О дивный Новый Свет!

1. «О, сколько нам открытий чудных…»

Над докладом я работал до половины второго утра, и успел законспектировать практически все мое выступление. Всю ночь мне снилась Лиза – причем сны мои были, как ни странно, вполне целомудренными. И когда я проснулся и ее не было рядом со мной, мне стало на секунду грустно.

Побрившись и почистив зубы – я еще подумал, а что будет, когда зубная паста кончится, а бритвенные ножи затупятся? – я без особых надежд обыскал свой чемодан; все подарки, которые я не успел подарить Лениным подругам, были в том, другом чемодане, оставшемся в Питере будущего. Но мне повезло – в углу я нащупал коробочку с женскими часами «Гуччи», а рядом сними – духи «Dune» в золотом флаконе, купленном мною, если честно, на распродаже в армейском магазине – за сорок долларов вместо семидесяти. И то, и другое я собирался презентовать особенно понравившейся мне девушке, и моё желание, похоже, сбудется.

Конечно, как мне разъясняла моя первая жена, каждому типу кожи соответствуют свои духи, так что опасения, что Лизе они не подойдут, присутствовали. Но, как бы то ни было, «попытка не пытка».

Было еще рано, и я взглянул на мой конспект. И ужаснулся – не знаю, как работал мой мозг вчера вечером, но то, что я увидел, представляло из себя «хаос вместо доклада». И до завтрака я его целиком и полностью переписал.

Около половины девятого, я пошел за Лизой. Зины с детьми уже не было – они сегодня впервые решили показаться на публике – а моя невеста, как оказалось, решила меня подождать.

– Лиза, это тебе, – сказал я.

– А откуда ты знаешь, что у меня сегодня день рождения? – удивилась она, и поцеловала меня в губы. Потом открыла коробочку с часами и растроганно прошептала:

– Лешенька, это мне?

– Да, милая.

Она их надела, и они выглядели на ней весьма симпатично. Потом она, не без моей помощи, распаковала духи и спрыснула ими руку, потом втянула их аромат, а затем поднесла запястье к моему носу. Запах был восхитительный, и я ей про это сказал.

– Леша, а у меня ничего нет, что бы я могла тебе подарить.

– Ну, во-первых, день рождения сегодня у тебя, а не у меня, а во-вторых, для меня достаточно того, что ты подаришь мне руку и сердце, – улыбнулся я. – А пока пойдем позавтракаем.

В ресторане мы сели рядом с Зиной и ее детьми. Во время завтрака подбежала Лена и сказала:

– Лизочка, подойди, пожалуйста, к матушке Ольге, она хотела с тобой что-то обсудить. Нинель, Леша, а вы познакомьтесь с Мишей, Женей, Викой, и Дашей.

Лиза пересела во «врачебный угол», а дети присоединились к отпрыскам отца Николая.

Лена же посмотрела на меня и сказала:

– Леш, а я поговорю с Зиной, думаю, у меня найдется работа и для нее. А ты пока посиди с Володей, у него к тебе просьба.

Володя, посмотрев на меня, сказал:

– Ну что ж, герой-любовник…

Я покраснел.

– Да ладно, это я так, любя. Значит, вот какое дело…. Если ты не против, завтра мы с тобой пойдем к «Выдре», а затем на материк, к индейской деревне. Заодно и посмотрим, вдруг там есть кто живой.

– Ладно, мне эта идея тоже нравится. А что у нас сегодня?

– Тебя же вроде пригласили на тур по Оленьему острову? Вот и сходи, расскажешь потом, что увидел. Заодно оцени место крушения «Выдры» – по словам Джона, оно находится в довольно-таки малодоступном месте.

– Володя, а может, этим займется кто-нибудь другой? А то на меня Сара вроде глаз положила. А я уже без пяти минут женатый человек.

– Ну и веди себя соответственно. Руссо туристо там, облико морале, в общем, сообразишь. Просто тебе Сара все покажет, а кому-нибудь из наших вряд ли. Да ты не бойся, с тобой Аля поедет, она с Мэри о сельском хозяйстве поговорит, пока вы с Сарой гуляете по острову.

Он мне успел показать кассету с «Бриллиантовой рукой», так что я понял, о чем он говорил. Но где та теория, а где практика…

Через час, мы уже были на острове. Аля, которая, как оказалось, сносно говорила по-английски, уединилась с Мэри в кладовке. Джон, до сих пор находившийся под впечатлением вчерашнего визита, обнял меня и сказал:

– Алекс, Сара сейчас придет. Она пошла за грибами. Потом она тебя вроде хотела поводить по острову. Я б с вами пошел, да стар я уже, спину ломит. А я тут рыбку половлю, чтобы потом вас угостить.

Я вручил ему очередной подарок – оцинкованное ведро, набор рыболовецких снастей, спиннинг и запасную леску. После того, как я показал ему, как всем этим пользоваться, он пришел в полный восторг. Уже через десять минут он во всем разобрался, и ведро быстро стало наполняться местной рыбой.

И тут я вдруг услышал мелодичный голос Сары:

– Алекс! Молодец, что приехал, как обещал. Ну что ж, пошли?

Она потянула меня за руку и повела по острову. То и дело, мы видели оленей – крупных, мелких. Они нас почти не боялись, ведь за ними в последнее время не охотились. Сара рассказала, что после того, как порох кончился, Джон несколько раз рыл ямы и накрывал их веточками и дерном, но олени ни разу в них не попадали, а сам он один раз упал и потом неделю не мог ходить.

– Жалко. Мясо их вкусное, а обувь и зимнюю одежду мама шила из их шкур. С тех пор все у нас поизносилось… кроме того, конечно, что из китайского шелка.

– А чем шить у вас есть?

– Иголки еще остались, а вместо ниток она нарезала тоненькие полоски из оленьей шкуры.

Потом Сара мне показала опоссума – я слышал, что их много в лесах по всей Америке. Но я ни разу их не видел, и даже не знал, как они выглядят. Сумчатый американский абориген был больше похож на мышку, висящую на ветке. Впрочем, сумки как таковой у него не было – детеныши висят, цепляясь за мамин мех.

– Раньше здесь было много куропаток, водились дикие индейки, кролики… Увы, их мы довольно быстро съели.

Зато птиц, в пищу не годящихся, было немало – в том числе и экзотических для людей из России, но привычных мне по Нью-Йорку – ярко-синих блю-джейс (придется придумать для них русское название, подумал я) и красных кардиналов.

То и дело, Сара показывала мне родники, мелкие и крупные, откуда вытекали ручейки, поляны, поросшие прекраснейшими цветами, цветущие кустарники, вокруг которых вились маленькие колибри, своими размерами похожие на шмелей, только ярко-зеленые. У некоторых были малиновые грудки.

– Мы так и назвали гору посреди нашего острова – «Гора колибри», – сказала Сара.

И вот мы приблизились к вершине горы. Конечно, она была скорее холмом – высотой не более трехсот метров. Но я все-таки запыхался, а Сара все так же неутомимо вела меня к цели. Увидев, что я немного устал, она меня подвела к камню, который окружали заросли ежевики, и сказала:

– Алекс, посидите и отдохните. Поешьте ежевики, она здесь очень вкусная. А я сейчас воды принесу.

Через минуту, я уже пил воду из чашки, которую она предусмотрительно принесла с собой. И вдруг я увидел краем глаза, как она одним движением скинула подаренное ей вчера платье, под которым ничего не оказалось, и не успел я отреагировать, как она прыгнула на меня и заключила меня в крепкие объятия…

2. «Облико морале»

Сказать, что я был ошеломлен этим поступком Сары, значит не сказать ничего. Где-то в голове сверлила мысль: ну не сволочь ли ты, Володя?! Говори ей теперь про «облико морале». И что означали твои слова про то, что она, мол, "покажет мне все"??

А она тем временем стащила мою футболку, шорты (где-то в голове проскочила мысль, что зря я сегодня надел спортивные шорты – будь у меня молния, она не справилась бы; а потом подумал, что она просто оторвала бы пуговицу и разорвала молнию). На секунду замешкалась, увидев трусы, но потом одним движением стащила и их. И только сейчас я очнулся от оцепенения.

Я, надо сказать, не дрался по-настоящему лет, наверное, с десяти. Да, я играл в американский футбол (впрочем, я был всего лишь wide receiver, тот, кто бежит и ловит мяч – нужно уметь держать удар, когда тебя потом припечатают защитники, а самому лишь пытаться вырваться из их объятий); да в аспирантуре я два года занимался тхеквондо и вышел оттуда с зелёным поясом. Но даже там я не мог сражаться с девушками – пару раз, когда мне довелось заниматься с ними спаррингом, я всего лишь ставил блоки, да и то не очень сильно, чтобы им не было больно.

Чтобы сделать Саре больно, не могло быть и речи. Я с трудом расцепил ее руки и выскользнул из ее объятий – но Сара тут же схватила своё платье и мою одежду и запустила их через живую стену ежевики, затем еще раз подскочила ко мне.

Единственно правильное решение пришло инстинктивно. Когда она ухватила меня за причинное место, которое к тому же при виде всех прелестей Сары предательски увеличилось в размерах, я вдруг подумал – а ведь мы находимся в другом времени, где мы катастрофически не готовы к местным условиям. Нас мало, у нас скоро кончатся ресурсы, а всё моё скаутское прошлое и поход во время курса молодого бойца – и, полагаю, военное прошлое моих друзей – не подготовили нас к тому, что походная ситуация затянется навечно. А тут мне приходится избегать молодую и прекрасную девушку. Расскажешь кому, не поверят. И я неожиданно для самого себя захохотал.

У Сары на лице промелькнула обида, потом она выпустила предмет моего организма, который уже по-хозяйски лежал в ее руках, и звонко рассмеялась вместе со мной. Через пару секунд она, впрочем, опомнилась и с некоторой обидой спросила, что же для меня оказалось таким смешным в ее поведении.

– Сара, – сказал я, – понимаешь, у нас тут вообще ничего не понятно, мы не знаем, что будет дальше. А тут на меня со всех сторон насели женщины…

Сара резко отпрянула от меня и спросила:

– Так у тебя есть женщина?

– Да.

– В вашей России?

– Нет, здесь, на корабле…

Она горько заплакала, да так, что теперь уже мне пришлось её успокаивать. Потом она сказала:

– Понятно… Она ещё и не индианка, а белая. Небось, красивая…

– Да, Сара, очень. Но и ты тоже красавица. Ничего, найдём тебе хорошего мужа. Если б у меня не было Лизы…

– Так вот как эту сучку зовут.

– Нет, она хорошая. А ты ещё очень молодая. У нас считается, что замуж женщине нужно не раньше, чем после двадцати. Или, в любом случае, когда ей не меньше восемнадцати. А тебе даже шестнадцати еще нет. – Женщина должна стать женой и матерью. Так мне говорит мама. Зачем ждать до восемнадцати? – Тебе учиться надо… – Зачем? Читать и писать я умею. – Сначала выучишь русский язык. Затем получишь профессию. Станешь, например, врачом или учителем. Мы это организуем. А потом ты найдёшь себе человека по душе.

Сара снова заплакала, но в этот раз быстро успокоилась, посмотрела на меня и тихо сказала:

– Учиться – это ладно… Но все равно ты будешь моим. Не нужно мне другого. Когда я тебя увидела, то сразу поняла, что нашла свою судьбу. Подожду уж два года до восемнадцати – а там посмотрим. Ладно, прости, что я так себя вела. Обними меня, и пойдём дальше.

