Немая. Книга 2

Глава 10

Первое, что пришло в голову после обещания, данного кагану — это толстые катанные тапки. Метин сказал, что ни османы, ни мадьяры в валенках не нуждаются. Но я-то знаю, что тёплая домашняя обувь им была просто необходима. Вовремя вспомнились жалобы приятельниц Алевтины по Фейсбуку, живущих в Турции и на Кипре, о трудностях зимовки. Дома, построенные из камня, облицованные мрамором, предназначены для выживания в жару, но холодная промозглость влажных зим отчего-то в этих жилищах не учитывалась. Отапливать дома электричеством или газом — этак и в трубу финансовую вылететь недолго. Счета придут невероятные. Вот и кутаются бедняжки поверх термобелья в свитера и тёплые спортивные костюмы, дополняя комплект стёгаными жилетами, а на ноги, чтобы не заболеть, натягивают толстые вязанные носки.

Да и не встречала, ни в одной из своих жизней человека, который после долгого трудового дня не захотел бы скинуть уличную обувь и переобуться во что-то тёплое, лёгкое, уютное. Вот через эту потребность я и решила заработать денег.

Засадила Дуняшу за травник, дала задание отыскать растения, которыми можно шерсть окрашивать, а сама попросила Помилу проводить меня в ремесленный район стойбища. Одну всё равно никто бы не отпустил, и так хвостом два стража везде таскаются. Хоть и стараюсь на них внимания не обращать, но свободной себя не чувствую. Да и язык ещё плохо знаю. Вернее, как умная собака — понимаю всё, но правильно сказать не всегда получалось. Одно дело в сознании учить язык, запоминая значение слов, другое говорить. Артикуляция моя пока не заточена на мягкую тюркскую певучесть. Всё получалось несуразно и малопонятно для местных. Но я ежедневно, то с Помилой, то с Кудретом разговариваю на тюркском затрагивая различные темы. От бытовых до религиозных.

Проходя по нешироким улочкам селения, радовалась тому, как всё изменилось вокруг. Всего-то два с половиной месяца прошло, а нет больше мусорных гор. На их месте некоторые хозяйки разбили грядки, некоторые цветы высадили. «У нас подсмотрели» — хмыкнула я про себя, но не огорчилась, а порадовалась.

Это мы с Дуняшей, когда заскучали занялись обустройством прилегающей территории. Организовали задний двор, куда выселили наших лошадок, предварительно построив для них конюшню, навес под телегу и сено и сарай для десятка кур и двух козочек, которые снабжали нас свежими яйцами и молоком.

Конечно же строили не мы. Я только руководила. Рассказала и показала, как можно сделать саман, как укладывать его в стены на влажную глину, как сделать лёгкий турлучный сарай из гибких жердей, утеплив их камышом и обмазав всё той же глиной.

— Дашенька, откуда ты всё это знаешь? — всплёскивая руками ахала Дуняша, дивясь тому, как быстро возводят хозяйственные постройки.

— Я же говорила тебе, что готовилась к поездке в степь. Читала много, у опытных людей спрашивала. Вот и пригодились знания, — излагала я подруге придуманное оправдание.

Не рассказывать же ей, что лет в тринадцать гостила Алевтина всё лето в деревне у бабушки на Украине. Соседи, пользуясь сухой, жаркой погодой обновляли дворовые постройки. Снесли старый и смастерили новый сарай из свежесрубленных жердин. Вкопали по углам крепкие колья, закрепили на них поперечные слеги, и переплетая между ними тонкие жерди, за пару дней соорудили высокие щелястые стены будущего сарая. Потом забили пустоты соломой и камышом, обмазали глиной. За неделю под жарким южным солнцем она спеклась чуть ли не в кирпичную плотность.

— Вот так, детка, из говна и палок можно построить что-то полезное, — посмеиваясь над удивлением горожанки, объяснил сосед. — Лет пятнадцать, если трещины вовремя подмазывать, простоит. А то и поболе, если Господь даст. Потом новый поставим.

