О дивный Новый Свет!

1. Если уж путешествовать по морям…

Я очень люблю фильм «Назад в будущее», в котором главный герой, Марти, путешествует в прошлое на машине времени, переделанной из «Делореана», спорткара конца семидесятых из Северной Ирландии. И когда Марти впервые видит эту машину, он говорит ее изобретателю, Доку:

– Но, Док, это же «Делореан»!

На что тот отвечает:

– Знаешь, Марти, если уж путешествовать во времени, делай это стильно!

По времени мы уже попутешествовали, хоть и недолго, и на самом что ни на есть обыкновенном теплоходе. А вот по морям можно ходить, как в шестнадцатом веке, в тесноте, никогда не моясь, поедая червивые сухари и опостылевшую солонину, и запивая это зеленой водой или, ладно уж, ромом.

А можно и по-другому. С бассейном, с хорошей кухней, с кондиционерами и душем в номерах… Нам разрешили взять с собой бочонок рома и немалое количество кока-колы, которая, увы, составляла изрядную часть напитков, перевозимых на «Святой Елене». Я ее терпеть не могу (кока-колу, а не «Святую Елену»), кроме как в трех случаях – с пиццей, с гамбургерами (ни то, ни другое нам пока не грозило), и в качестве составной часть коктейлей. И если «Лонг-Айлендский чай со льдом» требует не только рома, но и водки, текилы, и джина, то «Куба Либре» – он же «ром с колой», был как раз тем, что нужно. Барменом, кстати, частенько я работал сам – люблю я это дело ещё с университетских годов.

В первый день хлынул ливень, но, как я и предсказывал, как только мы подошли к Монтерею, точнее, к месту, где Монтерей располагался в моей истории, небо резко посветлело, и с второй половины дня погода была просто замечательной. И с этого момента, сделав по стаканчику на каждого, я присоединялся к народу в бассейне – все-таки сидеть в прохладной воде, когда вокруг жара, самое то. Обедали мы в ресторане – на улице было жарко, а вот ужинали под открытым небом, у бассейна.

Мы шли довольно близко от берега, и Гоша Свиньин (зря, что ли, мы взяли с собой студента-географа) наносил на карту то одну, то другую индейскую деревню. Мы решили не подходить к ним, но, когда подходили к острову, именуемому в нашей реальности Санта-Роза, мы увидели, как от берега отделилось каноэ, в котором сидели трое индейцев.

Они были безоружны, и мы направились им навстречу на веслах на шлюпке. Я взял с собой только тех, у кого не было даже простуды, ведь в нашей истории индейцы очень быстро умирали от болезней белых людей. Oдин из индейцев, с пером в длинных седых волосах, вдруг сказал на ломаном испанском:

– Хаку! Добро пожаловать, белый люди. Я имя Виштойо. Мы чумаш. Вы испанец?

– Нет.

– Англичанин?

– Тоже нет – мы русские.

– Русские…

– Моё имя Алексей.

– Алексео…

С ним было трудно общаться – его испанский заставлял желать лучшего, а словарный запас был весьма мал. Тем не менее, мы смогли разговориться. Он был захвачен испанцами много лет назад, а потом его взяли с собой – в качестве раба – на «Золотую лань» самого Френсиса Дрейка. И когда англичане проходили мимо его родного острова, они подошли близко к берегу и остановились там ночью на якорь. Он смог прыгнуть с корабля в воду, ухватиться за какую-то ветку, и, преодолев сильное течение, доплыть до пляжа. Когда это было, я так и не смог выяснить. Но он нас настоятельно приглашал на берег, и несколько человек – я, Лиза, Маша Затулина, студентка-филологиня, и семеро морских пехотинцев – приняли его приглашение.

Ханаян, деревня чумашей, выглядел совсем не так, как деревни мивоков. Дома были похожи на перевернутые корзины с дыркой наверху. По словам Виштойо, эту дырку завешивали шкурой при дожде. Одевались они, если это можно так назвать, практически так же, как и мивоки. Дети ходили абсолютно голые, у мужчин были узкие пояски, на которых висели костяные ножи и другие предметы, а на женщинах к такому же пояску были приторочены два небольших куска кожи, еле прикрывавшие их причинные места и ложбинку между ягодиц, а на груди, как правило, висело по нескольку ниток бус, в основном из ракушек, а иногда и из когтей медведя. У многих дам были еще костяные или нитяные браслеты, а над бицепсами намалеваны белые полосы.

Чумашей в этой деревне было около полусотни. Мы их одарили десятком железных ножей, шестью зеркалами, и тремя плюшевыми мишками, после чего Виштойо нас долго благодарил и просил прощения, что золота у него нет. Узнав, что мы не ищем золота, он обнял меня и сказал:

– Вы хороший белый люди. Не как испанец.

Он познакомил нас со своей женой Топангой; она прижала руку к сердцу, но выражение ее лица было очень грустным. На вопрос Лены, не случилось ли чего, Виштойо сказал:

– Наш сын Сисквок очень болен.

Когда я перевел его слова, Лиза сказала:

– У меня есть с собой кое-какие лекарства. Пойдем, посмотрим на Сисквока.

Мальчику было лет шесть. Лиза приложила руку к его лбу и сказала:

– Около сорока-сорока одного градуса.

И сразу же заставила его выпить жаропонижающее, после чего спросила у Виштойо, когда мальчик заболел и какие были симптомы. Точнее, переводить пришлось мне, хоть ни я, ни Виштойо не знали таких слов. Но потихоньку картина стала ясна.

– Похоже, что это грипп. Жаль, что мы не сможем здесь остаться. Но форма заболевания менее тяжелая, чем в Лиличуке у мивоков.

Из дальнейших расспросов Виштойо стало известно, что болеют пока только трое детей, но лишь у Сисквока такое тяжелое состояние. Лиза обошла всех детей, выдала им по таблетке и по маленькой игрушке, которые, оказывается, были у нее в карманах. Потом она дала Топанге упаковку жаропонижающего и сказала Виштойо (опять же, через меня):

– Вот это – лекарство белого человека. Если у кого-либо будет горячий лоб, дайте ему, и он почувствует себя хорошо. Но только одну таблетку для детей и две для взрослых. И только один раз. Если лоб опять станет горячий, то еще один раз.

Топанга обняла Лизу, а Виштойо надрезал свой палец подаренным ножом, потом надрезал мой, смешал свою и мою кровь, и сказал:

– Теперь, Алексео, ты и я – брат. А Топанга и Лиса – сестра. Всегда.

Распрощавшись с Виштойо и чумашами, мы продолжили свой путь далее на юг. Становилось все суше и жарче. К востоку от нас начались бесконечные пустыни Нижней Калифорнии. Индейских деревень уже практически не было – климат здесь был не слишком благоприятным для жизни. Наконец, на утро пятого дня, мы подошли к южной оконечности Нижней Калифорнии. Я ожидал увидеть испанское поселение, но там не было ничего, кроме огромных разлапистых кактусов.

Мы перешли горловину моря Кортеса и пошли вдоль побережья, окаймленного высокими горами. Берег, окаймленный высокими горами, был все зеленее, а море кишело рыбой, которую кое-кто из наших «идальго» постоянно вытаскивал из воды – то это был тунец, то рыба-меч, то дорадо… Сеньору Альтамирано путешествие очень понравилось, и он все время повторял:

– Сеньор Алесео, я хочу пригласить достопочтенную донью Лизу и вашу честь когда-нибудь погостить и у меня. У меня есть дом и в Мехико, и в Картахене, и вы всегда там желанный гость.

И вот мы увидели мыс с прекрасными пляжами, и недалеко от него островок Рокета, который мы на всякий случай обошли. Далее открывался прекрасный залив и высокие скалы – те самые, с которых в моё время прыгали бесстрашные ныряльщики. И, когда мы обошли полуостров, известный в наше время как Полуостров пляжей, нам открылся небольшой городок, так непохожий на Акапулько моего детства.

– А вот и наша прекрасная Санта-Лусия, – сказал с гордостью дон Хуан.

2. О пользе кружев и титулов

Мы увидели небольшую деревушку у подножия гор. Чуть правее от центра располагались длинные одноэтажные строения, а перед ними – два длинных пирса. У правого стояло два трехмачтовых корабля неизвестного мне типа, а левый был девственно пуст.

По заверениям Хуана, залив весьма глубок, и к причалам беспрепятственно подходят галеоны с осадкой до одиннадцати вар, или примерно девяти метров. Это же подтверждали и найденные нами лоции Санта-Лусии. Тем не менее, мы решили пока не дразнить судьбу и не подходить к пустому пирсу – а вдруг это не понравится местному начальству? Вместо этого, мы остановились метрах в пятидесяти от берега.

За полчаса до этого, мы с Лизой переоделись в сшитую специально для этих событий одежду. Необходимость последнего была обусловлена словами Хуана, который деликатно дал нам понять, что в Испании встречают не только по титулам, но и по одежке. Он тогда добавил:

– Досточтимые доны, так не только в Испании, но и во многих других странах – и у голландцев, и у жителей стран Италии, и у еретиков-немцев, и даже у шведов и этих исчадий ада-англичан. Наверное, ваша Россия находится так далеко, что вам неизвестна европейская мода.