Я, вздохнув про себя, обнял её, про себя подумав, что только этого мне и не хватало для полного счастья.

Следующей проблемой было достать нашу одежду. Часть её висела на ежевике, но так, что до нее было не дотянуться. Часть же улетела куда-то за ежевику. Будь у меня нож, может быть, я и сумел бы прорубиться к ней ход сквозь колючие ветки. Но лезть голым в заросли ежевики… Бр-р-р…

– Ничего, – с ехидной усмешкой на лице сказала Сара, наблюдая за моими мучениями, – есть здесь одна тропинка сквозь кустарник.

Но и она успела зарасти колючими лианами. Хорошо ещё, что Сара не сняла с меня обувь. Я отказался наотрез пускать её туда – всё же она девушка, и направился туда сам. Одной рукой, превозмогая боль, я раздвигал ветви ежевики, другой защищал самое свое нежное место. Через какое-то время, весь исколотый, я все-таки добрался до крохотной прогалины, где лежали мои трусы и шорты, а в кармане шорт – швейцарский перочинный ножик «Victorinox», чуть ли не первое, что я купил, когда приехал в Германию.

Конечно, он мало подходил для стоявшей передо мной задачи – мне бы мачете… Но и этим ножиком я как-то сумел проложить путь к месту, где на ежевике лежали моя футболка и её платье, и даже сумел снять их оттуда, не порвав тонкую ткань. Только вот руки и тело у меня были все исколоты. Когда я с большим трудом вышел из зарослей, Сара стояла лицом ко мне без тени смущения. Я машинально обратил внимание на то, какая же она была красавица – смуглая, ладно сложенная, без грамма лишнего жира, с небольшой, чуть конической, но очень красивой грудью и великолепными бёдрами. Я отдал ей платье, она повернулась ко мне на секунду задом (полагаю, чтобы я увидел её и с другой стороны – зрелище и здесь было незабываемым) и ловко накинула его на себя, схватила меня за руку, и повела вверх по склону.

Через две-три минуты мы были на вершине. Здесь цвели какие-то жёлтые цветы, от которых пахло медом, а вокруг вились десятки колибри. Отсюда, как на ладони, был виден весь остров, а также гористый Северный полуостров, холмистый Россовский, и более равнинный Восточный (так мы их окрестили).

– Смотри, Алекс! Вон «Выдра»!

Как Джон и рассказал нам, «Выдра» была вытащена на пологий берег с другой стороны острова. Но, пока я её рассматривал, Сара вдруг прижалась ко мне. Я хотел было отодвинуться, но причина на этот раз оказалась далеко не сексуальной: девушка вдруг испуганно сказала:

– Алекс, что это?

И показала рукой на островок, известный в той истории, из которой мы прибыли, как «Алкатраз». Мы с Володей решили так и назвать его – Пеликаньим ("Алькатрас" по-испански – пеликан). До него было не более двух километров. Мимо него в сторону Оленьего острова шёл корабль, размерами, наверное, не больше, а, может быть, и меньше нашего «Форт-Росса». Вот только приближался он очень уж быстро. Если я, как дурак, не взял с собой нормального ножа, то уж бинокль-то у меня был всегда с собой. Равно как и нож, он лежал в застёгнутом кармане и, несмотря на все мои попытки сохранить относительную девственность, оказался на месте. Он был всего лишь десятикратным, но и этого мне вполне хватило.

Кораблей с подобными очертаниями я ещё никогда не видел. Флаг на таком расстоянии было видно плохо, даже в бинокль, но у меня почему-то сложилось впечатление, что на корме корабля развевался именно андреевский стяг.

3. Нашего полку прибыло

Как последний дурак, я оставил у себя на столе в каюте «уоки-токи», поэтому пришлось как можно скорее возвращаться на теплоход.

До шлюпки мы добежали где-то за двадцать минут – оказалось, что паршивка Сара меня вела наверх кружной дорогой, поэтому-то подъем занял так много времени. Еще через пять минут мы были на борту «Форт-Росса». Я побежал к Володе и рассказал ему про увиденный мной корабль.

– Интересно. Андреевский флаг, говоришь? – задумчиво произнес он.

– Наверное. Но точно сказать не могу – он был далеко.

– Ну ладно, если так. Опиши-ка мне этот корабль.

– Да не помню я. Футуристические какие-то линии. На мачте – шар и решетки… И шел он очень быстро.

– Решетки – это антенны. А вот шар… Не знаю. Ладно, посмотрим.

И вдруг мы увидели этот корабль – он появился откуда-то с запада. У него были действительно весьма плавные очертания корпуса и надстроек – практически не было прямых углов. Покрашен он был в странный голубовато-серый цвет.

Неожиданно ожила рация.

– Малый сторожевой корабль Каспийской флотилии «Астрахань». Кто вы и откуда?

– Пассажирский теплоход «Форт-Росс», порт приписки Санкт-Петербург, – сказал Владимир. – У рации Владимир Николаевич Романенко.

Далее последовало указание прибыть на «Астрахань» – Володя еще удивился, ведь, согласно уставу, они должны были выслать досмотровую команду. Но мы подчинились, и к нашему удивлению, у трапа нас встретил сам капитан. Володя представился еще раз, тот ответил абсолютно не по-уставному:

– Товарищ подполковник, вы ли это?

– Был подполковник, а ныне гражданский. А вы?

– Дядя Володя, не узнаете?

Володя присмотрелся к нему и вдруг раскрыл объятия:

– Не может быть! Леня! Кто бы мог подумать, что из карапуза вырастет капитан 3-го ранга… Познакомься – это Леша Алексеев. В прошлом тоже офицер, только не нашей армии.

Через две минуты, мы уже сидели в каюте капитана. По дороге туда, Володя пояснил:

– Это – сын моего боевого друга, Вани Потапова. Они с женой и детьми должны были отправиться с нами на круиз, но не смогли вовремя вылететь с Камчатки.

– Именно так, дядя Володя, – подтвердил капитан третьего ранга. – Папа потом несколько раз пытался с вами связаться, но нам сообщили, что вы пропали неизвестно куда. Он потом еще ездил к вам в Москву, но в квартире жила ваша сестра, и она про вас ничего не знала. Слава Богу, что вы живы! Да и выглядите так молодо…

– Так ведь прошло же всего два года с нашей последней встречи.

– То есть как это два года? Сейчас уже, чай, две тысячи четырнадцатый год на дворе!

– А что, и у вас тьма была?

– Она, проклятая. У нас были совместные морские маневры с казахами в районе их южной границы на Каспии. Вдруг налетела тьма, волны, ветер, а потом все стихло, и смотрю, мы здесь. А куда мы попали?

– Залив Сан-Франциско, точнее, Русский залив, третьего апреля тысяча пятьсот девяносто девятого года.

– Какой Сан-Франциско? Это который в Калифорнии?

– Да, именно там.

– Ну и ну. То-то смотрю, что эфир девственно чист, «ГЛОНАСС» спутники не ловит, и мобильные телефоны не работают. Если можно, то обрисуйте поподробней сложившуюся ситуацию.

И Володя рассказал ему про то, как мы здесь оказались, и про наши планы.

– Так что, Леня, присоединяйтесь к нам, мы тут Русскую Америку строить будем.

Тот невесело пошутил:

– Социализм строили, коммунизм строили, капитализм строили, почему бы Русскую Америку не построить?

– Будете нашими военно-морскими силами. Один ваш корабль без труда уничтожит флот любой здешней державы.

– Уничтожит-то он, конечно, уничтожит, да у нас горючки и боеприпасов не так чтобы очень много. И зона действия река – прибрежные районы моря.

– А что у тебя за корабль такой диковинный?

– Малый сторожевой корабль класса «Буян». Боюсь, что большая часть его вооружений лишняя – кому здесь нужны зенитные или противокорабельные ракеты? Или РЛС новейшего поколения?

– Ничего, зато нам некого будет бояться. Скорее наоборот. А то сюда иногда пираты шастают.

– Где швартоваться-то?

– Да прямо здесь, в бухте. Причалов еще нет – думаю, что надо будет построить – для начала деревянные.

– А кто у вас тут главный?

– Пока я. Президент и диктатор, так сказать, в одном лице. Но могу уступить тебе свои полномочия.

– Нет уж, раз выбрали вас…

– Лень, ты теперь не так уж и намного младше меня, так что давай уж на «ты». И Леха, думаю, не обидится, – он показал на меня, и я кивнул.

– Хорошо, попытаюсь, – улыбнулся он. – Мне вполне достаточно, если меня оставят командиром корабля.

– Не просто командиром, а главнокомандующим нашими военно-морскими силами.

– Пусть будет так. Какие поступят приказы?

– На сегодня – обустраиваться. А тебя и твоих помощников жду на «Форт-Россе». Там и обсудим наши дальнейшие действия. Через час – точнее, в четырнадцать часов – сможете? Заодно и перекусим.

– Понятно! Только сейчас уже семнадцать тридцать три.

– Это в Каспии две тысячи четырнадцатого. А здесь двенадцать пятьдесят четыре. Да, и привези с собой список команды.

– Сделаю. Или, знаешь что, я прихвачу с собой ноутбук – там у меня вся необходимая информация.

– Что возьмешь?

– А вот это, – улыбнувшись, сказал Леонид, показав какую-то плоскую коробку. – Компьютер такой.

Я видел в своей жизни немало компьютеров, но не такой формы ни разу, о чем и не преминул ему об этом сказать.

– Леша, то, чем вы занимались – каменный век, – рассмеялся он. – Я тебе тоже такую же штуку подарю, будешь, как белый человек. Думаю, осилишь…

Первое, кого я увидел, когда прибыл обратно на «Форт-Росс», оказалась Лиза, с грехом пополам разговаривавшая на своем рудиментарном английском с Сарой. Она обняла меня, и я вдруг скривился от боли. Краем глаза я заметил, что Сара улетучилась.

А Лиза недоуменно спросила:

– Что такое, что случилось?

– Больно… Угодил сегодня в колючие заросли.

– Но толстовка же у тебя целая…

Я с трудом понял, что она так обозвала мою футболку.

– А я ее снял, чтобы не порвать. А у тебя что нового?

– Сара попросила, чтобы я ее научила русскому языку и врачебному делу. Милая девочка. Я, конечно, согласилась.

Да, подумал я, не самое лучшее решение. Но не рассказывать же Лене про мои приключения на Горе Колибри. Тем более, «не виноватая я, он сам ко мне пришел». Конечно, с точностью до наоборот.

– Прости. Это я ей сказал, что ей надо учиться. Я же не знал, что она пойдет именно к тебе.

– И правильно, – улыбнулась моя будущая вторая половинка.

4. «Выдра»

Утро одиннадцатого июля тысяча пятьсот девяносто девятого года выдалось теплым и сухим. Нам положительно везло с погодой.

Вчера вечером произошло несколько знаменательных событий, и два несколько менее знаменательных, но таких, которые непосредственно затронули мою судьбу. Начнем со знаменательных.

У нас теперь есть военно-морские силы. В лице, конечно, одной лишь «Астрахани» и катеров с нее. Но теперь мы уже можем без особых опасений исследовать весь залив – на катерах.

А еще у нас стало на двадцать девять граждан Русской Америки больше – за счет членов экипажа «Астрахани».

