Приключения эти так меня утомили, что я свалилась на свободную лежанку и уснула, как убитая.
А утром, едва расцвело, Анника меня разбудила, деликатно потрогав за плечо.
— У меня остался примерно час до работы, — переминаясь с ноги на ногу, произнесла она. — Может… ну, ты хотела помочь мне… и купить хлеба…
Она окончательно смутилась и промямлила что-то невнятное.
Я так и подскочила.
— О, конечно! — я торопливо нашарила в кармане два своих медяка. — Вот, бери!
Анника повеселела.
— Тут до дома распределительницы пять минут! — радостно сообщила она мне. — Я куплю у нее краюшку хлеба и приду!
— Хватит только на краюшку? — спросила я.
Откровенно говоря, у Эстеллы-меня были отдаленные представления, что сколько стоит.
Я пришлая, мира этого не знаю. А Эстелла до сих пор жила в обеспеченной семье.
Да и вряд ли она ела отрубной темный хлеб.
Две медных монетки — я сомневалась, можно ли на них купить вообще что-то.
Но Анника с жаром закивала головой.
— Если разрешишь, — проговорила она с мольбой в голосе, — я куплю еще что-нибудь… Например, молока!
— Тогда я смогу сварить тебе немного каши, — улыбнулась я. — Давай! Трать все! В конце концов, не самые большие деньги в нашей жизни. Будет у нас и больше!
Анника убежала, а я поднялась. Стряхнув сон, оправив платье, решительно направилась делать скопившиеся дела.
А таковых набралось немало.
Гусята наши спали, пригревшись под шалью. У них там было жарко-жарко. Значит, уже не замерзнут, не простынут и не помрут.
И Олег Петрович — тоже спал, в несвойственной курам позе.
Он завалился на бок, вытянулся во весь рост, положил голову на пушистый зад одного из гусят. Нашел же себе подушку… И какой сон крепкий!
— Совесть тебя не терзает, петух щипанный, — ворочала я сердито. — Я тут из-за тебя, между прочим!
Но Олег Петрович меня не слышал.
Препод дрых, раскрыв клюв и вытянув тощие лысые лапы. Да так блаженно, так сладко… кажется, даже похрапывал. Наверное, думал во сне, что весь кошмар ему привиделся.
Господи, что мне с ним делать теперь?! И как его-то угораздило попасть вместе со мной?! Может, после сна его того… обратно выдует?! Ну, пожалуйста!
Меньше всего я хотела видеть рядом этого щипанного петуха.
И слышать его язвительные замечания.
Хоть он сейчас и не в том положении, чтоб вести себя так.
Но, думаю, такую курицу только могила исправит.
Размышляя над этим странным попаданством, я подвязала волосы, надела серый фартук Анники и сходила за водой.
Готовить-то надо было! Для тех же гусей кашу сварить на воде.
Немного повозившись в печи, я нашла небольшой котелок и несколько тонких высохших поленьев. Трех хватит, чтоб сварить еды нашим гусям.
Одно из них я распустила на лучины, чтоб скорее разгорелись.
Из печи серой от пепла короткой толстенькой метелкой вымела всю сажу в угольное ведро. Вычистила печь, вымела всю золу. Выскоблила кирпичи, из которой печь была сложена. Водой прибила поднявшуюся серую пыль.
Надрала с полена тонкой сухой коры, сложила лучину шалашиком, под него сунула кору.
Развела огонь, и когда он разгорелся сильнее, сунула в него полено.
Котелок почистила песком, отыскавшимся рядом с домиком.
Сполоснула его как следует. Он даже заблестел.
Крупу хорошенько промыла, чтобы готовая каша не слиплась в ком, а осталась рассыпчатой.
В котелок засыпала мытого пшена, налила свежей холодной водицы. Поставила котелок на огонь и занялась уборкой.
Когда каша запыхтела, а я домывала стол, соскребая с него всю пыль и грязь, явилась Анника.
Корзинка ее была занята гусями, так она принесла припасы в собственном задранном подоле.
И мордашка ее просто лучилась от счастья.
— Смотри, — радостно затараторила она, осторожно примостив свою добычу на лавку. — Сколько всего!
