Немая. Книга 2

Глава 9

Утреннее чаепитие, о котором я мечтала ещё ночью, превратилось в суетливое сборище. Каким-то невероятным образом весть о моём чудесном исцелении мгновенно облетела стойбище. Не успела ещё вода для чая закипеть, как через порог юрты перешагнул Метин-каган, а следом за ним Зеки-ага.

— Что ты думаешь об этом, мудрейший? — принимая пиалу, на дне которой плескался горячий ароматный напиток, спросил каган советника о случившемся после того, как услышал мою версию ночной истории.

Ночью через сон словно кто-то позвал в степь. Да так настойчиво, что справиться с этим сил не было. На зов шла будто в беспамятстве. Там нечто непонятное, тёмное, почти невидимое, спросило, поняла ли я, что молчание золото. Я покивала. Тогда это нечто дотронулось до моей шеи. Дальше не помню. Очнулась от холода, мокрая от росы, и побрела назад, благо, что от стойбища недалеко ушла. Поняла, что говорить могу, когда Дуне ответила, но сил радоваться уже не было. Упала на подушку и уснула.

Что думаю об этом? Думаю, что будучи юной и несдержанной, обидела кого-то из духов степи. Вот и наказали меня немотой и изгнанием. А сейчас пришло время, и я не только вернуться смогла, но и проклятие с меня сняли.

— Не любят духи, когда им перечат… — начал было размышлять советник, но вихрем влетевший в юрту Ерофей не дал ему закончить глубокомысленные рассуждения.

— Дашенька, это правда? Проклятие снято? — парень, очумевший от радости, никого не замечал.

Просто подхватил меня на руки, закружил и вдруг неожиданно остановился, приподнял на уровень лица и, глядя в глаза, осторожно чмокнул в губы.

Да твою ж… Немоту богиня сняла, но оказалось, что целоваться мне по-прежнему нельзя. Поняла это, когда приступ удушья знакомо сдавил горло и заставил по-рыбьи хватать воздух широко открытым ртом.

— Да как же это? — растерялся Ерофей, аккуратно ставя меня на ноги, но не забывая придерживая одной рукой за плечи, а другой за талию и глядя несчастными глазами.

— А так! — каркнул кто-то дребезжащим голосом. — Не твоё — не трогай!

Посол опомнился — вокруг нас люди, а он ведёт себя неподобающе. Хотел было отступить на шаг, но теперь уже я вцепилась в него, показывая всем, что если меня отпустить, то свалюсь. Ну и пусть, что дышать уже могу и слёзы глаза не застилают, но мы так редко бываем вместе…

— Отпусти парня, Дерья, пусть идёт. Нам тут дела семейные обсудить надо, — распорядился всё тот же голос.

— Я позже зайду, — шепнул мне на ухо Ерофей, коротко поклонился всем разом и поторопился уйти.

Кажется, ему было крайне неловко за свой порыв. Зато я едва сдерживала ликование. Наверное, каждой женщине отрадно знать, что чувства к ней отключают у мужчины разум. Мой сдержанный, ответственный и воспитанный Ерофей даже поздороваться с каганом забыл, желая убедиться, что наконец-то я избавилась от проклятья. «Съешь лимон, Даша!» — мысленно одёрнула самою себя и вернулась к обязанностям хозяйки дома, дабы достойно встретить ещё одну гостью.

Но та не ждала, когда её с уважительными поклонами под белы рученьки проводят к почётному месту. Самостоятельная старуха, опираясь на замысловатую клюку, решительно обходила очаг, шествуя в направлении стола, накрытого к чаю. По всему видно, что эта почтенная дама везде чувствует себя хозяйкой, и не мешают этому ни седые нечёсаные патлы, выбившиеся из-под драного платка, ни обтрёпанный подол замызганного платья, ни облезлая до лысых прорех старая меховая жилетка. Степной вариант Бабы-Яги, подумала я, разглядывая незваную гостью.

— И мы пойдём, пожалуй, — поднялся каган. — Зеки, у нас дел полно, а мы тут…

За всё это время он никак не выказывал своего присутствия или недовольства, молча наблюдал за происходящим, попивая мелкими глотками чай, который подливала ему Помила, сидящая у его ног. А тут вдруг заторопился к выходу, старательно отводя взгляд от бабки. Даже очаг обошёл с другой стороны, дабы оказаться от неё подальше. Что это он так?

