Невеста для Сводного, или Ненависть - это Любовь (СИ)

Глава 4. Оборона или нападение?

Эрле Дагарда не пристало дрожать перед обидчиком, пусть он выглядит, как обтянутый золотистой кожей шкаф. Из кобуры, что прикреплена к бедру, она достаёт лёгкий и тёплый револьвер из белого металла. Он расписан цветами вереска, что растёт неподалёку от Утёса, и это может сбивать с толку противников, но незнакомец тут же поднимает руки и отступает.

— Нет, эрла! — выговаривает с явным акцентом. — Я хотеть… Клуша! Неть. Курла! Неть. Курва! — он широко улыбается, отчего Клара приобретает ещё более строгий вид.

Дрожащими великанскими ладоням мужчина пытается показать что-то.

Она выдыхает, убедившись, что он не знает языка и хочет о чём-то спросить.

Впрочем… Клара щёлкает курком с обворожительной улыбкой своей несколько чудаковатой матери.

Это может быть уловкой.

Мало ли какие люди взялись доставлять продукты.

— У меня дебилы! — взмаливается вдруг мужчина. — Где курва?

— Дома, наверное…

Клара облизывается и с досадой оглядывается. Жаль, никого рядом нет, хотя весь замок и стоит на ушах из-за подготовки к праздникам.

Ей всё ещё не хочется встречаться с Марком в коридоре, где он заподозрил, что она прячется, словно испуганная маленькая девочка, каким-то образом уловив парфюм покойного Итибола Харша, запах который всегда его раздражал.

Вот если бы он нашёл её за статуей зажимающейся с женихом (что, вообще-то, недопустимо сейчас), ситуация приняла бы более благоприятный оттенок.

Клара усмехается, в её глазах мелькает странный, игривый блеск. В сочетании с револьвером и некой решительностью на красивом лице, это производит на ничего не понимающего мужчину неизгладимое впечатление. Он вздрагивает всем телом, роняет скупую, отчаянную слезу и повторяет:

— Дебилы!

— Мне очень жаль, — чеканит она в ответ и делает лёгкий, уверенный шаг вперёд.

Мужчина уже вжимается в стену — такой большой и такой испуганный. Из-за угла начинает тянуть табачным дымом и в поле зрения Клары появляется Орк. Он же констебль. Он же главный управляющий всеми тремя обручами слуг и блюститель порядка и покоя всего Утёса. Невысокий рыжий до такой степени, что могут начать болеть глаза. Впитавший в себя дым и просаленный, словно свёрток бумаги из-под копчёной колбасы. Рядом с незнакомцем он выглядит старой, но чертовски крепкой табуреткой.

— У тебя такое лицо, — замечает он, кашлянув и чуть не доведя иностранца до остановки сердца, — будто смакуешь на языке какое-то новое обидное прозвище для меня, малышка.

— Ничего нового, — улыбается Клара остро, но зелёно-карие её глаза полны тепла.

— Пжл! Пжл! Я хотеть курву и всё! Пжл! — выкрикивает мужчина, вцепившись в Орка.

Клара подходит ближе. «Малышка» на полторы головы выше констебля, но рядом с ним кажется тонкой, словно тростинка. В коричневом платье с хорошо затянутым корсетом миндального цвета. Лёгкая, смешливая и вооружённая.

— Ага, — тянет Орк, поглаживая рыжую бородку, — он говорит, что ищет кухню, чтобы оставить там ящики.

— Вкусьно, — поясняет мужчина и указывает в сторону.

Клара проходит дальше — раздаётся перестук маленьких каблучков — и замечает деревянные ящики с мандаринами, бутылками и специями. От входа уже подтягиваются остальные, рядом с которыми идёт кухонный мальчишка. Они, видно, курили на улице и разминали кости, а потому задержались и тем самым лишили ситуацию контекста.

— Сколько раз я тебе говорил! — хмурится Орк. — Нельзя стрелять в тех, кто берётся доставлять провизию в Дагард. Это увеличит риски, все задерут цены, и мы останемся без Урахада, а значит солум никогда не взойдёт над нашими головами!

Он говорит это очень серьёзно. Своим хриплым голосом. Назидательным тоном. Но Клара вдруг начинает смеяться звонко и красиво — и констебль подхватывает этот смех.

— Ни разу не говорил, ведь я ещё никого не убила, — улыбается она, размахивая пистолетом, что вовсе не успокаивает дрожащего мужчину. — Он боится меня. Разве я такая страшная?

— Курва!

— Да, я поняла.

— На кухню очень хочет.

