— Так получается это не он слепой, а я невидимая? — осознала с ужасом. — И неслышимая, — добавила грустно. — Что же ты не предупредил меня, что оно всё… так?
Лесовик снова вздохнул.
— Потому что не хотел расстраивать. Осталась бы в моём городе и не знала даже об этом. Но тебя ведь не удержишь. Всё равно за завесу пробралась бы рано или поздно. Так лучше уж со мной, чем одна. И лучше самой убедиться, чем услышать да не поверить.
Пока я расстраивалась и прощалась со своей видимостью, лесорубы, чертыхаясь и поминая лешего, собрали свои топоры и похромали вглубь чащи.
— Больше в этот лес ни ногой, — простонал тот из них, кто прихрамывал сильнее всего.
— Я знал, что надо было за Понтеевку ехать, — отозвался ковылявший по соседству.
— Так раз знал, чего молчал тогда⁈
Они пререкались и переругивались, а у меня на душе образовалась такая пустота.
— Ну, раз в село мне не надо, давай в твой край вернёмся. Там со мной хотя бы кто-то помимо тебя может разговаривать, — вздохнув, я не хуже побитых лесорубов поплелась в обратном направлении.
— Расстроилась, — констатировал Лесовик, легко меня догнав. — Дались тебе эти люди? У нас в городе намного лучше. Народ приветливый, хоромы просторные, яства всякие. Разве плохо?
— Да не плохо, — отмахнулась я. — Но обидно всё-таки. Вот так попытаешься поддержать человека, а тебя на жертвенник, и всё, — развела руками. — Не видно, не слышно.
Лесовик усмехнулся.
— И видно, и слышно, и всё у тебя в порядке. Пойдём-ка побыстрее, пока ты ещё больше себе не надумала, — и на руки меня подхватил, да так внезапно, что я даже ахнула. Но на плечо закидывать не стал. Так на руках и понёс. И скорость тоже большую не стал набирать. Деревья перед глазами мелькали, но уже не до тошноты и головокружения.
— А чего ж ты раньше меня так нежно не носил? — полюбопытствовала я. — Только вниз головой и вприпрыжку.
— Потому что уже и позабыл как это, — ответил он, — беспокоиться о ком-то.
— Да, у вас, чудовищ, девушки, наверно, не такие хрупкие, — подметила я. — Вот эта твоя хмарь, например, она какая? Крепкая, наверно?
— Ну, во-первых, она не моя. А во-вторых, да, — признался он. — К сожалению, очень крепкая.
— Вот поэтому ты и не привык, — подытожила, устраиваясь поудобнее у него на руках и беззаботно покачивая ножкой. — А с обычными девушками обращаться нужно бережно.
Всю обратную дорогу он нёс меня на руках. И до обрыва, и от него, и даже по городу. Изредка встречавшийся нам городской люд, завидя царя с девицей в охапке, шептался, да переглядывался, да улыбочками обменивался. Я несколько раз попыталась спешиться, смущённая подобным вниманием, но Лесовик оказался категорически против.
— Ну подумаешь смотрят, — возмутился он, когда я снова попыталась освободиться. — А чего такого-то?
— Как это чего такого? Ты же не Василий кузнец, а царь всё-таки. Да и Василию этому тоже постыдиться бы девицу по городу на руках таскать.
— Вот пусть этот Василий и стыдится, если ему так хочется, — ответил Лесовик. — А мне совершенно не стыдно. Я, можно сказать, вживаюсь в роль.
— В какую ещё роль? — снова попыталась высвободиться, но опять неудачно.
— Заботливую.
Если так порассуждать, то царю заботливая роль лишней не станется. У него вон сколько людей на попечении, не считая меня. Пусть уж потренируется, если больше не на ком. Смирившись с необходимостью, я, наконец, притихла и до царских хором на руках лежала спокойно. Только у крыльца всё-таки заёрзала.
— Пусти, — прошептала я испуганно.
— Зачем? Мы ещё не дошли, — ответ Лесовик.
— Да пусти, кому говорю? — ожесточённо завозилась у него на руках, пытаясь спрыгнуть. — Не хочу, чтобы Есения увидела.
— Горожане, значит, пусть, а Есении нельзя? — усмехнулся царь, но удерживать меня не стал.
— Есении нельзя, — сказала ему веско, одёргивая подол и стоя уже на своих двоих. — Больно она у тебя строгая. Что, если осерчает, а мне идти больше некуда? Хату ты мне так и не выделил.
— Не выделил, — подтвердил Лесовик. — Зачем тебе хата, когда вон, — показал на свои хоромы, — живи не хочу.