— Беги, беги, — насмешливо проворчала старуха, глядя ему в спину. — От себя не убежишь, духов степи не обманешь.

И поковыляла дальше. У стола, осмотрев низкие стулья, приказала Помиле:

— Убери это. Подстели одеяло и подушку дай, — решительно распорядилась гостья и, глядя, как женщина быстро выполняет её приказ, одобрительно покивала. — Ну всё, можешь идти, мы тут сами управимся.

Сказала и с видимым удовольствием плюхнулась на подготовленное для неё сидение, с любопытством разглядывая выставленное угощение.

Мы остались вдвоём. Я, как гостеприимная хозяйка, с почтением подливала гостье чай, подвигала поближе блюдо с пирогами, вазочки с мёдом и засахаренными фруктами, ожидая, когда та заведёт разговор. Но старуха молчала. Я уже догадалась, что это та самая легендарная прабабка-шаманка, но не выказывала ни любопытства, ни нетерпения.

Допив чай, бабка перевернула пиалу, показывая, что сыта, смахнула несколько крошек от пирожка со стола в ладонь и забросила их рот. Всё это время она внимательно смотрела на меня, словно желая что-то увидеть. Наконец спросила:

— Душу внучки куда дела?

Прозвучало это неожиданно, как в детской сказке-страшилке, когда рассказчик в ходе повествования резко выбрасывая руку, вопрошает: «Где моё сердце?». Отреагировала я соответственно. Ойкнула и замерла, уставившись на шаманку.

— Ка-какую душу?

— Внучки моей. Дерьи, — спокойно, не выказывая ни раздражения, ни злости, словно несмышлёнышу повторила старуха. А потом спросила самою себя: — Вот только почему заклятие осталось? — И шаманка, задумчиво подёргивая тёмные волоски, растущие на подбородке, принялась размышлять вслух, как это делают люди, привычные к одиночеству. — Душа ушла, тело осталось, и запрет на непотребства сохранился. Должно быть, так. — Найдя удовлетворивший её ответ, старуха вновь вперила в меня изучающий взгляд. — Рассказывай!

Я рассказала всё. И как очнулась под кустом у реки, как воевала с раками и ночевала у костра, как встретила Пыха и бабу Марысю, как бежала из деревни и шла складками в столицу, как познакомилась с Богданом Силычем и прижилась в доме Осея Глебовича, как опекала меня Боянка, а потом уже я помогла осиротевшим детям. И о знакомстве с Ерофеем рассказала, и нашей с чародеем помощи ему в поступлении в Академию. И о том, что оказался найдёныш сыном царским. Длинный рассказ получился. Пусть и без подробностей, но событий за пять лет много было.

О ночной встрече в степи с кавалькадой божественных всадников тоже рассказала. Как и о вернувшейся памяти.

— Повезло тебе, — шаманка принципиально избегала называть меня по имени. — Хорошие люди тебя окружили в этом мире. Добром, трудолюбием и отзывчивостью ты от них заразилась. Наверное, поэтому всё хорошее, что было в душе твоей, проявилось, а плохое не смогло всходы дать. А может, умерев, смогла очиститься от лютой злобы, что жила в твоём сердце. Кто знает… — старуха смотрела куда-то невидящим взглядом, то ли думая о чём-то своём, то ли блуждая там, куда непосвящённым нет входа. Вдруг, словно кто толкнул её, покачнулась слегка и вышла из транса. — Что ж, живи. Если Тёмная Мать тебе простила обиду, кто я такая, чтоб ей перечить. Вижу, в теле внучки моей не пакостный дух, чего я боялась, и верю, что не будет вреда от тебя в степи. Может, и хорошее что сделать сможешь.

Бабка завозилась, собираясь подняться. Я хотела было помочь, но та остановила движением руки, оперлась на посох и пусть кряхтя, но сама встала на ноги. Благосклонно приняла приготовленный заранее заботливой Помилой узелок с угощениями и пошла к выходу. У порога, словно вспомнив что, повернулась и издали небрежным жестом будто что-то с меня смахнула.

