не только добывать, но и перерабатывать нефть. Поэтому неплохо бы создать пусть и малочисленную, но обороноспособную колонию на Святой Елене. Вернемся же не ранее 1602 года, возможно, даже в 1603, в зависимости от обстоятельств.

Если получится добыть парусник и найти достаточное число матросов, то имеет смысл уже сейчас поселиться и на Бермудах. Ведь есть риск, что Бермуды иначе станут британскими – в нашей истории это случилось в 1609 году. И без Бермуд заселение как североамериканских колоний, так и Карибских островов станет для англичан намного сложнее. Да и Святую Елену голландцы в нашей истории прибрали к рукам уже в 1633 году, и, хотя они ее оставили в 1651 году, англичане заняли их место в 1658 году. Так что нужно ковать железо, пока горячо.

Все эти тезисы мы долго и упорно обсуждали на совете седьмого октября. Пока меня не было, оказалось, возникла еще одна проблема – некоторые (к счастью, далеко не все) беженцы из Владивостока не очень жаловали выходцев из советского времени, именуя их «краснопузыми», а «беляков» не любили как многие из команды «Колечицкого», так те, кто пришел к нам на «Паустовском». Третьего октября было проведено общее собрание, на котором Володя сказал следующее:

– Дорогие граждане Русской Америки! Мы все, вне зависимости от того, откуда мы пришли в это время, в первую очередь русские – даже те из нас, кто по происхождению бурят, татарин, немец, еврей или – да – индеец. Те, кто не хочет быть гражданином Русской Америки, у вас последний шанс покинуть колонию – мы готовы высадить таких граждан в Санта-Лусии, когда наши корабли уйдут в далекий вояж. У нас в этом мире нет – понимаете, нет – истории противостояния, нет ни красных, ни белых, а есть мы, Русская Америка, и есть Россия, которой нужно помочь. Экономическая же наша система на данный момент – помесь военного коммунизма и государственного капитализма. Рано или поздно мы сделаем так, чтобы у нас была и свобода предпринимательства и инновации, понятно, в определённых рамках, и достойная жизнь для всех наших жителей. В любом случае, лечение и образование останутся бесплатными, и все дети, инвалиды, и старики будут на полном иждивении государства. В ближайшие годы то же будет касаться и взрослых, при условии достойного труда с их стороны. И все должны будут уметь защищать свою родину.

Так что попрошу всех определиться – кто хочет уйти, пусть внесет себя в этот список – и он показал одну тетрадь – а те, кто хочет остаться, в список граждан Русской Америки – и он показал другую тетрадь. Остающихся прошу написать о том, что они умеют, и чем они хотят заниматься в этой жизни.

Желающих уйти не оказалось ни одного – даже мажоры и бывшие комсомольские и партийные деятели, услышав про недолгую предательскую карьеру Поросюка, а также о том, как сейчас живет остальной мир, решили, что лучше уж синица в руках и участие в построении нового мира, чем изгнание. Или, в лучшем случае, жизнь в примитивных колониях какой-нибудь державы, а то и смерть на костре Инквизиции.

Но в экспедицию мы решили никого из этой прослойки не брать – Кирюши нам хватило за глаза и за уши. А все граждане страны, коих оказалось тысяча шестьсот семьдесят, не считая индейцев в принявших наше подданство деревнях, были внесены в компьютерную систему, доступ к которой получили Вася сотоварищи.

Кстати, уже в сентябре во многие управления ввели людей из разных времен, и люди очень быстро срабатывались – и геологи, и строители, и аграрии, и производственники. То же мы сделали и с армией, как теперь именовалось ополчение, и с организацией общественного порядка. А вот с флотом было сложнее – все-же команды и на «Колечицком», и на «Астрахани» были сколоченными, а теперь приходилось их разбавлять другими, и создавать новые – для «Победы», для «Мивока», для «Колибри». Впрочем, на «Святой Елене» это получилось очень даже неплохо.

Миша же с Сашей и Ваней Алексеевым, назначенным капитаном «Победы», готовились к экспедиции. Мне же оставалось лишь обучать пилотов, дипломатов, которые остаются здесь, и переводчиков. Кроме того, я работал с Лёхой и другими над информационными системами и начальным курсом для студентов. Покой мне, увы, только снился… Хотя, если честно, спал я мало, хотя и ложился вскоре после наступления темноты.

Дни становились все короче, и если в Алексеевке и Новомосковске еще стояла жара, то в Россе становилось все дождливее, и все чаще на нас спускались туманы. И двадцатое октября неумолимо приближалось.

И тут я, разговаривая с Сарой о дальнейших действиях в отношение мивоков (ведь она была моим заместителем по индейским вопросам), заметил, что животик у нее начал округляться – как, впрочем, и у многих других наших гражданок. Только вот Сара не была замечена в каких-либо отношениях с противоположным полом. И я спросил у Лизы, от кого, интересно, у Сары будет ребенок. На что она мне сказала с грустной усмешкой:

– Ты что, еще не догадался?..

4. И ты тоже?

Когда я простодушно сказал, что не знаю, кто отец Сариного ребенка, и попытался выпытать это у Лизы, она мне почему-то ничего не сказала, добавив лишь, что завтра суббота, десятое октября, и ей предстоит быть крестной матерью у Тепин – пардон, с завтрашнего дня официально Татьяны. Так по крайней мере ее будут именовать в церкви. Поэтому у нее сейчас куча дел, а я пристаю к ней с глупыми вопросами.

Другие девушки, крещеные в католичество, православными становились без обряда крещения – только через исповедь, и потому Местли давно уже стала Марией, Шочитль Светланой, а Патли Пелагеей. И, в числе многочисленных свадеб – было заключено более тридцати только лишь с момента нашего возвращения – Местли вышла замуж за Сашу Ахтырцева, а Шочитль – за Федю Князева. Только лишь Патли, она же Пабавит и Пелагея, пока ещё женихом не обзавелась, хотя заинтересованных было много, девушка была очень красивой.

Нас эти свадьбы тоже коснулись напрямую – у Местли свидетельницей от невесты была Лиза, а Федя попросил меня стать свидетелем от жениха, послезавтра же свидетельницей у Тепин опять будет Лиза, так что времени, которого и так было в обрез, становилось ещё меньше. Ведь нужно было не только держать венец над головой жениха или невесты (а венцы были старые, тяжёлые – на голову такие не наденешь…), но и помогать невесте и жениху, причем не только свидетелю, но и супругу такового. Хоть с платьями и костюмами вопрос не стоял – их шили девушки с «Москвы», из шёлка или хлопка, по выбору – до революции практически каждая дама умела рукодельничать.

И вот отгремела последняя свадьба, прошел банкет, и Лиза сказала:

– Милый, я сейчас приду – надо зайти к Оле (так она уже давно именовала матушку Ольгу).

Вернувшись через полчаса, она бросилась ко мне на шею:

– Любимый, у меня для тебя две хороших новости и одна не очень, а также одна небольшая просьба.

– Давай!

– Сначала самая лучшая новость: у нас с тобой будет ребенок!!

Я подхватил ее на руки и закружил по маленькой каюте. Она прижималась ко мне всем телом, радостно улыбаясь, а потом сказала:

– Отпусти меня, это еще не все. Теперь не очень хорошая – Оля считает, что мне нельзя с тобой ехать – слишком тяжелая поездка, и с медициной на корабле будет сложнее, чем здесь. Более того, мне теперь противопоказано лечить инфекционных больных, чтобы самой не заразиться.

Я немного погрустнел, хотя первая новость все-таки не давала мне унывать.

– Милая, как же я без тебя буду целых два или даже три года – и не увижу ни рождения нашего с тобой ребёночка, ни первых лет его жизни. Даже не буду знать, мальчик это или девочка.

– Давай хотя бы имена придумаем, пока ты здесь. А все остальное – увы… Мне тоже тяжело, даже очень. Но не бойся, помни, что я тебя буду ждать – точнее, мы тебя будем ждать. И ты вернёшься, я верю в это… Вот это и есть вторая хорошая новость.

