Яйцо Петровича изучали несколько знатоков магических ценностей. Рассматривали его так и этак, в увеличительные стекла и просто на глаз.
Уж не знаю, как они определили, но его признали магическим.
И даже выписали мне сертификат с указанием его веса и достоинств.
И начальную цену назначили — пятьдесят золотых.
У меня земля из-под ног чуть не ушла.
Пятьдесят золотых!
Это же целое состояние!
Могла ли я, нанимаясь на работу к Аннике, даже подумать о таких деньгах?
Могла ли я мечтать, что курица, которую я потащила якобы хоронить, выручит меня так глобально?!
— Охо-хо, — протянул герцог, когда мы отошли от аукционистов и я перевела дух, обмахиваясь сертификатом. — Пятьдесят золотых! Это, конечно, много. Но не лучше ли яйцо себе оставить и попытаться вывести курицу?
— Ничего из него не выведется, — ответила я. — Петрович блюдет свою честь. Ни один петух его не касался. Какие цыплята?
Герцог так и покатился со смеху.
— Тогда, конечно, только на продажу, — сказал он. — Алхимикам на опыты. Можете заработать много денег и, например, откупиться от матери.
Я яростно уставилась на Орландо.
Боюсь, даже моя бесстрастная белая маска, защищающая мое лицо, скукожилась — вот так я разозлилась.
— Что?! — прошипела я. — Откупаться?! А я что, рабыня? Или собственность? С какой это радости?
— Чтобы вам спокойнее жилось, — ответил герцог.
— Если мать узнает, что у меня есть деньги, мне ни дня покоя не будет! — шипела я яростно. — Она же все, абсолютно все способна спустить в карты! Игроманка! Потакать ее вредным привычкам? Вот уж нет!
— Но как-то от нее надо отделаться, — рассудительно заметил Орландо.
— Надо, — согласилась я. — Но об этом я подумаю чуть позже.
Участники аукциона были все на одно лицо, и было их совсем немного. Видимо, самые богатые люди города. Все в белых масках, в балахонах, чтобы остаться неузнанными.
Ну, и госпожа Ферро в своем репертуаре.
В желтом платье и в шляпе. Но в маске.
С таким же успехом она могла наклеить себе усы и думать, что ее никто не узнает.
— А ей не попадет за это? — шепотом спросила я герцога.
— Анонимность — это не обязательное условие, — так же шепотом ответил мне герцог. — Это всего лишь мера безопасности для самого участника, ну и дань традициям. Хочешь — скрываешь лицо, не хочешь — не скрываешь.
Ферро выглядела прямо-таки победительницей. Хозяйкой аукционов.
Даже в маске умудрялась смотреть на всех свысока.
Было видно, что она пришла сюда не столько за артефактами, сколько похвастаться своими деньгами.
И такой шанс ей тотчас представился.
Потому что первым вынесли мое золотое яичко!
— Золотое яйцо, снесенное курицей! — прокричал аукционист, указывая на бархатную подушку, на котором возлежало яйцо Петровича. — Самой первой свежести! Абсолютно целый золотой слиток! Приправленный магией! Начальная цена неслыханная — пятьдесят золотых! Кто даст больше?
По залу побежали шепотки.
Но люди еще и сориентироваться не успели, не успели решить, нужен им такой артефакт или нет, как Ферро уже задрала свою жадную ручонку!
— Пятьдесят два, — проквакала она из-под маски противным высокомерным голосом.
Мое яйцо! Яйцо страдальца Петровича! За пятьдесят два золотых какой-то жадной лавочнице?!
— Пятьдесят пять! — проорала я в порыве праведного гнева.
Люди ахнули.
— Что это вы делаете? — изумился герцог.
— Не даю ей купить мое яйцо! — прошипела я. — Кому угодно, только не ей!
— А! А я уж грешным делом подумал, вы набиваете цену.
— И это тоже! Смотрите, она снова руку тянет… может, поможете?! Чего вы столбом стоите?!
— Шестьдесят, — послушно выкрикнул герцог.
— Маловато будет! Что вы скупитесь? — кипятилась я. — Хотите, чтоб яйцо ушло этой проходимке?!
— Но вам же нужны деньги, — ответил герцог. — Так не все ли равно, у кого их взять?
— Нет, не все равно, — кипятилась я. — Я чувствую, что ей нельзя продавать!