Было решено, что с завтрашнего дня начнется строительство деревни на Русском острове. А сегодня мы обследуем «Выдру» и индейскую деревню напротив Русского острова.

Теперь к менее знаменательным событиям. Во-первых, Сара попросила Володю разрешить ей жить пока на «Форт-Россе», мотивируя это тем, что это позволит ей начать учебу, и делиться знаниями об острове и о заливе. Ее, увы, приписали к Лизе – и ко мне.

И еще. Вчера вечером я почувствовал, как царапины от колючек ежевики начали болеть все больше. Не будь я дураком, я бы пошел к врачу на «Астрахани» – но я, увы, не нашел ничего лучшего, как отправиться в наш врачебный центр; Лиза, которую уже успели назначить одним из заместителей матушки Ольги, дежурила там днем, а вечером я надеялся, что будет сама матушка. Но, переступив порог кабинета, я узрел Ренату Башкирову – судового врача «Форт-Росса».

Рената была кузиной Миши Неделина. Не так давно, ее бросил муж, и она, такое впечатление, невзлюбила практически весь мужской пол. Единственными исключениями являлись сам Миша, Володя, который без вопросов взял ее на работу по просьбе друга, и отец Николай. Врачом она была неплохим, но, узнав о том, что меня бросила моя первая супруга, сказала:

– Значит, ты сам был виноват – довел женщину.

Я тогда промолчал – какой смысл был доказывать ей обратное? Но она единственной из всех всегда смотрела на меня волком. Мне бы сказать, что зашел по ошибке, но я рассказал, что сильно поцарапался колючками, и мне было приказано раздеться. Увидев, что царапины были у меня и на филейной части (меня не раз и не два хлестали по спине – и пониже – ветки, которые я отводил рукой), она процедила:

– Что это ты в голом виде по колючкам шастал?

Но помазала меня йодом, заклеила некоторые места, и сказала приходить завтра вечером на контроль. В это время зашла Лиза, бросила один взгляд, и вышла; за ужином я увидел, как Рената ей что-то втолковывала.

Когда ужин закончился, и Володя мне напомнил про мою завтрашнюю лекцию, я решил подойти к Лизе – тем более, что она сама предложила мне свою помощь. Но она посмотрела на меня, как на пустое место, и демонстративно встала и ушла. С горя я вместо библиотеки пошел в «Фили», где взял из холодильника бутылку фленсбурговского «Пильзнера» (команда затарилась немецким пивом в Любеке) и стал размышлять о том, что второй раз я теряю свою Лизу, причем на этот раз абсолютно безвинно.

Подошла Лена и спросила, что случилось. Я не хотел ей говорить, но пришлось. Выслушав меня, она посмотрела на меня и сказала:

– Поговорю я с твоей Лизой. Все-таки я тебя не так плохо знаю, и все мои подруги в Питере, как одна, были от тебя без ума – и многие из них даже недоумевали, почему ты был таким джентльменом. Практически все из них, знаешь ли, надеялись на большее, чем созерцание белых ночей. Так что я не могу себе представить, чтобы ты занялся развратом в зарослях ежевики – тем более с малолеткой.

– Спасибо, Леночка!

– Не знаю, получится ли… Только ты не забывай про доклад. Кстати, Аля уже не раз спрашивала, когда тебе понадобится ее помощь.

Доклад я в тот вечер подготовил с Алиной помощью, но Лиза так и не пришла. Да и на следующее утро она демонстративно села за другой стол, а Лена с несколько виноватым видом лишь пожала плечами.

Так что наша экспедиция была для меня хоть какой-то возможностью отвлечься. Мы решили прогуляться к «Выдре» пешком – Володя, Сара (в качестве гида), и я. Сначала, впрочем, мы зашли к Джону и спросили, чем мы можем распоряжаться из найденного на его корабле, а что он хочет оставить себе.

– Все, что мы хотели для себя, – сказал старый пират, – мы давно уже взяли. Так что все там ваше.

По рассказам Джона, большую – или бОльшую – часть золота и другой добычи они достали почти сразу, и многое хранилось у Джона и Мэри, смешно даже сказать, в обычном сарае. Джон присовокупил:

– То, что в сарае – наш вклад в общее дело, а вот то, что в доме – приданое моей Сары.

И многозначительно посмотрел на меня. Хорошо еще, подумал я, что этого взгляда не увидела Лиза.

«Выдра», судя по повреждениям, налетела в свое время на камни – и ее сумели вытащить после этого на берег. В каютах мы не нашли ничего интересного, кроме пустого тайника в капитанской каюте, про который нам рассказал сам Джон. Мы спустились в трюм.

Там оставалось несколько рассохшихся бочек – судя по всему, в них была когда-то вода; Сара сказала, что другие бочонки – с солониной и с вином – давно уже были выгружены. Там же мы нашли несколько полусгнивших сундуков. В большинстве из них были серебряные слитки и монеты, большей частью с перуанским клеймом – его нам указала Сара – а в парочке было золото в виде монет и слитков (тоже с клеймами).

Я вдруг заметил, что один из сундуков, был выполнен из тика, дерева, которое практически не гниет. На нем был вырезан герб Манилы – башня, и под ней морской дракон с крестом. В нём оставалось несколько зерен перца – давно уже слежавшегося и испортившегося. Но он показался мне на удивление маловместительным для своего размера, и слишком тяжелым. Но как я ни осматривал днище, оно было подогнано настолько хорошо, что не было похоже, что там есть какой-либо тайничок. Кстати, там были потемневшие от времени следы ножа – кто-то до меня явно пытался поддеть дощечку, но безуспешно.

Я начал шарить по стенкам – и вдруг заметил, что одна из них не так плотно прилегает к остальным. Тогда я вставил в паз нож, и из стенки вышел рычажок, а туда, где был нож, и где могла быть моя рука, высунулась острая иголка с какой-то бурой массой на кончике. Похоже, что это когда-то был яд. Вряд ли он до сих пор оставался таковым, но вдруг?

Часть днища сундучка приподнялась, а под ним располагалась тиковая же коробка, подогнанная под выемку в сундуке. Открыв ее, мы увидели кучу ювелирных изделий, а также некие юридические документы.

– Сара, все это по праву принадлежит твоему отцу, – сказал Володя.

Сара посмотрела, и отобрала себе пару ожерелий (одно изумрудное, скорее всего, из Колумбии, и одно с сапфирами – наверное, из Индии), а также два изумрудных колечка. Потом она нашла еще два, побольше и поменьше, но тоже с изумрудами, передала их мне, и со слезами на глазах сказала:

– Алекс, прости меня. Пусть это будут обручальные кольца для тебя и Лизы. Она очень хорошая, ты женись на ней. А я подожду… И у меня теперь есть подарок для нее на свадьбу. Влад, а оставшееся пусть пойдет на наше общее дело.

Конечно, подумал я с грустью, вряд ли ее пожелание теперь сбудется. Но я не мог не оценить ее искренний порыв, приобнял ее, и поцеловал – в щечку.

Володя усмехнулся и сказал:

– Ребята, не отвлекайтесь. Значит, так. Коробочку мы возьмем с собой. За серебром и золотом вернемся на лодке. Дерево корпуса, как ни странно, сохранилось очень неплохо: его мы используем для того, чтобы достроить церковь и построить клуб. Документы нам, наверное, не пригодятся.

Забегая вперед, должен сказать, что здесь он был неправ. Эти бумаги нам принесли немалую пользу, но об этом чуть позже.

5. Лекция о международном положении

Когда мы вернулись к мосткам, яркое солнце неожиданно закрыла невесть откуда взявшаяся туча, и зарядил дождь, сначала мелкий, но быстро перешедший в проливной.

– Может, отложим визит к индейцам на завтра? – спросил с невеселой улыбкой Володя.

– Или так, – невесело усмехнулся я. На «Форт-Россе» мне стало неуютно с тех пор, как у меня разладились отношения с Лизой. Казалось бы, знаю ее четвертый день, а чувствую, что не могу без нее… Но Володя меня обрадовал:

– Тогда давай сходим на «Астрахань». Или тебе нужно еще поработать над докладом?

– Да нет, все, в общем, готово.

– Ну и ладушки, – улыбнулся Володя. – А то тебя Леня хочет с одним своим человеком познакомить. Говорит, твой тезка.

Старшина первой статьи Алексей Иванов оказался компьютерщиком-любителем. Именно он, по распоряжению Лени, принес мне этот самый ноутбук и, с видом корифея, мечущего бисер перед свиньями, открыл его и стал показывать, как им пользоваться.

Конечно, плоский экран меня очаровал, а вот клавиатура оказалась какой-то слишком уж неудобной. Софт, конечно, был песней – Windows 7 (он не забыл присовокупить, что у него, мол, уже давно Windows 8.1, но для меня и это сойдет) далеко ушел от Windows 3.0, а Microsoft Word 2010 и Excel 2010 – от WordPerfect 5 и Lotus 1-2-3, которые стояли у меня на старом компьютере. Но, к его удивлению, я быстро врубился – а потом показал ему, как нужно делать кое-что из того, что он считал невозможным.

После этого с него слетел гонор, и он оказался нормальным и достаточно толковым парнем. Он ко всему прочему оказался начинающим программистом-самоучкой, и с гордостью показал мне три книги по кое-какой методологии, которой в мое время еще даже не существовало. У него, впрочем, с самим программированием было довольно туго, и когда я посмотрел по его просьбе написанные им программы, то весьма быстро нашел его ошибки (привыкаешь, знаете ли, после двух лет работы ассистентом в университете). С той минуты он начал смотреть на меня с неподдельным уважением.

Во время разговора он обмолвился, что у него есть огромная электронная библиотека на трех внешних дисках, в которой чего только нет – и беллетристика, и руководства, и куча работ по истории, экономике, химии и многому другому, даже сельскому хозяйству. А еще карты всего мира и лоции всех (!) побережий. Леша был типичным «хомяком» – у него были полностью скачаны несколько электронных библиотек, среди них даже то, что никому никогда не будет интересно.

Конечно, как он сам мне сказал, карты и лоции двадцать первого века могут сильно отличаться от положения в шестнадцатом, но как исходный материал его запасы были для нас бесценны.

Меня, впрочем, тревожил один вопрос – рано или поздно, вся эта электроника полетит. Так что более важные работы неплохо бы сделать ж бумажном варианте. У них были принтеры, определенный запас «тонера» (это, по Лехиным словам, что-то вроде чернил), и бумаги. Я подумал, что нужно решить, что именно из его библиотеки необходимо печатать в первую очередь. И обдумать, как сохранить те книги, которые будут наиболее интересными для наших потомков.

Леша потом стыдливо попросил меня научить его программированию, пообещав взамен классифицировать свою библиотеку согласно моим критериям. А я, забрав ноутбук (ну и словечко – для меня оно доселе означало всего лишь тетрадь), вернулся на «Форт-Росс», тем более что Володя тоже закончил свои дела с Лёней.

После ужина, к нам присоединилась практически вся команда «Астрахани» и «Форт-Росса», и все до единого пассажиры, кроме детей. Отсутствовали лишь вахтенные, и даже Сара решила почтить мою лекцию своим присутствием, хотя она практически ничего не понимала. Я приклеил к стене скотчем карту мира, найденную в загашнике у Володи, и начал:

– Дамы и господа, – я с удовлетворением рассмотрел, что многие поморщились. Сами виноваты, навязали мне «товарищей офицеров», теперь моя очередь. – Материала много, и у нас два основых вопроса. Первый затрагивает нас непосредственно – ведь нам жить именно здесь, в Америке. Сегодня мы обсудим ситуацию на американском континенте, а также в Западной Европе.