Я обнял ее и долго-долго целовал в губы, потом мы незаметно оказались в постели. Что было дальше, описывать, как обычно, не буду. Потом, лежа в моих объятиях, Лиза добавила:

– Оля предложила Ренату в качестве моей замены, и та согласилась. Скорее всего, вам придется отложить начало экспедиции – мне надо будет ввести ее в курс дела. Думаю, что к первому ноября она будет готова. Оля поговорит с Володей, а меня попросила обговорить это с тобой.

– Ты знаешь, для меня каждый день с тобой теперь на вес золота. Так что меня это не печалит. Тем более, к двадцатому числу мы укладывались, но еле-еле.

– Тогда у меня к тебе одна просьба. Не забывай, что ты мой, и только мой. И всецело принадлежишь мне.

Я пытался что-то сказать, она лишь прижала палец к губам.

Следующие дни были сумасшедшими – спал я по четыре-пять часов в сутки, проводя оставшееся время то за финальной стадией подготовки, то в консультациях с Советом, то в переговорах с Ренатой – естественно, у нее были свои представления и пожелания, да и отношения наши были не очень, а нам предстояло столько времени работать бок о бок. Да и ночами я спал, если честно, достаточно мало, хоть и ложился не то чтобы поздно.

И вот, наконец, настало первое ноября. Отец Николай, вместе с отцом Никодимом, священником с «Москвы», читал молебен; именно отец Никодим был назначен священником экспедиции. А еще с нами пошли четверо ребят, которые тоже только что женились, и которых отец Николай подготовил к рукоположению в диакона и священники. Рукополагать их придётся в России, ведь сделать это мог лишь епископ, для которого отец Николай подготовил письмо.

Отец Николай также передал мне послание Патриарху – петицию о назначении епископа для Русской Америки. Он признался, что ему пришлось изучить материалы из коллекции Лёхи Иванова о письменных памятниках шестнадцатого века, чтобы хоть как-то соблюсти манеру письма.

Последние напутствия Володи с компанией, прощание с любимыми, гудок, и «Победа» с «Колечицким» и «Мивоком» уходят в дальнее плавание. Я стоял и смотрел на Лизину фигурку, машущую платочком; затем, когда её не стало видно, на холмы ставшего мне родным Росса, которые были все дальше и дальше, а затем растворились в дымке. И только сейчас я осознал, что любимую не увижу очень и очень долго. И поэтому прощание со ставшим мне родным Русским заливом далось мне намного тяжелее, чем в августе, когда мы уходили в Санта-Лусию.

Как и тогда, чем дальше мы уходили на юг, тем становилось теплее и солнечнее. Рано утром третьего ноября мы дошли до траверса 'Ахуупкинги, где и распрощались с «Мивоком» и с будущими жителями Владимира, которых и перевозил бывший «Фомальгаут». Я сходил на него, где и распрощался со всеми – а особенно с Патли, которая меня поцеловала отнюдь не по-сестрински и сказала:

– Пелагея не хватать Алексей. Вернись скоро!

На моё пожелание найти хорошего мужа, она ответила:

– Только такой, как Алексей.

Да, хороша была девушка… Поэтому, помня об обещании, данном Лизе, я решил, что вместо того, чтобы высадиться со всеми и нанести визит в 'Ахуупкингу, как я собирался сделать, лучше будет, если я поскорее вернусь на «Победу», подальше от искушения. И вот опять длинный гудок и ещё одно прощание – до встречи в следующем веке!

5. А поезд всё быстрее мчит на юг…

– Кальяо, – сказал Ваня, показывая рукой на белый городок у моря.

– А где же Лима?

– Чуть дальше на восток. Кальяо – порт Лимы.

К нам направлялись несколько парусников. Похоже, местные власти пожелали узнать, что это за огромные железные корабли, и кто это к ним прибыл. Конечно, до них могла уже дойти весточка из Санта-Лусии или Мехико, но кто знает? У нас было чем торговать с Перу – а также были заготовлены подарки для местного начальства. Ну и хотелось на всякий случай пополнить запасы пресной воды и прикупить свежего мяса.

До сего момента, путешествие было скучноватым, но относительно приятным – на «Победе» на офицерской палубе были даже кондиционеры – но, конечно, не было ни бассейна, ни роскошных кают, и ничего другого, чем нам так запомнилась «Святая Елена».

К Кальяо мы подошли двадцать первого ноября. Было нежарко – впрочем, как нам рассказывали, так обычно и бывает на тихоокеанском побережье Южной Америки к югу от Эквадора; зимой, то есть нашим летом, здесь было бы прохладно – градусов 15–18. А сейчас термометр показывал двадцать два градуса.

До этого, мы успели зайти в Санта-Лусию, где мы проведали как сеньора алькальде (увидев «Победу» – «Колечицкий» к берегу не подходил – он воскликнул: «Я-то думал, что ваша «Святая Елена» огромная…»), так и «наших» йопе в бухте Эль-Маркес, которую мы переименовали в бухту Святого Евангелиста Марка. Висенте хотел знать, когда наконец туда придет корабль для охраны Санта-Лусии. Я ответил, что, если Бог даст, не позже апреля – так пообещали наши корабелы, которые работали над первым кораблем местной постройки, парусником с паровой машиной.

После нее, мы пошли на Черепашьи острова, в нашей истории известные как Галапагосские. Их мы, согласно решению Совета, торжественно присоединили к Русской Америке в ходе церемонии на острове Святой Елизаветы, который в моем будущем носил имя королевы Изабеллы. Имя было выбрано неслучайно – именно я просил Совет об этом перед выходом в море, пользуясь отсутствием родной супруги. В бухточке в сени вулкана реял специально сшитый триколор, а под навесом располагались икона святой Елисаветы и текст прокламации о присоединении островов к Русской Америке.

Перед заходом на остров, мы пересекли экватор. Ваня Алексеев, наш капитан, заставил всех тех, кто ни разу не пересекал его на корабле, искупаться в море – для этого была спущена специальная морская купальня, взятая «напрокат» со «Святой Елены». В ней не было ни опасности утонуть, ни попасть в пасть акуле, чего особенно боялись наши немногочисленные дамы, начиная с Регины. Увидев, впрочем, что акул в море не наблюдается, наши прелестницы осмелели и упросили нас с Ваней разрешить всем провести денек на пляже, среди черепах и морских игуан, периодически заплывая в море. Вечером, когда мы вернулись на борт, Регина с Верой пришли еще раз и попытались нас уговорить на ещё один день; я был готов согласиться, но Ваня оказался неумолим – мол, мы сюда не купаться пришли.

А следующей запланированной остановкой значился Кальяо.

Первый же корабль, подошедший к «Победе», оказался галеасом береговой охраны. Мы помогли нескольким испанцам в кирасах и шлемах взобраться по штормтрапу на борт «Победы». В отличие от Санта-Лусии, здешние испанцы при первом контакте были намного менее приветливы.

– Что это за дьявольский корабль? – спросил человек в позолоченном шлеме, судя по манере и по богатству костюма, главный.

– Сеньор, мы из Русской Америки. Я князь Алесео де Николаевка, а это сеньор капитан Хуан де Алексеев. А с кем мы имеем честь?

– Не знаю никакой Русской Америки. И хочу вас предупредить, что или ваше исчадие ада немедленно покинет наши воды, или мы вас уничтожим.

– Сеньор, не знаю, кто вы такой, но мы личные друзья Его превосходительства графа де Медина и имеем письмо от графа к Его Католическому Величеству.

Это заставило грубияна задуматься, тем более, что, как я полагаю, наше пришествие было для них страшнее, чем появление испанцев на конях для местных инков менее восьмидесяти лет назад. Потом он тряхнул головой и отчеканил:

– По приказу Его Превосходительства Вице-Короля Перу, вам запрещен вход в Кальяо или любой другой порт Вице-Королевства. Тем более, что по словам падре Агирре, главы местного отделения Святой Инквизиции, ваш корабль – порождение нечистых сил. И Новая Испания нам, в Перу, не указ. Убирайтесь вон.

Ваня сказал мне по-русски:

– Лёш, а что если мы немного постреляем по их укреплениям? Покажем, так сказать, где раки зимуют.