Пришлось поискать книгу про средневековую одежду. После длительных поисков, Леха Иванов показал мне портрет испанского короля Филиппа II, умершего всего лишь год назад. Монарх был изображен в черном одеянии с кружевным воротничком и кружевными же манжетами. В описании было отмечено, что черные ткани были весьма дороги – ведь на них уходило много краски. Чего-чего, а черной ткани у нас было более чем достаточно, даже занавески у нас были из черного шелка. Кружева мы нашли не сразу, но на «Святой Елене» оказался ящик, полный кружевных трусиков из дешевой синтетики. Так что мне и моим заместителям-мужчинам (испанцы не могли представить себе женщин-дипломатов, так что, по крайней мере, все «официальные лица» были мужиками) сшили шелковые кафтаны и шелковые панталоны с воротниками и манжетами из женских трусиков; моя Лиза удостоилась нескольких платьев по образцу женских портретов Веласкеса, разве что не столь тяжеловесных. Хуан, увидев нас в новом одеянии, благоговейно изрек, что такой роскоши иначе, как при королевском дворе в Мадриде, или, в крайней случае, вице-королевском, в Мехико, нигде не увидишь.

Письма от «дона Ладимиро, князя Россовского и Русско-Американского», свидетельствовали, что податель сих – Aleceo Alecseyev, Principe de Nicolayevca – Алесео Алексеев, князь Николаевки собственной персоной. Мэр города, конечно дворянин, но по сравнению с ним я практически небожитель, человек, стоящий на две, а то и три ступеньки выше его по социальной лестнице. Конечно, он не знал, что Николаевка состоит всего из десятка домов и пристани, да и Хуану мы этого не говорили, чтобы не ронять свой авторитет в его глазах – он даже не подозревал, что так именуется поселение на Оленьем острове. А Лиза моя в одночасье оказалась княгиней – по-испански «princesa», над чем она все время потешалась.

И вот я, в величественной позе, с Хуаном и четырьмя «идальго», подхожу на шлюпке к причалу Санта-Лусии. Там нас уже ждали с десяток испанцев с алебардами и мушкетами. Сказать что они смотрели на нас квадратными глазами – значило не сказать ничего. Огромный самодвижущийся корабль, самодвижущаяся лодка, странно экипированные солдаты – и между ними два, с их точки зрения, роскошно одетых человека с надменными лицами.

Первым нас встречал, судя по всему, офицер – в широкополой шляпе, кафтане, короткой юбочке (!) и со шпагой на боку. Он внимательно посмотрел на нас и вдруг, отвесил поклон, почтительно сняв шляпу. Дальнейший диалог протекал на придворном испанском, который я довольно плохо понимал, но смысл разговора был примерно таким:

– Ваше превосходительство, сеньор Альтамирано! Какая радость, что вы живы! А мы думали, вы погибли от рук этих проклятых англичан!

Дон Хуан небрежно кивнул и сказал:

– Сеньор де Аламеда, меня, хвала Господу нашему, спасли наши русские друзья под командованием князя Алесеево – мою фамилию он так и не смог правильно выговорить, зато величественным жестом указал на мою персону. – А теперь доставьте меня как можно скорее к сеньору алькальде (мэру).

– Слушаюсь, ваше превосходительство! А как прикажете принять наших гостей?

– Сеньор де Аламеда, его превосходительство князь изволит вернуться на свой корабль в ожидании встречи, соответствующей его высокому статусу – не каждый день Санта-Лусия встречает таких важных гостей. Надеюсь, что его светлость мэр – он подчеркнул слово «светлость» – не заставит ждать его превосходительство и его очаровательную супругу, ее превосходительство княгиню.

Мы дружески обнялись (Хуан сказал заранее, что это не противоречит протоколу), де Аламеда помог ему выбраться на пирс, и наша шлюпка вернулась к «Святой Елене».

Вскоре у пирса начали происходить весьма интересные события. Откуда-то приехало несколько карет, из которых вышли с десяток людей в парадной форме, часть с алебардами, часть со шпагами – наш почетный караул. Из лодочного сарая кто-то вынес весьма красивую весельную лодку. Вскоре к пирсу подъехала нарядная черная карета, запряженная черными же лошадьми. Лакеи в вышитых золотом ливреях помогли выйти двоим – толстяку и, судя по всему, его секретарю, одетому в кафтан победнее. Они сели лодку и отправились на ней к «Святой Елене». Матросы помогли толстяку подняться на борт нашего корабля – он, похоже, пребывал в состоянии полного обалдения – и не только потому, что к нему пожаловало высокое начальство, и даже не потому, что к нему приехал князь, пусть и из непонятной страны. Сам наш корабль, его внешний вид, никак не укладывался в его картину мироздания.

Он низко поклонился, зацепив шляпой палубу, и сказал:

– Ваше превосходительство, сеньор князь! Я идальго Висенте Гонсалес и Лусьенте, мэр этого города. Для меня было бы огромной честью, если бы ваше превосходительство, ее превосходительство княгиня, и другие русские идальго согласились бы прибыть в мой скромный дом на ужин в честь столь высоких гостей! В любое время, когда вам будет угодно.

Я, вспомнив советы дона Хуана, так же небрежно кивнул и сказал:

– Сеньор Гонсалес и Лусьенте, мы с радостью примем ваше приглашение. Скажите, когда это будет удобно хозяину?

– Ваше превосходительство, если вы прибудете к пяти часам, то тем самым вы дадите время моим поварам приготовить обед, который сможет понравиться их превосходительствам. И если сеньор князь скажет, какие именно блюда любят русские гранды, то мы попытаемся приготовить именно их.

– Ваша светлость, я лично имел удовольствие попробовать кухню мексиканских владений Его Католического Величества, и она мне весьма понравилась. Полагаю, что сеньора княгиня тоже отнесется благосклонно к подобным блюдам. Кроме того, я хотел бы взять с собой господ купцов, дабы они могли встретиться с вашими негоциантами.

Сеньор алькальде опять низко поклонился, заверил меня, что это и в интересах вверенного ему города, предложил нам пока пришвартоваться к причалу, и попросил моего разрешения вернуться домой, дабы распорядиться о подготовке нашего пиршества. Получив таковое дозволение, он с поклоном спустился по трапу в свою лодку и отбыл на берег.

3. В гостях у его светлости

В нашей делегации было два гранда Русской Америки – Его превосходительство князь де Николаевка и Её превосходительство княгиня де Николаевка. Свитой им служили шестеро ополченцев, которые считались более мелким дворянством, «идальго». Это было, конечно, не так далеко от правды – служивое сословие и составляет, как правило, основу будущего дворянства. Вот разве что в Русской Америке дворян нет и не будет… Кроме того, «идальго» первоначально означало всего лишь "hijo d'algo" – «сын кого-то». А каждый из наших ребят и был сыном «кого-то».

За нами прислали тяжелую карету из черного дерева с вырезанным на ней зáмком с тремя башнями – как я потом узнал, гербом фамилии Гонсалес. До дворца мэра оказалось всего лишь около двухсот метров, и я так и не понял, почему мы не прогулялись пешком. Впрочем, принцесса, она же княгиня, не возражала. Она дала сеньору Гонсалесу и Лусьенте поцеловать себе руку и с царственным видом села в сию духовку на колёсах. Одета Лиза была сногсшибательно – ей сшили платье из лучших тканей, которые только смогли найти в наших «пещерах Аладдина», расшив их предварительно золотом. На «княгине» были изумрудное ожерелье и бриллиантовый браслет – подарки Сары. Туфли ее не были видны – подол платья, как тогда полагалось в Испании и ее колониях, подметал землю, чтобы, не дай Бог, никто не увидел ножек прекрасной дамы.

Карета для «идальго» была намного проще, без всяких украшений и занавесочек на окнах, а за купцами прислали третью – веселенького синего цвета, после чего мы тронулись в путь. Наш рыдван почти сразу остановился – мы уже прибыли на центральную площадь, названную ацтекским словом «сокало» (хотя в этих местах ацтеков никогда не было). Сеньор алькальде помог княгине выйти из кареты, и мы оглянулись по сторонам.

Город был весьма богатый, что меня не удивило, ведь вся торговля с Восточной Азией проходила через его порт. Сокало представлял собой весьма длинную и узкую площадь, на нижнем конце которой находилась красивая церковь Богородицы, рядом с которой по обе стороны простирались торговые ряды. Сверху находились мэрия и двухэтажное здание, про которое мне сеньор алькальде, понизив колос, сказал, что там находится «la santísima inquisición» – святейшая инквизиция. Чуть ниже возвышались несколько частных домов, похоже, принадлежавших самым богатым людям города. Самым красивым был дом мэра, находившийся в левом верхнем углу. Но два дома были еще больше – один строгий, без архитектурных излишеств, другой – покрытый португальским цветным кафелем и плохо гармонировавший с другими строениями.

В центре выбеленного фасада дома мэра располагались высокие ворота – всадник мог туда въехать, даже не наклонившись. Слева и справа – еще по одним воротам, поменьше – вероятно, для слуг. Над каждыми из них – окна с балкончиками, закрытые тяжелыми ставнями. Третий этаж окаймляла крытая деревянная галерея с четырьмя дверьми. На галерее стояли три девушки в длинных платьях и глядели на нас, обмахиваясь веерами.

– Мои дочери, – сказал сеньор алькальде. – Надеюсь их представить вашему превосходительству.

Открылись тяжелые створки ворот, и карета въехала в прелестный внутренний двор. Вокруг цвели экзотические деревья, пели птицы, и журчали сразу два фонтана. В тени деревьев были накрыты два столика – один побольше, один, чуть подальше, поменьше, и более изысканно накрытый. Если на улице было очень жарко, и я успел сильно вспотеть, то здесь было намного прохладнее, то ли из-за фонтанов и деревьев, то ли из-за того, что толстые каменные стены действовали как своего рода терморегуляторы. Третий столик располагался чуть поодаль, где, наверное, было жарче.