Вторая тема – положение на нашей с вами Родине. Да, даже моей, хоть я там и не родился. И семьи Данн – ведь они по собственному желанию стали русскими. Но эту тему предлагаю обсудить через одну или две недели.

Володя кивнул, и я продолжил:

– Ну и третье. Есть еще вопрос Османской империи, арабского мира, Персии, и Африки. Кое-что я расскажу применительно к первым двум темам. Но вообще-то этот вопрос, да и первые два, есть смысл исследовать более профессионально, в том числе и на материале электронной библиотеки, за которую мы в неоплатном долгу перед старшиной первой статьи Ивановым.

Я показал рукою на Лёху, который зарделся – судя по всему, не ожидал похвалы. А я продолжил:

– Итак. Главный игрок на американском континенте – Испания. Не так давно, она была главной силой не только в Новом, но и в Старом свете. Ей принадлежат все колонии в обеих Америках, кроме португальской Бразилии. Самые значимые – вице-королевство Новая Испания и вице-королевство Перу. Кроме них, есть ряд генеральных капитанств и генеральных аудиенций, де-юре подчиненных одному из двух вице-королевств; в их число входят даже заморские Филиппины.

Наш ближайший сосед – Новая Испания, в наше время известная как Мексика. На данный момент, большая часть ее населения проживает в высокогорных регионах; практически все сообщение с подчиненными ей карибскими территориями и материковой Испанией ведется через единственный порт – Веракрус, а с Филиппинами – через Санта-Лусию, которую в семнадцатом веке в нашей истории переименуют в Акапулько.

Но в самой Испании все далеко не так радужно. Экономика страны подорвана в том числе и огромным количеством серебра, ввозимого из Америки, после чего ценность серебра резко упала, а в Испании началась дикая инфляция. Экономика же стагнирует, ведь зачем развивать производство, если деньги и так идут из-за океана? Кроме того, по Испании сильно ударила засуха, несколько раз уничтожавшая урожаи в прошлой декаде, и прошлогодняя вспышка бубонной чумы, которая, к счастью, прошла.

Политически, изгнание евреев и мавров после реконкисты, охота на тайных евреев, и недавно начавшееся притеснение почти всех христиан – потомков мавров точно так же не способствуют внутренней стабильности. И, наконец, с военной точки зрения их могущество резко упало после фиаско Армады. Хотя их сухопутные армии до сих пор, вероятно, лучшие в мире.

Интерес представляют и их взаимоотношения с арабами. С одной стороны, североафриканские пираты то и дело захватывают европейские, в первую очередь испанские, корабли на Средиземном море и в Атлантическом океане. С другой, арабы поставляют испанцам различные азиатские и африканские товары, в первую очередь рабов – именно они, как правило, занимались первичной работорговлей, испанцы и португальцы лишь скупали рабов у них для Америки.

Индейская же политика испанцев такова – вначале, земли индейских племен были перераспределены между испанскими поселенцами, а сами индейцы были превращены в рабов. Система эта именовалась репартимьенто, и она, вкупе с болезнями, привела к массовой смертности местного населения, в первую очередь на карибских островах. Доминиканские монахи, в первую очередь Бартоломе де лас Касас, протествовали против этого, после чего начали ввозить африканцев, а репартимьенто заминили на энкомьенду – что-то вроде крепостного права для индейцев. Но испанцам не возбранялось брать жен-индианок, и дети от таких браков не просто признавались полноценными испанцами, но и могли наследовать дворянские титулы у родителей.

– А что там с их теперешней династией? – спросил кто-то из «астраханцев».

– В прошлом году к власти пришел Филипп III. Известен своей порядочностью – и, увы, некомпентентостью. Де факто правит Франсиско де Сандоваль и Рохас, маркиз Денийский, только что получивший титул герцога де Лерма. Сей великий муж запомнился в первую очередь тем, что в первую очередь заботился о своей мошне.

– Что-то типа Березовского… – услышал я из зала.

– А кто это? – с недоумением спросил я.

– Олигарх. Тоже был одно время в правительстве. Награбил миллиарды и бежал в Англию.

– Наверное, да. Вот только Лерма никуда не уезжал. Его заставили вернуть часть награбленного, но папа Римский в нашей истории сделал его кардиналом в 1621 году.

– За взятку?

– По слухам, именно так. До того, именно Лерма был главным инициатором изгнания мориско, ненужных войн с Англией, а также событий в Нидерландах, приведших к их потере. С другой стороны, он только что заключил мир с Францией, а через пять лет замирится с Англией. Но и это оказалось палкой о двух концах – именно после мира с Испанией Франция и затем Англия тоже начали успешную колонизацию Нового Света.

А на данный момент в Новом Свете колонии, кроме Испании, имеются только у Португалии. Точнее, одна колония – Бразилия, которая пока еще представляет из себя пятнадцать капитанств, простирающихся от побережья до так называемого «меридиана Тордесильос», примерно соответстующих сорок шести с половиной градусам западной долготы; де факто, впрочем, это побережье от устья Амазонки на севере и до устья Рио Плата на юге. Им же принадлежит также ряд колоний в Африке, Индии, Индонезии, а также Макао у берегов Китая. Кроме того, они – единственная нация, которой разрешено торговать с Японией через порт Нагасаки. Да-да, тот самый, который был уничтожен американской атомной бомбой в августе сорок пятого. Тысяча девятьсот сорок пятого.

Но с тысяча пятьсот восьмидесятого года Португалия, хоть формально и является отдельным королевством, находится под властью короля Испании. Лишь в тысяча шестьсот сороковом году она получит независимость в результате мятежа, а новым королем будет провозглашен лидер повстанцев, Жуан, герцог Браганзский.

Далее, Франция. На престоле сейчас Генрих IV – тот самый «Анри Четвертый», про которого поется в известной всем песне. Заключив мир с Испанией, он сейчас воюет в первую очередь в Савойе. В ближайшем будущем начнется французская экспансия на американском континенте – в Канаде и на Карибах. А французские пираты присутствуют в Карибском море уже сегодня – и они намного успешнее английских.

У Анри есть интерес и к Азии. Первая экспедиция в Индию отправится через два года, но колонии в Азии и Африке появятся только в восемнадцатом веке.

В нашей истории, Анри был убит в тысяча шестьсот десятом году, но и до того на него покушались дюжину раз. Посмотрим, что будет в той истории, которую нам предстоит пережить.

И, наконец, Англия. После неожиданной победы над испанской Непобедимой Армадой, обусловленной в большой мере погодными условиями, Англия готовится к освоению Америки. Первая колония, на острове Роаноук, уже была основана – и пропала без следа. В 1609 году возникнут поселения в виргинском Джеймстауне и на Бермуде. И, в скором времени, именно английские пираты начнут играть первую скрипку на Карибах, где англичане колонизуют Барбадос, а также отобьют целый ряд территорий у испанцев, включая Тринидад, Ямайку, и большую часть Малых Антильских островов. Но все это в будущем.

Зал взорвался аплосдисментами, из чего я понял, что народу хочется есть, а мне пора закругляться. Но кусок в горло не лез – мне очень не хватало моей вновь найденной и вновь потерянной любви.

Но не успел я дойти до своей каюты, как меня кто-то обнял сзади и прошептал мне на ухо:

– Милый, прости меня. Когда Лена мне говорила, что ты мне не изменял, я не поверила. Но когда ко мне пришла Сара и рассказала, как все было, я поняла, что была неправа. Просто мне не хочется тебя ни с кем делить…

И, развернув меня за плечи, Лиза впилась своими губами в мои.

6. Разговор есть

Не успел я лечь спать, как в дверь каюты забарабанили.

– Лех, ты еще не спишь? – услышал я голос Васи Нечипорука.

Гениальный вопрос, что тут скажешь… Даже если бы и спал, то после такого проснулся бы как миленький.

– Ждем тебя в «Филях». Разговор есть.

Однако… Я в России был всего ничего, но уже успел узнать, что такая постановка вопроса не есть хорошо, тем более, когда твой собеседник сложен так, как великанам из сказок и не снилось. Но, к моему счастью, оказалось, что Вася попросту схохмил – Володя решил собрать очередное заседание «совета министров».

За столом сидели Володя, Вася, Леня, и матушка Ольга. Меня уже ждала запотевшая кружка только что налитого пива («пей, пока не выдохлось!»), и Володя торжественно провозгласил заседание открытым. Сначала еще раз подтвердили планы с утра посетить индейскую деревню, а затем был поставлен вопрос ребром, причем адресован он был мне.

– Товарищ министр иностранных дел, вы что-то там говорили про электронную библиотеку. Огласите весь список, пожалуйста.

Я беспомощно посмотрел на товарища президента, тот лишь усмехнулся:

– Вот что значит, вырос за океаном. Надо будет тебе «Операцию Ы» показать, кассета у нас на борту имеется. Но я имел в виду список того, что содержится в библиотеке.

– Лучше уж спроси, чего там нет. Десятки тысяч книг – ну это как минимум, может, и намного больше. Там и беллетристика, и руководства, и работы по истории, экономике, химии и многому другому, даже сельскому хозяйству. Карты, лоции, путеводители… Да, и еще куча музыки и фильмов в электронном виде – я не видел, мне Леха рассказал. А список по категориям Леха будет потихонечку составлять, я договорился.

Да, и еще. Надо бы самое важное напечатать для будущего. Ведь вся электроника когда-нибудь да полетит.

– Инициатива, дорогой мой товарищ Громыко, наказуема…

– У вас же министром Козырев.

– Я про настоящего министра, а не про «мистера йес». Так вот. Есть мнение по совместительству назначить тебя министром информационных технологий.

– А меня-то почему? Есть же мой тезка.

– Ну уж нет. Тебя я знаю. А с иностранными делами сейчас все равно работы мало. Заместителем твоим можешь его назначить, но это уже твое решение. Если Леня, конечно, не против.

– Бэри, дарагой, – с наигранным кавказским акцентом сказал Леня. – Вот только пусть он на «Астрахани» останется.

– И хорошо, – сказал Володя. – Еще вопросы имеются?

Матушка Ольга вдруг встрепенулась:

– Леша, не знаю, что нужно другим, но я бы взглянула, что у твоего тезки есть по медицине.

– Есть у Лехи электронная читалка. Обещал оторвать ее от сердца. Тоже, конечно, не вечная игрушка, но загрузить можно будет именно туда.

– Вот и хорошо. Кстати, я сделала своим замом твою Лизу, я надеюсь, ты не против. У нее есть все задатки, чтобы стать хорошим врачом.

– А что с отцом Николаем? – вдруг спросил Володя.

– Забыла тебе сказать – просил прощения. Он проводит беседу с Нинелью и Алексеем-младшим, готовит их к крещению; затем у него беседа со взрослыми, также изъявившими желание креститься в субботу. А завтра у него в планах – разговор с Джоном, Сарой и Мэри – нужно и с ними обсудить все подробности будущих таинств. Да, в том числе и венчания. Просил, кстати, и тебя с Леной прийти к нему на беседу, и – она хитро посмотрела на меня – вас с Лизочкой тоже. В понедельник сможете?