Хлеб она купила, это верно.
Вместе с ним пары медяков ей хватило на бутыль с молоком и мешочек с крупой. Еще в ее подоле была соль в кульке из темной бумаги небольшой кусок желтого, самого лучшего и самого сладкого сахара!
— Это для чая, — оправдывалась она, поняв, что я заметила лакомство. — Немного с утра взбодриться… а то просыпаешься, а сил нет.
— Я понимаю, — мягко ответила я. — И совсем не против.
Еще, помня о гусятах, Анника принесла пару яиц.
— Ну, они же совсем маленькие, — пояснила она. — Пшено это хорошо, но яйца им полезнее…
И снова будто оправдывается.
— Да, ты права, — кивнула я, чтобы ее ободрить. — Ловко ты распределила деньги, я бы лучше не смогла. Молодец! Никого не забыла!
От моей похвалы Анника расцвела. На ее грязненьких щеках появился румянец.
— Давай поедим и займемся работой, — перенося ее припасы на стол, скомандовала я. — Смотри, гусята проснулись. Надо б им сварить яйца.
Гусята проснулись и попискивали.
А Олег Петрович все еще спал. Странное поведение для курицы.
— Может, сдохла? — осторожно предположила Анника, тыча в птицу пальцем.
Но курица была жива.
— А-а-а, — протянула курица во сне лениво. И ногой дрыгнула, отбиваясь от назойливой руки.
Затем эта странная птица перевернулась на спину, расталкивая пищащих гусят, и захрапела.
— Она точно не демон? — неприязненно произнесла Анника. — Жуткая какая курица… Она что, слюни пускает?
— Во сне такое бывает, — ответила я.
— Но не с курицами, — твердо ответила Анника. — Смотри, она язык вывалила. Фу, противная какая…
Откровенно говоря, от этой птицы и мне было не по себе.
Я смотрела на лысую птицу, а видела спящего Олега Петровича.
Ну, вот не знаю, как это выходило. То ли мимика у птицы была очень уж похожа, то ли воображение у меня бы хорошее.
— Оставь ее в покое, — ответила я Аннике. — Пусть нам помогает. Назовем ее… Петрович.
— Странное имя, — сказала Анника. — Петро… вич.
— Как раз для такой страной птицы, — ответила я. — Если не будет от нее проку — прогоним.
Признаться, теперь у меня рука б не поднялась отправить несчастного в суп.
Но Анника имела на этот счет друге мнение.
— Зачем же гнать, — хищно и ужасно коварно сказала она. — Знаешь, как давно я не ела домашнего супа с лапшой?
Я расхохоталась.
— Давай сначала поедим то, что у нас есть, — сказала я. — А потом уж подумаем о лапше.
Принесенных продуктов было, конечно, мало.
Но Анника вскипятила в закопченном чайнике воды, и мы после завтрака хлебом и молоком попили чая, кипятка с сахаром. Мы разбили кусок на несколько кусков поменьше.
И, казалось, вкуснее сахара я в жизни не ела!
Гусятам мы скормили рубленное яйца. И поели они куда больше, чем вчера. Да еще и немного каши захватили.
Анника не утерпела, ухватила из котелка пару ложек, когда кормили гусят. Каша была несоленой, и девочка досаливала ее прямо в ложке.
— Остальное вечером им скоромим, — сказала я. — А днем я покормлю их зеленью. Растет тут поблизости одуванчик или мокрец?
Анника оглянулась, будто ее мог кто подслушивать, и придвинулась ко мне.
— Растет, конечно, — доверительно сообщила она мне. — Но только пасти гусей там нельзя, попадет…
— Это еще почему? — удивилась я.
— Потому что за оградой фермы земли-то герцогские, — ответила Анника серьезно. — Понимаешь? И он будет против, если гуси госпожи Ферро будут есть его клевер. Но есть у меня одна тайна…
— Тайна? — насторожилась я.
— Ну, ты как будто бы человек надежный и хороший, — Анника поникла, — да и все равно узнаешь…
— Да что ж такого ты скрываешь?
— Огород! — выпалила Анника. — Свой маленький огородик!