— Так я и не хочу.
— Глупости, — отмахнулся он. — Сейчас потрапезничаем, ты вмиг обо всём забудешь. У меня-то харчи повкуснее, чем у других горожан.
Ишь какой, харчами меня решил подкупить. А я, может, неподкупная. Пока не голодная. На этой мысли желудок мой жалостно заурчал, намекая, что Лесовик был в шаге от победы.
— Ладно, давай уж потрапезничаем, — согласилась я снисходительно, а сама уже представила уставленный яствами стол. Интересно, подадут ли, например, перепёлку? У нас это редкое лакомство. Поди их ещё налови, этих перепелов.
«Ох, Агнешка», — покачала головой в ответ на собственные мысли, — «никакой у тебя выдержки. И гордости никакой. За перепелов готова, вон, даже с чудищем жить». — Покосилась на Лесовика, ища признаки чудовищности. И, к своему расстройству, не нашла ни одного. Статный, вежливый — когда на плечо не закидывает — и лицом красив. Ну, чем не жених-то? Если б ещё невестами не обложился, то можно было даже приглядеться.
— О чём задумалась? — спросил Лесовик заинтересовано, когда мы поднялись в сени.
— О том, зачем тебе понадобилось столько невест, — ляпнула я, не подумав, и вспыхнула от стыда. Жарко стало так, что сарафан стаскивай.
— И зачем же? — спросил он, будто я знала ответ.
— Так и я говорю, зачем?
— Да хоть чтоб тебя дождаться, — усмехнулся он. — Разве плохой повод?
Вот иногда говорит он о чём-то, а я ну хоть кол теши не понимаю. Зачем было дожидаться меня с таким количеством невест? Я в очередях за женихами стоять не люблю. Особенно, если встаю последней. Да и вообще, чего было меня ждать?
— Ты мне зубы не заговаривай, — укорила его. — Вижу я, как ты ждал. Вон, весь город в девицах.
— Почему в девицах? — обиделся Лесовик. — У нас и молодцев хватает.
— Хватает, да не хватает. Сам же сказал, что плотников нет.
— Плотников — нет. А молодцы есть, — возразил он.
— Ну раз так, то надо бы приглядеться. Вон, Софушка счастье своё нашла. И наверно, без всяких очередей. А то я здесь состарюсь, тебя дожидаясь. Что это за жених такой, за которым толпиться надо?
Лесовик посуровел сразу.
— Не к кому тут присматриваться. И некогда тебе. К свадьбе лучше готовься.
— Так моя, что ли, свадьба? — огрызнулась я. — А то, может, я и приготовилась бы, — и направилась одна в сторону трапезной. Благо вчера уже разведала, где тут и что. Лесовик, не торопясь, шёл следом. Это я поняла по звуку его шагов, потому что оборачиваться не стала.
«И чего я так закипела?» — дивилась собственной реакции. — «Ну, мало ли какие у них тут обычаи. Может, у них не положено, чтобы у царя было меньше сотни невест? Иначе уважать не будут. Да и какая мне разница?»
— Вот именно, что никакой, — пробубнила, всё ещё горячась. — Ну, ты идёшь там? — таки оглянулась на царя. — А то мне без тебя не накроют. Скажут, царскую особу ждать.
— Иду, — усмехнулся Лесовик.
Перепелов всё-таки не принесли. Но птицы да рыбы на столе хватало. Ну разве же можно всего двум людям так много еды накладывать? Я, даже весь день здесь просидев, свою половину не съем.
— Расточительные они у тебя, — подытожила я, держась за округлившийся живот. — Разве можно так изводить продукты?
— Ну их же потом не на выброс, — ответил царь. — Или тебе для меня даже еды жалко? — усмехнулся он.
— Да не для тебя жалко. Вообще. У нас на селе к продуктам относятся бережно. Потому что сегодня они есть, а завтра, случись что, засуха там или пожар, придётся сидеть голодным. Запасаться надо. И беречь. Э-эх, — махнула на него рукой, — кому я объясняю.
И правда, зачем лесному царю бережливостью морочиться? Для него-то всегда краюшка хлеба да ломоть мяса найдётся.
— Чего загрустила?
— По лишениям тоскую. Тебе, царю лесному, не понять.
Спорить он со мной не стал, заставлять доедать тоже. Вместо этого после обеда отправился по делам, а я опять осталась одна одинёшенька. На задания от Есении надёги никакой не было, поэтому я смело выдвинулась на поиски Степана. С лавками мы с ним разобрались, с парчой и украшениями тоже, оставались харчи разве что.