– Спасибо! – кивнул я. – Придем, конечно!

– Совет вам всем да любовь. И много детей, – улыбнулась матушка. – Да, и еще. Отрезы на свадебные платья мы получим у Джона – есть у него шелк, увы, не белый, но и так будет красиво. Вот для мужчин сложнее, но что-нибудь придумаем. Шить будут девочки Алевтины Ивановны – сами вызвались, тем более, пара швейных машинок имеется. Банкеты тоже организует Аля. Надеюсь, все в курсе, что завтра Саре исполняется шестнадцать? Надо будет завтра вечером отпраздновать. Подарок мы уже приготовили, вручим за завтраком.

А еще отец Николай просил передать, что со следующей недели хочет начать преподавание базовых предметов для детей. Зина уже предложила свои услуги в качестве учителя математики и природоведения. Если еще кто-нибудь захочет присоединиться, отец Николай только будет рад. Также с понедельника начнут работать языковые курсы для наших англо-индейцев; есть у нас среди Алиной команды пара филологинь, так что преподаватели и там имеются.

– Тогда давайте назначим отца Николая еще и министром образования, – сказал Володя. – Кто против?

– Отец Николай будет не очень за, – грустно улыбнулась матушка. – Но согласится, куда же он денется.

– Предлагаю такое постановление, – вдруг сказал молчавший до этого Вася. – Религиозная толерантность – это, конечно, хорошо, но пусть в Русской Америке будет прописана роль Русской Православной Церкви – пока в лице отца Николая.

– Плохо то, что он даже не может никого рукоположить, нужен епископ, – блеснул я знаниями, полученными в воскресной школе.

– Ну тогда при первом же посещении России будет оговорена структура РПЦ в Америке. Конечно, епископом отец Николай стать не сможет, чай, не монах, так что церковное начальство у нас, понятно, после этого поменяется.

– Да и вообще, – добавил вдруг Володя, – надо бы нам хоть формально стать официально территорией России. Иначе нас просто сомнут, ведь нас мало, а здесь рано или поздно появятся всякие разные другие. И, если за нашей спиной будет наша страна, то эти другие могут и задуматься, прежде чем бодаться с нами. Но желательно при этом сохранить нашу автономию.

– Думаю, это реально, – подумав, ответил я. – Ведь таким образом Россия прирастает территориями, так сказать, абсолютно бесплатно.

– Тогда давайте проголосуем. У нас три пункта – роль Церкви в Русской Америке, будущее подчинение ее российскому патриарху, желательное присоединение Русской Америки к Российской Империи в форме автономии. Кто за первый пункт?

– Я «за» по всем трем, – поднял руку Вася. К нему присоединились и все мы.

– Единогласно, – подытожил Володя и добавил не в такт. – Ну что ж, если вопросов больше нет, заседание объявляю закрытым. Пора спать – завтра рано утром в индейскую деревню, как там ее?

– Хичилик, – поделился я информацией, которую почерпнул у Сары. – Означает на языке мивоков «пумы».

– Ну вот и хорошо. Идем баиньки.

Спать и правда хотелось, но пришлось сначала еще раз переворошить чемодан – ведь нужно же будет что-нибудь подарить…

7. Мертвая деревня

Утро выдалось весьма пригожее, небо вновь обрело девственную синеву, и мало что напоминало о вчерашней непогоде. За завтраком нестройный хор голосов спел Саре «Happy Birthday», на самом что ни на есть английском языке, после чего ее одарили. Ну и, вдобавок к общим подаркам, я презентовал ей футболку, купленную мной на одном из лотков на Невском, и еще, к счастью, не ношенную. Конечно, для Сары она была откровенно велика, но ей очень понравилось цветное изображение Зимнего дворца и стрелки Васильевского острова с Невы. После завтрака мы пошли к Северному, в район мыса, называемого в моё время «Тибурон» (что по-испански означает «Акулий»). По дороге, мне сообщили, что еще до моего прихода на вчерашний совет было принято постановление о переименовании его в мыс Алексеева. А город, если он там когда-нибудь возникнет, было решено назвать Новая Астрахань, в честь нашего второго корабля.

Именно на нем мы туда пошли – ведь места там были неразведанными, и существовала вероятность вооруженных столкновений. На сам берег мы высадились на одном из «астраханских» катеров. Во время перехода, я рассказал, что именно представляет собой деревня племени мивок. По крайней мере, я бывал в месте под названием «Куле Локло», где такая деревня была реконструирована.

Дома строились из коры секвой, а полы покрывали шкурами. Сами дома напоминали вигвамы (точнее, типи) из фильмов про индейцев, но были намного меньше по размеру. Еще в каждой деревне обязательно был так называемый «круглый дом», обычно полуземляночного типа, который совмещал из себя функции храма, места для собраний, и места для торжеств, когда на улице была плохая погода. Чуть поодаль находилось что-то вроде сауны, тоже представлявшее из себя крытую землянку с небольшой дырой в крыше.

Кора секвойи практически не гниет, и индейскую деревню можно было узнать издалека по красным пятнам трех несгоревших домов – но вблизи оказалось, что кора давно уже валяется на земле. Под ней в первых двух домах мы нашли лишь полусгнившие шкуры и выложенные камнями кострища. И только в третьем доме мы обнаружили два скелета – судя по тазовым костям, женщины и маленького ребёнка. Другие кости и черепа, со следами зубов животных, лежали вперемешку по всей деревне.

– Сара, – спросил я, – а неужто никто никого не хоронил?

– Папа с мамой, Сюзан и Недом пробовали туда вернуться, и даже успели похоронить тела родственников; знаете, вообще-то у мивоков трупы сжигаются, но папа настоял на том, чтобы проводить их в последний путь по-христиански. Но потом они вернулись на Олений остров. Намеревались еще раз сходить в деревню, но вскоре после этого Сюзан погибла, а папа с Недом получили ранения. После этого, любое посещение материка стало слишком опасным – ведь мивоки нас теперь очень не любили.

Хорошо еще, подумал я, что на всех нас бронежилеты и каски, а по периметру стоят Володины друзья с оружием. Но нас никто не тронул. Мы похоронили все останки на небольшой поляне чуть в стороне от деревни, рядом с тем местом, где камнями было выложено место погребения родителей и родственников Мэри.

На могилы мы поставили кресты, заранее подготовленные на Оленьем острове, и положили рядом куски коры, на которых отец Николай выцарапал: «Жители деревни Хичилик, убитые пиратами 7 мая 1582 года и похороненные 5 апреля 1599 года. Господи, упокой души их!» Затем батюшка прочитал несколько заупокойных молитв и акафист святому мученику Уару Египетскому.

– Отец Николай, а разве можно молиться за некрещеных? И что это за святой Уар? – спросил я.

– Святому Уару, Леша, и молятся за упокой душ некрещёных. Ему, Господу нашему Иисусу Христу, и Пресвятой Богородице.

Сара попросила, чтобы ей перевели, после чего заплакала:

– Испанцы или англичане никогда бы не отнеслись к народу моей мамы с таким уважением, как русские. Отец Николай, крестите меня поскорее, я хочу быть русской.

На что тот улыбнулся:

– Ты и так уже русская, осталось тебе только язык выучить. А послезавтра крестишься и станешь православной.

Назад мы шли молча. Только когда мы подходили к несостоявшейся бухте Алексеева, я сказал:

– Мы должны защищать индейцев, ведь именно они – хозяева земли, куда Господу было угодно нас привести.

– Именно так, – ответствовал Володя. Сара не поняла, о чем речь, и я ей перевел свои слова, после чего она меня обняла и поцеловала. Вот только она при этом как-то не вполне целомудренно прижалась ко мне грудью. Эх, нужно от нее держаться подальше, подумал я…

8. И мальчики кровавые в глазах

После нашго возвращения из мертвой деревни, Мэри загнала всех, кто участвовал в захоронении останков жителей Хичилика, в баню, построенную рядом с прудом для купания. По рассказам Джона, Мэри настояла на возведении бани еще в самом начале их совместной жизни. Сначала она была построена из дерева, но одновременно Джон работал над новой, капитальной; и не успел он ее возвести, как первая баня сгорела.

Снаружи она напоминала приземистую мивокскую хижину, разве что стены были выложены Джоном из камня, а не коры. Внутри же баня оказалась неожиданно просторной – пол был загублен в землю примерно на метр, и спускались туда по земляному пандусу. Как мне пояснили, сделано это было для того, чтобы зимой было не так холодно. Практически все здание изнутри опоясывала длинная деревянная лавка, а в середине же находилось сложенное из камней кострище, открытое сверху; дым выходил через специально оставленное отверстие в потолке. Получилось нечто, хоть внешне и не похожее на сауну, но действующее примерно по тому же принципу.

Когда мы прибыли, костер уже горел вовсю, и в бане было достаточно жарко. Согласно предложению хозяев, в первую очередь туда пошли мы с Володей, а другие члены экспедиции дожидались своей очереди. Но, к нашему удивлению, практически сразу к нам присоединились Джон, Мэри и Сара. Я, конечно, привык к немецким саунам, которые практически всегда смешанные, да и Володю несколько раз туда водил, но одно дело – анонимная атмосфера немецких бань, а другое – нахождение в голом виде рядом с девушкой, которая имеет на тебя виды, тем более, такой красивой… Впрочем, и мама оказалась весьма ладно сложена. Как я потом узнал, у мивоков это было в порядке вещей, а Джон успел привыкнуть за долгие годы жизни с женой из этого благородного племени.

Самое пикантное, наверное, что обсуждали мы в основном даже не то, что мы увидели на материке, а предстоящее крещение. Именно сейчас Мэри попросила меня быть своим восприемником; я предложил свои услуги и Саре, ведь, как известно, крестный отец и крестная дочь венчаться не могут, и я понадеялся, что она от меня тогда отстанет. Но Сара ответила, что уже попросила Мишу Неделина и матушку Ольгу, при этом хитро взглянула на меня. Не иначе, как кто-то ей рассказал про эту традицию.

В Великую субботу мы собрались в корабельной церкви, где отец Николай крестил на литургии Мэри, Сару, Нинель, Алешу, и несколько других некрещеных, а также миропомазал Джона. Точнее, большинство пришедших стояло в коридоре, ведущем к церкви, но я был в числе восприемников, и нам надлежало присутствовать в самом небольшом помещении храма.

Крестильные имена каждый получил соответственно своим мирским именам: так, Джон стал Иоанном, Мэри – Марией, Алеша так и остался Алексеем, Нинель стала Ниной. Сара же так и осталась Сарой – к моему удивлению, оказалось, что и у нас в православии праматерь Сара почитается как святая.

Той же ночью мы стояли в церкви на Светлое Христово Воскресение, после чего я, впервые за долгое время, получил возможность отоспаться; в тот же вечер был дан банкет и в честь новокрестившихся.

Во время последовавшего за этим праздника, уничтожившего нехилую часть запасов вина и шампанского, наконец-то перезнакомились экипажи обоих кораблей, а также пассажиры «Форт-Росса», и оказалось, что народ, даром что разных поколений, понимает друг друга чуть ли не с полуслова. И, начиная с понедельника, закипела работа.