– Нет, не надо, – сказал я, подумав. – Нам еще предстоит поговорить с ихним католическим величеством. И если мы не причиним его городам никакого вреда, то, полагаю, результат будет получше, чем если мы до того обстреляем их город. А вот то, что различные вице-короли, похоже, не ладят между собой, мне лично весьма интересно. Да и таких манер я от испанцев не ожидал. Привыкли здесь третировать местное население.

И, повернувшись к пижону в золотом шлеме, сказал надменно:

– С кем имею честь – я сказал «имею честь» учтиво, но весьма насмешливо – разговаривать?

– Меня зовут де Молина. Я комендант Кальяо.

– Ваша светлость, – сказал я с насмешкой, потому как сам был для них «превосходительством», хоть это невежа меня так и не называл. – Я поговорю с Его Католическим Величеством и про вас, и про вашего падре Агирре. А теперь извольте покинуть наш корабль – мы отходим от вашего порта. С невежами, порочащими честь испанского идальго, нам не по дороге. И попрошу поторопиться.

Де Молина немного побледнел, услышав и мой тон, и мои скрытые угрозы, схватился было за шпагу, передумал, и пошел к штормтрапу, по которому уже ползли вниз его люди.

Когда испанцы наконец спустились – а с высоты почти в двадцать метров это не так уж и просто – «Победа» развернулась и пошла на юго-запад, где нас уже ждал «Колечицкий».

6. «Провидение»

Мы решили плюнуть на Перу и совершить визит в Чили. Ваня поначалу предложил пойти в порт Вальпараисо – самый значимый чилийский порт в нашем будущем. Но, посмотрев материалы по истории Чили, я обнаружил, что, на тот момент, он был крохотной рыбацкой деревушкой в ста сорока километрах от Сантьяго; даже в начале девятнадцатого века, Вальпараисо состоял из пары дюжин хижин и одной церквушки. Сам же Сантьяго был практически полностью уничтожен индейцами мапуче вскоре после основания, в 1541 году, и, хоть и был восстановлен, оставался провинциальным городком. А столицей, с момента создания Королевской Аудиенции Чили 1565 году, был город Консепсьон, в четырехстах с небольшим километрах южнее. И, хотя Королевскую Аудиенцию закрыли всего десятью годами позже, Консепсьон так и остался резиденцией капитан-генерала и неформальной столицей Чили.

Этот город находился на море, в нескольких километрах от реки Биобио. В нашем будущем, долина этой реки станет одним из лучших винодельческих районов Чили. Но сейчас бассейн Биобио – житница тихоокеанского побережья Южной Америки, славившаяся своими чернозёмами. Точнее, житницей являлся лишь северный берег – все попытки закрепиться на южном берегу разбивались о сопротивление всё тех же самых индейцев мапуче. В прошлом году началось третье восстание мапуче, и все города к югу от Биобио были либо уничтожены, либо покинуты тамошним населением. Сам Консепсьон был практически уничтожен землетрясением и цунами 1570 года, но с тех пор был отстроен краше прежнего.

Дорога от Кальяо до Консепсьон занимала тысячу шестьсот морских миль, или около пяти-шести суток. А практически по пути, в 1290 милях от Кальяо, лежали острова, известные в нашей истории как острова Хуана Фернандеса. На одном из них в нашем будущем потерпел кораблекрушение Александр Селькирк, прообраз Робинзона Крузо из одноимённого романа Даниэля Дефо. Как и Черепашьи острова, мы решили присоединить это архипелаг к Русской Америке под названием Острова Александра Невского, причём остров, известный в двадцатом веке под именем острова Робинзона Крузо, предложено было переименовать в честь самого святого, а другие два острова назвать островом Победы и островом Колечицкого. А оттуда до Консепсьона оставалось около трёхсот тридцати-трёхсот сорока миль.

Вечером первого же дня начался шторм. Мне он показался страшным, а Ваня откровенно потешался надо мной – слабенький, сказал он, бояться нечего. Вот разве что много у кого началась морская болезнь, которой я, к счастью, не страдал. На следующее утро волны чуть поутихли, и я пошёл на мостик – как раз вовремя, чтобы увидеть в подзорную трубу двухмачтовую каравеллу со сломанными мачтами, беспомощно дрейфующую в паре миль от берега.

«Победа» резко изменила ход, в ста метрах от корабля мы спустили шлюпку и отправились на корабль. Первое, что мы увидели, было полное отстуствие шлюпок на палубе. Когда мы поднялись на нее, мы не ожидали найти живых – но вдруг услышали женский крик из-за запертой двери.

Сорвав навесной замок, мы открыли дверь и увидели небольшую каюту. На неширокой койке, прижавшись друг к другу, сидели, съежившись, две девушки и затравленно смотрели на нас. Одна из них была писаной красавицей аристократической внешности, белой, зеленоглазой шатенкой, а ее подруга – или служанка? – выглядела как типичная южноамериканская индианка, с кожей цвета корицы, длинными роскошными волосами, и чуть грубоватыми, но весьма милыми чертами лица.

Когда я вошел, они, как по команде, отшатнулись. Я низко поклонился и сказал:

– Сеньориты, мы вам не причиним никакого вреда. Я – князь Алесео де Николаевка, из Русской Америки, а это – мои идальго.

Лицо белой чуть разгладилось:

– А я Мария де Монтерос, дочь графа де Монтерос, и это моя рабыня, Эсмеральда Лопес. Пожалуйста, только не выдавайте нас моему отцу. Он хотел выдать меня замуж за молодого де Молина, а я не хочу. И мы договорились с капитаном этого корабля, «Ля Провиденсия», чтобы он переправил нас в Чили, где в Консепсьон живут родственники по моей матушке, которые не дадут меня в обиду.

Но вчера, во время шторма, сломались обе мачты. Тогда же капитан запер нас в каюте, крикнув, что он польстился на наши деньги и забыл, что женщина на корабле – несчастье. Мы кричали, кричали, но никто к нам не пришел на помощь.

– Сеньора де Монтерос, будьте нашей гостьей. Мы как раз идем в Чили и можем вас там высадить в Консепсьон. А команда, похоже, ушла с корабля – кроме вас, нет ни людей, ни шлюпок.

– Мы с вами расплатимся. В трюме есть три наших сундука, в одном из них – серебро.

– Оставите себе. Вам оно будет нужнее. Единственное, о чём я должен вас предупредить – в Русской Америке нет рабов, и, если Эсмеральда ступит на борт нашего корабля, то она сразу же станет свободной.

Мария улыбнулась:

– Я и так собиралась дать Эсмеральде вольную, как только мы дойдем до Чили. Она моя подруга, и я слёзно просила отца даровать ей свободу, но он кричал, что рабы должны знать свое место. А мой дядя, граф де Вальдивия – совсем другой человек. Пока матушка не скончалась, дядя часто бывал у нас в гостях, но вскоре после этого, отец вновь женился, а мачеха отказала дяде от дома.

– Тогда мы вас доставим к вашему дяде. А пока садитесь в шлюпку и пойдём к нашему кораблю.

Девушки ойкнули, когда шлюпка полетела своим ходом. Тем временем, несколько ребят, оставшихся на «Провиденсии», подготовили ее к подъему и присоединили к грузовой стреле. Девушки смотрели с открытыми ртами, когда корабль поднялся и лег на палубу «Победы».

– Ваше превосходительство…

– Зовите меня просто Алесео. Так будет проще…

– Дон Алесео, а нет ли здесь нечистой силы?

– Святая Инквизиция проверяла нас в Санта-Лусии в Новой Испании и не нашла ничего предосудительного. Мы такие же христиане, как и вы, только православные.

– А что это такое?

– Мы были одной церковью до одиннадцатого века, но мы не захотели, чтобы епископ Римский стал управлять всеми нами.

– Если Святая Инквизиция вас проверяла, то, конечно, бояться нечего.

В тот вечер, мы устроили торжественный ужин в честь девушек. За нашим столом, кроме почетных гостей, сидели Ваня, Рената, Саша Ахтырцев, Местли, Миша Сергеев, и я. Их очень удивило, что Рената – главный врач, они никогда не слышали, чтобы женщины занимали столь высокие посты. А у Вани с Марией началась длинная беседа, ведь Ваня очень неплохо, как оказалось, говорил по-испански.