– Сеньора княгиня, сеньор князь, будьте добры, вот ваши места, – сказал, низко кланяясь дворецкий – судя по внешности, метис – указывая нам на столик поменьше, где уже сидел наш друг Хуан Альтамирано. Увидев на, он вскочил, поцеловал руку княгине и крепко обнял меня. Вместе с нами за него сели сам сеньор Гонсалес и Лусьенте, а также его жена, сеньора Пилар Флорес де Гонсалес и Лусьенте, такая же маленькая, как и ее муж, но намного более стройная. Через две минуты, к нам присоединились сеньориты Гонсалес, дочери мэра.

Оказалась, что старшая из них, Грасиэла, немного говорит по-английски. Лиза успела с моей помощью подучить этот язык, и женская часть стола заговорила о нарядах, об украшениях, и о прочих мелочах, которые волнуют женщин всех времен и народов. Впрочем, вскоре все переключилась на литературу. Оказалось, что Лиза читала и Сервантеса, и Лопе де Вегу, по-русски, конечно. Как подобные дискуссии удавались на ломаном английском, мне непонятно по сей день.

Наших «идальго» посадили за другой, большой стол; вскоре к ним присоединились наш старый знакомый де Аламеда и другие офицеры. А «купцы» за третьим столом сначала были одни, но вскоре начали заходить богато одетые люди, которые сначала подходили к нам, чтобы быть нам представленными сеньором Гонсалесом, а затем садились за третий стол. Их было шесть человек, но мне запомнились двое – седоватый и уверенный в себе сеньор Родриго Торрес Овьедо, и слащавый и сразу не понравившийся мне Алехандро Пенья Суарес.

После того, как все расселись, а нам принесли охлажденного белого вина, мы с доном Хуаном и мэром заговорили о своем, «о девичьем», так сказать. Сначала я, по просьбе сеньора алькальде, рассказал немного о Русской Америке. Конечно, я не стал говорить, насколько нас было мало, и что пока у нас всего два поселения – Росс и Николаевка, не считая индейских деревень под нашим покровительством. Узнав, что Русской Америке принадлежит все калифорнийское побережье, включая и Нижнюю Калифорнию, он побледнел и проблеял, что эти земли были объявлены испанскими доном Кабрильо, на что я ответил, чуток покривив душой, что их объявил российскими еще казак Семен Дежнев. Я не стал говорить, что родится он только через шесть лет, а вместо этого добавил, что я послал через сеньора Альтамирано предложение по разграничению территории, и что Россия намерена снять все возможные вопросы путем переговоров и, возможно, определенных шагов финансового характера. Что Хуан и подтвердил, в свою очередь присовокупив, что находит наши предложения вполне приемлемыми.

Я добавил, что наш корабль является кораблем купеческим, который любезно согласился доставить нашу делегацию в Санта-Лусию. Мэр кивнул – у испанцев дворянство не занимается коммерцией, но путешествие на купеческих кораблях предосудительным для дворян действием никак не является. На что тот ответил, что господа Торрес и Пенья – купцы, и что, вероятно, сейчас за соседним столом проходит дискуссия как раз на эту тему – что купить, что продать, и за какую цену.

Я заметил, что сеньор Поросюк, сидевший с краю "купеческого" стола, вдруг начал на вполне сносном испанском общаться с сеньором Пеньей, но не обратил на это внимания. А зря… Просто в этот самый момент принесли первое – посоле, суп из вымоченной и набухшей кукурузы, а затем и второе – жаркое из баранины с местными травами и кукурузными лепешками. Было очень вкусно, и разговоры перешли в кулинарную сферу.

После обеда, дон Хуан встал и, поклонившись, объявил, что ему придется завтра на рассвете уехать в Мехико, и что он просит прощения за то, что ему придется нас покинуть. После того, как он, еще раз облобызав Лизину руку и тепло распрощавшись со мной, ушел, сеньор Гонсалес неожиданно произнес:

– Дон Алесео, вы мне написали, что у вас есть кое-какие предложения.

– Да, сеньор Гонсалес. Мы хотели бы торговать с вашими купцами напрямую. Для этого мы могли бы соорудить здесь факторию и контору, а также более длинный причал. И мы готовы платить определенную сумму за эту привилегию.

– Хорошо, дон Алесео, полагаю, это и в наших интересах. А как насчет захода наших кораблей в ваши воды?

– Сеньор алькальде, этот вопрос можно обсудить отдельно. Но вряд ли ваши галеоны смогут тягаться с нашими кораблями, такими, как «Святая Елена», как в скорости, так и в грузоподъемности. Дорога туда и обратно для нас займет намного меньше, чем дорога для вас только туда.

– Ладно, дон Алесео, давайте вернемся к этой теме в более позднее время. Вы еще намекнули, что у вас есть кое-какие новости для меня лично?

– Именно так, сеньор Гонсалес. При разборе бумаг, которые мы нашли на пиратском корабле, мы наткнулись на документ, в которых упоминается ваш отец, сеньор Луис Гонсалес и Лусьенте.

Сеньор мэр посмотрел на бумагу и побледнел.

– Значит, это правда, – пробормотал он. – Это документ из Манилы про то, что мы выиграли тяжбу за нашу тамошнюю собственность. Мы так и не получили никакой весточки от манильского суда. А когда отец послал туда человека, то оказалось, что здание суда сгорело вместе с архивами; вполне вероятно, что оно было подожжено, но считалось, что все документы, доказывающие, что правомерным собственником являлся мой отец, сгорели. Спасибо, дон Алесео, что вы хотите за эту бумагу?

– Сеньор Гонсалес, она ваша. Я рад, что справедливость наконец-то восторжествует.

– Тогда, дон Алесео, я ваш должник.

4. Чем вы, гости, торг ведете?

Мы и не рассчитывали на столь удачное начало наших взаимоотношений с местными властями. Мэр города, когда мы прощались перед тем, как сесть в карету, еще раз сказал нам, что он навсегда наш должник, и с радостью принял наше приглашение на ответный визит на следующий же день, а именно понедельник, 27 августа, в сопровождении своей супруги, дочерей, и небольшой свиты, состоявшей из местных дворян и их жен и дочерей.

Наши девушки-поварихи нашли чем украсить обеденный зал, а часть его освободили от мебели под танцевальный пол. Восторги от русской кухни (особенно понравились, как ни странно, пельмени и салат оливье, а также вина из корабельного погреба) сменились изумлением, когда один из наших "купцов", Саша Печерский, сел за рояль и заиграл "В лесу прифронтовом". И мы с Лизой, объявив, что этот танец ныне весьма популярен при дворе князя Новой России, вышли и станцевали вальс. Некоторые из присутствующих дам смотрели поначалу с некоторым осуждением, но дочери сеньора алькальде упросили мать разрешить им попробовать, и три лучших танцора из наших «идальго» бережно повели их по танцполу. А затем и сама донья Пилар попросила нас научить их с супругом этому танцу – и мы с Лизой провели небольшой класс, оказавшийся хитом вечера, хотя я, в отличие от любимой супруги, танцевал лишь немногим лучше среднестатистического карнавального медведя. А потом на танцпол вышли все, кто был в паре – включая дам, которые ранее смотрели столь неприветливо.

Перед прощанием мы одарили наших гостей, и сказать, что они ушли счастливыми – это значит ничего не сказать. Все мы получили приглашения – «идальго» на охоту в сопровождении собратьев, которые они с достоинством приняли, добавив, что смогут это делать лишь посменно, ведь охрана их превосходительств, а также «Святой Елены», для них важнее всего; Лиза – на завтрашний девишник у дочерей сеньора алькальде, куда напросились и некоторые другие девушки; а я – провести время с самим главой города. Конечно, узнав, что я не люблю охотиться, он огорчился, а рыбалка, как оказалось, не считалась приличествующей дворянскому сословию. Тогда я попросил его показать мне его прекрасный город и красивые места неподалеку, на что он с радостью согласился.

Вообще провинциальная жизнь в будущем туристическом раю (который, увы, еще в восьмидесятых годах двадцатого века стал весьма небезопасным, по крайней мере, в нашем варианте истории) была для дворян весьма скучна – дамы развлекались рукоделием, музицированием и посиделками, мужики – охотой и пирушками. И те, и другие сетовали, что даже арены для корриды в городе еще не построили. Время от времени, народ отъезжал в Мехико, где были и коррида, и балы, и театры, и где у многих имелись дома. Но в последнее время участились нападения разбойников вдоль извилистой горной дороги в столицу. И если ранее нападения на дворян были практически немыслимы, то теперь и знать предпочитала путешествовать не только со слугами, как раньше, но и обязательно в составе караванов. Именно потому дону Хуану пришлось так быстро отбыть в Мехико.

Саму Санту-Лусию защищала полурота солдат и батарея из трех орудий. После того, как лет двадцать назад в этих краях впервые появились англичане, было решено разместить батареи на безымянном полуострове, защищавшем Санта-Лусию с моря (в мое время он именовался весьма оригинально – Penísola De Las Playas, «полуостров пляжей»). Кроме того, на плоском холмике к юго-востоку от города началось строительство форта. На местных индейцев была наложена трудовая повинность в пользу испанской короны, известная как «репартимьенто», и именно их привлекли к строительству – в середине лета. Но массовая смертность среди строителей заставила предшественника дона Висенте остановить строительство форта. Ведь индейцы были нужны и для возведения новых зданий в городе, и для разгрузки и погрузки кораблей.