С удивлением смотрела я вслед невероятной бабке, которая чуть ли не щелчком пальцев только что сняла с меня заклинание, запрещающее добрачные отношения, которое сама же и наложила более пяти лет назад. Сразу дышать стало легче, словно груз с плеч сняли, и краски ярче, и запахи острее.

Ох уж эти запахи! Надо срочно решать задачу с уборкой мусора, а то так и задохнуться недолго.

Идея скосить, высушить и сохранить траву на зиму внесла в быт степняков невероятную сумятицу. Основным аргументом против новинки было то, что предки так не делали.

— Ты пойми, Хранительница, что и отец мой зимой кочевал, и дед, и дед деда. Как же я осяду? — глядя на то, как соседи учатся держать косу, делать замах и твёрдо нести лезвие вдоль земли, срезая пласт травы, говорил очередной упёртый традиционалист.

— Кочуй на здоровье, — пожимаю я плечами, понимая, что главной причиной является лень. — Только вот скажи, из какой пиалы ты кумыс пьёшь? Из дедовой?

— Зачем из дедовой? — раскосые глаза собеседника округлились. — Я каждый год себе новую покупаю. Бьются часто при переездах. Из щербатой пить и самому неприятно, и для гостей неуважительно.

— А халат на тебе прадеда? — продолжаю я задавать «глупые» вопросы.

— Что ты такое говоришь, Хранительница? Какая одежда столько лет носиться будет? Не часто, но шьют мне жёны и халаты новые, и портки, и рубашки.

— Так почему ты считаешь, что традиции не могут изнашиваться и трескаться, мешая жить удобнее и богаче? Разве всё новое, что ты приносишь в свою юрту, вредит тебе?

Собеседник задумчиво запустил пальцы под шапку и почесал затылок.

— Хорошо. Я попробую, — нехотя, словно одолжение мне делает, пообещал собеседник. Но тут же добавил: — Если сдохнут мои овцы этой зимой, то кого винить стану?

— Себя, — спокойно ответила я. — Потому что из-за упрямства запасёшь мало сена, или класть его будешь не в кормушки, а под ноги животным бросать станешь, и они втопчут еду в навоз, или загон тёплый не поставишь, оставив овец под открытым небом. Причин для падёжа много быть может.

Рука кочевника опять потянулась к затылку.

— И такая дребедень целый день! — процитировала я с детства знакомые слова, жалуясь вечером Дуняше, которая с утра неважно себя чувствовала и осталась сегодня в стойбище. — Цепляются за старое и не хотят меняться.

— Ты же сама говорила, что привычка — это вторая натура, — вяло улыбнулась подруга, которой лучше не стало.

— Дуняша, что у тебя болит? Я думала, что у тебя первый день месячных, но ты горишь вся, — потрогала лоб девушки.

Очень тревожно мне было за Дуню. Заболеть в таких условиях можно чем угодно, а целителей я не видела. Может, в посольстве есть? Послать кого-то к Ерофею что ли?

— Голова болит, и тело ломит, — ответила больная, облизнув яркие сухие губы.

— Подожди чуток, сейчас пить дам, — я подбежала к столу, где всегда стоял кувшин с кипячёной водой. Пить простую воду из колодца я строго-настрого запретила всем. И слугам, и охране.

Тут в юрту вошла Айше, неся охапку просушенных одеял.

— Скажи, — позвала я служанку, — целитель у кагана есть?

— Как не быть? — всплеснула руками та. — Есть, конечно. Немолод уже правитель, пусть хранят его добрые духи, за здоровьем пригляд нужен.

— Это и молодым не помешает, — проворчала я и вышла из юрты.

Кудрет с видимой неохотой согласился сходить за лекарем.

— Я заплачу целителю, — подбодрила я его.

— Не в том дело, — продолжая оправлять одежду, отозвался брат. — Не любит каган, когда его людей по пустякам другие дёргают.

— Да какой же пустяк? — всплеснула я руками. — Дуняша огнём горит. Боюсь я, что ночью ещё хуже станет.

— Дуня заболела? — словно очнулся парень. — Так что ж ты молчишь-то!

Он чуть ли не бегом припустил в сторону стойбища. Да так споро, что нечаянно столкнул меня крепким плечом с дорожки.