Мы, понятно, все вспомнили о неотложных делах и покинули двух голубков, только Эсмеральда спросила у хозяйки, нужно ли ее присутствие, Мария, зардевшись, сказала, что нет, и я предложил показать прекрасной индианке корабль.

По дороге я спросил у девушки, откуда она родом. Оказалось, что ее прадед был инком из Куско, офицером императорской армии. Он состоял в свите императора Атауальпы, и его убили испанцы вместе с его сюзереном в 1532 году. Его жену и сына обратили в рабство, и с тех пор семья принадлежала графам де Монтерос. Но новые хозяева, отметив сообразительность подростка, назначили его помощником управляющего на одном из их новых поместий, и с тех пор её семья была приближена к графу. Сама Эсмеральда с двенадцати лет стала личной служанкой Марии, старшей дочери графа, и очень быстро эти отношения переросли в тесную дружбу. Именно Эсмеральда договорилась с капитаном «Провиденсии» – жаль, что он оказался такой сволочью…

Девушка была весьма красива своеобразной, местной красотой – овальное бронзовое лицо, худощавое, сильное тело, шелковистая кожа, длинные чёрные волосы, от которых удивительно хорошо пахло – какими-то цветами, которые девушки-инки втирали в волосы.

Мы решили, что раз уж капитан Айала не только покинул свой корабль, но и бросил на произвол судьбы двух девушек, то «Ла Провиденсию» – переименованную в «Провидение» – мы оставим себе. Кроме мачт, каравелла была в неплохом состоянии. А, выгрузив багаж девушек, мы обнаружили специи, оружие, сельскохозяйственный инвентарь, и перуанские индейские ткани из шерсти ламы, альпаки, гуанако и викуньи. После того, как сундуки и мешки оказались в трюме "Победы", я от нечего делать начал стучать по стенке трюма и вскоре обнаружил потайную дверцу. За ней находились шкатулки с золотом, серебром, и колумбийскими изумрудами. Последние, судя по замечательному темно-зеленому цвету, были добыты в Мусо – на лучшем месторождении Колумбии, именуемой в это время Новой Гранадой. Про Мусо я знал с тех пор, когда, будучи в Колумбии, мне посчастливилось попасть в оптовую фирму на лекцию по изумрудам.

Всё это было несомненной контрабандой – серебро и золото в испанских колониях должно было перевозиться или в слитках с клеймом местных властей, либо в виде монет. Изумруды же из Мусо были собственностью короны. Сейчас же они перекочевали в сейфы "Победы" – у нас никто не воровал, но мы решили никого не вводить во искушение.

Решив, что утро вечера мудренее, я вернулся в свою каюту, разделся, и лег на узкую койку. Сквозь сон я услышал скрип двери, и рядом со мной материализовалось упругое девичье тело с шелковистой кожей и длинными волосами, пахнувшими неизвестными цветами. Я не нашёл в себе силы выгнать ее из постели, хотя, вспомнив свое обещание Лизе, всячески старался поначалу, чтобы дело не зашло слишком далеко.

7. Ты правишь в открытое море…

Когда я проснулся, оказалось, что на койке лежу я один. Я понадеялся, что ночная история мне привиделась, но от подушки все еще пахло теми самыми неизвестными мне перуанскими цветами. Так что, подумал я, увы, похоже, история действительно имела место быть.

Когда я вышел на палубу, то увидел, как перуанский берег потихоньку исчезал в дымке. Я зашел на мостик к Ване и спросил, в чем дело. Тот рассмеялся и «популярно разъяснил для невежды».

Южнее Лимы, побережье Южной Америки уходит на юго-восток. А вот острова св. Александра Невского находятся практически строго на юг – тот из них, который мы хотели посетить, в нашей истории получил название острова Робинзона Крузо. Он находится всего лишь на одну и семь десятых градуса западнее, чем Кальяо, зато более чем на двадцать один градус южнее. Так что наша корабельная группа отправилась в открытое море. Потихоньку в дымке скрылись и острова Чинча, последний кусочек южноамериканского континента, и мы оказались в холодной зеленой реке, текущей на север посреди океана – в течении Гумбольдта.

Даже такой огромный корабль, как «Победа», начало качать – и немало наших пассажиров то и дело мчались в гальюны. Кто не успевал, тому выдавались тряпка и ведро, и они драили палубу в том месте, где они «исполнили арию Риголетто». У меня, к счастью, с этим было все в порядке. Я налил себе кружку кофе, вышел на палубу, благо потеплело, и присел на стуле с видом на бесконечную зелёную водную поверхность, над которой гордо реяли морские птицы, то и дело пикировавшие вниз и выхватывавшие несчастных рыбешек – ведь течение Гумбольдта и в мое время было одним из самых богатых рыболовецких районов.

Кружку я, как дурак, налил полную – столик в очередной раз качнулся, на этот раз сильнее, чем раньше, и на моей надетой по случаю потепления белой майке появилось огромное бурое пятно. Неожиданно я почувствовал, как майку с меня стащили. Я обернулся и увидел Эсмеральду, которая куда-то с ней убегала. Через пять минут, она вернулась, протянула мне какую-то индейскую хламиду с вышивкой, и сказала:

– Я постираю, не бойся, все отстирается.

И села рядом со мной.

Я попытался объяснить ей, что у меня есть жена, причем беременная, но Эсмеральда посмотрела на меня с таким неподдельным удивлением, что я засомневался – а был ли ночной эпизод? И попросил у нее прощения, которое она величественно дала. После этого разговор перешел на Перу и Чили.

Как я уже знал, генерал-капитанство Чили действительно является частью вице-королевства Перу. Но, как оказалось, лишь формально, на самом деле оно практически независимо, ведь ее генерал-капитана назначают в Мадриде, а не в Лиме. Ценно оно тем, что в Чили весьма плодородная почва, и на ней хорошо растет пшеница, которую продают на перуанском рынке, причем весьма дешево. Но населения в Новой Экстремадуре – так иногда именуют Чили – маловато, и оно беднее, чем в Перу или даже в Новой Испании. Серебро и золото там есть, но все известные на данный момент месторождения либо выработаны, либо находятся на территориях, захваченных – или, скорее, освобожденных – индейцами в ходе Арауканской войны.

Отношения между Лимой и Сантьяго и ранее были весьма прохладными, но три с половиной года назад, когда в Лиме вице-королем назначили Луиса де Веласко-и-Кастилья-и-Мендоса, графа де Сантьяго, маркиза де Салинас, они и вовсе испортились. По словам Эсмеральды, граф де Монтерос, отец Марии, неоднократно рассказывал о том, что маркиз писал доносы в Мадрид на каждого чилийского генерал-капитана. Прежнего – Педро де Вискарра – сняли в прошлом году, но новый – Франсиско де Киньонес – пришелся ему по душе еще меньше, и сейчас маркиз активно копает уже под него.

Еще оказалось, что в Чили уже больше года идет так называемая Арауканская война с индейцами мапуче, живущими с южной стороны реки Биобио – и что все испанские поселения к югу от реки, по рассказам графа, уже уничтожены индейцами либо вскоре будут захвачены. После «разгрома при Куралабе», войск в Чили осталось с гулькин нос, даже с учётом ополчения. Единственной территорией под испанским контролем по ту сторону реки является остров Чилоэ, в восьмистах километрах южнее, где жили уже не мапуче, а миролюбивые уиличе.

Мария рассказала и про графа Вальдивию, дядю Марии – он был фаворитом генерал-капитана Оньеса де Лойолы, а при Вискарре впал в немилость и был послан на войну с мапуче, где был ранен, потерял руку и, согласно последнему письму, полученному Марией полгода назад, вернулся в Консепсьон. Неизвестно, где он сегодня и жив ли он вообще – он вдовец, и дети его давно уже не живут в Консепсьон – сын в Сантьяго, а дочь и вовсе вышла замуж за герцога из материковой Испании и уехала туда два года назад. Эсмеральда сказала, что они с самого начала знали, что, возможно, никого у них в Чили не осталось, и они не знают, что в таком случае делать.

Услышав это, я посмотрел на неё и сказал:

– Эсмеральда, принимайте российское подданство и идите с нами в Европу.

– Да я боюсь, что ее могут либо послать обратно в Перу, либо не выпустить из Консепсьон. А вот если бы она была уже замужем на момент появления там…

– И что ты хочешь этим сказать?