Население городка составляло чуть более тысячи человек, большинство из которых были метисами. Дорога из порта в Мехико проходила через сокало, после чего поднималась по склону, поворачивая при этом на север. Вокруг располагались несколько плантаций, где трудились, как правило, местные индейцы йопе (мне с трудом удалось сдержать хихиканье, когда я услышал название племени). Но если еще недавно они были практически рабами, то после принятия «новых законов» у них появились хоть какие-то, но права. Сеньор алькальде шепнул мне по секрету, что, возможно, скоро в Акапулько доставят африканских рабов, которые намного более выносливые, чем эти «индиос». Я не разделял его восторга, но решил с ним не спорить. Он меня не поймет, и я вряд ли чего-нибудь добьюсь.

Тем временем, Лиза проводила достаточно много времени с супругой и дочерями сеньора алькальде, а также их подругами – сначала местные дамы были ослеплены ее титулом, а потом они по-настоящему сдружились. Когда она была на корабле, она штудировала самоучитель испанского, и уже могла кое-что сказать, а девушки с радостью ее учили, и, кроме того, тайком учились у нее танцам. Донья Пилар лишь сказала со вздохом, что она надеется, что слухи о вальсе не дойдут до Святой Инквизиции…

А вот у наших купцов дела шли весьма неплохо. Главным негоциантом я назначил Федю Князева, который не только был в шаге от красного диплома экономического факультета МГУ, но и имел немалый опыт фарцы. Причем ради московской Олимпиады он выучил испанский, и говорил на нем ничуть не хуже, чем Кирюша, проведший год в советском посольстве в Мехико и выучивший язык в стране пребывания. Кроме того, Федя был, как ни странно, бессребреником – почти все заработанные деньги уходили на семью, друзей, и прекрасный пол. Вот и сейчас я доверил ему организацию нашей торговой миссии, и не прогадал.

И Торрес, и Пенья были готовы скупить весь груз ножей, ножниц и синтетики. Взамен они предлагали нам все то, что мы надеялись у них купить – крупный и мелкий рогатый скот, кукурузу, семена томатов, сладкого перца и чили, разные сорта картофеля, виноградные лозы, деревья – яблони, груши, черешни, фиги, манго, персики, апельсины, мандарины, лимоны, лаймы… Причем задёшево – кроме, как ни странно, яблонь, груш, и черешен, которые здесь были экзотикой. Пенья предлагал чуть более умеренные цены, да и был готов платить больше за наши товары, и Кирилл требовал торговать только с ним, но Федя решил, что хорошие отношения необходимо поддерживать со всеми, и распределил и поставки, и заказы между двумя «китами», а также среди более мелких местных негоциантов. Неожиданным бонусом оказался тот факт, что сеньор Веласко оказался агентом торгового дома из Панамы, а сеньор Очоа – Веракруса, так что вскоре с нашими товарами познакомятся и там.

Время у нас еще было, и я надеялся дождаться весточки от Хуана Альтамирано, прежде чем уходить обратно в Форт-Росс. Места в трюме у нас было хоть отбавляй, серебра и золота тоже, да и денег, вырученных за продажу нашего товара, накопилось неожиданно много, и торговля, хоть и стала не столь насыщенной, продолжалась. Мне вспомнилось, насколько прекрасным было искусство некоторых индейских племен – особенно золотые и серебряные украшения. А испанцы их обычно просто отдавали на переплавку, а индейские храмы, фрески, скульптуры обычно просто уничтожались. Так что Федя по моей просьбе предложил деньги за подобные произведения искусства, да еще и дал понять сеньору алькальде, что сохранение того немногого, что осталось в этом районе – залог добрых отношений и торговли на будущее.

Это его весьма удивило, но я ему рассказал по секрету, что скоро множество русских американцев начнут приезжать в Санта-Лусию только для того, чтобы посмотреть на их прекрасный город, а также на индейские храмы. И это даст возможность городу развить инфраструктуру и торговлю. Он не мог понять, что индейские храмы могут кому-нибудь быть интересны, но обещал подумать над этим вопросом, тем более что мы попросили показать нам то, что осталось от индейских городов. Увы, от поселения индейцев племени йопе на месте города не оставалось ничего, а в соседних деревнях не оставалось ни единого храма либо другого «языческого» объекта. Мэр обещал навести справки, есть ли такие объекты недалеко от города, но присовокупил, что Святая Инквизиция, узнав о таких сооружениях, вполне может приказать их уничтожить.

Тем временем, индейское золото и серебро текло в наши руки – его нам продавали со всего лишь десятипроцентной наценкой, другими словами, за сто десять грамм серебра отдавали сто грамм индейских украшений. Испанцы не могли понять прихоти русских, и, думаю, втайне хихикали над дурачками с севера. А мы таким образом положили начало музейной коллекции Форт-Росса. Кстати, другие произведения искусства нам давали «просто так», «в довесок». В их числе был абсолютно бесподобный каменный календарь в виде круга диаметром в два метра, подаренный нам самим сеньором алькальде после того, как Лиза презентовала его супруге набор бижутерии.

И вдруг произошло нечто, что меня, скажем так, несколько испугало. На пирсе, к концу которого была пришвартована «Святая Елена», появилось несколько католических монахов. Я вышел к ним навстречу в сопровождении четверых «идальго», опасаясь худшего. Но главный из них лишь поклонился и представился:

– Дон Алесео, меня зовут брат Родриго Авила. Pax vobiscum[21]!

– Et cum spiritu tuo![22] – не помню уж, откуда я вспомнил правильный ответ.

– Дон Алесео, мы прибыли сюда по поручению падре Лопе Итуррибе, главы нашего отделения Святейшей Инквизиции. Падре Лопе хотел бы пригласить вас к себе.

Я внутренне похолодел, но сказал:

– Святые отцы, я рад, что падре Лопе нашел время увидеться с моей незначительной персоной. А когда он хотел бы со мною встретиться?

– Если дон Алесео согласится отобедать с ним, то он может поехать с нами прямо сейчас.

– Хорошо, а могу ли я взять с собой других идальго?

– Падре Лопе предвидел подобное ваше желание, и с радостью примет и двоих ваших идальго. Только ее превосходительство лучше не брать – падре Лопе, чтобы избегать искушений, предпочитает не обедать с женщинами.

И вдруг мне пришла одна мысль.

– Святые отцы, не хотели бы вы осмотреть часовню на «Святой Елене»?

Они посовещались, после чего брат Родриго ответил:

– С радостью, дон Алесео.

Посещение часовни, иконы и кресты произвели на них определённое впечатление – я услышал, как брат Родриго с удивлением пробормотал: «А он сказал, что эти русские нехристи». После этих слов он обернулся ко мне и спросил:

– Дон Алесео, верите ли вы в Господа нашего Иисуса Христа?

– Да, брат Родриго, верую. И в Матерь Его Непорочную.

– И в святых Его?

– Да, брат Родриго, и в святых Его.

– Дон Алесео, значит, русские не безбожники-протестанты, если вы верите и в Богородицу, и в святых… Рад это слышать!

С собой я взял двух ребят из Васиной компании. Брат Родриго задал им те же вопросы, получил те же ответы, пусть и в моем переводе, после чего и он, и другие монахи резко подобрели.

И мы пошли – на этот раз пешком – во Дворец Инквизиции. Нас провели в трапезную, где, в отличие от православных монастырей, на столе стояли не только вино, рыба, и кое-какие овощи, но и баранина, и свинина, и жареные куропатки.

Брат Родриго удалился куда-то, и через несколько минут вернулся со священником постарше. Тот перекрестил нас и сказал:

– Ваше превосходительство и ваши светлости, меня зовут падре Лопе Итуррибе. Я родился в городе Сан-Себастьян, но сорок лет назад Господу было угодно отправить меня в Америку, и я ныне тружусь здесь, в Санта-Лусии, слежу за тем, чтобы никакая ересь не проникла в умы и сердца подданных Его Католического Величества. Ведь в Европе сейчас весьма распространены протестантские ереси, когда уничтожается церковное искусство, закрываются монастыри, а людям говорят, что не нужно почитать Богородицу и святых. А как у вас, в России?

– Падре Лопе, – сказал я и поклонился. – Мы тоже почитаем Святую Богородицу – и тут я показал образок Пречистой Девы, некогда подаренный мне матерью и висевший вместе с крестом на моей груди. – Мы тоже почитаем святых и мощи их. Я, к примеру, был крещен в честь Алексея человека Божия. У нас в России есть монастыри, и мы почитаем Святые Иконы.

– Дон Алесео, поймите, к нам недавно приходил человек, который рассказал, что по информации, полученной им от одного из ваших людей, у вас не верят в Бога. Конечно, мы не можем устроить гранду другого государства такой допрос, который мы могли бы устроить подданному Его Католического Величества. Но нам необходимо было узнать, насколько справедливы были эти обвинения. Про нас, Святейшую инквизицию, рассказывают, что мы сжигаем всякого, кто попал к нам по ложному доносу. Но на самом деле мы всегда стараемся установить правду. И я очень рад, что обвинения, выдвинутые в отношении вас и ваших людей, не подтвердились.

– А не скажете ли нам, кто именно донес на нас, и на кого из наших людей он ссылался?

– Не могу, дон Алесео, поверьте мне. Давайте лучше выпьем вина – его нам привезли из самой Испании.

Я достал из сумки резной православный крест, сделанный ребятами в Форт-Россе и отданный мне отцом Николаем «на всякий случай», и с поклоном протянул его падре Лопе.

– Святой отец, это русский крест, который мы хотели бы принести вам в дар.