Ой, как интересно! — думала я, глядя Кудрету вслед. Кажется, не напрасно подружка по брату вздыхает. И я могу быть спокойна. Он врача, если что, силой притащит.

По счастью, у Дуняши была всего лишь простуда. Не захотелось ей ждать, когда вода нагреется, и после жары облилась холодной, из колодца — только не подумала, что в степных глубоких колодцах вода куда как холоднее, чем в привычных с детства мелких столичных. Целитель поворчал на дуру-девку, что с головой не дружит, посоветовал отвары, полоскания и велел жар резко не сбивать.

— Пусть болезнь от внутреннего огня сгорит. Девка молодая, сердце крепкое, сдюжит. Потом полежит дня два-три и оклемается. А если уберу жар до нормы, то долго болеть будет.

Я согласилась, поблагодарила, вложила в руку ворчливому лекарю серебряную монету и предложила:

— Может, чаю выпьете, уважаемый?

— А и выпью. Что ж не выпить-то с молодой красивой девицей, — согласился тот.

Пока Айше суетилась, накрывая стол, я спросила о том, что меня волновало больше всего:

— Часто ли в селениях мор бывает и какой?

— Отвечу только лишь потому, что ты Хранительница Степи. А так-то невместно деве такие разговоры вести.

— О цветочках и вышивке приличнее, но не так полезно, — съязвила я.

— Мор чуть ли не каждый год бывает. Болезни разные. То срач… к-хм… слабость кишечная нападёт. То у деток гортань белым обложит так, что они задыхаются от жара и кашля, то оспа… — целитель вздохнул, видно, что-то вспомнил, но продолжил. — Болячек гадких хватает.

— Меня от оспы бабка Марыся прививкой спасла, — машинально ляпнула я, тоже задумавшись о том, что трудно выживать в условиях низкой культуры гигиены и при отсутствии эффективных лечебных препаратов.

— Что? — У собеседника глаза на лоб полезли. — Что она сделала с тобой?

Пришлось рассказывать о событии пятилетней давности, аккуратно добавляя знания о прививках из прежней жизни.

— Ты говоришь, что если кого-то специально заразить коровьей оспой, то человеческая уже не страшна будет?

— Ну я такое утверждать не могу. Говорю только то, что бабуля рассказывала. Могу ещё шрам показать от той ранки, — поддёрнула рукав, демонстрируя почти незаметный на гладкой коже у локтя круглый след.

— Интересно-интересно, — бормотал целитель, рассматривая шрамик, — как же зовут-то его? — От этой заразы даже магия не помогает, а ты такое чудо мне показала.

— Баба Марыся училась в Академии на целительницу, была талантливой травницей и могла бы принести много пользы людям, если бы не… — я замолчала, вспоминая страшный рассказ, услышанный ночью перед разлукой в далёком селе, название которого я так и не узнала.

— Да, натворили тогда бед мэтры из Совета. Сколько жизней сгубили, сколько талантов… — собеседник согласно покивал, поправляя мой рукав.

— Пожалуйте угощение отведать, — с поклоном пригласила Айше, прерывая наши грустные раздумья.

Утром, едва рассвело, примчался посыльный от кагана:

— Хранительницу к властителю требуют. Срочно!

От этого вопля я и проснулась. Всю ночь около Дуняши сидела и дремала, вполглаза следя за температурой подруги. Но, хвала Светлым Богам, обошлось. Под утро с помощью Помилы обтёрли девушку от обильного пота, переодели в чистую сухую рубаху, перестелили постель и уложили отдыхать и выздоравливать.

Самой же мне спать не дали. Невместно это — заставлять правителя ждать. Помила с Айше даже чай не позволили выпить. Только косу наспех переплели, в кафтан новый нарядный облачили и вытолкали из юрты в четыре руки, зловредные бабы.

Брела по стойбищу в сопровождении горластого посыльного и двух охранников и тихо радовалась изменениям. Никто уже не выливал помои на дорожки между юртами. Горы мусора, возвышающиеся ранее почти у каждого жилья, исчезли. На свободных участках красовались уборные.

Надеюсь, подумала я, что скоро элементарные правила войдут в привычку и соблюдать их станут не за страх, а на совесть.

В юрте кагана мне пришлось ещё раз повторить то, что я рассказала целителю. Отец, Зеки-ага, лекарь и ещё два незнакомых дядьки внимательно слушали мой импровизированный доклад о пользе прививок.