Степана, надо сказать, насилу нашла. Если бы не служки домашние, ни за что бы не справилась. Парень этот был шустр и неуловим, и вечно чем-то загадочным занят.
— Ты мне вот что скажи, Степан, — начала я, взяв его под руку во дворе, где и выловила его в беготне между заданиями. — Каков царский повар? Хорош?
— Так обижаете, — встрепенулся он. — Конечно, хорош. Лучшего вы и во всём городе не сыщете.
— А второй по хорошести кто? Знаешь его?
— Второй-то? — переспросил Степан, сдвигая картуз и почёсывая затылок. — Так Гришка это. Советника царского повар.
— А третий?
— Вы это к чему спрашиваете? — насторожился Степан.
— К тому, Стёпа, что парчу мы с тобой выбрали, лент закупили, лавок стругать заказали, а еды-то не подготовлено. Царь-батюшка ваш сказал, что надо на весь город наготовить. А кто готовить-то будет? Я здесь никого не знаю.
— Так зато я знаю.
— Потому я у тебя и спрашиваю.
Хмурый от напряжения Степан просиял, наконец, осознав, зачем я его мучила.
— Да бросьте вы это, с поварами знакомиться, — сказал он ухмыляясь. — Вам-то это к чему? Я сам со всеми договорюсь и продуктов найду. Вы, главное, с блюдами определитесь.
— Блюда, Стёпа, зависят от ловкости повара. А что, если не справятся они?
— Так справятся, — повеселел он совсем. — Нам из сёл, деревень да поместий только дельных отправляют. Боятся Царя Лесного прогневать. Тут люд живёт только толковый.
Я глянула на него скептически. Вот Василина, подруга моя подколодная, хоть и красивая девка, но толковой бы я её не назвала. Если б она не сбежала, так и подпортила им всю статистику. И неизвестно, сколько ещё здесь таких же «толковых» ошивается. Но мысли я эти не озвучила, чтобы лишний раз не травмировать чуткого Степана.
— Ну, Стёпа, под твою ответственность. Давай тогда выберем, чем будем гостей угощать. А потом это с женихом да невестой… — осеклась, поняв, что с ними-то обсудить у меня как раз ничего не получится. — С царём обсудим, — исправилась я.
— Так и давайте, — согласился тот. — Чего б вы хотели?
— Я-то? — опять затоскливело мне, что свадьба-то не моя. Но, с другой стороны, раз весь город на неё приглашён, значит, и меня на ней тоже потчевать будут. — Я бы, Стёпа, хотела перепелов. Бывает у вас такое?
— Отчего ж не бывает? Для вас найдётся.
— Тогда их. И ещё…
В общем, фантазия моя разошлась не на шутку. Чуяла я, выслушает Лесовик весь перечень еды, да и оставит от него только ошмёточки. Надо же… А ещё совсем недавно я рассуждала о бережливости.
«Ну, моё дело малое», — утешала я себя. — «Предложить. А уж он пусть соглашается или отказывается. Это уже его дело. Лишнее вычеркнет».
Да и откуда мне было знать, ставят у них в городе такие богатые яства на свадебные столы или нет? Всё-то у них тут не по-нашему.
Когда Степан вывел последнее из блюд на пергаменте, за окном уже вечерело. Отнеся листок в свою опочивальню, я дошла до сеней и выглянула на крыльцо. Воздух, пропитанный запахом разнотравья, наполнился вечерней свежестью. И витало в нём ещё что-то знакомое. Будто запах реки.
— Степа-ан, — окликнула своего помощника, пока тот не успел убежать, — а у вас тут и речка есть?
— А как же? Есть, конечно. Что ж это за город такой, без реки?
— И то верно. А покажешь?
Он подозрительно прищурился.
— Топиться не буду, обещаю, — усмехнулась я.
— Так вы и не сможете. Только ежели мыться соберётесь, то возьмите с собой кого из девок. Река наша далеко за город течёт. И в болота впадает.
— В какие ещё болота? — насторожилась я. — Уж не те ли, где эта хмарь обитает? — сощурилась подозрительно. — Которая болотная.
— Да эти, конечно. Потому вы одна там не плавайте, — предостерёг он.
Что же это за хмарь такая, что её и Степан боится, и даже Лесной царь не справляется? Посмотрела бы я на эту зверюгу. Хотя нет, лучше не надо. Может, она, как эта, Горгонда, от которой все каменеют.
— Да не буду я там купаться. От греха-то подальше. Просто гляну, где у вас тут река. И вообще, в городе осмотрюсь. А то домой-то мне, как выяснилось, нельзя. Не видит меня никто, представляешь? Вот горе где. — И вздохнула.