Падре Лопе благоговейно взял крест, поцеловал его, перекрестил меня и сказал:

– Сын мой, примите мою благодарность. Завтра воскресенье, и я надеюсь увидеть вас и ваших людей у нас в храме в восемь часов утра. Я знаю, что у вас служат другим чином, и что немногие из вас знают латынь, поэтому не бойтесь – никто вас не будет упрекать в незнании нашей службы.

Да, подумал я, попали мы. Но все равно лучше, чем альтернатива… Более того, отец Николай благословил нас на посещение католического богослужения, если иначе никак. Вслух же я лишь сказал:

– Падре Лопе, все наши люди, кто не будет нести караульную или другую службу, придут завтра на Святую Мессу.

5. «Кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро! То здесь сто грамм, то там сто грамм, на то оно и утро!»

В тот вечер, где-то за час до захода солнца, я протрубил общий сбор, и, когда народ собрался на палубе, объявил:

– У меня три новости: две хороших и одна плохая. С какой начинать?

Кто-то сказал:

– Конечно, с хорошей.

– Ладно. Хорошая новость номер один. Завтра к половине восьмого утра всем, кто не несет караульной службы и не принадлежит к команде корабля, необходимо собраться здесь. Нам нужно будет отправиться на мессу. Полагаю, оружие можно будет взять с собой – насколько я знаю, это здесь в порядке вещей. Да, и еще: отец Николай благословил нас на это, если иначе никак нельзя. И это именно тот случай.

Неожиданно послышался визгливый голос Кирюши Поросюка:

– А я в Бога не верю. Я атеист. Комсомолец.

– Так вы ж крещеный.

– Все крестились, и я крестился. Но все равно – не верю я в сказки о богах.

Я хотел было на него прикрикнуть, потом махнул рукой и сказал:

– Ладно, не идите, силком никого загонять не буду. Теперь плохая новость. Один из вас рассказал кому-то из местных, что мы, русские, не верим в Бога.

Почему-то мне показалось, что Кирюша вдруг потупил взор…

– Больше такого никогда никому не говорите, и вообще не следует обсуждать религию, если не хотим нарваться. Ладно, третья новость, на этот раз действительно хорошая. У инквизиции к нам вопросов нет. Думаю, не дошли до здешних еще новости о Брестской унии – иначе вопросы очень даже могли бы быть. Но, полагаю, на данный момент бояться нечего. Все свободны.

На всякий случай, во время вечернего сеанса связи, я попросил отца Николая прокомментировать ситуацию, и он сказал, что я, в общем, поступил правильно. И что Православная Церковь даже допускает поход в католическую церковь, если православной в пределе досягаемости нет. Но делать это надо осторожно.

На следующее утро, десять человек, включая и Его превосходительство князя, и Ее превосходительство княгиню, пошли на мессу. Как ни странно, Кирилл Петрович Поросюк был в составе нашей делегации, хотя за день до того он изо всех сил упирался. На мой вопрос, чем именно обусловлена перемена в его поведении, он ответил:

– Решил, что нужно ходить в церковь – ведь здесь так полагается.

Нас, увы, посадили на первую скамью, так что мы были на виду у местного священства, и нам пришлось сидеть прямо и внимать. Никто кроме меня не знал латыни, да и я всего лишь умел на ней читать, так что задача была нетривиальная. А служба продолжилась не менее четырех часов, после которой сеньор алькальде пригласил нас с Лизой к себе отобедать. Мы взяли с собой еще двух «идальго», а Поросюк отпросился нанести визит вежливости сеньору Пенье.

Когда мы уже подходили к карете, чтобы вернуться на «Святую Елену» (сеньор алькальде не позволял Лизе передвигаться по городу пешком, даже на такие смехотворные расстояния), вдруг подбежал Кирюша и сказал:

– Алексей, тут господин Пенья предлагает устроить экскурсию на холм «Эль-Гитаррoн», где до сих пор есть индейские развалины.

Лиза, немного подумав, сказала:

– Знаешь, милый, я устала. Поезжай сам, потом мне все расскажешь.

Я отправил обоих «идальго» с ней на «Святую Елену», а сам сел в карету Пеньи, подъехавшую к дому сеньора алькальде, и мы отправились на этот Эль-Гитаррон.

Карета у Пеньи была всяко получше, чем та, на которой мы ездили к сеньору алькальде – легкая, обитая шелком, а не тяжелым бархатом, с хорошо продуманной вентиляцией и мягким кожаными сиденьями. Вот только рессор на ней не было, их еще не изобрели, и, хоть состояние дорожного покрытия было удовлетворительным, нас встряхивало на каждой неровности.

Вскоре мы подъехали к холму, на котором находились какие-то развалины.

– Мы приехали? – спросил я?

– Да нет, ваше превосходительство, – угодливо улыбнулся Пенья, хотя в голосе его мне померещилась легкая издевка. – Это то, что осталось от недостроенного форта. Нам еще ехать и ехать.

Дальнейшая дорога оказалась хоть и живописной, но очень уж длинной, и только лишь часа через полтора мы прибыли к подножию холма метров, наверное, в сто-сто пятьдесят.

– Дон Алесео, отсюда придется идти пешком. Не бойтесь, это недалеко, – сказал мой гид, показывая рукой на вершину. Я еще успел заметить, что на кисти у него был свежий волнообразный шрам.

Через десять минут мы уже были в разрушенном селении. Домов не оставалось – скорее всего, то, из чего они были построены, давно сгнило, но платформы, состоявшие из огромных прямоугольников, располагались по обе стороны единственной улицы. А вот храм в центре сохранился, равно как и два каменных здания рядом с ним.

– Здесь жили люди, которые, по преданию, пришли с востока, а потом пришли науа, и эти люди ушли. Потом, конечно, пришли йопе и выгнали науа, – затараторил Пенья.

Мы обогнули храм и увидели огромную маску на его фасаде. И тут до меня дошло – это же ольмеки, древнейшая мексиканская цивилизация!

Зайти в храм не получилось – центральная часть его рухнула, вероятно, столетия назад. Но тут и там валялись детали рельефа, тоже весьма интересного. Я подумал, что в будущем неплохо бы договориться с сеньором алькальде о проведении раскопок – вряд ли он будет против.

Я отснял храм с разных ракурсов, и мы пошли к таинственным зданиям за ним. Неожиданно мне на голову накинули какую-то тряпку и повалили на землю. Это было последнее, что я запомнил на Эль-Гитарроне…

6. Узник замка Иф

Я очнулся и сразу почувствовал резкую боль в затылке. Я хотел ощупать голову, но не смог пошевелить руками – они оказались связаны за спиной. Попробовал пошевелить ногами и понял, что и они чем-то стянуты. Когда я открыл глаза, свет показался мне настолько ярким, что я зажмурился поначалу; а когда я всё-таки смог потихоньку поднять веки, то оказалось, что лежу я в полутемной комнате, и только через два крохотных окошка под потолком пробивалось немного света.

Стены были сложены из крупных каменных блоков, а сам я лежал на охапке соломы, на земляном полу. Было жарко, очень хотелось пить, но воды нигде не было. Я попробовал что-то сказать, но смог издать лишь негромкий стон. Прикрыв глаза, я попытался вспомнить, как сюда попал.

Вспомнилась поездка на Эль-Гитаррон, а затем в мысленном фокусе появилась рожа Пеньи. Сволочь! Но мне показалось, что кто-то передал мне его приглашение. И кто же это был?

Тут перед моим мысленным взором замаячила гнусная рожа Кирюши Поросюка. Так-так… Помнится, что именно он с первого же дня появления у нас доверительно болтал с этим досточтимым сеньором, причем на неплохом испанском, всяко получше, чем мой. Всё понятно. Заманили меня в ловушку. А я, как дурак, попался.

Ну что ж, с тем, кто виноват, мы разобрались. Остался вопрос, что делать? Ответ простой – выйти отсюда, желательно в добром здравии. Но для этого необходимо сначала разобраться с вводными вопросами. Во-первых, где я? Во-вторых, у кого я в гостях? В-третьих, что они от меня хотят? Ну и, в четвёртых, если то, что они хотят, чересчур, то можно ли отсюда слинять?

Первый вопрос мы пока оставим без ответа, за неимением возможности получить сей ответ. Второй аналогично, но, кто бы это ни был, вряд ли они захватили сеньора «эль принсипе», чтобы его замочить. Значить, будут требовать или выкуп, или что-нибудь другое. Но что? Понятно одно – если они пошли на такое, то требования будут значительными. Возможно, мне придется побыть гостем этих милых господ, кем бы они ни были, достаточно долго. И захотят они соответственно не так уж и мало – вот вам и предварительный ответ на третий вопрос. А на четвертый ответить проще всего – в таком виде, в каком я нахожусь на данный момент, вероятность побега приблизительно равна нулю.

Да и третий вопрос скорее риторический. Захотят они явно много, но моя жизнь вряд ли будет стоить таких денег. Людей у нас немало – есть и поважнее моей скромной персоны. Так что, скорее всего, придётся отказаться от выкупа и с достоинством принять то, что день грядущий нам готовит. Конечно, хотелось бы, чтобы Пенья получил своё, наряду с Поросюком. Но главное – чтобы моя Лиза, и все наши ребята, остались в целости и сохранности.

И вдруг меня словно током ударило. На «экскурсию» пригласили ведь не только меня, но и Лизу. Как же всё-таки хорошо, что она вернулась на «Святую Елену»! Впрочем, если бы она оказалась с нами, то нас сопровождали бы «идальго», и захвата, скорее всего, не случилось бы. Тем не менее, мою любимую я не хочу подвергать какой-либо опасности от слова вообще. И слава Господу, что все обошлось без нее…

Я закрыл глаза и попытался повернуться на другой бок – голова так болела, что хотелось забыться и заснуть, как в любимом романсе одной из моих бабушек. И тут я наткнулся на что-то упругое и холодное.

