Нужна ли пенсия коту?

Банник Шишок

Поднявшись по ступеням наверх, мы с Настенькой пошли по улице в направлении избы Ялки. Встреченные на пути девки и бабёнки, кто с жалостью, кто с отвращением, закрывали уголками повязанных на голову платков открывающиеся от удивления рты.

— Чего это они? — спросила меня Настюха.

Мне стало искренне жаль девушку. Она же не догадывалась даже, насколько омерзительной стала её внешность. На секунду представил себе реакцию моей подруги, когда очевидное станет ясным и для неё, и похолодел внутри... Эта женская натура! Помнится, они могут впасть в отчаяние от одного сломанного ногтя, прорыдать весь день и взять больничный из-за выскочившего на лице ОДНОГО угря, впасть в депрессию из-за пары лишних набранных килограммов веса. А тут... Бедная моя девочка, как-то ты всё это выдержишь?

— Я так перенервничала, даже в горле всё пересохло. И лицо горит... Просто огнём! Умыться бы, — и Настя свернула к большой бочке с водой, стоящей около забора одной из изб.

Что я мог сделать, как помешать??? Настюха подошла к ней и... глянула в своё отражение. Ну да, не зеркало. Но ясно видно, что её личико с остреньким носиком и громадными глазами превратилось... в свиную харю, усеянную огромными чирьями, да!Внутри меня от жалости всё сжалось и полетело в пропасть. Да лучше бы мне самому... да хоть хвоста б лишиться! Или даже глаза. Чем угодно пожертвовал бы, только чтобы избавить Настеньку от таких душевных мук...

Девушка была так ошарашена увиденным, что даже не заплакала и не закричала. Она просто стояла пнём и смотрела на убожество, отражающееся в бочке. А потом медленно стала сползать на землю, пытаясь схватиться за край ёмкости. И сколько бы я ни пытался послать девушке мысленно успокаивающее: «Это ненадолго, это всё пройдёт!», — она не реагировала на мои сообщения.

Ялка заметила нас и поспешила навстречу. Увидев валяющуюся на земле постоялицу, бросилась её поднимать и... отшатнулась в ужасе! А потом, закрыв лицо руками, бросилась бежать от Настюхи со всех ног.

Но всё плохое заканчивается когда-нибудь. Пришла в себя и Настя. Села на земле. Я мурчал изо всех сил и тыкался башкой ей в бок, требуя ласки, мысленно пытаясь успокаивать девушку обещаниями, что совсем скоро станет она ещё краше, что лучше быть такой вот страхолюдиной, чем женой болотника-сына! И что мне она и такой кажется самой лучшей из всех девушек на земле...

Настя поднялась, пошатываясь, медленно побрела к дому Ялки. Однако и там нас ждало разочарование: дверь ворот была закрыта на засов. Куда теперь идти — вовсе непонятно. Постучались в окно избы рядышком — тоже тишина. Похоже, тут мы стали настоящими изгоями. Видимо, народ посчитал Настюху больной какой-то странной заразной болезнью, и таким способом устроил ей карантин.

Девушка присела на землю под окном Ялкиной избы, привалилась к дому спиной и закрыла в изнеможении глаза. В этот момент из-под ворот высунулась лопата, на которой стояла миска с горячей похлёбкой и куском хлеба. Вот так вот, как в зверинцах дают еду злобным хищникам, так мою хозяйку решилась покормить добрая женщина. И на том спасибо...

Только как дальше-то быть? Не жить же на улице? Нет, можно, конечно, уйти из деревни. Но что-то мне подсказывало, что не все ещё тайны мы тут раскрыли. Не просто так Оксана Чернава заманила нас в странное селение. Где-то тут концы прячутся! Тем более что в яме — доступ к самому Болотнику, который в исчезновении мужа и сына Чернавы наверняка играет не последнюю роль.

А-а-а-а! Чего же я торможу-то? Мне же может помочь домовиха! И я попытался мысленно призвать её:

— Бабушка Малуша! Добрая наша, умная домовиха! Помоги! Подскажи, что нам сейчас делать, куда податься?

Старушка мгновенно материализовалась под кустиком крапивы. Что было странно — Настюха её тоже увидела! Но не испугалась. Да и чего можно испугаться после встречи с Владыкой Болот? Кто его хоть раз увидит, и в городе Призраков перед аборигенами не струсит. А тут всего-то навсего — милейшая старушка размером с валенок.

— Здравствуй, девка, здравствуй, милая. Это я тебя спасла от замужества страшного. Каюсь, способ не из самых приятных, так ведь и дело — непростое. Из деревни вам уходить рановато. Да и куда вы пойдёте-то? В другом месте тебя и вовсе камнями закидають, как прокажённую. А я вам что подскажу: идитя вы в баню, — тихонько нараспев забормотала домовиха.

Она нас что — посылает? Намекает, что надоело ей с нами возиться? Вот тебе и добрая старушка! Бабка Малуша усмехнулась и махнула на меня своим полотенчиком, зажатым в руке.

— Глупыша ты, Пушок! Я вас в настояшшу баню засылаю. Там у мине знакомый банник обитат, Шишок, мы с ым в молодостях... я жа сказывала, ай нет? Ну, да рановато вам ышшо об тех подробностях знать! Короче, должок у няво предо мной имеца. Пока перво время там перекочумаритесь*. А дале видно будет. Токмо не забудьте поприветствовать банника, разрешення у няво испросить пожить в яво владениях. Да моё почтение передать. Так вот прямо и скажите: «Малуша-душа прывет послала для Шиша!» Запомнила, девка? Надо сказать слово в слово, не прибавить не убавить.