— Ну, если вы чувствуете, — к моим последним словам герцог отнесся почему-то с серьезным вниманием. — Шестьдесят пять!
Ферро недобро сверкнула на нас глазами из-под своей маски.
Меня она вряд ли узнала, а вот Орландо… думаю, любимого мужчину можно узнать в любом обличье. По голосу, по манере держаться.
И перещеголять его, показать свое богатство, теперь для Ферро было делом чести.
— Восемьдесят! — брякнула она.
— О-о-о, — протянул Орландо, — кажется, мы ее разозлили. А это очень дурно.
— Почему это?
— Потому что она задерет такую цену, которую никому не перебить, — ответил он серьезно. — И яйцо уйдет именно к ней. А если вы говорите, что что-то недоброе чувствуете…
Но тут из темного угла на инвалидной коляске, под уютным клетчатым пледом, выкатился какой-то бодрый старичок.
Он вращал огромные колеса весьма шустро, и над его маской торчал задорный белый хохолок из белых кудрей.
— Девяносто! — прокричал он чистым, звонким голосом. Как пионер на зорьке.
Да ты ж мой герой!
— Это еще кто? — спросила я у Орландо.
— Вероятно, ваш спаситель, — ответил он. — Маркиз Сонми. Богатейший человек.
— Богаче Ферро?
— Куда ей с ним тягаться! Мы все щенки в сравнении с ним. Он вступает в торги если тоже чувствует что-нибудь этакое. Видимо, ваше предчувствие вас не обмануло. И яйцо не просто золотой слиток, но еще и магически сильный артефакт. Сто монет плачу, сто!
Последние слова герцог выкрикнул на весь зал совершенно серьезно.
Зал зашумел. Почуял настоящую битву.
— Зачем? — удивилась я. — Маркиз бы сам поднял цену.
— А что мне маркиз? Может, я тоже хочу купить, — ответил Орландо. — Сто пятнадцать!
— Сто сорок! — как медная труба, проорала Ферро.
Сто сорок золотых!
У меня голова закружилась.
На эти деньги можно было выкупить у Ферро еще половину ее огородов.
Но нет!
Яйцо ей достаться не должно!
— Сто пятьдесят! — в отчаянии проорала я.
Вот зачем я это ляпнула?
Ясно понятно, что за это меня вообще могут с аукциона погнать, а яйцо отобрать, за жульничество.
Но народ так возбудился, что, кажется, упади на зал метеорит — никто б и внимания не обратил.
— Двести, двести! — орал, как резанный, маркиз, подпрыгивая на своей коляске.
По-моему, у него от возбуждения щеки дымились. И просвечивали алым сквозь маску.
— Двести пятьдесят, — железным голосом произнес Орландо. Я уже не вмешивалась в его торг. Видимо, ему зачем-то тоже нужно было это яйцо. Пусть себе торгуется!
— Триста! — взвизгнула Ферро, не желая уступать герцогу ни в чем.
— Пятьсот! — не унимался маркиз, выплясывая от нетерпения на своей коляске так, что шины дымились. — Пятьсот, и покончим с этим балаганом!
У меня голова закружилась.
Ноги подогнулись, я чуть не брякнулась в обморок.
Пятьсот золотых — это огромные деньги.
Огромные!
Это можно с потрохами купить и мать, и отца, и их дом!
Орландо держал меня под локоток, чтобы я не упала.
В ушах у меня стоял звон.
— Восемьсот, — брякнула Ферро. Но голос ее был уже не такой уверенный.
— Тысяча! — орал неугомонный дед. По-моему, он даже начал вставать со своего кресла. Прям, вот-вот сорвется с места и накостыляет Ферро, чтоб не лезла и не мешала его счастью! С яйцами Петровича!
Зал в очередной раз загомонил.
Тысяча — это даже осмыслению не поддается.
Я даже считать до столько не умею!
— Ну вот, я же говорил, что дадут больше, — невозмутимо произнес Орландо.
Ферро скисла и смолчала, и аукционист торжественно выкрикнул «продано!».
— Орландо, — убито проговорила я. У меня от волнения язык был сухой и шершавый, как наждак. — Но я не дотащу такую прорву денег до дома…
— Ничего, — утешил он меня. — Я вас довезу. Ну, поздравляю с удачным аукционом?
И он рассмеялся.