Невеста Лесовика (СИ)

Глава 10

А Болотница-то, проводив русалок со Степаном взглядом, всхлипнула и начала обратно превращаться. Стоит расстроенная, на дорогу смотрит.

— Ты чего стоишь-то там? — спросила у неё.

— Ничего, — огрызнулась она и пошла в хоромы.

А я в растерянности одна во дворе осталась. Не знаю, за кем бечь. То ли за русалками, чтоб отпустили его, то ли за Болотницей, чтобы указание отменила. Но сообразив, что с Болотницей договориться не выйдет, слишком уж она упёртая, побежала за русалками. Убедиться хоть, что не утопят они Степана от усердия.

Догнала их, смотрю, а Степан-то уж и сам ногами идёт. Не волочат его.

— И что же теперь делать нам? — спросила у него из-за спины, отчего он испуганно подпрыгнул. Оглянулся, а глаза грустные-грустные.

— Да чего тут сделаешь? Попробую хотя бы с царём-батюшкой договориться. Если уж с ней не выходит.

— Тебя к ночи-то ждать?

Степан в ответ молча плечами пожал и дальше к болоту поплёлся.

Жалко мне его стало. Ни за что ведь она его прогнала. За одни только намерения благие.

Вернулась я к хоромам одна-одинёшенька, зашла в сени. Чую, едой пахнет. Из трапезной тянется. Вот же хмарина, Стёпу прогнала, а сама есть уселась как ни в чём не бывало.

Врываюсь я, значит, в трапезную, думаю, взбучку ей устроить. За поведение такое. Глядь, а она сидит, подбородок рукой подпёрши, на тарелки смотрит и плачет.

— Ты чего это? — спросила у неё растерянно.

— Ничего, — ответила она и всхлипнула.

— По Степану, что ли, горюешь?

Болотница кивнула и слезу ещё одну пустила.

— Так ты ж сама его и выгнала, — напомнила ей.

— Ну и что, что выгнала⁈ — вспылила Болотница. — И ежу понятно, что, когда выгоняют, надобно вернуться. А он… — и разрыдалась.

Поначалу-то я растерялась немного, а потом подошла к ней да и приобняла. Неуверенно, правда, потому что кто её знает, как она отреагирует. Может, не понравится ей это.

— Ну, полно тебе, — стала утешать. — Может, он ещё вернётся сегодня. Или к завтрему приплывёт.

— Не приплывё-о-от, — завыла Болотница и лбом мне в сарафан уткнулась. Плачет навзрыд, а я и не знаю, чем помочь.

— Ну, хочешь, я его обратно приведу.

Услышав о таком, она рыдания прекратила и зыркнула на меня недобро.

— И далась я тебе, удерживать меня такой ценой? — подивилась я. — Стоило ли оно того, чтобы со Стёпой ругаться?

Болотница носом шмыгнула и отстранилась. Успокоилась вроде, но подбородок дрожал ещё.

— Не тебе меня судить. У тебя-то вон хорошо всё. Царицей почти стала. А я вот… одна, — и снова заплакала.

— Так ты потому и одна, что прогоняешь всех или силой удерживаешь. Кому бы понравилось? Мы ж тебе не русалки, помыкать нами. Те-то всё стерпят.

— А ежели он этого не стерпит, так и не нужна я ему. И он мне не нужен, значит! — ответила Болотница, слёзы вытирая. Поднялась из-за стола, не поемши, и более ничего не добавила. Ушла.

— И кто тебя такую поймёт? — спросила, когда её уж и след простыл. — Раз не нужен он, так чего рыдать? А если нужен, то прогонять зачем? Ничего не ясно.

Я, хоть и расстроенная, ложиться голодной не хотела. Поклевала немного одна. И только потом в опочивальню направилась. Прислушивалась, прислушивалась перед сном, но так шагов Степана и не услышала. Выходит, права была Болотница, когда говорила, что не вернётся он. А таким влюблённым казался…

Ну, оно для Степана, может, и неплохо, что не вернулся. Болотница — девушка непростая. К ней подход искать нужно. И терпение иметь железное. Но всё же таки грустно, что у них не сложилось. По глупости ведь. Не по делу.