Передо мной находится чей-то труп. С трудом приподняв голову, я обнаружил, что окоченевшее тело кончается не головой, как у обычных людей, а обрубком шеи. Более повреждений я не увидел. Впрочем… На тыльной стороне кисти был виден довольно свежий и странно знакомый волнообразный шрам. Тот самый, который я видел у Эль-Гитаррона.

Значит, вот вы где, сеньор Пенья. Понятно, почему ваши бренные останки успели остыть – для жизни, как правило, необходима голова. Интересно, конечно, где она изволит пребывать в данный момент. Похоже, его сообщники кинули его так же, как он обманул меня, вот только я пока ещё жив, а он нет.

Версия напрашивалась сама собой – его тело положили рядом со мной, чтобы меня подготовить к дальнейшей обработке. Кроме того, люди, к которым я попал, не отличаются излишним гуманизмом. Ну и ладно, решил я и, как ни странно, спокойно заснул.

Разбудили меня женские голоса. Голова болела уже меньше. Я попытался разобрать, что эти прекрасные дамы говорили, но это не был ни один из известных мне языков. Запомнилось лишь изобилие странных для русского и американского уха звуков «тль» – с глухим «л».

Когда-то давно, еще в университете, когда я изменил своей первой Лизе с той самой мексиканкой, мне вдруг захотелось подучить язык науатль – на нем говорили ацтеки, толтеки и некоторые другие племена. Заинтересовал он меня, когда моя тогдашняя пассия сказала, что ее зовут «Местли», что означало на этом языке «луна».

Конечно, науатль я очень быстро забросил – разрыв отношений с прекрасной Местли после того самого телефонного разговора с Лизой отбил у меня желание учить не особенно нужный язык. И сейчас я не мог сказать со всей уверенностью, что я слышал именно науатль. Но именно в нем так часто встречалось глухое «л».

Я снова с трудом открыл глаза. Надо мной склонились три молодых женщины, одетые в короткие плащи, наброшенные на одно плечо – так, что одна великолепная грудь была оголена – и набедренные повязки. Одна из них была писаной красавицей – медная бархатистая кожа, овальное лицо, римский нос… Другие две были очень похожи друг на друга – чуть более тёмная кожа, круглое лицо ацтекской богини, которое не портил даже чуть приплюснутый носик… Они были, может, не столь красивыми, но при других обстоятельствах я всё равно назвал бы их весьма привлекательными. Но больше всего меня поразило, насколько обе они были похожи на мою тогдашнюю мексиканку.

– Местли, – непроизвольно пробормотал я.

Одна из них вздрогнула, посмотрела на меня, и сказала что-то на своем языке. Потом, увидев, что я ее не понимаю, спросила по-испански:

– Откуда ты знаешь моё имя, белая свинья?

Я предпочел промолчать. Но нелюбезная девица не унималась.

– Говори, или я дам тебе по яйцам.

– Уважаемая Местли, с человеком, который меня взял в заложники, бьет, и обзывает свиньей, я говорить не собираюсь.

– Ты не испанец, – с удивлением сказала она. – Может, ты и правда не свинья. Или ты инглeс[23]? Они еще худшие свиньи, чем испанцы.

– Я русо[24], – ответил я.

– Не знаю таких. И где живут эти русо?

– Далеко на севере.

– И вы тоже убиваете индейцев?

– Нет.

– Делаете из них рабов?

– Нет. Мы их лечим, а детей обучаем в наших школах.

– Врешь. Белые люди никогда нам не делали хорошо. Вот этот – она показала на то, что осталось от Пеньи – по матери на одну четверть индеец. Его бабушка и моя бабушка были сестрами. И что? Он приехал к нам, опоил нас пульке, и мы с сестрой Шочитль – она показала на вторую круглолицую – проснулись рабынями.

Мы, его родня. Он нас постоянно насиловал и давал нас своим людям. У Шочитль и у меня родились дети, он их приказал убить. Его люди при нас размозжили их маленькие головы о камни. А эта женщина – из племени Кисе, живущего далеко на севере. Её захватили испанцы и привезли сюда. Мы не можем выговорить ее имя и зовем ее Патли, «лекарство». Год назад мы убежали от него и оказались здесь. – Она хотела что-то добавить, и вдруг замолчала.

– У кого?

– Узнаешь.

– А зачем вам понадобился я?

– Не нам, а хозяевам. За тебя твои люди дадут большой выкуп. И кое-что перепадет и нам. Слушай, русо, если мы тебе развяжем ноги, ты будешь вести себя хорошо?

– А если не буду?

– Тогда будешь и дальше лежать здесь, ходить под себя – видишь, как от тебя пахнет? А если пообещаешь, то мы тебя помоем, и ты будешь спать хоть и не на пуховой перине, но все-таки на соломенном тюфяке, и будешь есть и пить. А если будешь делать нам приятно, то, возможно, будешь есть и пить хорошо.

– Придется согласиться.

– Только имей в виду, что сбежать у тебя не получится. Так что даже не думай об этом.

Они распутали веревки на моих ногах, и только сейчас я заметил, что пребывал все это время в абсолютном неглиже. Увидев моё замешательство, Местли рассмеялась.

– Русо, твоя одежда слишком хороша, чтобы позволить тебе ее испортить. Если тебя выкупят, то мы ее тебе вернем. Если нет, то она тебе больше не понадобится. Да и в голом виде ты никуда не убежишь, ведь ты не индеец, и ночью сдохнешь от холода. А теперь иди.

Они с трудом подняли меня под мышки и поставили на ноги. Я чуть не упал, но они меня придержали, и постепенно мои ноги вновь начали меня слушаться, и я смог с трудом стоять уже без посторонней помощи. Увидев это, Местли сказала:

– Следуй за мной, русо. И без фокусов. Не забывай, что руки у тебя связаны, а у Шочитль и Патли – ножи. И они умеют ими пользоваться.

Кивнув, я поплёлся вслед за ней.

7. И тройной красотой был бы окружён… Или четверной?

Меня привели в некое подобие ванной комнаты. Пол здесь был каменный, и с одной стороны располагалась небольшая дырочка – слив для воды. Здесь не было окон, зато в крыше была довольно большая дыра, и видно было хорошо.

Там сидела еще одна женщина, но если первые три были красивыми, то эта была больше похожа на огромную жабу. Когда мы все вошли, она передвинула свою табуретку к входу и заблокировала дверь своим массивным телом, на котором явственно виднелись рельефные мускулы. Затем она достала длинный нож и стала им чистить ногти, посматривая в мою сторону.

– Не беспокойся, русо, она не знает испанского, только науатль, зато она предана хозяину, и убьет тебя – не задумается. Причем с легкостью.

И она сказала что-то на науатле, после чего подняла небольшую досочку над головой.

Та молниеносно выхватила небольшой нож из-за пояса и бросила его в досочку, расщепив ее надвое. Местли отдала нож жабе.

– Ее зовут Тепин, «малышка». Она будет тебя охранять. Не советую тебе даже пытаться бежать. А теперь мы тебя помоем.

Они развязали мои полностью затекшие руки, взяли ведро – вода, к моему удивлению, оказалась прохладной, но не холодной, и омовение было вполне приятным – и начали меня мыть, смешивая воду с каким-то порошком, отчего у них в руках появлялась пена вроде мыльной. Я пытался было возразить, когда они добрались до причинного места, но, увы, все три только засмеялись, а Тепин впервые за все время даже немного улыбнулась.

Потом меня затащили через узкий ход в соседнее помещение, которое оказалось чем-то вроде сауны. Все три моих церберши, оголившись, сели вместе со мной на каменную скамейку. Вошла Тепин с вениками из травы и начала нас истязать. Должен сказать, что при виде трех граций во мне, против моей воли, взыграло некоторое желание, что было, увы, заметно, но вид голой Тепин полностью его перечеркнул. Хотя телу было приятно – стегала она так, как надо.

Затем меня вновь долго и упорно мыли, после чего отвели в комнату, где стояли кровать и стол с табуретками. Меня усадили на одну из них и накормили тертыми бобами, а также чем-то, завернутым в кукурузные листья, в котором я с удивлением узнал некий предок известных любому путешественнику по Мексике тамале. Запивал я все это какой-то кисло-сладкой алкогольной жидкостью.

– Пульке, – сказала Местли.

Про него я только слышал, но никогда не пробовал – это было пиво из агавы. Именно из него делают мескаль и текилу – для последней необходима голубая агава из региона города Текилы, и, понятно, она должна быть произведена именно там. Впрочем, изобретут и то, и другое еще нескоро. Само пульке мне сначала не понравилось, потом я вдруг понял, что оно очень даже недурственно, а я уже пьян.

После обеда, мне показали, где туалет типа сортир (в небольшом закутке, и с настоящей дверью – ацтеки и прочие местные народы очень ценили гигиену и чистоту, чем выгодно отличались от испанцев). Еще мне поставили большой кувшин с водой, положили меня на кровать – испанскую, и хоть тюфяк был соломенным, но на нем лежало что-то типа простыни из сплетенных стеблей тростника.

– Видишь, русо, мы с тобой очень неплохо обходимся. Твоя очередь сделать и нам приятное. Иначе ты окажешься там, где ты уже был.