А ещё было незабываемое событие, которое сельчане называли «по́мочь». Лепили саман. Участвовали чуть ли не всем селом. Женщины постарше готовили на всех еду, мужики мельчили и просеивали сухую глину, резали солому, и сбрасывали всё это в широкую, но глубиной не более полуметра яму. Потом смесь заливалась водой и начиналась самое интересное. Молодые женщины, девчата и парубки, детвора от мала до велика, прыгали в эту грязюку и топтались по ней, превращая в вязкую, пластичную субстанцию. В какой-то момент кто опытный, руководящий процессом, давал топтунам команду на отдых, чтобы смогли отдышаться на брёвнышках в тени и не мешали выкидывать из ямы приготовленную для формирования массу. Глину утрамбовывали в примитивные формы, сколоченные из досок, затем, дав слегка подсохнуть выкладывали до полной просушки на отведённое для этого место. И всё начиналось заново: сухая глина, резанная солома, вода и босые ноги, топающие в этой незамысловатой смеси.

В памяти Алевтины отложилась невероятная усталость, до зелёных мух в глазах, но и нежелание уйти отдыхать, оторвавшись от компании весёлых, громких людей. Обед, которым кормили всех участников «по́мочи», мало отличался от того, чем потчевала бабуля, но он был невероятно вкусным. Да и есть рядом с такими же проголодавшимися куда веселее, чем одной. Вычерпав до дна полную миску борща, готова была попросить добавки, но подоспел компот с вишнёвым пирожком…

На нашем строительстве поначалу трудились только рабы, но вскоре к ним присоединились и жители ближайших юрт. Пришли полюбопытничать, чего такого мы делаем, а когда услышали подробный рассказ о том, что можно сделать из высушенных на солнце глиняных, смешанных с резанным камышом и старой соломой, блоков, заинтересовались. Чтобы опыта набраться стали помогать бригаде рабов, которой руководил дядька Ратко.

— Этак мы у тебя, Хранительница, научимся, а потом и себе сараи и загоны для скота построим, — шутливо пригрозил один из степняков.

— Только рада буду, если вам это на пользу пойдёт.

На освободившемся месте Помила распорядилась грядки вскопать и решила посадить немного картошки.

— Давай, мы очистки посадим, — предложила я тётушке, жалея и без того не великие запасы.

— Да что ты такое говоришь, Дерьюшка? Что из них вырастит? Только время потеряем, — хотела было отмахнуться женщина, но я настояла.

Каково было её изумление, когда через полторы декады из земли выглянули тёмно-зелёные, немного сморщенные ростки.

— Вот недаром говорят: «Век живи — век учись», — любуясь всходами дивилась Помила. — Помнится, мы в селе целиком клубень в лунку кидали. А оно вишь как можно было.

— Так в посадке глазки главное. А они на кожуре остаются, когда картошку чистишь. — приобняла я матушку Кудрета.

Нравилась мне эта добрая, хозяйственная женщина. Как-то незаметно смогла она стать для нас с Дунечкой родной. Мы с подругой не помнили своих матерей, а у Помилы не было дочерей. Вот и восполняли мы друг другу недостачи эмоционального тепла.

Мастер, валявший шерсть, работал на улице под навесом. Помогала ему вся семья. Руно теребили, распутывая колтуны, выбирая мусор и грязь застрявшие в шерсти, начёсывали в плотные пласты, которые и добавлялись для уплотнения изделий.

Заметив, что мы с Памилой присматриваемся к работе, мужчина остановил процесс создания очередного валенка. По одному его слову женщины и девочки бросились кто к плите, кто в юрту, а сам он вытерев руки о тряпицу пошёл к нам навстречу.

— Только в ноги не падай, — заранее замахала я на хозяина юрты руками. — Лучше скажи, как зовут тебя, добрый человек.

— Докужтуг*, милостивая госпожа, — низко поклонился степняк. А распрямив спину, заметил моё удивление необычному имени, пояснил — Отец мой мечтал, чтобы стал я богатым человеком, владельцем табунов прекрасных скакунов. Он думал, что имя приманит ко мне удачу.

*Докужтуг — девять лошадиных хвостов.

— Давай, попробуем приманить её вместе, — предложила я. — Вот что мне надо…

Коротко рассказав зачем, подала рисунок, на котором было изображено, что хочу заказать — нечто похожее на кломпы — деревянные башмаки голландской бедноты, только на плоской подошве и из плотного, толстого войлока. На пробу.