Во-первых, по инициативе нашего министра снабжения, Али, нашего военного министра, Васи, и новоназначенного морского министра, Лени Голубкина (почему-то он всегда усмехался, что, мол, не какой-то там «Голубков»), была проведена полная ревизия состояния обоих кораблей, количество горючего, состояние материальной базы. Аля же выявила среди своих девочек одну, Ларису Родионову, с инженерно-строительным образованием. Увы, она была лучшей барменшей на корабле, впрочем, в «Филях» практически все время теперь было темно, да и вообще корабли готовились к консервации, особенно «Форт-Росс» – «Астрахань» должна была быть готова отразить любое нападение.

Рассудив, что ночью никто нападать не будет, первым делом подготовили место для поста наблюдения на верхушке горы Колибри (это название было решено сделать официальным, как и другие наименования, данные Джоном и его семьей). Там был построен навес, под которым в светлое время суток постоянно дежурили двое с оптикой и, естественно, с рацией. Это позволило обесточить радары на «Астрахани», равно как и многие другие системы. Свет сделали намного более тусклым, а после десяти вечера оставалось лишь аварийное освещение. К тому же на кораблях отключили почти все кондиционеры. Последнее было особенно малоприятно – окна не открывались, было душно, и моя каюта, когда солнце пробивалось через окно, быстро превращалась в парную.

Включали их только тогда, когда по вечерам показывали фильмы на «Астрахани». Сара приходила каждый раз; сначала она сидела в зале с открытым ртом, но вскоре привыкла и стала заядлой киноманкой. А еще она уже могла произнести целый ряд фраз по-русски – многие из них, как это ни было бы смешно, пришли в ее лексикон из кинофильмов. Ее любимым выражением стало «надо, Федя, надо!» Команды обоих кораблей были готовы носить ее на руках, и практически любой готов был предложить ей руку и сердце, благо наш Совет разрешил браки с шестнадцати лет (ведь надо же было «плодиться и размножаться»). Но Сара с милой улыбкой давала всем понять, что она готова со всеми дружить, но не более того.

Было на удивление тепло и сухо, но я в самом начале довел до народа информацию о том, что Марк Твен сказал: «самой холодной зимой, которую я когда-либо помню, было лето в Сан-Франциско». Да и зимой, хоть температура практически никогда не падает ниже нуля, весьма промозгло. Поэтому придется рано или поздно строить печи – их мы делаем из обожженной глины, с выходом наверх. Вместо окон пока делаем ставни – стекла нет и, увы, пока не предвидится, а снимать его с кораблей сочли пока нецелесообразным. Впрочем, в электронных книгах из коллекции Леши Иванова есть инструкция по изготовлению стекла. Мы решили, что попробуем заняться этим осенью. Планов, как обычно, громадьё, а вот людей, умеющих все это делать, мало…

По согласованию с Джоном была сделана первоначальная планировка нашей будущей деревни. Места было не очень много, и потому было решено, что, на первых порах, будут построены общежития, чтобы к осени все смогли бы переселиться на берег; на кораблях остались бы только вахтенные. Но первым делом подготавливались площадки для будущих общественных зданий – решили для начала построить церковь побольше, затем клуб и русскую баню с примыкающей к ней купальней. Я еще съязвил, что мы идем по пути мивоков – и у них тоже главное – круглый дом (который, как мы помним, и храм, и клуб) и парилка. Но одно дело – глупые шутки, а другое – навыки подобной работы. Увидев меня в деле, Миша Неделин отослал меня на корабль от греха подальше, присовокупив:

– Займись лучше своей библиотекой. И своим докладом про Россию. А сюда не лезь. Тем более, что та же баня – не только возможность помыться, но еще и шанс научиться делать печи. А тот же клуб – еще и место, где можно будет временно разместить народ, если общежития еще не будут готовы, а корабли придется законсервировать.

И я уселся за свой доклад, а также занялся на пару с Лехой Ивановым систематизацией имеющейся информации. Тем временем, прошла Светлая Седмица, и в первое воскресенье после Пасхи, как только стало можно, Джона и Мэри повенчали на литургии, впервые проведенной в старой церкви – ее успели снабдить занавеской, изображавшей иконостас, алтарем и жертвенником, причем мне пришлось быть шафером. Отпраздновали мы все это на свежем воздухе, и Аля, как обычно, была на высоте – банкет удался на славу.

Доклад мой планировался на четверг, двенадцатого апреля. Но за день до него Леня предложил наконец-то рассказать «людям из девяностых» про те двадцать два года, с лета тысяча девятьсот девяносто первого по лето две тысячи четырнадцатого, которые им не довелось пережить.

Впервые я увидел, как боевые офицеры плакали. Ужасающая бедность, которая лишь усугублялась, несмотря на «реформы»… Богатство, сконцентрированное в руках верхушки. Расстрел «Белого дома» в 1993, хотя, как сказал Леня, «обе стороны были хороши». Война в Чечне, штурм Грозного на Новый год, позорный хасавюртовский мир… Расширение НАТО, бомбежка Югославии, залоговые аукционы, «МММ», ваучеры… И постепенное восстановление государства, начиная с самого конца девяносто девятого – но только после того, как Борис Ельцин, мой кумир, на которого я готов был молиться за то, что он, как мне казалось, дал России свободу, наконец-то произнес сакраментальное «я устал, я ухожу».

А в конце Леня сказал, с грустной улыбкой:

– Теперь про меня лично. Девяностые я провел на Камчатке. Папа не вернулся из очередной командировки в Чечню в девяносто шестом, и меня растила мама, работавшая учительницей в школе в Петропавловске. Хорошо помню, как мы, как манны небесной, ждали баржу с мазутом, чтобы наконец-то у нас на какое-то время появилось тепло и электричество. Как мы с сестрой и с мамой отправлялись за ягодами и грибами к вулканам, и как я ловил камбалу и лососевых, чтобы хоть как-нибудь прокормиться. Как цены все росли, а зарплаты так и оставались на том же уровне. А многие другие не выжили – кто ушел в криминал, где и погиб, кто покончил жизнь самоубийством, кто случайно попал под огонь во время разборки… Впрочем, практически каждый из тех, кто в девяностых жил в России, может рассказать схожие истории.

Но хуже было русским в других республиках. Старшина первой статьи Алексей Иванов, например, жил в детстве в Таджикистане, в Курган-Тюбе, где его отец работал врачом. В один прекрасный день к нему пришли бывшие его пациенты, предупредившие его, что он в списке на уничтожение, составленном исламистами. Мама его с детьми уехала к родне в Питер, а папа остался, чтобы продать дом и другое имущество – и был найден мертвым.

Так что у Борьки Ельцина, как у царя Бориса, были «мальчики кровавые в глазах», и слава Богу, что после него власть переменилась, и жизнь достаточно быстро стала налаживаться.

9. Брат-близнец Ричарда Третьего

– Дамы и господа, – сказал я с улыбкой. – Начнем, как обычно, с географии. Вот карта России, увы, современная. Сейчас, на рубеже шестнадцатого-семнадцатого веков, ее западная граница практически совпадает с таковой Российской Федерации девяностых годов двадцатого века – вот только на западе она граничит не с Беларусью, а с Речью Посполитой, точнее, с Литвой, являющейся составной частью вышеуказанной конфедерации – и уже три года, после Брест-Литовской унии, являющейся ареной наступления униатов на православие. Севернее же Литвы находятся территории, ранее являвшиеся вотчинами немецких Орденов; теперь они – вассалы Речи Посполитой либо, как в случае с Эстляндией, территория Швеции. Граница с Финляндией также примерно совпадает с границей конца двадцатого века, но Финляндия, в свою очередь, тоже принадлежит Швеции.

Соседи с запада, как уже было сказано – Речь Посполитая, злейший враг Руси, и враждебная же Швеция. Особую пикантность ситуации придает тот факт, что теперешний король Польши, Сигизмунд Ваза, одновременно и король Швеции; но в июле этого года его сместят с этого поста в результате дворцового переворота. Одна из причин – Сигизмунд был католиком, тогда как Швеция уже перешла в протестантизм.

Теперь о южных границах. Чернигов, например, полностью российский город, то же можно сказать и о землях, позднее присоединенных большевиками к новосозданной Украине – так называемая Слободская Украина, включающая в себя Харьков, Изюм, и многие другие территории. Там усиленно селятся беженцы с территорий, принадлежащих Литве, чем русское их население было не слишком довольно.

Южнее – полоса русских земель, принадлежащих все той же Литве. Частично они пребывают в состоянии анархии – там находится и Запорожская Сечь. В нашей истории именно запорожцы, даром что православные, грабили, жгли и убивали больше всех во время Смутного времени, хотя их боевая ценность была под вопросом.

А все побережье Черного и Азовского морей, включая Крым – владения либо Османской империи, либо ее вассала – Крымского ханства. Крымские татары то и дело осуществляли набеги на южные рубежи Руси, но после разгрома при Молодях в 1572 году они больше не прорывались внутрь Руси, хоть и совершали набеги на пограничные села, и даже один раз сожгли Чернигов.

Далее на восток – бассейн Дона и Северского Донца, где поселились донские казаки, Поволжье, северное побережье Каспия, Урал, и Сибирь.

Теперь о собственно Руси. Начнем с Бориса Годунова, который в прошлом году стал царем. До того, он был де-факто премьер-министром при своем шурине, царе Федоре Иоанновиче. В этом качестве, он показал себя весьма искусным политиком, дипломатом, и администратором. Именно он укрепил Москву и другие города, в частности Смоленск. При нем были построены многие пограничные города, укреплено Поволжье, продолжено начатое Ермаком освоение Сибири. Ему удалось вернуть практически все земли, потерянные в результате Ливонской войны. И, наконец, именно ему Россия обязана становлением Патриаршества.

Царем он стал после смерти Федора Иоанновича, и продолжил ту же линию. Более того, при нем Россия вновь начала знакомиться с достижениями европейской культуры и науки; в страну валили валом купцы, художники, военные, даже ученые. Его планы открыть в Москве университет наткнулись на сопротивление части духовенства, тогда он послал несколько десятков молодых людей на обучение на Запад. Увы, с пришествием Смутного времени все они решили остаться там, где учились.

Вчера Леня рассказал нам всем о «новом царе Борисе». О человеке, к которому даже у нас в эмиграции многие относились с надеждой и симпатией. Но, увы, на чьей совести многие тысячи загубленных жизней, миллионы неродившихся, десятки миллионов обнищавших.

Но, как мне кажется, нельзя ровнять Ельцина с настоящим царем Борисом – человеком, который, не случись событий, ему неподвластных, остался бы в отечественной истории как один из величайших ее правителей.

– А Пушкин? – раздался чей-то голос. – Он описал Бориса совсем другим.

– Пушкин писал на основе версии истории, которая продвигалась теми, кто способствовал приходу на трон Лжедмитрия, а затем и Романовых, чья легитимность в глазах большинства тогдашней знати была как минимум сомнительна. Кроме того, считается, что на него оказала определенное влияние историческая пьеса Шекспира «Ричард III», в которой Ричард точно так же изображается тираном, узурпатором, и убийцей, хотя на самом деле, судя по сохранившимся свидетельствам, он был весьма разумным правителем, а очернили его при власти Генриха VII, пришедшего к власти после убийства Ричарда. Пасквиль тогдашнего епископа Джона Мортона послужил прообразом истории Ричарда, написанной Томасом Мором, которая, в свою очередь, послужила источником для Шекспира.