– Да ничего. Кроме того, что ей очень уж твой родственник понравился. А она, похоже, ему. И чего ждать-то? Мария очень славная девушка.

– Не бойся, Ваня тоже мужик хороший. Но не рановато ли?

Но Эсмеральда как в воду глядела. За обедом Ваня объявил:

– Господа, ваше внимание! Все приглашаются на венчание графини Марии де Монтерос и вашего покорного слуги. Венчание произойдет на Невском острове через три дня, торжественное пиршество – там же и на «Победе». Отец Никодим указал, что хоть сейчас и пост, но, так как участвующие в экспедиции освобождены от поста отцом Николаем, он согласен нас обвенчать, за что ему огромное спасибо.

На следующее утро, отец Никодим отслужил литургию, на которой впервые в православной церкви причастились рабы божии Мария и Есфирь (такое православное имя дали Эсмеральде). А двадцать седьмого ноября на горизонте появилась земля – гористый остров, который в нашей истории именовался островом Робинзона Крузо, а в этой стал островом Невским.

Ваня попросил меня быть шафером, поэтому утром двадцать восьмого ноября, после литургии, которую отец Никодим отслужил под открытым небом на острове, произошло первое за этот поход венчание. Картинка была весьма интересной – Ваня в парадной белой военной форме, некогда американской, но с русско-американской символикой, и Мария в разноцветном платье с индейской вышивкой, сшитом Эсмеральдой из тканей с «Провидения». И все это на фоне зеленых гор и зеленого же моря.

Потом, по благословению отца Никодима, Эсмеральда воспроизвела некоторые из перуанских обрядов – те из них, которые не противоречили христианству. Так, например, она взяла кувшинчик с красным вином и вылила его по кругу вокруг новобрачных, после чего налила им на руки ароматного масла из другого сосуда, которое они, следуя ее инструкциям, втерли друг другу в кожу. Затем она вручила каждому из них по вышитой салфетке, в которой были кукуруза, бобы, зерна. По её распоряжению, каждый из них подарил свою салфетку супругу. В конце церемонии, девушки осыпали их лепестками цветов. И мы отправились на приготовленный у моря банкет.

Как шаферу, мне пришлось произнести первый тост. Когда-то давно я стал членом Toastmasters – организации, посвященной риторике, и весьма преуспел в ней. А вот тост дался мне с огромным трудом – но, тем не менее, был встречен благосклонно, и веселье началось. Помню еще, как я танцевал то с невестой, то с Эсмеральдой, то с Ренатой, то с другими девушками. По ещё одной перуанской традиции, супруги неожиданно исчезли в неизвестном направлении, что не остановило прочих гостей – веселье продолжалось и после полуночи, при свете факелов.

Ночью я каким-то образом добрался на ощупь до своей каюты, где меня на койке ждала прекрасная девушка.

– Лизонька, – сказал я, ибо после немалого количества шампанского и других напитков был уверен, что это именно она.

Проснулся я поздно – все равно следующий день был объявлен днем отдыха. Рядом со мной никого не было, но в воздухе вновь витал неуловимый медвяный запах неизвестных мне цветов.

8. Нет страны чудесней Чили

Как и в Кальяо, перед нами амфитеатром поднимался город, а над ним высились горы – только здесь по центру был вулкан, похожий формой на Фудзияму и с ослепительно белой шапкой снега на вершине.

К «Победе» подошел галеас, из которого вышел человек в таком же золоченом шлеме, как и индюк де Молина в Кальяо. Увидев его, Мария закричала:

– Дядя! – и бросилась к нему в объятия.

После этого, нам оказали совсем другой прием, нежели тогда в Перу. Оказалось, что сеньор Гонсало де Вальдивия уже полгода как военный министр генерал-капитана Чили, и нас встретили со всеми почестями. Конечно, он был поначалу немного шокирован, что его племянница обвенчалась с иностранцем, тем более, человеком, которого она почти не знала, но, тем не менее, отнесся к нам весьма дружелюбно. И мы поехали на прием к сеньору Франсиско де Киньонесу, капитан-генералу Чили.

Сеньор де Киньонес оказался поджарым и седоволосым человеком лет шестидесяти. Его назначили главой колонии после того, как индейцы мапуче подняли восстание и уничтожили все испанские поселения к югу от реки Биобио. Новый капитан-генерал лично взял на себя командование поредевшими к тому моменту испанскими войсками и, по рассказам Гонсало, сумел-таки переломить ход войны и не дать мапуче перейти через Биобио. Теперь он намеревался восстановить форт Чильон на южном берегу реки, чтобы обезопасить Консепсьон – ведь самые плодородные земли Чили находились в долине реки.

Нас он принял ласково – тут имели значение и рекомендация сеньора де Вальдивия, и тот факт, что он никогда не ладил с Луисом де Веласко, маркизом де Салинас и нынешним вице-королем Перу. По его просьбе, я провел самого капитан-генерала и его свиту по «Победе» и по «Колечицкому», и услышал, как он бормотал себе под нос: «Нет, с русскими лучше быть друзьями.» Заметив, что я его услышал, улыбнулся и добавил: «Не так ли, ваше превосходительство сеньор князь?»

Визит его превосходительства завершился грандиозным банкетом на «Победе». После моего приветственного слова, в котором я сказал много хорошего о чилийцах, находящихся на борту нашего корабля, сеньор Киньонес еще раз, на этот раз во всеуслышание, объявил, что он хотел бы дружить с русскими. И что он не будет против, если южнее острова Чилоэ, на котором находился город Кастро, все еще остававшийся в испанских руках, появится русская колония. При условии, добавил он, что русские подпишут всеобъемлющий договор с чилийцами. Это нас, если честно, весьма порадовало.

Но когда я обмолвился, что мы заинтересованы в острове Гуамблин, Киньонес лишь усмехнулся:

– Ваше превосходительство, этот остров весьма негостеприимен. Высадка на него весьма затруднена из-за постоянных штормов и огромных волн. Другие острова архипелага несколько более удобны, к восточной их стороне, как правило, можно подойти, но климат на них весьма суров, а рельеф местности горист. Живут на них индейцы чоно, которые несколько менее воинственные, чем мапуче, но белых все равно не любят. Конечно, на материке в тех местах тоже не самые благоприятные рельеф и климат, а тамошние индейцы мало чем отличаются от чоно…

Ну что ж, подумал я, для заселения эти места не очень подходят, но обозначить свое присутствие в будущем имеет смысл. Но не сейчас.

Пока мы пировали, наши «купцы» встречались со своими местными коллегами. Наши товары, приготовленные для Перу, пошли на ура, хотя, конечно, всего продать мы не смогли – рынок здесь был намного менее объёмным. Но за вырученные деньги мы смогли купить огромное количество отборной пшеницы, а также картофель и кукурузу. После двух рекордных урожаев в этом году, зернохранилища города были переполнены, и нам всё это продали практически за бесценок, тем более, что Перу недавно резко снизил закупки пшеницы из Чили. Еще мы приобрели овец, коров, только что забитого мяса, и фруктовые деревья, а также фруктов – теперь у нас будут и мясо, и молоко, и витамины на долгой дороге в Европу, а также животные для Святой Елены.

Лично генерал-капитану мы подарили десятикратный бинокль из запасов со «Святой Елены», и он, испробовав прибор, объявил, что это поистине королевский подарок. А еще мы передали ему в дар все пушки, ядра и аркебузы с «Провиденсии», за что сеньор Киньонес был очень нам признателен. Сеньору де Вальдивия же достались два инкрустированных золотом и серебром пистолета, найденных нами в капитанской каюте на «Провиденсии», а также личная подзорная труба сего не очень достойного мужа.

Седьмого декабря мы распрощались с нашими новыми друзьями сеньором де Киньонесом, сеньором де Вальдивия и мэром Консепсьон сеньором де Вильярго, и «Победа» с «Колечицким» пошли дальше на юг. К письмам для Его Католического Величества добавилась рекомендация от генерал-капитана, а к моим бумагам – текст договора о дружбе и торговле между генерал-капитанством Чили и Русской Америкой, а также письмо мэру городка Кастро на острове Чилоэ с распоряжением о всяческом содействии.