Мастер похмыкал подумал и предложил:

— Можно два варианта сделать. Помимо таких, как ты, Хранительница, хочешь, можно ещё и чуни короткие валять. Вот до сюда — и Докужтуг резанул ребром ладони по собственной щиколотке. — С широким мягким голенищем и жёсткой пяткой, чтобы надевать удобно было.

Я согласилась. Оговорив с мастером цвет изделий, срок заказа и цену, мы с Помилой позволили уговорить себя отведать угощений. Нельзя отказаться если в дом пришёл. Хоть в гости, хоть по делу, но уважь хозяина, раздели с ним лепёшку, испей чаю, благослови жилище.

Домой мы пришли под вечер.

«За что боролись…», — подумала я, массируя затёкшую спину и отодвигаясь от рабочего стола. Но жалобой это не было. Мне нравилось то, что у нас получалось.

Понимая, что форму тапок быстро подхватят и будут с лёгкостью копировать, я решила сделать наши работы уникальными, украсив мордочками тех самых забавных зверушек, увиденных когда-то в интернете.

Тонким угольком легко наметила носик и глаза кота, обозначила расположение полосок и, вбивая толстой иглой чёрную шерсть в белый войлок, стала «рисовать» мордочку зверушки. Не с первой попытки взялась я за тапки. Сначала пробовала изобразить что-то простое на ровной поверхности ненужных обрезков. Сколько испорченных вариантов со злостью было выброшено в огонь, счёту нет. Зато сейчас на округлой поверхности кошачья моська получалась как живая. Для пущей достоверности ещё и объемные ушки прикреплялись, и тонкие вибриссы из конского волоса.

С первыми удачными тапочками Помила с Дуняшей носились как дети с любимой игрушкой, не желая выпускать из рук. И когда я предложила им сделать себе такие же, с энтузиазмом принялись учиться кропотливой работе. К нашим урокам сначала присоединилась Айше, а потом и девчушки из соседних юрт.

— Даша, тебе впору школу рукоделия открывать, — однажды пошутила подруга, заставив меня крепко задуматься.

Действительно, сколько пар тапок мы втроём сможем разукрасить? Пусть десяток в месяц. Большого прибытка это не даст. Тапки не платье, за них золотой не попросишь. Самое большее — серебрушку малую, и та не целиком в казну пойдёт. Вычесть стоимость шерсти, мастеру за валяние заплатить да рукодельнице не меньше — что там останется? Грошики. Объёмом брать надо, а это значит, что необходимо людей привлекать. Не только детей и подростков, но и стариков.

С этим и пошла к кагану.

— Ой, позабавила ты меня, Дерья! — отец рассматривал пару, которую я украсила специально для него.

На тапках со всем прилежанием постаралась изобразить оскал тигра. Получилось, честно говоря, не очень. Не было перед глазами образца, пользовалась памятью Алевтины, а она на сей раз подкачала. Но не котика же умильного кагану дарить. Тигр для властителя самое то.

Налюбовавшись подарком, отец внимательно меня выслушал. Готовя презентацию проекта, я сделала сравнительные расчёты прибыли от продажи шерсти-сырца и изделий из неё. Разница на первых порах выходила незначительная.

— Но, — горячо отстаивала я свою идею, — будет практически поголовная занятость. Люди начнут зарабатывать честным трудом, а не жить с доходов от набегов. Мужчины перестанут гибнуть и получать увечья. Женщины в случае потери кормильца не приживалками в семьи родичей пойдут, а смогут себя содержать сами. Да в конце-то концов, в соседних государствах перестанут думать о кочевниках как о подлых шакалах, нападающих стаей исподтишка. Изменить отношение и привить уважение к степнякам как к трудолюбивому честному народу — разве это не стоит трудов наших?

— Вот ты как повернула… — словно про себя сказал Метин, задумчиво постукивая подошвами тапок, которые он так и не выпустил из рук, друг об друга. — Не просто денег заработать, а жизнь изменить предлагаешь?

— Да. Предлагаю, — прямо ответила я. — Ты сам говорил, что подданных твоих с каждым годом становится всё меньше. Конечно, тут и болезни моровые виноваты, но считаете ли вы, сколько молодых сильных мужчин гибнет в набегах? Сейчас почти у каждого степняка по две-три жены и выводок детишек, но не каждый в силах достойно содержать их. Понимаю, что иначе нельзя — мужчин на всех женщин не хватает. А если перестать воевать? Учить мальчиков мирному труду, а не ратному.