— Какое ж это горе? — улыбнулся Степан. — Это радость настоящая. Иначе бы как вы с царём-батюшкой познакомились? Да и односельчанам вашим добро, что не видят. Иначе б плохое для них это значило.
— Ох уж этот царь, — покачала я головой и вздохнула. — Надо было ему внимательнее к девам на жертвенниках присматриваться. Забрал не ту, а теперь я вот. Запрозрачнела. Ладно, пошли, — поманила Степана к выходу с царского двора. Уж больно прогуляться захотелось. А одной куда, всё незнакомое. — Скажи мне вот что, Степан. Сколько у вашего царя невест всё-таки?
Он взглянул на меня удивлённо.
— Так а я откуда знаю? Кто ж их сосчитает. Поди полгорода одни невесты.
— У-ум, — протянула я понятливо. — И чего их в таком количестве шлют? Не могли, что ли, правда, плотников отправлять? А то невест прорва, а изб — нету. Куда селить-то?
— Да находится куда, — ответил Степан.
— Значит, им находится, а мне нет? — возмутилась я. — А ну, говори, как на духу, есть тут где свободная изба? — ухватила его за грудки.
У Степана в тот же миг глаза от испуга округлились. Сообразил-таки, к чему я вела, и судорожно замотал головой. Будто припадок случился.
— Так-то бывают, — начал заговаривать мне зубы, — но вот сейчас. Теперича нет. Все заняты, — заверил он неубедительно.
— Э-эх, никому верить нельзя, — вздохнула я, отпуская его кафтан. — Пошли уже. Сама знаю, что есть. Осталось вычислить. Избу эту свободную. А потом царя убедить.
Пока шли, смотрела я на окрашенные багровеющим закатным светом дома, и такие они все ладненькие были, что я даже и позабыла о бедах всех. И о Василине, подруженьке окаянной, и о жертвеннике, и даже о том, что у Лесовика полгорода невест. И чего они мне сдались? Хоть и весь город ими заполнен был, мне-то до того что?
Речка текла у самой городской окраины. И начиналась не в нашей стороне, откуда меня Лесовик принёс, а в другой. Я в тех местах никогда и не бывала. Текла эта речка через поле огромное, город огибала сбоку — что само по себе странно, обычно-то все у реки селятся — и уходила снова куда-то к лесам. Если так подумать, то по направлению как раз похоже, что вела она к Моровке. Деревне затопленной.
Раньше эта деревня хорошо стояла, говорят, на речке. Да и дорога недалеко просёлочная шла по направлению к городу. В общем, жили и ни на что не жаловались. А потом из лесу начала к ним топь подкрадываться. Да вонючая такая, ядовитая. Что аж дышать было трудно. Кто поумнее был, вещи собрал, скотину к повозке привязал, да и ушёл туда, где жизнь ещё не испортилась. Те же, кто замешкал, говорят, все захворали. Да так и сгинули вместе с деревней. Не знаю, как её до того величали. Но теперь Моровкой зовут.
— Может, зря я к этой реке отправилась? — спросила шёпотом, припомнив про затопленную деревню.
— Что говорите?
— Говорю, часто жители ваши на речку ходят?
— Да бывает. Главное, внимательнее к воде приглядываться, если решите зайти.
— А что там, в воде этой? — насторожилась я.
— По обыкновению ничего. Но было у нас тут, заплыли сюда русалки. А они, ежели не в духе, ой какие злыдни. Царь наш, как узнал, то бушевал… То бушевал! К Болотнице ходил на разборки. После этого пока у нас затишье. Но кто их знает, русалок этих? В общем, лучше дома помыться. Колодцев у нас в городе хватает. Печи у всех есть. Нагрел воду да дома поплескался. Или в баню сходил. Всё лучше, чем в реке.
— Нда… Безобразие у вас какое-то творится. Тоже мне, развели нечисть.
— Это только с болот к нам тянется, — начал оправдываться Степан. — Во всех остальных сторонах царь-батюшка всех вычистил да отогнал. А тут… никак у него не получается.
— И чего, всегда оно так тянулось?
— Ну, я другие времена ещё не застал. Но вообще говорят, что это лесорубы во всём виноваты. Жадность, — вздохнул Степан. — Деревья, что росли на окраине, помогали царю долину городскую оберегать. А как вырубили их, так через прорубленное окно потянулась к нам скверна и нечисть всякая. То бы сидела в своих болотах и не фыркала. А теперь уж даже и болота к самой окраине подошли. И вонь оттуда иногда стоит такая, что спасу нет.