Вечером восемнадцатого мы подошли к Кастро. Он оказался крохотным рыбачьим поселением с разноцветными деревянными домами, крупным фортом и монастырём, находившимся на холме с другой стороны залива и, как и русские монастыри, окруженным стеной. В случае нападения на остров со стороны местных индейцев либо других иностранных держав, можно было перекрестным пушечным огнем перекрыть вход в гавань. Алехандро де ла Кинтана, мэр города, сначала встретил нас неприязненно и потребовал, чтобы мы убирались – но когда я ему вручил письмо от губернатора, побледнел и долго и униженно извинялся за свое поведение.

На все вопросы о землях дальше на юг он отвечал, что не знает, что там живут дикие индейцы чоно, и что никто из Чилоэ не ходит ни туда, ни на материк к северу от Чилоэ – там мапуче. И умолял нас даже не подходить близко к тем землям – индейцы, мол, нас сразу убьют, даже на таком огромном железном корабле.

Мы долго обсуждали, как нам лучше пройти в Атлантику. Варианта было два – Магелланов пролив, более короткий путь, но узкий и коварный, или мыс Горн, не носивший пока еще этого названия и знаменитый своими штормами. Лоция Магелланова пролива у нас была, так что мы решили пройти именно им, и заодно высадиться на Огненной Земле. Но за сутки до того, как мы подошли к воротам пролива, начался невиданной силы шторм, который делал попытку захода в пролив весьма опасной. Переждать в какой-либо гавани не представлялось возможным по причине отсутствия лоций местного побережья. Именно тогда было принято решение обойти мыс Горн и высадиться на юго-востоке Огненной Земли, если такая возможность представится. Единственным плюсом штормовой погоды оказался тот факт, что я впервые за последнее время не обнаружил никого на моей койке.

Увы, пролив Дрейка – который мы уже переименовали в пролив Святого Николая, покровителя моряков – оказался не менее бурным. И лишь когда мы наконец обошли Огненную Землю, качка уменьшилась, ветер почти стих, и существенно потеплело. Все-таки уже был конец декабря – лето вступало в свои права.

Но к земле Ваня счел возможным подойти лишь у Фольклендских островов – точнее, теперь это архипелаг Кремера, в честь отца Николая. Хорошо, что наш россовский главный священник об этом не знает, а то бы запретил – мы втихаря проголосовали, когда его один раз не было на совете. Когда мы шли к берегу на баркасах, западный ветер опять усилился, пошёл дождь, а температура не превышала градусов десять. Но практически все мы, не сговариваясь, рухнули на сочную зелёную траву и расслабились, не обращая внимания на разношерстных пингвинов, которые громкими криками выражали своё неудовольствие.

Но пролежать мне дали только минут пятнадцать – потом мне пришлось провести очередную церемонию подъема триколора, который мы оставили реять на длинном флагштоке, вбитом в землю посреди какого-то кустарника для дополнительной стабильности – деревьев на архипелаге не было. Осмотревшись, я увидел, что мы выбрали самое лучшее место для высадки – налево берег переходил в невысокие, но практически отвесные скалы, а направо находилась колония морских слонов, которые, если верить энциклопедии, обладали весьма скверным характером. Проверять эти сведения мы, разумеется, не стали, и вместо этого сходили на небольшой холмик в полукилометре от берега. Остров оказался достаточно плоским, но очень красивым – зелёные луга, усеянные белыми, розовыми, желтыми, лиловыми, красными цветами и перемежающиеся с практически чёрной землей, кое-где невысокие кустарники, покрытые ковром желтых соцветий, озёра причудливой формы…

Но делать здесь, по большому счёту, было нечего. Мы вернулись на «Победу» и ушли на северо-запад, в Буэнос-Айрес, понадеявшись справить там Новый Год.

9. Два Парижа

На четвертый день после Фольклендов, мы вошли в широкий залив. Я обратил внимание, что вода стала намного мутнее, чем в открытом море. Затем мы подошли к месту, где вода неожиданно стала совсем коричневой. «Победа» резко замедлила ход, а «Колечицкий» встал на якорь. Перед «Победой» был спущен баркас, который постоянно промерял глубины, а «Победа следовала за ним по довольно сложной траектории.

– Рио де ла Плата, – сказал мне Ваня, когда я спросил, где мы находимся. – Самая широкая река в мире, хотя некоторые именуют ее заливом. Лоции из двадцатого века нам не помогут – река наносит огромное количество ила, и в будущем дно будут постоянно углублять.

Я кивнул. Недавно я перечитал все, что мог найти про эту водную систему, и узнал, что южный её берег принадлежит Испании, а северный – Португалии, которая, впрочем, в данный момент тоже находится под властью испанского короля. В нашей истории, северный берег заселили выходцы с Канарских островов и испанской Галисии, после чего территория перейдет к Испании в восемнадцатом столетии и станет после независимости Уругваем. Но сейчас там одни индейцы, а единственная колония на побережье – Буэнос-Айрес, на южном берегу реки, выше по течению, чуть ниже места, где Рио де ла Плата образуется после слияния рек Паранá и Уругвай. Город, известный как "Париж Южной Америки". Точнее, один из двух, носящих этот пышный титул.

К сему "Парижу" мы подошли двадцать первого декабря. То, что мы узрели, было даже меньше Кальяо или Санта-Лусии – виднелась россыпь одноэтажных домов, несколько зданий чуть побольше, и ровно одна церковь. Поселение омывала маленькая речушка, с другой стороны которой простирались достаточно обширные поля, а откуда-то издалека время от времени доносилось мычание.

Мы решили не испытывать судьбу и не приближаться слишком близко к берегу. Вместо этого, мы пошли к мосткам на баркасе. Никто нас не встречал, но мы рассудили, что это не обязательно дурное предзнаменование – встречающий мог оказаться как де Вальдивией, так и де Молиной.

Тоже мне Париж, подумал я. Ни тебе танго, ни широких бульваров, ни даже полноценного правительства – Аргентина была частью Вице-Королевства Перу, но, в отличие от Чили, самостоятельностью здесь и не пахло. Впрочем, эта заштатность и сыграла нам на руку – здесь никто и не слышал ни о железных кораблях, ни о запрете захода в порты Вице-Королевства, ни, наконец, о проклятии падре Агирре, а мы ничего местным рассказывать, представьте себе, не стали.

Эрнесто де Сан-Мартин, губернатор провинции Рио де ла Плата – так пышно именовался Буэнос-Айрес с прилегающими к нему полями и ранчо чуть южнее – оказался немолодым и достаточно учтивым человеком. Узнав, что я – князь и министр иностранных дел, он учтиво поклонился и расспросил о Русской Америке и о нашем путешествии, получив несколько отредактированную картину. Кроме того, он пригласил меня и моих приближенных к себе домой в канун Рождества. Но, когда я ему сообщил, что у нас на судне имеются купцы с товарами, тот погрустнел:

– Ваше превосходительство, вице-король Перу не дозволяет нам ничего закупать даже из метрополии – только на кораблях, пришедших из Кальяо.

– Но до Кальяо немногим меньше, чем до Кадиса! Намного проще было бы торговать напрямую. Или даже с Бразилией.

– Ваше превосходительство, мой предшественник на этом посту был послан в Испанию в кандалах за то, что организовал торговлю с португальскими колониями. Нам разрешено продавать излишки продовольствия, но не более того. Увы. Я написал докладную записку в Лиму, где описал все преимущества для испанской короны и для нашей колонии, если нам разрешат торговлю хотя бы с соседями, но мне этого дозволено не было.

– Благодарю вас, ваша светлость!

Конечно, проще всего было поднять якоря и уйти на север. Но я решил принять приглашение губернатора и посетить его двадцать четвёртого числа, а Новый год провести уже во втором "Париже" этого континента – в Рио-де-Жанейро. Наши «купцы» сразу начали наводить справки о том, где можно купить скот и дополнительное зерно – не только для России, но и для тех, кто останется на Святой Елене, а также на время нашего путешествия. Но цены местные ковбои заломили немаленькие, а брать наши товары отказались, как меня и предупреждал Сан-Мартин.