И вдруг она перевернула меня на спину и уселась на меня в позе всадницы – и мне ничего не осталось, как подчиниться. Не скажу, чтобы это не было физически приятно – но я никак не хотел изменять Лизе, а тот факт, что у меня не было выбора, ничуть не помог загладить внезапно возникшее чувство вины. А девушка оказалась изобретательной – и я волей-неволей сделал все, чтобы ее удовлетворить.

Потом она соскочила с кровати и сказала:

– Да, ты не испанец. Эти свиньи только делают больно, и никогда не заботятся об удовольствии женщины, только о своем. А у тебя наоборот.

После этого, мне пришлось повторить то же с Шочитль. К счастью, Патли на мои услуги не претендовала, ведь сил у меня почти не оставалось. Да и чувствовал я себя мерзко, даже не потому, что я стал жертвой принуждения, но, самое главное, я, хоть и против собственного желания, нарушил обет верности.

Одно обрадовало – отношение девушек ко мне резко поменялось. Я уже не был презренным белым оккупантом – меня впервые спросили, как меня зовут.

– Алесео, – сказал я.

– Алесео, – повторила Шочитль. – Надеюсь, что тебя выкупят. Ты женат?

– Да, – ответил я. – Мне очень нравилось бы заниматься подобными делами со столь прекрасными дамами, но, увы, я предпочел бы этого не делать – у нас так не полагается, если у тебя есть законная супруга.

– Не будь с тобой так хорошо, мы оставили бы тебя в покое. Но ничего, вернешься к жене и будешь всецело принадлежать ей, а нам останутся лишь воспоминания о тебе. Алесео, а все русские такие?

– Не все, конечно, но очень многие, – сказал я.

– Может, уйти с тобой к русским? – мечтательно сказала Местли и вдруг, увидев, как на нее смотрит Тепин, посуровела. Похоже, Тепин, хоть и не знала испанского, догадалась о возможном направлении разговора.

Девушки покинули меня и вернулись только через два часа, поставив мне тарелку с кашей из какого-то зерна, которое они именовали «чиа», запеченной тыквой, и печеной куропаткой, которая оказалась необыкновенно вкусной – намного лучше, чем у дона Висенте или падре Лопе. Но после ужина ко мне пришла Патли, что еще больше увеличило чувство вины.

Когда она уходила, я услышал скрежет ключа в замке. В комнате осталась только Тепин, которая постелила перед дверью коврик из тростника и улеглась на него. Уже стемнело, и единственный свет давала свеча, горевшая в бра у дальней стены. Я подумал было попробовать к ней прорваться и поджечь… что? Тюфяк? Одеяло? И что это мне даст? Тем более, Тепин с лёгкостью пресечёт любые мои телодвижения. Я с сожалением закрыл глаза и попытался заснуть.

Сквозь сон я вдруг почувствовал чьи-то руки. Посмотрев, я увидел силуэт Тепин, склонившейся над все той же многострадальной частью моей анатомии. Я помотал головой, на что она схватила меня за то самое место и дернула так, что мне сразу стало ясно – если она сделает это чуть сильнее, то я буду петь тенором всю оставшуюся жизнь. Пришлось против воли напрячь все свои силы и представить себе на месте моей мучительницы Лизу – только так я смог совершить с ней то же, что и с тремя другими. Каким образом ножки кровати не подломились, когда она туда вскарабкалась, меня удивляет до сих пор. Насытившись утехами, она вдруг улыбнулась, погладила меня по голове, перевернула меня на живот и сделала мне, наверное, лучший массаж, который мне кто-либо когда-либо делал.

Той ночью я спал, как говорится, сном праведника, не зная, что день грядущий нам готовит.

С утра меня разбудили довольно рано, опять очень вкусно накормили, и вновь помыли. Я покорно ожидал продолжения вчерашнего банкета, но Местли сказала:

– Милый, сейчас тебе придется одеться – приходит хозяин, и ему не нужно знать, что мы здесь с тобой делали.

И с чуть заметной угрозой в голосе добавила:

– Я надеюсь, ты не будешь вести себя глупо…

8. К нам приехал, к нам приехал…

Три грации улетучились, Тепин же подошла, помяла мне пару минут спину, после чего покачала головой – мол, времени больше нет. Я не спеша оделся, сел на табуретку у стола, и с надменным видом стал ждать этого «начальника». Взглянув на это, Тепин – впервые за все время нашего знакомства – расхохоталась, и я улыбнулся ей в ответ. Да, не красавица, подумал я, но не такой уж и плохой человек. Даже несмотря на вчерашнюю ночь.

Вскоре вошли трое мужчин и сели на свободные табуретки у стола. Двое были, судя по внешности, стопроцентными индейцами, а третий, усевшийся напротив меня, хоть и явный метис, был очень уж похож на моего покойного друга сеньора Пенью.

– Позвольте представиться, ваше превосходительство, – заговорил этот третий. – Как вы, наверное, уже догадались, я кузен безвременно ушедшего от нас сеньора Алехандро Пеньи Суареса. Как меня зовут полностью, вам не должно быть особо интересно – называйте меня просто Антонио. Мне очень приятно с вами наконец познакомиться.

– Не могу сказать, чтобы мне было так же приятно познакомиться с вами, но я вас слушаю, сеньор Антонио.

– Хорошо ли с вами обращались, пока меня не было?

– Не жалуюсь, сеньор Антонио, девушки изумительные. Но, все равно, хотелось бы домой, да поскорее.

– Надеюсь, что вы все-таки решите со мной подружиться – иначе, увы, ваша жизнь будет яркой, но короткой. Так вот. Моему милому кузену пришла в голову замечательная мысль – завладеть вашим кораблем со всеми его богатствами. Сначала он попытался действовать через Святейшую Инквизицию, но эта его попытка, увы, кончилась безрезультатно. Тогда он придумал взять вас в заложники и потребовать определенной компенсации. Для этого он обратился ко мне, ведь я человек, живущий, так сказать, несколько вне закона.

При этом он настоял на том, чтобы мы для отвода глаз взяли в заложники и его. Кто же знал, что мой друг Эмилио слишком сильно ударит его по голове… Ну, ошибся парень, с кем не бывает. Зато голову Алехандро, наряду с некоторыми деталями вашего туалета, уже нашли посланные в Эль-Гитаррон солдаты сеньора алькальде. Боюсь, что ни сам мэр, ни его люди, ни, естественно, ваши найти вас при всём желании не смогут. Да и когда вас отпустят, вы же не сможете сказать, где вы находились, не так ли?

– Увы, сеньор Антонио.

– Вот и хорошо. Должен сказать, что у нас появился один друг, который как нельзя лучше описал то, что имеется у вас на корабле. И на этих основаниях мы решили установить сумму выкупа. Предложение об этом будет передано одному из священников во время исповеди.

– И во сколько же вы меня оценили?

– Полноте, ваше превосходительство. Мы, конечно, понимаем, что вы – гранд вашей империи, и что ваши люди будут готовы на всё, чтобы уберечь вас. Но наши аппетиты достаточно скромны. Нам не нужны лошади, коровы и деревья. Мы даже оставим вам кукурузу и пшеницу. А вот золото и серебро, которое у вас имеется в большом количестве, нас очень бы заинтересовало. Равно как и ваше оружие, причем не только ружья и гранаты, а – он заглянул в бумажку и прочитал с трудом – «pulemiotos». Ну и боеприпасы к ним. Все, которые есть у вас на корабле.

– Пулеметы… Интересные у вас аппетиты. И все за меня?

– Ну да. Ведь если мы всего этого не получим – или не получим хотя бы серьезного встречного предложения – то я вас отдам моим друзьям – да хотя бы присутствующим здесь Хайме и Эмилио. Знаете, они не страдают ни угрызениями совести, ни отсутствием фантазии. Или я для разнообразия позволю несравненной Тепин, с которой вы уже знакомы, расправиться с вами. Умирать вы будете в страшных муках, уверяю вас, у меня заранее сердце кровью обливается.

Я посмотрел на Тепин. Ее лицо превратилось в жуткую маску смерти – но, увидев, что никто, кроме меня, на нее не смотрит, она мне едва заметно подмигнула. Я сделал вид, что испуган, и продолжил дрожащим голосом:

– Но если вы меня убьете, то у вас не будет возможности получить хоть какой-нибудь выкуп.

– Здесь вы правы. Более того, ваши ребятки попробуют нас найти, вместе с солдатами дурака-мэра. Но, видите ли, они не знают троп в этих горах, равно как и местоположения наших объектов.

Да, подумал я, сюда бы вертолет или легкий самолет… Но как раз их у нас с собой нет – ни единого. Ну или хоть на худой конец маячок – Вася же мне его выдал, а я его так бездарно оставил у себя в каюте на «Святой Елене», вместо того, чтобы нацепить его на одежду. Ведь она, как сказала Местли, где-то здесь.

А Антонио с улыбкой продолжил:

– Так что у вас, увы, нет выбора. Тем более, мы убьём вас далеко не сразу. Мой друг Хайме очень любит отрезать не только головы, но и пальцы, руки, ноги… Или ваш детородный орган – думаю, сеньоре княгине он будет хорошим сувениром. А подбросить отрезанное, снабженное соответствующей запиской, в Санта-Лусию, да хоть к дому мэра, нам несложно.

– Интересные у вас методы.

– Знаете, они всегда работают. А те, кто пытаются нас обмануть, вот как мой братец, сказавший мне, что вы всего лишь один из русских купцов, редко заживаются на этом свете. Подумайте хорошенько. Ведь мы все и про вас, и про ваш корабль, и про то, что на нем имеется, узнали от одного вашего друга, которого мой кузен привел ко мне, не подумав, что тот сможет выйти на моих людей напрямую. Более того, он не любит русских, говорит, что он, мол, украинец, не знаю, что это такое, и что какая-то «Украина», оказывается, не Россия. Как будто мне не все равно.