— Тогда сильные соседи придут на наши земли и поработят нас.

— Уверен? Скажи, если бы мадьяры, русские и османы объединили усилия, то за сколько дней прошли бы мечом и огнём твою степь? Честно говоря, не знаю, почему они терпят до сих пор. Была бы я царицей Южно-Русской, давно бы в степи паслись мирные отары.

— Но-но! — сердито одёрнул меня каган. — Ты Хранительница Степи, а не царица какая-то там. И не надо тут…

Метин замолчал, рассеянно глядя на тигриный оскал. Молчала и я, дивясь своей горячности. Хотела же только об ученических центрах рукоделия в крупных стойбищах поговорить, а вон оно куда вывернула.

— Тапками соседей закидать, — вдруг фыркнул отец и с хитрым прищуром посмотрел на меня.

— Не только тапками. У меня много идей в запасе есть. Но для их реализации…

— Для чего? — не понял властитель.

Вот же… Я уже не раз замечала, что с возвращением памяти Алевтины вернулся и словарный запас делового человека двадцать первого века. Стараюсь не вставлять в свою речь непонятные людям слова, но нет-нет, да и вырываются, вот как сейчас.

— Ну, это… — я замялась. Так слёту и не заменишь на простецкий язык, да ещё и на тюркском. — Делом исполнить, а не просто думать об этом.

— Говорили мне уже, что ты много чародейских слов знаешь и часто их в разговорах пользуешь. Пугаются люди, думают, что колдуешь. Постарайся проще говорить, понятнее, — посоветовал отец.

Я согласно кивнула: «Постараюсь».

Вернувшись домой и наскоро перекусив, я было схватилась за перо и бумагу, чтобы записать наметившуюся схему профессионального обучения, но после двух строк остановилась. А чему учить собираюсь? Какие ремёсла культивируют в степи? Что может быть востребовано в соседних государствах? Меня же кроме тапок в последние три декады ничего не интересовало.

Оказалось, и шкуры выделывали, и шили из них разное, начиная с верхней одежды и заканчивая бурдюками для хранения жидкостей. Женщины вышивали, ткали ковры, а для этого пряли шерсть и окрашивали её в несколько цветов. Ковры были примитивными. Изяществом узоров, тонкостью нитей и сочетанием цветов с османскими или персидскими сравниться не могли, но и задача у них была другая — сохранять тепло и мягкость.

Мы то с Помилой, то с Дуняшей ходили по мастерским нашего стойбища или ездили по ближайшим, разыскивая известных мастеров, расспрашивали их о ремесле, записывали имена и чем промышляют. Потом я старательно систематизировала информацию для окончательного анализа. Дополняла проекты описанием технологий, известных Алевтине. Облегчённые укороченные дублёнки — будут очень хороши в нашем регионе, потому что зим суровых здесь нет, а мех всегда приятен. Перфорация и вышивка по коже — с одной стороны просто, с другой невероятно украшают привычные вещи. Даже обрезки меха можно интересно использовать, комбинируя остатки целой шкурки. Да и валяние намного разнообразнее, чем просто тапочки.

Но для того, чтобы всё это приносило прибыль, необходимо централизованно организовать производство и обучение людей профессиям. Наверное, один человек может и шкуру выделать, и сшить из неё что-то, но вряд ли конечный продукт будет высочайшего качества, за который требовательный покупатель заплатит высокую цену. Поэтому будем искать лучших мастеров в каждом деле и платить им за обучение желающих. А ещё чествовать всячески, ибо не только деньги важны человеку, но почёт и уважение тоже.

Записывала мысли и идеи несколько дней подряд, читала, правила, переписывала, дополняла и вновь переписывала — и наконец-то набело вывела заголовок документа: «Уклад обучения делу ремесленному для благополучия жизненного».

Руны выводила старательно, почти не дыша. С черновиками проще было — я их скорописью писала, а тюркские закорюки, увы, так и не освоила. Но у Метин-кагана умников в Совете много, вот и пусть потрудятся на благо степи.

Помимо описания изделий для каждого ремесла, я ещё и образцы решила приложить к «Укладу». Для наглядности.

Сподвигла меня к этому очередная разборка сундуков, затеянная Помилой.