Как бы то ни было, закупку продовольствия мои ребята организовали, и, как я понял, сумели порядочно сбить цену, но заинтересовать немногих местных негоциантов в наших товарах не получалось даже с порядочной скидкой.

В канун Рождества, мы – я, Ваня, Саша Сикоев и еще двое "идальго" – пришли в особняк его светлости. С собой у нас были коньяк и шампанское, подарки для самого губернатора, его супруги, и его дочерей. Надо отметить, что охотничье ружье для его светлости, равно как и зеркала, веера, ножницы и гребни для прекрасного пола, произвели весьма благоприятное впечатление, и, когда мы прощались, его светлость прямо-таки лучился доброжелательностью.

Ночью, мы с идальго и купцами отправились в местный собор, как местные именовали свою церквушку – хоть у них и не было своего епископа, но новоназначенные перуанские и чилийские архиереи по дороге, как правило, заходили в Буэнос-Айрес и служили обедню в соборе. После службы, мы распрощались с местной элитой и вернулись на борт «Победы», а с первыми лучами солнца наш корабль так же медленно вернулся к границе мутной воды, где нас ждал «Колечицкий». И мы отправились к полуденному солнцу – на север.

Второй "Париж" был почти по пути, и каждому, кто читал «Золотого телёнка», хотелось увидеть, действительно ли все там ходят в белых штанах. Рио оказался самым крупным городом, который мы когда-либо видели в Америке, хотя белых штанов мы там ни разу не наблюдали. Старый город был обнесен стенами, внутри которых жило около пяти тысяч человек. Порт, а также ряд поместий, располагались вне стен. Здесь мы впервые увидели не только индейцев, но и множество черных рабов, которые, такое у меня сложилось впечатление, составляли не менее трети населения, тем более, что в поместьях вокруг города белыми были только сами помещики и надзиратели. Нас, конечно, тошнило от самой идеи рабства, но что мы могли поделать?

Еще одной проблемой был тот факт, что я не говорил по-португальски, и мало кто из местной элиты знал другие языки. Губернатор, впрочем, немного знал испанский, и у него был свой переводчик с этого языка. Но в процессе переговоров с губернатором капитании – так в Португальской Америке именовались провинции – выяснилось, что переводит наш друг не очень правильно – когда текст договора о дружбе и сотрудничестве лег передо мной для подписи, оказалось, что очень многое было взято с потолка.

Новый год здесь не праздновался, и мы пригласили губернатора и его семью, а также некоторых других представителей местной знати, на торжественный прием по этому случаю, который прошел на борту «Победы». Оказалось, что и губернатор, и его семья неплохо говорили по-французски – а большинство офицеров с «Москвы» этот язык знали почти как родной. Еще больше помогли подарки – куда же без них? Так что договориться все же удалось, и нам разрешили беспрепятственно торговать с местными при условии выплаты десятипроцентной пошлины в казну.

Но за наши товары местные негоцианты предлагали смешные цены, а за свои хотели больше, чем даже в Буэнос-Айресе, так что товарообмен оказался чисто символическим. И уже второго января мы снялись с якоря. Нас ждал заход в столицу португальской Америки, Салвадор, а по дороге – празднование Рождества Христова в ночь с третьего на четвертое января. Ночную службу мы решили провести на борту «Победы», а дневную – на «Колечицком».

А пятого числа, когда многие на борту страдали похмельем, неожиданно разгорелся спор по абсолютно смешному поводу. Когда я за обедом сказал, что новый тысяча шестисотый год является последним годом шестнадцатого столетия, мой родич не согласился и сказал, что мы уже в семнадцатом веке. Команда разделилась практически поровну, и спор становился все жарче. Ситуацию спасла Эсмеральда. Узнав о предмете спора, она лишь сказала:

– А не все ли равно? Главное, что все хорошо.

И она была абсолютно права.

10. Моя жангада уплывает вдаль…

Среди множества русских фильмов, я недавно увидел один американский – «Генералы песчаных карьеров», по-английски – The Sandpit Generals. В Америке я никогда про него не слыхал. И не услышал бы, если бы не Маша, очередная девушка из Лениных подруг, с которой мне тогда, в Питере, после дворца Меньшикова и кунсткамеры пришлось пойти на ее любимое кино.

Фильм оказался на удивление хорош – а лучше всего была песня в начале и в конце фильма, «Minha jangada vai sair pro mar, Vou trabalhar, meu bem querer» – «Моя жангада уплывает вдаль, Буду работать, моя любимая» – которую, оказывается, на русский перевели как: «Я начал жить в кварталах городских»… И действие фильма происходило в том самом Салвадоре де Баиа, где должен был состояться наш последний визит перед островом Святой Елены. Перевел мне это, кстати, Саша Сикоев – один из ребят из нашей «морской пехоты», в прошлом, как оказалось, успевший повоевать в Анголе, и весьма неплохо изъяснявшийся по-португальски. Эх, если бы перед заходом в Рио я бы знал, что у нас есть готовый переводчик с португальского!

Он подошёл ко мне уже после того, как мы покинули Рио – я распорядился прокрутить именно этот фильм в судовом кинотеатре, благо мы таковой смогли оборудовать перед уходом в экспедицию, и я поинтересовался, не мог ли бы кто-нибудь перевести текст.

Когда мы подходили к Салвадору, то увидели кучу плотов под парусами. Согласно энциклопедии, нахомяченной Лёшей Ивановым, это и были жангады. Над Заливом Всех Святых – Bahia de todos os santos – расположился немалых размеров город, по сравнению с которым даже Рио был хуторком в степи. Если испанцы предпочитали столицы своих колоний подальше от берега, наверное, потому, что и Мадрид находится далеко от моря, то португальцы, по образу и подобию Лиссабона, построили столицу своей единственной колонии в Новом Свете прямо на берегу. Представьте себе – яркое солнце, синее море, и белый город, окруженный стеной.

«Победа» и «Колечицкий» остались в заливе, а делегация русских американцев под началом вашего покорного слуги приближалась к берегу на моторной шлюпке. И, если до Рио мы не видели ни одного негра (да и в Рио они не столь бросались в глаза), то здесь мы ещё с лодки заметили длинную их вереницу, которую куда-то вели – то ли на рынок рабов, то ли их уже купили и отводили к хозяину. Зрелище жуткое – судя по изможденному и исхудалому виду, они только недавно были привезены на корабле работорговцев. Шли они с трудом, тем более, что на правых ногах у них были колодки, через которые была пропущена толстая веревка. Спины невольников были покрыты язвами, а у некоторых и рубцами от кнутов.

Я вспомнил, что в Америке девятнадцатого века рабы были весьма дорогими – хороший, сильный раб стоил две с половиной тысячи долларов, что в переводе на доллары 1980-х соответствовало сотне с лишним тысяч. Поэтому с ними обращались бережно. А здесь у меня сложилось впечатление, что они были весьма дешевы – ведь при таком обращении многие из них скоро умрут. Вариант, что все местные рабовладельцы – необыкновенно богатые садисты, я по понятным причинам принимать во внимание не стал.

У меня непроизвольно сжались кулаки, но Саша Сикоев сказал:

– Лёх, не напрягайся. Все равно мы их не сможем освободить. Разве что купим их всех – но что мы с ними будем делать? Не с собой же брать – после Анголы, знаешь ли, у меня к неграм весьма специфическое отношение.

– Саш, а я все-таки рад, что мы запретили рабство, и приняли решение препятствовать работорговле. А негров у нас не будет – так решил Совет.

– Ну вот и хорошо. Только этим беднягам сейчас не поможешь.

Губернатор Салвадора, Луиш де Бриту е Альмеида, оказался невысоким и пузатым стариком, который встретил нас довольно неприветливо.

– Я не знаю никакой Русской Америки. И не вижу причины разрешать вам торговлю с Португальской Америкой. Тем более, что у меня есть сомнения, что ваши железные корабли и самодвижущиеся шлюпки – не козни нечистого.

– Но, ваше превосходительство…

– Если вы получите соответствующую бумагу в Лиссабоне – то это совсем другое дело. Дозволяю вам стоянку в 24 часа, а также закупку провизии, после чего вы обязаны будете покинуть Португальскую Америку.

Подарки наши он, впрочем, принял, скупо за них поблагодарив.