Пока мы шли, понаслушалась я всякой жути и про реку, и про русалок, и про царя, который страшен в гневе. Но всё-таки при первом на неё взгляде река эта показалась мне вполне безопасной. Спокойная, на вид не сильно глубокая, да и по ширине небольшая. Мы в такой возле нашего села руками под берегом рыбу ловили. В ней глубины по колено бывало, редко больше.
— А глубоко тут? — спросила у Степана.
— Да где как, — пожал он плечами. — Вот здесь, у берега, неглубоко, а к середине отплыть — и глубь. Лучше не заплывать, в общем.
— Понятно… Река у вас здесь только для созерцания.
У бережка трава росла коротенькая, скотом объеденная, да ивы, козами обглоданные. Но в целом место было приятное глазу. Вдалеке только, со стороны болот, лягушки к вечеру развопились. Если бы не они, совсем было бы хорошо.
— Красиво у вас тут, — одобрила я, чем искренне порадовала Степана. Он, когда речь заходила о царе или о городе, всегда плечи гордо расправлял и хорохорился. Будто это не город, а его самого хвалили. Хотя и Степана похвалить было за что. Не знаю, как он все поручения исполнять успевал. За всё брался и ни на что не жаловался. Хороший парень. Женат, наверное.
— Стёп, скажи, а жена у тебя есть?
На этом вопросе улыбка с его лица начала сползать. Он испуганно оглянулся, будто боялся, что нас кто-то услышит. И, убедившись, что мы у реки одни, облегчённо выдохнул.
— Вы эти вопросы бросьте, — велел он мне строго. — Вам не об этом надо сейчас думать.
— И о чём же мне думать надо, по-твоему? — спросила я, пытаясь не прыснуть со смеху. Про жену-то я ведь просто из интереса спросила. Была у меня теория одна, что ежели мужик хозяйственный, добрый да шустрый, то непременно женат. Вот я и спросила, чтобы теорию проверить.
— О свадьбе думайте. Дел ещё столько, — отрезал он и зашагал обратно к городу.
— А чего мне о ней думать? — не унималась я, а самой смешно так, что щёки от улыбки свело. — Ты же на себя все хлопоты взвалил. Так хоть про жену тебя порасспрашивать. И то веселье.
— Знато бы, что вы для того меня позвали. Да я бы… никогда, — заявил он строго.
И мне вдруг стало как-то обидно. Что женат, не говорит, а от меня, как от прокажённой, открещивается. Заподозрив неладное, я развернулась и побежала обратно к реке. Испуганный Степан, надумав себе невесть что, помчался следом.
— Не надо! — кричал он, пытаясь меня догнать. — Стойте, — ухватил меня за рукав.
— Да погоди ты, — отмахнулась от него. — Посмотреть на себя хочу, — высвободилась и наклонилась над водой. Отражение, вроде моё, ничего не поменялось. Рога на голове не выросли, нос кочергой не стал, спина не сгорбатилась. Так чего он от меня шугается?
Поняв, что я не собиралась в расстройстве чувств бросаться в воду, Степан упёрся ладонями в колени и переводил дух.
— Вы меня так со свету сживёте, — пожаловался он. — Давайте вернёмся, а? — взглянул на меня умоляюще. — Темнеет уже. Ужинать поди пора. Вдруг царь-батюшка вернётся, а вас нет.
— А меня не просто нет. Я ещё и с тобой, — рассмеялась, похлопав бедолагу по плечу. — Ладно уж, пошли. На реку посмотрели, что ты не женат, выяснили, теперь можно и поужинать после такого.
— Да кто сказал, что я не женат? — взмолился Степан.
— Был бы женат, так бы и сказал. И чего ж ты всё ходишь в холостяках? Вон, целый город невест. Выбирай не хочу. Ты же только по поручениям бегаешь, а по сторонам даже не смотришь.
— Да вот не встретилась пока, — ответил Степан расстроенно. — Такая, чтобы зазнобою.
— Э-эх, мечтатель ты, Стёпа. Никакой практичности. Все мужики красивых да хозяйственных ищут. А ты «чтоб зазнобою». Хотя оно, конечно, хорошо бы.
До дома мы дошли почти затемно. Почему-то солнце здесь садилось резче, чем у нас. То ли из-за того, что город в долине построен был. То ли из-за лесов высоких. Но стемнело как-то рано. Ну или вернулись мы как-то поздно.
И скорее всего, дело было во втором. Потому что на крыльце меня, мягко говоря, дожидались. Облокотившись на перила, недобрым взглядом нас встречал Лесовик.