— От каких ещё болезней поможет такая царапина? — задал вопрос кто-то из присутствующих, но я не поняла кто, поэтому ответила, глядя на Метина.

— Баба Марыся говорила, что от каждой болезни своя… эээ… царапина нужна. Но мне она сделала только от оспы.

— Уже немало, — невнятно сказал кто-то, и я опять не отследила, кто.

Помолчали. Я сидела, скромно потупив глаза, гадая, что же надумают мудрые мужи, а те — я это чувствовала — с любопытством рассматривали меня. Первым молчание нарушил правитель.

— Делать что-то необходимо, мудрейшие. Нас с каждым годом становится всё меньше. Вскоре вместо тьмы останется сотня, а то и десяток. Пока это не очень заметно, но мы́тари в этом году подати собрали менее, чем в прошлом, а в прошлом было хуже, чем два года тому назад.

— Так Хранительница же в степь вернулась, теперь всё будет хорошо! — кто-то попытался успокоить и кагана, и себя.

— Вернулась, — согласился каган. А потом сказал то, что я ожидала услышать меньше всего: — И с первого дня начала улучшать нашу жизнь. Пока дошли к моей юрте, сколько раз в дерьмо наступили? Ни разу! То-то, а кто подсказал уборные ставить и мусор каждый день вывозить из стойбища?

— Ну да, чище стало, воняет меньше. Но как это нам поможет, Хранительница?

Пришлось, опять ссылаясь на бабу Марысю, — благо никто не мог информацию проверить — читать лекцию о пользе чистых рук и опасности грязи в быту. Даже не предполагала, что столько знаю и помню на эту тему. В прошлой жизни только биологию в школе учила, от скуки в поликлиниках читала санбюллетени, развешанные по стенам, да изредко вполглаза смотрела тематические передачи по телевидению. Нежданно-негаданно пригодилось.

— Царапать-то кто будет? — задал толковый вопрос один из советников кагана. Умница — зрит в корень. — Целителей у нас мало, везде не поспеют.

— Но есть же травницы, знахарки, повитухи, шаманы, — напомнила я мудрейшим. — Те, кому доверяют, те, кто и так лечит. Научить этих людей недолго. Главное инст… хм… подробно рассказать, что за чем и как делать. Надеюсь, справятся.

Это планировать легко, а на деле… Попробуй объяснить сначала местному младшему медицинскому персоналу, зачем творить такое непотребство, а потом и людям, непосвящённым в лечебные тайны. Слава Духам Степи, что каган самолично решил пример показать. Вышел на свой помост, откуда с подданными общался и на глазах изумлённой публики закатал рукав до локтя.

Отцу прививку делал целитель Доган, а потом уже я царапала кожу его руки через жидкость, взятую из пузырька с вытяжкой из вымени больной коровы. Также на глазах у всех. Мудрым мужам — советникам кагана деваться было некуда. По очереди поднялись они на возвышение, закатали рукав и протянули руку для неведомой в этих краях процедуры. На хмурые лица я старалась внимание не обращать, как и на испуганные взгляды десятки воинов Кудрета, мужественно пришедших на прививку в полном составе.

«…на прививку вызывают, братцы, нас!» — вспомнились слова детской песенки, в которой герой жался к стенке, желая скрыть дрожь в коленях.

Эффект толпы возымел действие, и мы с почтенным Доганом в тот день привили ещё пятьдесят человек. Всех предупредили, что к вечеру в теле может появиться небольшой жар. Но это не страшно, к утру всё пройдёт.

Через декаду, убедившись, что все «поцарапанные» живы и здоровы, и сам властитель такое позволил с собой сделать, степняки начали активно прививаться.

Не могу сказать, что всё прошло гладко. Умерло два человека. То ли совпало так, то ли несовместимость какая была или знахари что-то неправильно сделали, но люди умерли. Старенький дедушка в дальнем стойбище и мальчишка лет трёх, вечно крутившийся между юртами кагана. Чей он был, никто, кажется, не знал. Бегал и бегал. Схватили, оцарапали, выпустили. А через два дня мёртвым нашли. Кто, что, почему? Ответ однозначный — помер малец от придумки демонской.