Но я отвлекся. Дело в том, что Борис был своеобразным братом-близнецом Ричарда. Точно так же его оклеветали те, кто пришел к власти. Точно так же он вошел в историю преступником, хотя именно этого преступления он, скорее всего, не совершал. У Ричарда, например, не было причины убивать «принцев в башне» – и есть свидетельства, что их видели еще в самом начале правления Генриха. А вот у Генриха, узурпировавшего трон, такие причины были.

Примерно так же обстояло и с Димитрием Иоанновичем. Димитрий был от брака, не признанного Церковью, и потому не считался кандидатом на престол. Погиб он во время правления Федора Иоанновича, в далеком девяносто первом году. Не так давно нашли подлинник уголовного дела комиссии Шуйского, расследовавшего смерть царевича, и, судя по всему, действительно имел место несчастный случай. Но даже если он был убит, то вряд ли по приказу Годунова.

– Понятно, – сказал Леня. – Ну, если так, то заочно прошу прощения у батюшки царя. А что за события, о которых ты упомянул?

– Девятнадцатого февраля следующего года по новому стилю начнется извержение андского вулкана Уайнапутина.

– При чем здесь Анды? – удивился кто-то из «астраханцев».

– А вот при чем. Извержения продолжались около двух недель. Было уничтожено несколько деревень, и город Арекипа, находившийся в семидесяти километрах от вулкана, тоже был наполовину разрушен от сопровождавших извержение землетрясений.

Но главное, что произошло – в воздух было выброшено огромное количество пыли. Она не сразу дошла до Старого света, но когда пришла, то два года подряд в Европе практически не было лета. И хуже всего пришлось именно России. Лето тысяча шестьсот первого года было очень холодным и дождливым, а пятнадцатого августа ударили морозы. Урожая в том году не было вовсе. Примерно то же произошло и в следующем году, тем более, что семенного запаса не оставалось. Те, у кого было зерно, часто отказывались его продавать, надеясь, что цена его еще вырастет. А вот Борис распорядился раздать все царские запасы голодающим. Но, все равно, население за эти два страшных года уменьшилось с восьми миллионов до четырех. И единственным плюсом был тот факт, что многие ушли на восток – на Урал и в Сибирь, где был основан ряд новых поселений.

– А почему он отменил Юрьев день? – сказала кислым тоном Рената.

– Юрьев день был приостановлен еще при Иване Грозном введением так называемых заповедных лет. Потом это ужесточил Федор Иоаннович, но окончательно отменен он не был. Более того, при Борисе, Юрьев день был вновь введен во время голода, чтобы крестьяне могли переходить на другие земли, на Юг, на Урал, в Сибирь. Вновь потерял силу он именно из-за противодействия бояр. Но окончательно отменило его лишь Соборное уложение 1649 года.

Далее. В тысяча шестьсот третьем году голод пошел на убыль, но уже на следующий год в Польше объявился Лжедмитрий. Воеводы Бориса его разбили, и он ушел в Путивль. Но в апреле пятого года Годунов умер; возможно, его отравили, а его сын Федор Борисович не смог удержать власть и был убит в результате мятежа. И Россия на много лет погрузилась в хаос.

Скажу сразу, если кого интересует, могу предоставить вам подтверждение моих слов – кое-какие материалы, с некоторыми из которых я знаком, я нашел в библиотеке Лехи Иванова.

– Так что делать-то? – вздохнул Вася Нечипорук.

– Будь у нас возможность, я бы немедленно отправился к Борису и попытался смягчить эффекты будущего голода. Ведь в следующем году по всей Европе будет хороший урожай, зерно будет дешевым, да и можно в массовом порядке заготавливать грибы, рыбу, ягоды… Да и в военном смысле мы смогли бы ему помочь, если бы он, конечно, захотел нас слушать… Но у нас нет даже возможности добраться до России.

– Именно, – сказал Володя. – Но будем иметь это в виду – вдруг что-нибудь придумаем?

10. Добро пожаловать!

После моего второго доклада, Володя изрек:

– Лех, мечты – это хорошо, но давай спустимся на грешную землю. Завтра, как ты помнишь, планируется экспедиция на Росский полуостров. Айда с нами, ты все-таки наш министр иностранных, не побоюсь этого слова, дел. А индейцы местные пока еще не наши. Так что налаживание отношений с ними – твоя прямая обязанность.

– Оно-то оно, да вот языка их я не знаю от слова вообще. Разве что возьмем с собой Мэри.

– Вот и хорошо.

Мэри сразу же согласилась, но с утра, когда мы за ней пришли, оказалось, что у нее началась тошнота и рвота. Пришлось ее перевезти на «Форт-Росс» и отвести к матушке Ольге. После обследования, наша главврач сказала:

– Значит, так. Девушка в положении. У нее уже было несколько выкидышей, и я не дам ее зря тревожить. Пусть побудет у меня какое-то время и понаблюдается. Надеюсь, что на этот раз все у них с Джоном получится.

Все попытки Володи добиться хотя бы разрешения взять ее с собой в качестве переводчика матушка с улыбкой отмела, добавив:

– Возьмите лучше Сару. Она же тоже язык знает, и медицинских противопоказаний в ее случае нет никаких.

Так Володя и решил. Я, естественно, не был в восторге, но решил не озвучивать свои претензии вслух. Тем более, мивокского более не знал никто, а откладывать визит на полуостров до морковкина заговения как-то не хотелось.

Наша цель, которую ребята обнаружили с наблюдательного поста на горе Колибри, располагалась на холме, получившем в девятнадцатом веке название «Телеграфный». Он располагался прямо на побережье – район, известный в двадцатом веке как «Северный пляж», еще не был намыт.

Как тогда с Хичилик, мы пошли на «Астрахани», которая стала на рейд недалеко от индейской деревни. Володя посмотрел в бинокль (у него тридцатикратный, не чета моему), потом передал его мне.

Я впервые увидел не реконструкцию, как в Куле Локло, и не разрушенную деревню мивоков, как Хичилик, а живую. Склон холма был усеян красными жилищами из коры секвойи, между которыми сновали индейцы – коричневые, низкорослые. Дети были, как правило, голые, невысокие мужчины – тоже, разве что у некоторых были головные уборы из перьев. Женщины ходили с голой грудью, но у них было что-то вроде юбки из двух узких кусков ткани – спереди и сзади. У многих из них к животу были приторочены младенцы. Чуть в стороне находилась постройка покрупнее – вероятно, баня, а на вершине холма располагался «круглый дом» достаточно большого диаметра.

Когда я передал бинокль Саре, она какое-то время рассматривала деревню, потом сказала:

– Маленькие они какие-то. Моя мама повыше будет. И покрасивее. Похоже, другое племя мивоков…

Не успели мы подойти к берегу метров на триста, как в деревне начался переполох. Женщины с детьми помладше побежали в хижины. Мужчины и мальчики лет, наверное, от десяти тоже, но через минуту они выскакивали с луками или копьями с черными блестящими наконечниками.

Мы решили их по возможности не пугать, и пошли к берегу впятером на небольшой моторной шлюпке – Володя, Сара, я, и два матроса. Но как только мы приблизились на расстояние выстрела из лука, как по нам ударил град стрел. От моего бронежилета отскочили штуки три. И тут вдруг раздался крик Сары.

– Назад! Назад, вашу мать! – закричал Володя. Я же бросился к девушке. У нас у всех были одеты каски и бронежилеты – Володя лично проследил за этим, хоть Сара и долго с ним препиралась. Я стащил ее юбку и увидел, что обсидиановый наконечник стрелы впился ей в бедро.

В скаутах меня учили первой помощи. Наконечник не был зазубренным, и вроде не разбился, вытащить его было несложно. Один из матросов сунул мне пакет первой помощи, и я обильно полил рану йодом (от чего Сара заверещала ещё сильнее), скрепил её края пластырем, и забинтовал. На корабль я отнёс Сару на руках – она держалась всю дорогу за мою шею, а в последний момент еще и поцеловала в губы, пользуясь тем, что отстраниться я никак не мог.

Я передал Сару Саше Дерюгину, судовому врачу, который посмотрел на плоды моей работы и сказал:

– Все правильно сделал, но лучше уж я эту рану промою – вдруг все-таки там остались осколочки… А потом зашью, и будет наша барышня как новенькая.

Когда я вышел на палубу, Володя как раз отдавал приказ:

– По индейцам ни в коем случае не стрелять! Возвращаемся!

И мы пошли обратно в Николаевку, где Володя созвал заседание совета.

– Ну-с, товарищи, вот вам и «добро пожаловать»… Что скажете?

– Хотели, как лучше, а получилось, как всегда, – невесело усмехнулся Леня.

– Придется отложить знакомство с этими соседями до лучших времен, – сказал Вася. – Вот только как войти с ними в контакт?

Все молчали минут, наверное, десять, после чего Володя подытожил:

– Да уж. Неужто ни у кого нет ни единой умной идеи?

– Давайте для начала попросим Мэри обучить некоторых из нас мивокскому, – сказал я. – Не обязательно знать его хорошо, но хоть «мы пришли с миром» выучить можно. Ну и еще пару фраз для контакта. А то я больше не хочу подставлять Сару.

– Ты, наверное, прав. Ну что ж, ты у нас полиглот, тебе и карты в руки. Тем более, как ты, я надеюсь, помнишь, инициатива…

– Наказуема, – уныло пробормотал я.

11. Колибри

В следующее воскресенье была сыграна третья свадьба – на этот раз моя собственная. Лиза была сногсшибательна в платье из красного шелка, который подарила нам Мэри, а сшила лично моя любимая. Я же надел хорошие брюки, белую рубашку и галстук, которые я в далеком будущем на всякий случай взял с собой в плаванье, не подозревая, зачем они мне понадобятся. Перед венчанием, Сара неожиданно подарила нам от имени своей семьи два изумрудных кольца, которыми нас и обручили, и сапфировое колье, которое так хорошо смотрелось на Лизиной шее. Стоя под венцом, который держал Володя, я был абсолютно счастлив; а потом, после банкета, мы с Лизой уединились в выделенной нам теперь каюте-полулюкс, куда уже были перенесены все наши вещи.

Что было дальше, с вашего позволения, пусть останется нашей с Лизой тайной. Но когда мы, наконец, заснули в объятиях друг друга, я ощущал себя самым счастливым мужчиной на всем земном шаре.

Первую половину понедельника мы провели в каюте; как меня заранее предупредили, завтрак и бутылка шампанского с двумя бокалами ждали нас на подносе перед дверью. На этом, увы, наш медовый месяц закончился – точнее, по словам Лены, «не бойтесь, и у вас, и у нас, и у Джона с Мэри он еще будет…» После обеда, Лиза отправилась к матушке Ольге, а я – к Мэри на очередной урок мивокского. Должен сказать, что у нашей индианки проявился недюжинный педагогический талант, но, понятно, до хоть какого-то знания языка меня отделяли недели, если не месяцы.

Где-то за час до заката на верхней палубе прошло еще одно заседание Совета.

– Ну что, – сказал Володя. – В Россе не получилось, попробуем в другом месте. Что находится за мысом твоего имени?

– В мое время там был город Саусалито, а за ним – пролив Золотые Ворота. А сейчас не знаю.

– Вот туда и сходим. Там, конечно, туманно, но, когда туман рассеивается, с горы Колибри становятся видны красные домики, километрах, наверное, в трех. И, да, еще. Придется все-таки взять Сару.