— Пароль такой, я поняла, бабушка Малуша. Спасибо тебе. Доброту твою никогда не забуду! — Настя с трудом поднялась на ноги и отвесила земной поклон домовихе.

Со стороны наблюдающим могло показаться, что девушка кланяется дому, в котором её приютили. И пусть сейчас выгнали, но ведь доброту ранее выказали. Так положено. Хотя у Насти в голове про благодарность Ялке мыслей вовсе и не было в этот момент.

— Идёмтя, я вам кратчайшую дорогу к бане укажу, — Малуша резво поднялась на ножки и заковыляла по-старушечьи вдоль забора.

Мы двинулись за ней. Обойдя забор и свернув по тропке к огородам на задах, вышли к стоящей чуть поодаль баньке. Малуша, махнув на прощание ручонкой, растаяла. Мы же подкрались к халупе с потемневшими стенами и малюсеньким закопчённым окошечком. Настёна вздохнула и взялась за дверную ручку.

Изнутри на нас пахнуло ароматом берёзовых веников и теплом. Настя перешагнула через порог, отвесила поклон. Затем поприветствовала банника, как её научила Малуша. И передала привет — то есть сказала пароль.

Сначала всё было тихо. Потом в углу что-то как будто зашуршало, заскрипело. Зажглась самодельная лампа, стоящая на лавке: миска с какой-то масляной жидкостью, в которой был утоплен скрученный тряпочный жгут. Он погружён был почти полностью, лишь полуторасантиметровый кончик высовывался наружу, который и горел слабым огоньком, источая неприятную вонь.

Затем появился и сам хозяин. Это был обычный мужичок, несколько заросший волосами и косматый, однако с добрым лицом. И — слава Бо... духам, в одежде. Настюха, конечно, не девушка-скромница, в той своей жизни повидала, думаю, немало. Но вдруг у неё и в мозгах случился перекос в сторону юности?

Я же вон стал стеснительным подростком с кучей комплексов. Хотя — мне ли таковым становиться... Циник и прожжённый холостяк, дамами пользующийся лишь в случаях крайней необходимости. Вспоминать даже противно, до какой степени я был жёстким мизантропом в той реальности, высмеивающий любые проявления сантиментов.

— Упреждать о том, что болтать обо мне — ни-ни!, — думаю, лишнее. Сами разумете, народ тута недоверчив да тёмен. Явяцо с вилами да топорами, баньку мою сожгут. Меня, ясен пень, не пымают, а неприятностев наворочат. Я ж тут уже обжилси, ко мне, вона, шишиги соседские, быват, заглядают... Нда, быват, а чаво? Не ватрух** жа я какой! А Малушу-то я помню... Да и как таку забыть-то? Ох, зазнобой моей она была! Озорница кака! Ни одна шишига*** таперашня ей и в онучи**** не йдёт. Да чаво енто я заболталси-то? Гостей жа угошшеньем встренуть надоть ба.

Рукой старичок указал нам на лавку. Настёна уселась и вовремя — ноги уже практически не держали её. Я запрыгнул следом и потёрся боком о её локоть. Девушка как-то между делом погладила меня... Мне такое небрежение было очень обидно... Хотя должен же понимать, что я кто? Просто кот. Обычный и привычный до зубовного скрежета.

Вон, она даже в последнее время совсем перестала меня стесняться: переодевается ли, умывается, даже не прогоняет. С одной стороны — приятно, любуйся на девичью красу, сколько душе угодно. А с другой — обидно... Она же так поступает не с какой-то целью, а от здорового пофигизма. Ну, и правда ведь — кота ей, что ли стесняться?

Тут мысли мои неожиданно перескочили. А вдруг я останусь в таком обличии на всю оставшуюся жизнь? Это ж... Это ж... У меня даже слёзы на глазах выступили. Пришлось сделать вид, что я просто умыться решил. Стал лапой драть свою морду от уха к носу. Не дай Бо... кто из духов заметит, что кот — и плакать вздумал!

— Хорош у тебя котишша, справный, — Шишок с насмешкой глянул на меня. Заметил, глазастый, что я тут мокроту разводить начал... — Любит тебя, верно. Это хорошо. Не обижай яво. А вот гостей нам нынча намывать не стоит! Не нужны оне нам тутося. Брысь а ты! Вон, под лавкой тебе в плошку хлёбово налью, пошамаешь.

Банник полотенцем согнал меня с лавки и сунул под нос какую-то миску с непонятно чем. Есть хотелось неимоверно, поэтому я даже не стал разбираться, что мне предложил хлебосольный хозяин, а просто стал наяривать довольно приятную пищу, пахнущую пшеном и вяленой рыбой. А что? Очень даже съедобно.

В это время Шишок махнул снова полотенцем, и перед Настей появился грубо сколоченный деревянный стол, очень похожий на лавку, на которой она сидела, но на более высоких ножках. Потом банник как будто подхватил из воздуха миску, поставил перед девушкой. И ломоть хлеба он тоже взял из ниоткуда. Ложка же сама собой вдруг оказалась в руке у Насти.

Девушка благодарно кивнула, встала и поклонилась Шишку. Тот разулыбался во весь свой рот.

— Ешь а ты, не журись. Тебе силы завтрева ой как понадобятся...

________________

перекочумаритесь* — переждёте (устар., арх.):

ватрух** — сердитый, угрюмый, нелюдимый мужчина (просторечное);

шишига*** — дух, живущий в банях, но женского пола (банница);

онучи**** — портянки, наматывающиеся под лапти.