Тем временем, наши купцы смогли договориться о поставке экзотических фруктов – будет чем разнообразить меню на кораблях в следующие несколько дней, а фруктовые деревья, точнее, их саженцы, мы высадим на Святой Елене. Я распорядился, чтобы за этими фруктами прислали грузовые баркасы; и, когда они пришли, решил немного понаблюдать, как рабы грузили их папайями, гуавами и прочими экзотическими плодами.

Мне показалось, что между ними промелькнула какая-то странная тень, но, когда я подошел проверить, то ничего не увидел. И я направился гулять по Салвадору – город был действительно красив. Потом шлюпка наша направилась к островку к северу от города, где находилась церковь Мадонны Снегов – которая, судя по все той же энциклопедии, оставалась туристической достопримечательностью и в двадцать первом веке, до которого я немного не дотянул… Белая, приземистая, но весьма красивая внутри – украшенная позолотой, резьбой по камню, фресками и картинами – чуть примитивными – все же мы не во Флоренции и даже не в Мехико – но весьма интересными.

Я бросил золотую монету в ящик для пожертвований, после чего ко мне подбежал священник, поклонился, сказал что-то по-португальски и перекрестил меня. Увидев, что я не понял, перешел на испанский:

– Мир вам, сын мой. Откуда вы?

– Из России.

– А это христианская страна?

– Христианская.

– И не протестантская?

– Нет, не протестантская. – Я не стал говорить, что мы православные.

– Благослови вас Господь, сын мой!

Когда же я вернулся на «Победу», ко мне подбежал Лёня:

– Лёх, взгляни вот на этот фрукт.

Мы зашли в одно из служебных помещений. Там сидела полуголая молодая негритянка с рубцами на спине и с затравленным выражением лица.

– Нашли ее в фруктах, которые мы только что привезли.

– Позови мне Сашу Сикоева. А то без переводчика, похоже, тут не обойтись.

Саша пришёл через три минуты. Он заговорил с девушкой по-португальски и вдруг перешел на неизвестный мне язык, потом опять на португальский. Девушка немного успокоилась. Тогда Саша повернулся ко мне и сказал по-русски:

– Девушка – уолоф, из теперешнего – точнее, будущего – Сенегала. Был я там разок в командировке, выучил пару фраз. Шесть лет назад ее захватили арабы и продали португальцам на Островах Зеленого Мыса, откуда переправили сюда. Зовут ее Мария, а первоначально она была Амината. Хозяин ее – Педро Амаду, один из самых богатых плантаторов в этом районе.

– Молодец Саша, как ты языки схватываешь…

– Да я из Осетии, знал три языка всю жизнь – осетинский, русский и грузинский – все-таки в Цхинвале было много грузин. Ты знаешь, легче учить новые, когда знаешь уже парочку.

– Спроси ее, что она хочет.

– Да спросил уже. Говорит, что пусть мы ее возьмем рабыней, но чтобы ее не отдавали ее хозяину. Он любит молодых негритянок, а как только они беременеют, их убивают и закапывают – говорит, у него на плантации целое кладбище таких женщин. Она отказалась в первую ночь идти к нему – была еще девушкой, ей всего-то семнадцать лет, и она стала здесь ревностной христианкой – ее так исхлестали хлыстом, что она две недели встать не могла, а потом он все равно ей завладел. И у нее уже два раза не было месячных.

– Так. Скажи ей, что мы ее никому не отдадим. Что она ныне вольный человек. И что мы ее отвезем в Африку – по возможности туда, откуда ее забрали.

Он ей перевел мои слова, та в ужасе что-то закричала.

– Говорит, что куда угодно, только не туда. Вождь продал ее и других соплеменников арабам.

– Ладно, скажи ей, что разберемся. Пусть будет пока нашей гостьей.

И я отвел ее к Ренате, которая, увидев спину девушки, сразу заохала и выставила нас с Сашей за дверь, после того, как он объяснил ей, кто эта девушка. Вечером, она рассказала, что девушка и в самом деле беременная – уже третий месяц, что рубцы на спине останутся, и что она пока оставит её у себя для дальнейшего лечения и наблюдений.

– И даже не проси – вижу, что запала на тебя, но не отпущу. Ты вообще кобель, с Эсмеральдой шашни завел, пока у тебя дома беременная жена.

Я побледнел, она же добавила:

– Приходила она ко мне на предмет предохранения от беременности – умная девушка, ничего не скажешь, как это она сообразила, что нужно ко мне… А с кем она, догадаться было не сложно. Зла на тебя не хватает.

Я стал протестовать, что, дескать, «не виноватая я, она сама ко мне пришла», но Рената отрубила:

– Ну и даже если. А о жене ты не подумал? Так что ты самый натуральный кобель. И Марию ты не получишь.

– Рената, а с чего ты взяла? Негритянки – вообще не мое.

– «Твоё» должна быть всего лишь одна твоя жена. Тем более, а что если и эта окажется вдруг у тебя в постели, а ты не найдешь в себе сил ей отказать? Пошел отсюда.

На следующее утро, когда мы приготовились покинуть сей прекрасный залив, к «Победе» подошёл баркас.

По шторм-трапу на борт поднялись сеньор де Бриту, несколько солдат, и незнакомый мне пожилой человек, похожий на двуногую свинью, с обширной лысиной, весьма неприятным лицом, и пузом, под которым он вряд ли мог когда-либо видеть свое хозяйство.

– Сеньор де Бриту, добро пожаловать на борт «Победы»! Мы хотели перед уходом еще раз засвидетельствовать свое почтение, но вы прибыли на борт нашего корабля до того, как мы успели это сделать. Позвольте показать вам корабль.

– Сеньор князь, мне это без надобности. А вот рассказывают, что видели, что одна из рабынь сеньора Амаду – и он показал на пузана – была замечена на вашей шлюпке при погрузке фруктов.

– Сеньор губернатор, мы не заинтересованы в рабах, и не стали бы их похищать таким образом, тем более, если учесть, насколько они у вас дёшевы.

– Сеньор князь, если эта девушка у вас, отдайте ее немедленно!

– Сеньор губернатор, если бы она даже и была у нас, в Русской Америке запрещено рабство, и она сразу же стала бы свободной. Но если этот ваш Амаду – я умышленно не сказал «сеньор» – хочет, мы выплатим ее стоимость, с условием, что она с этого момента будет считаться свободной, и он подпишет соответствующую бумагу. И никто не покусится на ее свободу, где бы она ни находилась.

– Думаю, сеньор князь, что это весьма щедрое предложение – если, конечно, вы ее и правда не крали.

Амаду вдруг сказал скрипучим гнусавым голосом:

– Двадцать реалов.

– Я знаю, что даже взрослые здоровые мужчины стоят не более десяти реалов, – сказал я. Кое-кто из моих купцов задал вчера и этот вопрос, просто для интересу. – Но ладно, вот двадцать – и я отсчитал четыре монеты по пять реалов. Он попытался выхватить их у меня из рук, но я сказал:

– Сначала вольную для этой вашей девушки. – И Саша, по моему знаку, протянул ему лист бумаги и показал на стол, где находились перьевая ручка, чернильница, и ванночка с песком. Тот что-то набросал. Я взглянул, потом попросил Сашу перевести.

– Написано, вольная для рабыни Марии Менендеш.

– Ладно, – сказал я и протянул деньги Амаду. Тот попытался поскорее их выхватить, ударил меня нечаянно по руке, и монетки покатились по палубе. Амаду встал на четвереньки и подобрал их.

Враждебное поначалу выражение лица губернатора несколько смягчилось, и он с трудом сдержал смех. Я еще раз одарил губернатора, отдав ему дешевые наручные часы и показав, как их заводить. Бриту улыбнулся одними губами и чуть поклонился, но на предложение показать корабль сказал:

– Сеньор, в следующий раз.

Из чего я понял, что, возможно, лед тронулся и здесь. Мы подождали, пока губернаторская шлюпка отойдет на безопасное расстояние, после чего «Победа» и «Колечицкий» взяли курс на восток. Мы вышли из залива, кишащего жангадами, и я долго наблюдал, как Новый Свет растворяется в дымке. Нас ждала первая наша заморская колония – остров Святой Елены!