И одной тут теперь куковать — тоже досадно.

На этих печальных мыслях я и закимарила. А потом, чую, сон мне снится. Грохот какой-то в том сне. Земля под ногами дрожит. Болото в истерике бьётся. И ветер! Ветер такой крутит, что только держись. Было бы за что. Кусты-то тут хлипкие.

Я во сне-то этом за какую-то лозину ухватилась, но чувствую, не удержит она меня. А потом тяжёлое что-то, видать, ветром подхваченное, в плечо меня как толкнёт. И опять. И снова. И растолкало меня это что-то.

Открываю глаза. Надо мной Степан нависает. Мокрый весь. Только приплыл. И глаза у него испуганные, по пять копеек. А на улице и правда громыхает, и ветер свистит. Так, что даже хоромы, кажется, раскачиваются.

— Стёпа, ты чего? — спросила охрипшим спросонья голосом. — А там буря, что ли, какая? — глянула на окошко узенькое.

— Беда, — выдохнул Степан. — Царь-батюшка идёт. Болото сушить будет.

— Как сушить? — я с постели-то подскочила. — А как же лягушки? И Болотница как?

За русалок злобных этих мне не слишком переживалось. Пусть другое себе болото поищут.

— Вот так сушить. Говорит, что нечего от Болотницы понимания ждать. Если словами договариваться не хочет, тогда делами будут разговаривать. Выбирайтесь, — подал мне руку. — Накиньте что-нибудь. К завесе пойдём. Проведу вас, как только она ослабнет.

— А с чего она ослабнуть-то должна?

— С того, — ответил Степан, — что силу Болотница из болота своего берёт. Если иссыхать оно начнёт, так и сила будет уходить, — говорит, а сам грустный-грустный.

— Так ты не обо мне бы беспокоился, — укорила его. — Вон зазнобу бы лучше свою нашёл. Она небось в терзаниях мечется. А пощады гордость просить ей не позволяет. Она же вся важная такая. Куда ей до просьб опускаться?

Стёпа кивнул.

— Вы меня тогда в сенях подождите. Одна не ходите на улицу, там русалки от злости остервенели. С ними вам одной не сладить.

Я хоть и согласилась, но всё же таки думала, что, когда дело касалось русалок, мы бы и вдвоём с ними не совладали ни за что. Им надёжнее совсем на глаза не попадаться. Чем в битву с ними вступать.

Оделась я, значит, наспех и в сени вышла. Сижу, в окно стараюсь не смотреть. Потому что за окном этим какой-то конец света разворачивается, не меньше. Сверкает, свистит, воет всё. О-ох, не хотела бы я врагом лесовиковским оказаться. С такими царями лучше уж дружбу водить, чем в распри пускаться. Оно, может, и правильно, что он такой. Вон, окоромя Болотницы, к нему никто больше и не суётся. Да и она, наверное, теперь тоже не будет. Если вообще не уйдёт в другие места.

Сидела я долго, пока не вышел Степан с Болотницей под руку. Она заплаканная вся, на меня старается не смотреть. Стёпа серьёзный. Ведёт её и что-то на ухо продолжает объяснять. И уж как закончил он, подходит ко мне Болотница и говорит:

— Отпущу тебя. Но при одном условии отпущу. Что ни царь твой не станет моё болото трогать, ни дети его потом. А взамен обещаю, что не буду к окраине города ближе его пододвигать. На том и помиримся, — сказала она это и видно, что тяжело ей слова такие дались. Видать, не привыкла неправоту свою признавать. Но хорошо хоть Степан её убедить сумел. Она ведь упёртая. Сама бы ни за что на такое не решилась.

— И что же, отпустишь и на слово мне поверишь? Что передам всё как есть.

Болотница губы поджала и спустя мгновение кивнула.