— Вещи, Дунечка, непременно время от времени нужно проветривать и осматривать, чтобы не слежались они, чтобы моль не завелась, — поучала она будущую сноху. Хоть и не сговаривались пока молодые люди, но их пылкие взгляды и короткие свидания украдкой секретом ни для кого не были.

— С чего бы ей завестись? Мы же в каждый сундук мешочки с сушёным лавандовым цветом положили, — слабо возражала подруга, не строптивости ради, а порядка для. Чтобы будущая свекровь знала, что не овцу бессловесную в семью берут, а девицу с характером.

Не было зла или неприязни в этом диалоге — обе души друг в друге не чаяли. Дуняша уже время от времени называла Помилу матушкой, а та от слов таких светилось ярче солнышка летнего, неизменно называя девушку доченькой.

Хоть и ворчала моя сестрица названая, но сундуки разбирала споро. Тут-то я и заметила невесть откуда взявшийся шёлковый халатик. Алевтина его бы пеньюаром назвала, а какое назначение у местных эта вещичка имеет, я так и не поняла. Зимой в ней холодно, летом… Ну разве что тёплым вечером набросить до уборной пробежаться.

Взяла, покрутила в руках, подумала. Серебристый однотонный шёлк, отделки нет. Не любят такое дамы этого времени. А если…

Лето клонилось к закату. В августе степь далеко не такая нарядная и яркая, как по весне была. Травы пожелтели и выгорели, цветы не сплошным ковром стелются, а редкими блёклыми куртинами пчёл приманивают. Только редкие островки зелени радуют взгляд путника, уставшего от серо-жёлтого унылого однообразия. Явно или подземные воды близко к поверхности подходят, или родник из-под земли пробился, питая влагой растения. Мы с отцом уже объехали большинство таких мест и обсудили планы по обустройству прудов.

Выкопать котлован всем миром, берега засаадить деревьями для укрепления, рыбы подходящей запустить не так уж и сложно. Зато всегда будет водопой для скота, еда для людей и полив для полей.

— Только чародеев земли и воды привлеки к этому делу, — посоветовала кагану, — пусть проверят, откуда поток водяной идёт. Может такое случиться, что выше по течению кто-то уборную поставил, и всё это в пруд стекать будет.

Отец удивлённо приподнял бровь, но спорить не стал, а только кивнул за спину парнишке, что конспект наших бесед вёл. Метин не так давно завёл это новшество:

— Вроде никогда глупым не был, но, беседуя с тобой, Дерья, иногда мыслью не поспеваю за твоими… эээ… реко… рекомендациями, — каган старательно выговорил заковыристое слово, понравившееся ему звучанием, Потом перечитываю о чём говорили и всегда есть над чем подумать.

Всё это молнией промелькнуло в сознании, пока дошла до рабочего места, оборудованного на улице под навесом — там я экспериментировала, пытаясь воплотить в реальность очередную заинтересовавшую меня картинку из кладовых памяти Алевтины. Что-то удавалось, что-то нет, что-то делалось на новый лад, но я не уставала искать свежие идеи, которые могли бы выделить продукцию степняков на рынках и прилавках.

Давно уже хотелось сделать нечто нарядно-утеплённое. Такое, чтоб не только глаз радовало, но и тело согревало. Для начала я халатик аккуратно распорола и разложила на составляющие. Валяние окрашенной шерстью по шёлку уже опробовала, но все на каких-то клочках училась. Кажется, пришёл час для чего-то более глобального.

Картина предосенней степи вдохновила меня на создание нежного рисунка: стебли трав на серебристо-бежевом фоне. Выбрала пласты окрашенной шерсти нужных оттенков и принялась раскладывать их по ткани от тёмного к светлому. Неуверенная в своём мастерстве, травинки решила вышить по готовому изделию.

— Ну что ж… Неудачный результат — это опыт, — утешала я себя народной мудростью, глядя на уменьшившиеся на треть в процессе валяния запчасти к халату.

— Даш, что тут у тебя? — заглянула томимая любопытством Дуняша. — Ох ты ж Светлые боги, красота-то какая!

Спору нет, получилось красиво и необычно. Но вот только на кого эту красоту надевать? Девчушек подходящего размера в стойбище много, но мне отчего-то жалко отдавать первый, пусть и не вполне удавшийся, образец.

