На подъездной аллее остановилась красивая изящная карета. Взмыленные лошади тревожно прядали ушами, а я стояла, как вкопанная, в ожидании, когда мой жених соизволит выйти.
После непродолжительной паузы там послышалась отчаянная возня. Ругань и шлепки, словно кто-то кому-то навешивал оплеух.
Потом все стихло.
Дверца кареты распахнулась, и прямо мне под ноги с диким криком вывалилась курица.
Полуощипанная, лысая и облезлая курица с самыми безумными глазами, какие только возможны.
Она упала на лысую грудь, растопырив лысые крылья, и заорала не своим голосом, глядя на меня полным ужаса взглядом.
Собрав остатки сил, она подскочила и рванула в сад, вытягивая шею.
Шея была словно резиновая, изредка покрытая перьями.
Сердце мое ушло в пятки.
Ну, ясно.
Женишок по пути к невесте развлекался.
Мучил бедную птицу, вырывал ей перья.
Я почувствовала, как меня мутит. То ли от зноя, то ли от нервного напряжения в глазах все поплыло. Я отшатнулась от кареты.
На хрустящий гравий тотчас вывалились дорогие гости.
Дебильный Густав с самым злобным, с самым скотским выражением на лице, и его папаша.
Папаша, не стесняясь меня, несколько раз с остервенением ударил сына собачьей плетью.
Густав Октавиан взвизгнул, пряча за спину руки, облепленные перьями.
Папаша ухватил его за воротник, словно за ошейник, и несколько раз встряхнул.
А потом обернулся ко мне со своей мерзкой сладкой улыбочкой и поклонился, шаркнув ножкой.
— Доброго дня, милейшая, — проскрипел он.
Господи, как я хотела удрать в этот момент!
Подобно несчастной курице, я сделала пару шагов назад, желая скрыться в кустах.
Но наткнулась на мать.
А та уж подтолкнула меня вперед, к этим двум чудовищам.
— Мы так рады, мы так рады! — защебетала она. — Милый Густав, вы устали? Вижу, дорога утомила вас!
Густав с ненавистью смотрел на всех нас и скалил зубы.
— Да что вы! — воскликнул старенький папаша Густава. — Он силен, как бык! Он мог пешком добежать сюда и не запыхаться!
И он снова хлестнул плетью Густава.
Тот нервно вздрогнул и заученно поклонился.
Мать захлопала в ладоши.
— О, какой галантный! — заверещала она в полном восторге. — А как вы думаете, дорогой сосед, не оставить ли нам молодых наедине? Поворковать?
— Н-нет, — только и смогла выдавить я, глядя на женишка расширенными от ужаса глазами.
Но папаше Густава это предложение понравилось.
— Да, да! — воскликнул он, звучно хлопнув себя по ляжке. — Густаву не терпится познакомиться с невестой поближе! Он хочет проявить себя с самой хорошей стороны. Ведь так, Густав?
И старикашка многозначительно показал сынку плеть.
Густав осклабился, заворчал, как зверь.
Но послушно поклонился мне и шаркнул ножкой.
И подал ручку калачиком.
Я, ни жива, ни мертва, глянула на мать.
— Бери его под руку! — зашипела то, делая страшные глаза. — Живо!
И она взмахнула своей палкой.
Делать нечего.
Ничего не чувствующей рукой я взяла его под локоть, а мой отец подтолкнул нас в сторону сада, как лодку.
И мы побрели к беседке…
Густав шел ровно, маршируя, как солдат, и пыхтя сквозь сжатые зубы, словно ему дышать было трудно.
Он смотрел прямо перед собой и напоминал шагающую заводную игрушку.
Словно в него заложили программу, и он четко следует ей.
— Прекрасная погода сегодня, — пролепетала я робко, волочась за ним.
Шаг у него был широкий. Я еле поспевала.
Мое невинное замечание почему-то разозлило его.
Словно песчинка, попавшая в шестеренки его механизма.
Он рыкнул, тряхнул головой, и снова зашагал по дорожке, быстрее и яростнее.
— Хорош добрались, — робко вякнула я.
Густав снова рыкнул и сбился с шага, засеменил.
Теперь мы шли чуть медленнее, а он затравленно оглядывался по сторонам, будто не понимая, что ему теперь надо делать.
Но, кажется, он просто отыскивал взглядом отца.
И не находил.
Пере моим взором явилась беседка, увитая лентами и украшенная розами. Жалкое подобие романтической обстановки!
— Зайдем туда! — прошептала я в страхе.
Я прекрасно понимала, что эту беседку подготовили мои родители, чтоб Густав там мог объясниться мне в любви.
Но у него были свои планы на это вечер.
Озираясь по сторонам, он понял, что его отец с плетью где-то потерялся. Нет его. И ничто ему, Густаву, не угрожает.
По его толстым красным губам скользнула поистине адская усмешка.
И он, воровато оглянувшись по сторонам еще раз, вдруг сильно и нестерпимо больно щипнул меня за внутреннюю поверхность локтя.
До багрово-красного синяка.
— Эй, что вы делаете?! — закричала я, отпихнув его от себя.
Он попятился.
Нарядный, весь в кружевах, в новом костюме, в красивых туфлях, он стоял и трясся на дорожке. И был страшнее призрака!
Это было моей фатальной ошибкой.
Как только мой крик, полный боли, взлетел над садом, Густав словно с цепи сорвался.
Ему понравилось мое страдание.
Он зарычал низким утробным голосом, глаза его закатились в экстазе.
Он получал наслаждение от мучения живых существ.
Но одного крика ему был недостаточно.
И потому он, сорвавшись с места, кинулся ко мне.
На миг я увидела, как он гибко пригнулся к земле.
А в следующе мгновение на мой лоб обрушилась яркой вспышкой боль.
И я успела вскрикнуть лишь раз.
И мир погрузился во мрак.