Как же хорошо-то, что каган Метин правитель решительный и прогрессивный. Рявкнул на шептунов-наушников:

— От прививки двое умерло, а от оспы, когда придёт она в степь, половина вымрет. Лучше, что ли?

Притихли. Смирились или затаились? Ох, не моё это — интриги придворные. Мне бы что-то полезное придумывать и реализовывать в жизнь. И пусть всё вокруг встаёт на дыбы, пусть суета и дым коромыслом, зато интересно и чувствуешь свою полезность. Как с сенокосом. Сопротивлялись, ворчали, пятками упирались, как бараны, ведомые на закланье, а сейчас ходят вокруг стогов, языками цокают и сами себе дивятся, что столько корма на зиму запасли.

Но всё имеет свойство заканчиваться. Вдруг разом стало тихо и скучно. Каждый день похож на предыдущий. Завтрак, обед, ужин, конные или пешие прогулки, разбор лечебных трав, разговоры ни о чём. Одно счастье, что в прогулках этих нас с Дунечкой сопровождали Ерофей и Кудрет. Брат часто, почти каждый день, хвостиком ходил за своей Дуняшей. Посол намного реже бывал — занят делами ежедневными, учится опять же… Боярин Судислав и законы заковыристые зубрить заставляет, и в переговорах натаскивает ежедневно, и ещё много чего разного вдалбливает. «Посол — это не только расшаркивания на паркетах и прочие политесы на глазах у дам, посол — это кладезь знаний всевозможных и умение их вовремя применить с пользой для государства Южно-Русского», — не единожды повторял он своему подопечному.

— Скучно-то как, Даша, — однажды за чаем сказала подруга. — Никто не бежит звать тебя решать дела срочные или к кагану вызвать. Тихо, как на погосте. Может, откроешь здесь новую «Стрекозку», всё при деле будем?

— Тоже думаю об этом, но надо бы с отцом посоветоваться, чтоб не только нам интересно было, но и каганату польза, — пообещала я Дуняше, соглашаясь с тем, что жить стало тоскливо.

Метин, услышав мой вопрос, чем бы таким заняться, отмахнулся:

— Дерья, не до бабьих развлечений мне. После весенней стрижки шерсть продать повыгоднее надо. Вот думаю, то ли до зимы подождать, когда цены повыше будут, то ли сейчас, потому как казна пуста.

— Вы что, шерсть сырцом продаёте? — изумлённо вскинула я брови.

— Сырец — это как?

— Ну не изделиями, а просто материалом.

— Дочь, какие изделия? Кошма да валенки. Возни много — прибытка мало. Русские сами валяют, норманам везти далеко слишком. Османы и мадьяры в валенках не нуждаются.

— А это смотря как возиться, — задумчиво протянула я.

Несмотря на вздорный характер, Алевтина была дама любознательная. Да и одинокие вечера мотивировали к поиску в интернете способов занять руки и голову. Однажды она увидела симпатичных фантазийных зверят, сделанных из шерсти при помощи иглы. Заинтересовалась, но, как человек практичный, расширила поиск вещей, свалянных из шерсти. Зависла надолго. И сейчас эти картинки слайдами замелькали в моей памяти.

Второй «Стрекозки» в степи не будет, но вот как шерсть продать подороже, я, кажется, знаю.

— Отец, дай мне месяц, и я постараюсь помочь тебе в этом.

После успешной заготовки сена и прививок Метин, удивляясь сам себе, стал смотреть на меня не как на талисман удачи, а как на деятельного и умного человека. Часто заходил к нам в юрту чаю попить, расспросить о том, как и чем жила в Светлобожске. Хоть и не говорил вслух, но видела я — гордится тем, что единственная дочь не была приживалкой или содержанкой при чародее, а собственным трудом и знаниями заработала авторитет среди русской знати. Да и у меня к Метину отношение изменилось. О дочерней любви речи пока быть не могло, но, познакомившись с ним поближе, я стала искренне уважать кагана. Не просто властность тешил на посту своём, а правил разумно и даже в чём-то прогрессивно. Новое не отметал разом, а изучал сам, советовался с ближниками и при видимой пользе старался применить в хозяйстве.

Наверное, поэтому захотелось и не разочаровать, и помочь.