Ай да Степа-ан! Ну чудо сотворил, не меньше.

— И правильно. Я хоть и не царь лесной, но тоже слово сдержать могу. Не все люди такие уж ненадёжные. Можно иногда и довериться. Для разнообразия-то.

— Всё иди, — махнула она рукой. — Пока я не передумала.

Стёпа на прощание приобнял её уж больно как-то по-свойски и ко мне направился.

— Нам главное, чтобы царь-батюшка увидел, что отпустили вас. Поэтому пойдём по тропке открыто.

— Открыто — это, конечно, хорошо, — согласилась я. — Лишь бы только ветром нас с этой тропки не сдуло. Держаться там не за что, — напомнила ему.

— Авось не сдует.

Ох уж это авось. Иногда только на него и можно положиться. Когда ни на что другое надёги нет.

В общем, пошли мы со Стёпой по методу «авось» прямо по тропинке. Над нами сверкает вспышками, в воздухе напряжение такое, что от свежести грозовой аж в ноздрях свербит. В лицо ветер бьётся остервенелый и дождём мелким присыпает. Или это не дождь вовсе, а с болота воду сдувает… Идём мы, значит, со Стёпой и держимся друг за дружку. И тогда-то раздаётся такой треск, что от страха хоть наземь падай.

— Что это трещит? — ору я Степану, ветер перекрикивая.

— Завеса рушится.

И вот сквозь дыру эту, видимо, в завесе образовавшуюся, как ворвётся на болото вихрь. Как закружится юлой, воду бередя. И к бережку, значит, направляется. И главное, на нас прямо летит. На нас!

Я Стёпу давай в сторону тащить, чтобы от вихря этого укрыться. Но не успели мы. Подхватил нас ветер. И поволок куда-то в сторону реки. Уж не знаю, каким чудом уцелели мы. Но до бережка он нас донёс нетронутыми. Оставил у того камня, у какого меня русалки тогда схватили, да и стих.

А на месте вихря, гляжу, царь стоит. Смотрит на меня и глазам своим не верит. А потом как бросится ко мне, как подхватит, обнимет и давай лицо мне нацеловывать.

— Агнешка моя, цела, — выдохнул, наконец, когда ну исцеловал уже всю. А я и сама рада. И тоже обняла его. Держу, отпускать не хочется.

— Цела, — отвечаю. — Ещё как цела.

Там из нас двоих, может, о Болотнице больше беспокоиться надо было. Но хвастаться не хотелось. Пусть уж пожалеет меня немного. Стою, лаской его напитываюсь.

— Ласточка моя, — шепчет мне. — Лебёдушка.

— Да уж лебёдушка, — согласилась я. — Вон все болота обплавала.

— Ох, с болотом-то я и не закончил, — нехотя отстранился царь и взор свой в сторону окраины направил. Туда, где речка в лес ныряла.

— А с ним и не надо заканчивать, — ухватила я его за руку и держу, чтобы он снова вихрем не обратился. Если сейчас его упустить, то Болотница и без болота останется, и без хором. А она хоть и вредная, но всё же таки не до конца плохая. К тому же сама меня отпустила, под честное слово.

— Как это не надо? — нахмурился царь. — Ещё как надо. Иначе она нам с тобой жизни не даст.

— Да всё она даст, — возразила я. — Она же меня сама к тебе и отпустила. Велела мир предложить.

— Она-а⁈ — не поверил царь. — Мир предлагает?

— Да, мир. Говорит, что не будет больше болото к городу двигать. И к нам с тобой лезть тоже не будет, — хотя об этом она словами не говорила, но оно само собой подразумевалось. Потому что зачем ей к нам лезть, когда у неё мысли все теперь о Степане? — Но взамен просит болото не сушить. И детям нашим её земли в наследство не отдавать. Чтобы они во все времена её так и оставались.

— Нашим детям? — переспросил царь и в улыбке расплылся. Я ему о серьёзных вещах, а он всё о том же. Только одно из моей речи и услыхал.

