Марлен категорична, как и всегда. Она больше не обращает на дочь внимания. Клара прекрасно знает, что смысла спорить нет. Она переводит взгляд на Вельвета, тот отзывается мрачно и мягко одновременно:
— Ты же знаешь — это лучший вариант.
Разумеется. После того, что случилось с её отцом, никто не хочет рисковать и пускать за штурвал Дагарда незнакомца.
Она отступает на шаг, стискивая похолодевшие, бледные пальцы в кулаки.
Всё ещё не смотрит на Марка, но чувствует на себе его прожигающий взгляд.
— Для вас особенно, — чеканит. — Ваш сын станет всем заправлять. Ваша кровь, — колкая усмешка, — закрепится в главной ветви клана Харш.
— Я пришёл в этот дом не за властью, — отзывается он.
Клара кивает. А что ещё остаётся? После смерти первого мужа Марлен была не в себе. Кто знает, чем бы всё обернулось, если бы не брак с Вельветом.
— А тебя всё устраивает? — она наконец переводит взгляд на сводного брата. — Ты всегда ненавидел эти земли, а теперь будешь ими управлять?
Марк молчит.
Ей даже кажется, что вокруг него густеет и рябит воздух от напряжения.
А что она такого сказала?
На него, всё же, ложится тяжёлая ноша. К этому его не готовили. Хочет ли он этого вообще?
— И всё же внезапная смерть Джоржа наводит не на самые светлые мысли, — произносит Клара. — Ещё и… — она сомневается, как лучше сказать о том, что произошло в комнате. — В замке слишком много крыс.
— Хочешь поговорить об этом? — усмехается Марк.
Клара глядит в его пронзительно-голубые глаза:
— Они говорящие. А ещё умеют оборачиваться едким дымом.
— О чём ты говоришь? — спрашивает Вельвет.
В его голосе что-то странное. Клара сглатывает подступивший к горлу ком и отвечает упрямо, будто защищаясь.
— Я видела крыс несколько раз за сегодня. И когда была в своей комнате, одна из них заговорила со мной. Затем их стало больше, они посыпались из всех щелей и углов, стали цепляться друг за друга и обернулись чёрным дымом. Я шла за молоком для мякишных зверьков, оно тут же прокисло.
Марлен смеётся. Внезапно, колко, громко. Клара вздрагивает.
Иногда рядом с матерью ей хочется коснуться своего белого револьвера.
Старшие переглядываются.
— У тебя, видно, — вздыхает Вельвет, — просто… помутнение. Это от волнения, ведь впереди столько насыщенных дней.
Клара не верит своим ушам.
— Это правда! Ведь скоро Урахад, самая тёмная ночь в году! Может быть, это какие-то существа?
Марк поднимается.
— Ты настолько не хочешь выходить за меня? — уточняет он.
— Подожди, — рычит на него Вельвет.
Клара отступает ещё на шаг. Это её семья. Люди, которые её по-настоящему любят. Они, конечно, все немного с приветом, но чтобы вот так не верить ей?
Они же должны знать её характер.
То, что врать она не станет.
Да и для чего?
Что-то странное творится в Утёсе. И ей обязательно нужно в этом разобраться. Но сначала немного проветрить голову. Пока ей не умудрились сообщить ещё какую-нибудь «потрясающую» новость.
— Если это всё, — роняет она, — то я пойду. У меня много дел.
— Конечно, дорогая, — протягивает Марлен. — И не забудь про свои уроки живописи. В последнее время ты их забросила.
Живопись? Да кому нужна эта живопись? Да ещё и в такой час!
Клара улыбается в ответ, надеясь, что мать так проверяет её выдержку.
Выдержку эрлы Дагарда, главы клана Харш.
Она разворачивается и выходит из комнаты.
— Постой… — Марк спешит за ней, Вельвет преграждает ему путь, но его ловко обходят. — Клара, ты не думаешь, что нам нужно поговорить?
Она останавливается в коридоре и отвлекается на мысль, что целое мгновение дребезжит в голове: «И этот невозможный нахал станет её мужем?».
Её мужчиной? Навсегда?
Сердце гулко бьётся в груди, дыхание сбивается, скулы алеют. Классика.
— Куда ты? — спрашивает он. — Хочешь обдумать всё в своей комнате? Отрепетировать несколько выражений лиц? Так полагается особам голубых кровей. Будешь думать, что и как мне говорить? Но я не Джорж.
— Я знаю, Марк, у меня всё в порядке со зрением, — отзывается Клара. — Думаешь, что знаешь меня? Мир не крутится вокруг тебя, дорогой братик. Или я не могу больше так тебя называть?
— Можешь… Это будет весьма пикантно.
Она цокает.
— Зачем мне думать об этом? Для меня мало что поменялось.
— Правда? — он усмехается недобро.
— Сцепились, как кошка с собакой… — комментирует устроившаяся в дверном проёме Марлен. По-прежнему в дурацком костюме. — Вам ещё уживаться вместе.
— Мы не ссоримся, — возражает Клара. — Как я и сказала, дело не в тебе, Марк. Можешь себе такое представить?
— Нет.
— Я пойду, — она тыкает пальцем в грудь того, кого ещё язык не поворачивается назвать женихом, — набью морду одной свинье!
Он выгибает бровь и пропускает тёпло-колкий смешок. А в глазах недоверие и что-то странное, тревожное и глубокое.
Клара спешит уйти, пока Марлен не начала упрекать её в несдержанности.
Но она всё же слышит её замечание, бьющие в спину:
— Как бы я ни старалась, а Итибола из неё никак не удалось выбить!
Клара не считает, что если она похожа на отца — это плохо.
Но, возможно, этим она напоминает матери о счастливом прошлом, которое уже не вернуть.
Клара надевает белую шубку, шапку и те самые сапоги, подаренные Марком. Спустя год они выглядят как новые. Солнечный свет отражается на снежном насте, идёт мелкий, приятный снег. На крыльце мужчины дымят и пьют глинтвейн. Все они кивают или даже кланяются ей. Один с улыбкой протягивает свою деревянную кружку.
Она делает небольшой глоток, благодарит и спешит к конюшне.
Ферсвина ещё можно догнать, если он уже ушёл из замка. Клара попытается возвратить себе подвеску, а после вернётся мыслями к крысам, мёртвому жениху и сводному братцу, который намеревается занять его место.
Она седлает Ворона, чёрного коня с белой прядью в роскошной гриве, и отправляется в сторону разноцветных шатров кочевого народа.
Вот только долго скакать не приходится: Эрик бежит, проваливаясь в снег, к… Утёсу. Назад.
— Ты что, заблудился? — усмехается Клара.
В тёмных глазах подсвинка явно читается страх.
— Моя леди, — произносит он, — теперь только смерть, да?
Снежинки тают на его умилительном пятачке.
Прежде чем Клара находится с ответом, он вдруг бросает громкое:
— Хрю! — будто его режут прямо сейчас.