– Володь, побойся Бога. Ее уже один раз ранили.

– Нашей задачей будет проследить, чтобы больше такого не повторилось. Ведь другого переводчика с мивокского у нас нет. Или ты уже вовсю зашпрехал на нем?

– Увы…

– Вот видишь. Завтра на рассвете будь готов.

Я не выдержал и строго-настрого приказал Саре не высовываться из-за борта лодки, если возникнет хоть какая-нибудь угроза со стороны мивоков. И наша «Астрахань» встала в трехстах метрах от берега, после чего с нее была спущена шлюпка с тем же составом, что и в прошлый раз.

Домов здесь было побольше, но самих мивоков, как ни странно, намного меньше, чем на той стороне пролива. Сами они были повыше своих кузенов, а женщины – наверное, более изящными, но форма одежды, если ее можно так назвать, ничем не отличалась. Увидев нас, они отреагировали совсем не так, как на Россовском полуострове. Никто никуда не убегал, никто не вооружался. Наоборот, люди стояли и глазели на нас.

Когда мы приблизились к берегу метров на тридцать, Володя встал во весь рост и поклонился. На что пожилой мивок в головном уборе из орлиных перьев – похоже, вождь – прижал руку к сердцу.

Сара высунулась из-за борта, и что-то крикнула по-индейски. Ей ответил вождь.

– Он говорит, добро пожаловать в деревню Личичик, – перевела она, – на языке мивоков это означает «колибри».

Мы пристали к берегу. Сара прижала руку к сердцу, мы сделали так же. Вождь и другие мивоки повторили тот же жест, затем он заговорил. Сара прислушалась и сказала:

– Он говорит, что люди, которые похоронили наших родственников с почестями в деревне Хичилик – это означает «пумы» – так вот, эти люди – наши друзья.

На «Выдре» мы нашли некоторое количество испанских ножей. Они были не из лучшей стали, но этот подарок был принят с восторгом, равно как и пара зеркалец, и бусы; их когда-то купил Володя в подарок племянницам, которых он, увы, вряд ли когда-нибудь еще сможет увидеть.

Вождь же, которого звали Элсу – «летящий сокол», поблагодарил нас и сказал, что он и его люди сделают всё, что в их силах, чтобы помочь нам. Но сейчас многие, увы, болеют, а другие уже умерли. Недавно к ним заходил деревянный корабль с белыми людьми, а после этого люди начали хворать.

Володя сделался мрачнее тучи и сказал:

– Скажи ему, мы привезем врачей.

Отвернувшись, чтобы не смущать мивоков, он заговорил – похоже, в рацию.

– Срочно нужны врачи. Тут какая-то инфекционная болезнь, скорее всего, занесенная англичанами.

Элсу что-то сказал мне, и Сара перевела:

– Он спрашивает, не с предками ли разговаривает ваш человек.

– Можно сказать, что и так.

Через десять минут, с «Астрахани» доставили лейтенанта Сашу Дерюгина, того самого врача, который вчера впервые осмотрел Сару после её ранения и моего лечения. А ещё через пятнадцать пришла моторка с матушкой Ольгой, Лизой, и Ренатой, а также тремя девушками из Алиной команды, которых матушка начала обучать работе медсестры. Болезнь, к счастью, оказалась всего лишь гриппом. Но из примерно двухсот жителей деревни болели почти все, где-то половина тяжело. А около трёх десятков уже умерло.

Врачи каким-то чудом обошли за шесть часов все полторы сотни больных, выдали им лекарства, которые те из нас, кто ничего не смыслил в врачевании, несли за ними в чемоданчиках. Двенадцать самых тяжелых по распоряжению матушки Ольги отправили на «Астрахань», а Лиза и Женя, одна из ассистенток Ренаты, решили остаться в деревне. С ними оставили меня и Сару, как единственного переводчика. Нам выделили два местных домика, в одном из которых поселились Лиза и я, а в другом – Женя и Сара. И нам с Сарой пришлось делать самую тяжелую работу по уходу за больными. Впрочем, я не жаловался – мивоки оказались благодарными, увидев, что их больные стали быстро поправляться. Мясо и рыбу, по распоряжению врачей, выдавали в основном больным, а нас кормили запеченными желудями (любимая еда мивоков), орехами, ну и иногда и нам перепадал кусочек оленины, куропатки, или лососины.

И вдруг заболела сначала Сара – которая, впрочем, наотрез отказалась уезжать, несмотря на Лизин приказ, а на следующий день и я. Я попытался сделать вид, что у меня все нормально, но Лиза наметанным глазом определила температуру и вызвала по рации замену. На этот раз пришел «Форт-Росс», меня с Сарой переправили на корабль, а вместо нас санитарами отправились двое из Володиных друзей. На замену Саре прибыл ее папа – хоть Мэри, как я потом узнал, и порывалась приехать лично, несмотря на беременность, матушка Ольга этого, естественно, не допустила. Джон же, как оказалось, знал достаточно мивокского, чтобы спросить, где что болит, и даже понять ответ. Матушка и сама предложила Лизе ее заменить, но та сказала:

– Да ничего страшного, я уже привыкла и знаю всех больных.

В тот же вечер, температура у меня резко подскочила, и меня разместили в одной из кают, служивших теперь стационаром. На столе лежал колокольчик, и, когда мне нужно было в туалет, я в него звонил; приходила одна из сестер и, как это было ни унизительно, помогала мне с этим делом. К вечеру мне стало немного лучше, но начались галлюцинации – сначала вокруг моей головы закружились маленькие ярко-зеленые колибри, а затем в каюту вошла Лиза. Несмотря на мою болезнь, она вдруг забралась на койку и на меня, и меня накрыла волна блаженства. Конечно, мне это привиделось – когда я проснулся с утра, жар спал, и в каюте не оказалось ни колибри, ни Лизы, вот только почему-то на простыне появились следы крови. Я спросил у Ренаты, что бы это могло означать, но она и сама, внимательно осмотрев все мое тело, недоуменно покачала головой – ничего не кровоточило, а, если бы я кашлял кровью, то следы были бы в районе подушки, а не намного ниже.

12. Юрьев день

Лиза вернулась через два дня, одиннадцатого мая. Меня вот-вот должны были выписать, но матушка Ольга решила, что мне пока лучше к ней не приближаться. Да, моя любимая провела полторы недели в обществе гриппозных больных и не заболела, но «ты же знаешь, она ни с кем из них не целовалась». Поэтому ей хоть и позволяли меня изредка – очень редко – навещать, но она всегда одевала марлевую повязку – за этим следили и матушка, и Рената. Она мне рассказала, что за все время, пока она и другие работали в Лиличике, умерла лишь одна старушка – «там ничего нельзя было сделать, болезнь слишком далеко зашла» – зато все остальные выздоровели. А когда я порывался что-нибудь сказать, она с улыбкой прикладывала палец к губам – мол, расскажешь попозже.

Было невыносимо скучно – меня не подпускали ни к какой работе, ни физической, ни даже умственной. Разрешалось лишь читать бумажные книги, и, кроме того, Мэри написала для меня список слов языка мивок в английской транскрипции, который я прилежно штудировал. Впрочем, без знания правил языка не выучишь, а уж без разговорной практики – тем более.

Мне уже разрешали вставать с кровати, и я часами наблюдал за тем, как кипит работа в Николаевке. Кроме того, матушка Ольга разрешила мне встречаться с Сарой, ведь мы оба выздоравливали от одной разновидности гриппа. Половину времени я учил ее русскому, а половину она меня мивокскому, как могла. Мы даже начали составлять некое подобие грамматики языка.

Шестнадцатого мая мне объявили, что у меня кончился кашель, и я уже не был заразен. После обеда я наконец-то смог вернуться в нашу каюту. Должен сказать, что встреча наша с Лизой была весьма бурной, и поговорили мы только за ужином. Я, конечно, рассказал ей про галлюцинацию, думал, обрадуется, ведь это доказывает, что я без неё даже при высокой температуре жить не могу, а она почему-то задумалась и погрустнела.

И, чтобы хоть как-то развеселить ее, я вспомнил, что на острове цветы, как в будущем споёт Высоцкий, «необычайной красоты». На следующее утро, когда Лиза уехала проведать последних пациентов в Лиличике, я упросил-таки матушку Ольгу разрешить мне прогулку на берег – «только без физических нагрузок», сказала она строго.

Лучшие цветы, как я помнил, росли сверху, на Горе Колибри. И я направился туда по тропинке, протоптанной с тех пор, как там появился наблюдательный пост.

День был изумительный – ярко светило солнце, пели птицы, то и дело пробегали олени (ведь охота на них еще не началась). Залив был не свинцово-серым, каким я его запомнил с детства, а ярко-синим, и над ним кружили пеликаны, бакланы, морские орлы… Пару раз я останавливался полакомиться ежевикой – все-таки она здесь действительно необыкновенно вкусна.

И вот я набрел на цветы. Вспомнив, что мне говорила Лена, когда я купил для очередной ее подруги желтых роз – что желтый цвет считается символом печали – я нарвал красных, белых и синих цветов, как раз под цвета российского флага.

– Лех, ты что там как не родной? Заходи! – со смехом окликнул меня старшина Иванов, которому сегодня довелось командовать постом.

Я подошел. Мне протянули бутерброд:

– Угощайся!

Я взял его и в свою очередь поделился ежевикой, собранной мною в корзиночку.

– Ну и как тут у вас?

– Да все как обычно. Скучно, ничего не происходит. Взгляни сам!

Я и посмотрел. Вон красные пятна Лиличика, хотя людей с такого расстояния не было видно даже через подзорную трубу. Вон Россовский полуостров… Интересно, когда мы предпримем еще одну попытку установить контакт с тамошними индейцами? А с той стороны – Восточный Залив, и та часть берега, где в моем будущем находились Окленд и Беркли. И, наконец, мыс Алексеева и то, что осталось от Хичилика.

И вдруг я увидел, что в изрезанный заливчик между Хичиликом и Лиличиком спустилась мгла, такая же, которую я так хорошо помню с Ладоги.

– Лех, смотри! – закричал я.

Старшина Иванов припал к окуляру.

– Надо же… Как тогда на Каспии, – и побежал к рации.

Мгла задержалась недолго – минуты, наверное, с три, пока Леха Иванов докладывал об увиденном, и пока Володя говорил со мной, подумав, что теперь галлюцинации начались у Лехи. Я подтвердил ему, что тезка не грезит, но тут мгла неожиданно исчезла.

Все было точно так же, как раньше. Вот только в заливе теперь качались три огромных зеленых корабля. Флаги их я, понятно, не разглядел, но два из них были очень уж похожи на те, которые я помнил с детства по кинохронике о боевых действиях на Тихоокеанском океане во время Второй Мировой войны. Более того, первый из них был ужасно похож на корабль, фотография которого, с моим дедом на его фоне, висела у нас в гостиной. Другой очень уж напоминал танкер. А вот третий был похож на трамп, на фоне которого когда-то снялся дедушкин брат Иван. Тот самый, который пропал без вести где-то в районе Окинавы.

В любом случае, у нас, похоже, появились конкуренты. Леха, впрочем, выразил это несколько иначе. Нет, непечатных оборотов он, как ни странно, не употребил. Вместо этого, он просто сказал:

– Вот тебе, бабушка, и Юрьев день.