— Да детям, детям. Ты хоть остальное-то понял, что я сказала?

— Всё понял. А про детей особенно, — и возьми и обними меня во всю мочь. Думала, уже костей не сосчитаю.

— Дышать не могу, — пожаловалась ему.

Царь рассмеялся.

— А раньше хвасталась, что ты только на вид хрупкая. А так всем крепким фору дашь. Ну, если уж за мир речь зашла и за детей… — сказал он, посерьёзнев немного, — то можем и замириться с ней. Но пока только пробно. Посмотрим, как она вести себя будет. Ежели сдержит слово своё, то, пожалуй, и навсегда помиримся. А ежели снова пакостничать начнёт…

— Да не начнёт, — отмахнулась я. — Она и сама собственным каверзам не рада. Это она от безысходности в них пускалась.

— Какой ещё такой безысходности? — не понял царь.

— Да такой. Женской.

Он брови-то в раздумьях сдвинул.

— Забудь, — сказала ему. — Главное, что теперь хорошо всё. Наверное, — и покосилась на Степана. Выдавать его пока не хотелось. Во-первых, неясно, до чего они с Болотницей договорились. А во-вторых, ежели всё-таки уговор у них случился, то царя надобно к этому морально подготовить. Чтобы в шок он не впал.

— Ну, раз так. Тогда подождите меня тут немного. — Лесовик на болото опять навострился. Но я его ещё крепче за руку схватила.

— Ты это куда?

— Мир закреплять. Уговор с ней мне надо бы лично заключить.

Отпускать его туда одного не хотелось. Но, может, Болотнице неприятно будет, если мы со стороны за её уступками наблюдать станем. Пусть уж всё-таки один он туда слетает. Кивнула я в итоге и руку-то свою разжала. Глядь, снова царь вихрем закружился и над рекой к болоту тому полетел.

Волнительно было мне его дожидаться, но я крепилась. Смотрю, Степан тоже извёлся весь.

— Так и чего вы с Болотницей решили-то? — начала отвлекать его разговорами. — Свадебку, небось, будете играть? — стою, улыбаюсь, поглядываю на него с любопытством. Стёпа на такие темы уж больно неразговорчив. Сразу смущается весь.

— Будем, — ответил он твёрдо. Я даже удивилась.

— Ох, царю-батюшке только надобно сказать. Главное, сделать это аккуратно. А то его и удар может хватить, с неожиданности.

— Это да… — согласился Степан. — Подумаю я, как у него благословения испросить.

— А надобно именно его благословение? — такое он мог и не дать.

— Коне-ечно. Ежели не отпустит меня, так что уж поделать. Против воли его я не пойду, — и сник.

— Да отпустит, — успокоила я Степана. — Я его сама попрошу, поэтому он обязательно отпустит, — пообещала ему.

Уж теперь-то, когда жених мой за меня так сражался, я уже и не сомневалась, что нужна я ему. И что на уступки он пойти ради меня вполне может. Такой он весь разволнованный был, так он мне радовался. Вернулся бы только теперь побыстрее от Болотницы этой. А то, может, она смирение изобразила только. А там, глядишь, снова вредничать примется.

Постояли мы на бережку, поволновались вдвоём, глядим, вихрь опять закрутился. И мчит к нам, мчит. Во весь опор. И раскрутился, только когда до суши долетел. А на его месте царь образовался, довольный весь. Видать, хорошо с Болотницей побеседовали.

— Ну как? — спросила у него.

— На свадьбу нашу её пригласил, — ответил царь.

Ну что за человек! Хотя бы раз по-нормальному что-нибудь сделал бы. А то опять за меня всё нарешал.

— Это какую ещё свадьбу? — спросила я, делая вид, что вообще не знаю о чём речь. Видимо, вредностью от Болотницы заразилась. Дурной пример он такой, быстро в обиход входит.

— Так нашу с тобой, — ответил Лесовик растерянно. — После которой детишки у нас будут. Мы ж хотели.