Клара кивает. Она знает основные языки Галады, территории людей, которая переводится как «близ Патриады», и в которую входят несколько стран. И ни на один из этих языков говор работника не похож. А так как его понимает Орк, Клара делает вывод, что на нём часто говорят торговцы и прочие люди, которых желательно понимать, чтобы они тебя не облапошили. Констебль так точно просто обязан разбираться. И ей бы хорошо, но никто ведь не собирается передавать в её руки управление землями. Этим займётся незнакомец, который медленно, но верно приближается к замку, словно снежная буря.

Она слегка мрачнеет, но этого никто не замечает.

— Передайте ему, — на редкость красивый голос будто натягивается, подобно струне, — чтобы больше не расхаживал по коридорам Утёса в одиночку. Он не в столице. В Дагарде не любят чужаков. Особенно если они даже не пытаются проникнуться нашей культурой. И не могут связать и пару фраз на общем языке. Это безответственность, которая может стоить головы. Не все здесь такие же вдумчивые, как я. Но у всех есть оружие, — она улыбается, и только от одного этого кровь стынет в жилах. — Лестница, ведущая к кухне вон за той дверью. Принимайтесь за работу. И славного Урахада. Пусть свет никогда не погаснет в вашем доме.

Ему полагается знать ответ хотя бы на эту фразу, и Клара бы ещё немножко помучила великана авантюрного (до первого выстрела) вида, но отступив на шаг, будто чтобы увеличить себе обзор, она натыкается на что-то твёрдое и резко оборачивается.

— Какая ты властная, — усмехается вроде как без иронии, но в то же время очень смущающе.

Клара на миг теряется, тупо разглядывая сводного брата, который за год стал совершенно другим человеком. Так бывает во сне. Будто видится кто-то из знакомых, но что-то в его облике неуловимо, но в то же время отчаянно отличается от оригинала.

Разумеется, в военной академии он стал куда более мускулистым — это заметно даже под пальто. Да ещё и выше стал, но разве это возможно? Они были практически вровень друг другу, когда он уезжал. Черты бледного, красивого лица заострились. И даже взгляд голубых глаз стал колким, вкрадчивым и холодным.

Первое впечатление едва не сбивает её с ног.

Страх пронзает сердце.

А вдруг он совсем изменился? Вдруг его мысли так непостижимо далеко, что они больше никогда не будут близки? Больше не будет редких моментов теплоты среди вечных колкостей и дурных розыгрышей. Он, наверное, завёл много друзей и заимел любовный интерес.

Что ему младшая сводная сестра, мающаяся весь год в Утёсе, в ожидании… этого дня?

— Ах, это ты, — она слегка морщит носик, приподнимает бровь и отворачивается от него, надеясь, что не успела покраснеть. — Вроде как мама говорила, что ждала тебя в другой день.

— Вроде как ты совсем не ждала, да? — спрашивает, чуть склонившись, так чтобы дыхание едва касалось уха.

Клара клянёт себя за предательские мурашки и, словно раззадоренная собака, набрасывается на мужчину-с-дебилами:

— Что нужно сказать?

Он открывает рот.

Она с улыбкой произносит по слогам:

— Да вос-си-я-ет со-лум над на-ши-ми го-ло-ва-ми.

Мужчина вкривь и вкось повторяет сдавленным голосом, хватает три ящика и, наконец, уходит за кухонным мальчишкой.

Клара оборачивается и окидывает Марка нарочито безразличным взглядом.

Глупая игра, которую нет смысла продолжать, ведь совсем скоро она станет замужней женщиной.

Совсем скоро их с братом дорожки окончательно разойдутся.

— Утёс приветствует тебя, — улыбается, — чувствуй себя как дома, располагайся. А у меня много дел. Урахад вносит свои коррективы.

— Разве это уже не мой дом?

Она прикусывает щёку изнутри, чтобы не напомнить ему о многочисленных проклятьях, брошенных в адрес замка и его маленькой владелицы.

Сердце предательски продолжает тарабанить в груди. Он не сводит свербящего, тяжёлого взгляда, словно ожидая чего-то.

— Он уже приехал? — вдруг спрашивает Марк странным тоном, который Клара не успевает понять.

— Кто?

— Жених.

— Мой?

— Нет, мой, — у него дёргается угол губ.

Странно.

— Не уверена, что Вельвет одобрит, — улыбается она. — Но я желаю тебе счастья.

— Спасибо.

Марк подступает к ней, явно собираясь что-то выкинуть. Клара же, хорошо знакомая с его выкрутасами, вместо того, чтобы поддаться (соблазн, признаться, есть), заносит ладонь и отвешивает ему пощёчину куда более хлёсткую, чем хотелось бы.

Мужчина-с-дебилами замирает, вытаращившись, со второй партией ящиков в руках.