– Понятно. Значит, Кирилл Поросюк… А что, если наши люди попросят его голову как часть сделки?

– Я своих людей не выдаю – а он теперь, увы, мой человек, хотя я, конечно, не в восторге от него. Но что поделаешь… Он нам уже очень многое рассказал – и готов нам всячески помочь. А теперь, когда на шахматной доске появились еще и русские, его помощь может оказаться неоценимой.

Ладно, ваше превосходительство, у меня, увы, довольно мало времени, так что я отбываю по делам. Но хотелось бы, чтобы вы написали письмо своим людям, в котором вы бы рассказали им о том, что вам грозит, и попросили бы, чтобы они или выплатили выкуп, или сделали мне предложение, от которого я, скажем так, не смогу отказаться. Письмо ваше можете написать по-русски – мой новый друг сеньор Поросуко его мне переведет.

Мы уедем завтра, так что письмо должно быть закончено до этого момента. Иначе я скажу моему Хайме, чтобы он вместо него приложил к нашим требованием, например, ваш пальчик. Ну или ухо.

А сейчас позвольте откланяться, ваше превосходительство, как я вам уже сказал, дела.

9. Как много девушек хороших…

Я уселся за письмо. Подумав, написал лишь:

«Начальнику моей охраны. Заклинаю вас, подобно святому Михаилу Меченому, дайте этим людям все, что они просят, ведь они столь же честны, как и заморские друзья сего великого святого, и так же выполнят все, что обещают. Князь».

Намек про меченого Вася поймет, а Поросуко – блин, удачное у него имечко в испанском варианте – определенно нет, ведь Мишка Горбачев в его время был рядовым членом Политбюро и ничего ещё не успел порушить. Мы с Васей примерно одинаково относимся к Горби и всему, что он сотворил. Другими словами, я распрощался с жизнью и дал ребятам понять, чтобы ни в коем случае ничего не давали этим гадам.

Письмо я передал Тепин; она кивнула и вышла с ним, не забыв демонстративно запереть дверь. Минут через пять пришли все четыре девушки. Первым делом меня вновь выпарили в бане, после чего последовал еще один замечательный обед. Затем, конечно, вновь пришлось делать девушек «счастливыми», на этот раз сначала Патли, потом все-таки Тепин – Местли сразу поняла, что произошло вчера ночью, а мне пришлось опять представлять себе на месте надсмотрщицы Лизу – иначе вряд ли бы получилось её удовлетворить. Как бы то ни было, кошки скребли на душе все сильнее.

После этого Местли переговорила с Тепин и сказала:

– Дон Алесео, вам нужно срочно отсюда уходить. Не сегодня – Антонио отлучился, но его люди здесь, а он вечером вернется. Завтра в первой половине дня он планирует уехать, а в среду вернуться ближе к вечеру. Днём уходить опасно – заметят. Ночью – ещё опаснее, можно запросто сломать себе шею. Так что если уж идти, то послезавтра на рассвете.

– А что будет с вами, если я вдруг исчезну?

– А вам не все равно, какова будет судьба у четырёх индианок?

– Нет, не всё равно. Вы – дамы. И, несмотря на… в общем, вы очень хорошие женщины. Лучше уж я останусь – моя жизнь никак не перевесит четыре ваших.

– Алесео, нет. Ты нам тоже – и она впервые потупила взор – далеко не безразличен.

– Да нет, тут или-или. Или убьют меня, или вас.

– Алесео, есть и третий вариант. Мы уходим все вместе. Тем более, что без нас ты не сможешь добраться до Санта-Лусии, минуя дорогу.

– Вы уверены?

– Да, уверены. Мы уже это обсудили. Все согласны.

– Даже Тепин?

– Тепин в первую очередь.

Я вздохнул, потом обнял её и сказал:

– Местли, я вам всем очень благодарен. Только где мы сейчас?

– В горах к северу от Санта-Лусии. В одном из небольших укреплений, построенном рабочими, приглашенными три года назад для строительства дома сеньора Пеньи. На обратном пути их захватили. Не спрашивайте, что с ними произошло после завершения строительства, Антонио сказал тогда, что новых найти не проблема.

– Понятно. И, скорее всего Пенья дал знать людям Антонио про то, что те собирались вернуться в Мехико.

– Именно так. Далее. Из укрепления есть всего один выход, охраняемый несколькими его людьми. Да, и еще – вы не боитесь высоты?

– Нет, Местли, не боюсь.

– Можно сделать так – в комнате, где мы живем с девочками, есть окно, из которого при желании можно было бы спуститься на веревке. Если это сделать еще ночью, то на рассвете можно было бы уйти. Но проблема одна – Тепин через окно не пролезет.

– А что будет с ней, если она останется?

– Ее убьют, причем весьма жестоко – люди Антонио иначе не действуют. Наверное, она сможет прихватить парочку из них с собой…

– Не годится. Или все, или никто. Умру – не я первый, не я последний. Все лучше, чем, если ради меня погибнет женщина.

Местли перевела это Тепин, та обняла меня от избытка чувств и чуть не раздавила. После чего – впервые за все время – мы сели ужинать вместе. Конечно, после обеда девушки не дали мне отдохнуть – пришлось еще раз заняться Шочитль и Местли, очень уж они просили. Затем Местли вдруг сказала:

– А не сходить ли мне на рассвете в близлежащую индейскую деревню? Мол, нужно купить еды. Точнее, забрать – индейцы боятся Антонио и денег никогда не просят.

– Зачем?

– А затем, что мне вдруг стало интересно, как именно охраняются ворота. И нет ли постов вне крепости.

На следующее утро, она ушла, и мыли и парили меня только две девушки – Шочитль и Патли. Через полтора часа, Местли вернулась.

– Вот, заодно купила индейку. Когда я выходила, у входа были всего двое – остальные шестеро находились в помещениях по обе стороны от сторожки. А сеньор Антонио сделал такую вещь – любую комнату можно закрыть снаружи, есть петли для замков. А замки у меня есть, все-таки охрана заложников – моя задача.

– И ты всегда забавляешься с заложниками?

– Ты первый. Очень ты нам с девочками понравился. Поэтому мы тебя сначала и оставили там, на соломе, чтобы ты почувствовал разницу; обычно туда складывают лишь трупы.

Чудеса, подумал я. Никогда девушки так мною не интересовались. А тут сначала Сара, а потом и эта четвёрка… Слава Богу, что хоть от Сары я смог успешно отбиться.

– Девушки, только огромная просьба, – сказал я. – Никогда не рассказывайте моей жене про наши здешние игры.

Местли посмотрела на меня с грустью.

– Я так понимаю, что забав больше не будет…

– Увы, девочки, но у нас есть достаточно много хороших молодых людей. Вы будете выбирать, не вас.

– Да кто захочет жену-индианку? Обычно мы нужны для того, чтобы повеселиться. Знаете, как здесь говорят? "Для развлечения бери девушку с кожей потемнее, для женитьбы посветлее". Метиску, да, могут взять – но только если не смогут найти белую.

– Думаю, у вас среди наших ребят от женихов отбою не будет захотят. Вы ведь красавицы… Будете любимыми женами, такими, как и все остальные.

– Но у Тепин, наверное, будут проблемы…

– Кто знает? На вкус и цвет товарища нет – так говорят у нас.

Она перешла на науатль, обсудила что-то с девочками, и потом сказала:

– Мы все согласны, Тепин в том числе. Сделаем так. Сегодня нужно выспаться, и пульке лучше больше не пить – нам завтра с утра понадобятся все силы. Перед рассветом, Тепин заходит в сторожку и убивает обоих стражников. В это самое время, мы с Шочитль запираем боковые двери в помещения охраны. Затем возвращаемся за тобой и все вместе тихо уходим к индейской деревне. Не доходя до нее, начинается тайная тропа, которую знают только местные, а также Тепин, которая сама из этой деревни. Но ни Антонио, ни его люди о ней даже не подозревают. Тропа нас выведет через хребет и прямо в Санта-Лусию. Идти там, наверное, дня два, а то и все три. И, скорее всего, Антонио, увидев в среду вечером, что нас нет, попытается нас подкараулить на подходах к городу. Но он будет ждать на дороге, причём в месте, которое не просматривается из города, и мы его сможем обойти.

– Полагаю что, когда он увидит, что меня нет, он он попытается получить хоть какой-нибудь выкуп. Конечно, главного аргумента – куска отрезанной плоти – они прислать не смогут, и у них нет никого, чьи пальцы либо… другая часть тела похожи на мои, так что этот вариант отпадает. Единственный их шанс – что наши согласятся хоть на какие-нибудь условия. Думаю, он резко снизит требования, а затем попытается обмануть наших ребят.

– Именно так, – кивнула Местли. – И если вам удастся дойти до своих, то ему ничего не останется, как затаиться здесь или в одном из других схронов.

– А много их, этих схронов?

– Я знаю только про этот, а вот Тепин… – и она перешла на науатль, потом сказала мне, – Есть еще один – южнее. Она слышала и про третий, где-то на берегу недалеко от Санта-Лусии. Но сама она там никогда не была и не знает, как его найти.

День прошел спокойно, на ужин мы доели индейку, после чего я уснул сном праведника. Вдруг меня начали трясти. Я проснулся и увидел Патли со свечой в руке.

– Алесео, пора.