— Знаешь что… Ни о какой свадьбе я с тобой не уговаривалась. Ты у меня руки просил?

Он стушевался. И головой-то качнул. Признал вину.

— Сваху отправлял к родным моим?

Он снова головой покачал.

— Да и как я её отправлю? Когда они её даже не увидят, — попытался оправдаться.

— Не поверю я, что ну совсем никакого способа нет. Уж можно при желании метод изыскать. В общем, никакой свадьбы, пока над поведением своим не подумаешь. Всё понял? — спросила у него строго.

Он снова кивнул, а сам улыбается чегой-то.

— Понял, — отвечает. — Значит, женимся, как и планировали, через два дня.

— Да какие два дня-то? Ты меня вообще слушал?

Он три шага ко мне сделал да как обнял, как закружил над землёй-то.

— Всё я слушал. И всё я понял, Агнешка, — поставил наконец на землю. — Выходи за меня. Выйдешь? — и улыбается так, что у меня снова сердце из груди чуть не выпрыгивает.

Хотела повредничать ещё хоть немного, как Болотница меня и учила, но что-то голову мне, не хуже как Степану, припекло.

— Выйду, — говорю ему. — А со свахой что мы делать будем?

— Со свахой разберёмся, — пообещал он. — В вечеру к вам в село отправимся. Давай только сначала до хором дойдём. Подготовиться же надо.

Уж не знаю, что он готовить решил и что придумал. Но перед тем как домой меня повести, Степана к себе приманил и нашептал ему что-то на ухо. И Стёпа, вместо того, чтобы с нами пойти, зачем-то к реке обратно поплёлся.

— А куда это он собрался? — насторожилась я.

— Дело у него есть. Городской важности. Ты на него, Агнеша, не отвлекайся. Мы с тобой вон сколько не виделись. Потому пока на меня только смотри. На других не надо, — попросил Лесовик. И мне от этого так умильно стало, что, даже если б было на кого заглядеться, я уж точно бы воздержалась.

Дошли мы до хором с Лесовиком на пару. А Стёпа вернулся сильно попозже. Хотя я уж думала, что останется он там и забудет и про нас, и про свадьбу. Зазнобой своей увлечётся. Но нет, приплыл. И главное, не один приплыл. С русалкой какой-то.

— А она тут чего делает? — спросила я растерянно. А сама уже в сарафане выходном и летнике. В общем, изготовилась к родителям идти. Хотя рано ещё было. До вечера времени прорва.

— Как чего? — не понял Степан. — Сваха это. С нами пойдёт.

Я к русалке к той пригляделась, а это та самая, что вредничала больше всех. И другими в болоте распоряжалась.

— Это она-то? — удивилась я.

— Ну, раз передумали, то я обратно поплыву, — заявила русалка с ходу.

— Попробуй только. Поплыви, — пригрозил ей царь, заходя в сени.

Голос его заслышав, она гонор-то поубавила и взгляд опустила. Смирилась знать, что с царём нашим лучше в споры не вступать.

— Ну раз нужна, так и не спрашивайте, чего пришла. Уж сосватать-то я всегда сумею. Ежели даже и у людей.

— А её, русалку эту, видно им, что ли, будет? — спросила я растерянно.

— Русалки перед людьми умеют появляться так, чтобы бед не навлечь. Это нам с тобой нельзя, — ответил Лесовик. — Потому к ним и обратился. Раз уж у нас теперь с Болотницей мир, пусть вину свою искупает. Есть за что ей повиниться.

Русалку в итоге никуда мы плыть не отпустили. А нарядили да расчесали её вместо этого. В общем, в человеческий вид привели. Потом хлеб подготовили, который она родителям моим отдаст. Его разрезать им надо будет, коли разрешат за Лесовика мне пойти.

Ох и волновалась я. Вся извелась.

— А что делать, коли против они будут? — спросила у царя, когда мы вдвоём на лавочке посиживали, вечера ждали.