— Но тебе правда не стоит наниматься к госпоже Ферро, — продолжила Анника. — Она выплатит тебе максимум первых два жалованья. А потом начнет придираться по мелочам. И чем больше ты будешь на нее работать, тем глубже увязнешь. А чтоб выбраться, надо выплатить отступные.
— Вот как?!
— Конечно. Ведь плату за жилье с тебя не будут взимать.
Я задумалась.
— А пожить у тебя можно? — спросила я. — Ну, в твоем доме? Я буду помогать, честно! С гусятами вот помогу, чем смогу. И дом приберу, если что. Глядишь, у тебя штрафов будет меньше.
Я покопалась в кармане и достала пару монеток, которые дал мне возница.
— Этого, конечно, немного, — сказала я, — но ведь можно купить хлеба…
У Анники глаза заблестели.
— Хлеб! — прошептала она. — А тут еще пшено… можно кашу сварить!
— А если уж совсем станет голодно, — подхватила я, — сварим вон суп. Из моей курицы!
Я протянула руку, чтоб погладить несчастную птицу.
Ну да, я ее спасла.
Но такова птичья доля. Я готова была ею пожертвовать ради нас с Анникой.
Но что-то пошло не так. У курицы, как ни странно, на этот счет были свои планы.
— Руки прочь! — выкрикнула вдруг эта пернатая — пардон, лысая! — птица, отпрыгивая и забиваясь в угол между стеной и печкой. — Или я за себя не отвечаю!
Анника подскочила, как ужаленная, отпрянула, и тотчас же упала, споткнувшись о ведро.
Она рухнула задницей прямо в него, задрав ноги и выбив целый фонтан холодной воды.
Но говорящая курица ее так напугала, что Анника не обратила внимание на холод.
Вытаращив глаза, не мигая, она мужественно выдрала себя из ведра, и ухватила метлу.
— Демон! — выдохнула она.
И попыталась прихлопнуть несчастное лысое создание.
Курица, забившись в угол, отбивалась, как тигрица. Клевалась, кудахтала и дрыгала ногами.
А я просто-таки остолбенела. Даже двигаться не могла.
— …Олег Петрович?! — только и смогла вымолвить я, потрясенная до глубины души.
Этот голос, эти интонации, эту спесь в голосе я не спутаю ни с какими другими!
Это хорошо завуалированное превосходство, яд, сквозящий в каждом слове!
Противный препод, что мучил меня на пересдачах! Это он, он оказался в теле ощипанной курицы!
Услышав свое имя, он — курица, — на миг перестал сопротивляться и Аннике удалось прихлопнуть его метлой.
Да так, что он уселся на лысую гузку, растопырив лапы и раскрыв клюв.
— Денежкина?! — прохрипел он, тараща на меня глупые куриные глаза.
— Вот тебе! — торжествовала Анника.
И я еле успела ухватить ее за руку чтобы остановить следующий удар. Не то курице пришел бы конец.
— Стой-стой-стой! — взмолилась я. — Это не демон, это…
— Говорящая курица! — рычала Анника. Она просто рвалась в бой. — Значит, демон! Суп из демона будет угоден Свету! И наваристый, должно быть, получится!
Откуда в ней такая кровожадность?! Впервые видит курицу, а уже готова ей кишки выпустить!
— Уберите от меня свои руки! — снова завопила курица, вжимаясь в кладку печи.
— Суп из демонячьих потрохов! — Анника снова взмахнула метлой, как Смерть — косой. — Наверное, у тебя вкусное сердце!
Вот честное слово — тут курица побледнела. У нее закатились глаза и гребень побелел.
— Нет-нет-нет! — затараторила я. — Это… несчастный скиталец меж мирами! Заблудился, попал не туда! Это не демон!
— А такие бывают? — удивилась простодушная Анника.
Мы с курицей закивали, как по команде.
— Да, да, — говорила курица.
— Да, — подхватила я. — Мне бабушка рассказывала! Иногда люди умирают в одном теле и возрождаются в другом. Но совсем не в своем, а…
Я провела рукой по лицу и вдруг замолкла, словно меня холодным ветром обдало.
А чего, собственно, я за него хлопочу?
Кто мне этот ощипанный цыпленок?!
Это из-за него я страдала в той жизни.
Из-за него попала в эту, где меня продали, как овцу на бойню!
Он же уморил меня своими пересдачами!
— Она говорила мне, — зловеще продолжила я, — что некоторые грешники за свои гнусные дела иногда попадают в другие миры. В непривычные им миры. И становятся слабыми животными. Мышкой, жуком. Или вот курицей.
— Да что ты говоришь! — ахнула Анника.
— Да, да. И там их мучают, — я многозначительно вздернула брови. — Например, курицам выдергивают перья…
— Я не курица, я петух! — зашипела курица и покраснела.
— Петух? — с сомнением произнесла Анника, разглядывая несчастного Олега Петровича. — Что-то не похоже. Петухи обычно крупнее.
— Я молодая особь! — провыла несчастная птица.
— Цыпленок! — едко подсказала я.
— А у молодых особей…
— У цыплят!
— …слабо выражен половой диморфизм!
— Чего?! — Анника остолбенела, вытаращив глаза и раскрыв рот.
— Он говорит, что еще очень маленький, — пояснила я. — Не видно еще, кто он, курица или петух.
— Размером он со взрослую курицу, — заметила Анника. — И если он петух, и еще цыпленок… О-о-о, он вырастет огромным! Суп из него получится что надо! А перьями подушку набьем. Если они отрастут, конечно.
— Прекратите каннибализм! — заверещал снова Олег Петрович, в истерике забиваясь в угол. — Я человек! Не смейте меня есть!
— Ты курица, — отрезала Анника безжалостно. — И ты попал сюда за свои грехи. Так отчего я должна быть к тебе добра?
Курица выглядела жалкой и подавленной. Гребень у нее свесился набок, клюв раскрылся, словно несчастная птица задыхалась. Сердце у меня дрогнуло от жалости.
— Ладно, не надо его пугать, — великодушно сказала я. — Может, он нам еще пригодится?
— В жарком, — кровожадно сказала Анника. — Или под соусом в картошке!
Это не девочка, это истребитель демонов какой-то!
— Греть гусят, например! — нашлась я. — Матери-то у них нет. Вот и будет наша курочка их опекать. Обрастет перьями, будет прятать под ними птенцов…
— Я петух!
— Ну, хорошо, в суп так в суп, — покладисто согласилась я.
Курица тотчас сникла.
— Согласен, — проквохтал несчастный Олег Петрович.
И я, ухватив его под крылья, откинула концы шали и усадила к гусятам.
— Вот, — сказала я, прикрывая несчастного голого Олега Петровича шалью. — Они будут на твоей совести. Будешь за ними приглядывать.
— Сбежит, — скептически заметила Анника. — Надо за ногу его привязать.
— Сбежит, значит, окажется в супе вдвое быстрее, — отрезала я. — Или собаки порвут. Много ты видела бесхозных куриц, разгуливающих на свободе?