Подруга поняла меня без слов. Подошла поближе, едва касаясь кончиками пальцев, погладила ещё слегка влажную ткань, пошепталась сама с собой и вдруг чуть ли не взвизгнула:

— Знаю, что делать!

Из сундука, в который мы собирали обрезки кожи, меха и кружев, Дунечка выбрасывала на стол то, что больше всего подходило по цвету. Потом отодвинула меня и принялась раскладывать замысловатый пазл. Недостающую ширину мастерица наставила тонкой кожей, длину подола, рукавов и воротник сложила из невероятного микса кружев и меха. Сметала всё на живую нитку и велела надеть.

Как же я жалела, что нет в стойбище зеркал! Очень хотелось увидеть на себе этот шедевр.

— Иди чаю попей, что ли, — чуть ли не взашей выгнала меня Дуняша. — И Айше кликни, мне помощь нужна.

— Так я могу… — заикнулась было я, но получила резкий ответ.

— Всё, что могла, ты уже сделала!

А через два дня мне вручили потрясающей красоты пальто, которое, на мой взгляд, можно было назвать произведением портновского искусства. Помимо эстетики, вещица была лёгкая и тёплая.

— По такому принципу можно шить жакеты на тёплые весенние или осенние дни, — разглядывая подарок, предложила я.

— Даша, ты уже определись, на каком языке говоришь, — вздохнула Дуняша. — Что такое «жакет» и «прицип»? И откуда ты только слова такие берёшь?

Вот же…

Но слово прижилось. И теперь группа энтузиастов целыми днями возились с «приципжакетами», реализуя самые смелые фантазии в сочетаниях цвета и материалов. Сколько должно ещё лет пройти, чтобы манекенщицы в этом мире вышли на подиумы в одежде в стиле бохо, так полюбившемся дизайнерам двадцать первого века? Ладно бы я представила этот слегка безумный вариант, можно было на память Алевтины сослаться, но у Дуняши-то откуда всё это?

Я не вмешивалась. Пусть девчата порезвятся. Если творческого человека постоянно загонять в означенные рамки, то получим унылого исполнителя, далеко не всегда старательного.

«Ну распорем, если не примут покупательницы их «шедевры». Шерсть есть, красители не покупные. Ярким валянием украсим те же тапки или дубленки, к примеру, а мех и кружева тоже найдём, куда пришить. Да и недорогие кусочки-то. Шкурки кота камышового, сурка степного, лисиц и зайцев в базарный день за три грошика пуд продают. А они вон как сшивать их между собой наловчились. Залюбуешься. Незабвенный сын турецкоподданного гражданин Бендер, не покривив сердцем, мог бы сказать: «Вам подсунули гораздо более ценный мех». Кружева девочки сами плетут. С такими дизайнерами не пропадём», — успокаивала я себя, глядя на растущий ряд непривычно ярких лёгких пальто.

Не все ученицы захотели участвовать в этой творческой вакханалии. Куда проще понятные умильные мордочки котиков, зайчиков, мышек и собачек на тапках изображать. Или серьёзные взгляды волка, рыси и тигра. Образцы мы с Дуняшей нарисовали в достаточном количестве. Стоило перевести контуры на войлок, выбрать подходящую шерсть и решить, какого размера будут уши — и простор для созидания готов.

Далеко не всем нужен экстрим. Спокойное течение работы и жизни для многих приятнее и не вгоняет в стресс.

«Люди разные нужны, люди разные важны», — думала я, глядя на своих учениц и растущую гору тапок.

— Даша, надо бы кого-то либо к османам послать, либо в Светлобожск, за тканью, — как-то под вечер объявила Дуняша. — У нас шёлк заканчивается.

— Может, прежде чем продолжать валять… эээ… «приципжакеты», мы изучим покупательский спрос? Вдруг их никто покупать не будет? А мы столько ткани и шерсти изведём… — попыталась остудить подругу я.

— Ты что?! Как такое может не нравиться? Да у нас их с руками оторвут! По золотому платить будут, как за твои платья! — горячилась Дуня.

— Тогда сделаем так, — остановила я её. — Поезжай со своими изделиями к османам сама. Тапки и дублёнки заодно продашь. Доход с основных товаров в казну сдашь, а на деньги от своих пальтушек можешь закупить шёлк, бисер, нитки — всё, что понадобится. Договорились?

— К османам? — ахнула девушка. — Одна, что ли?

— Почему одна? С охраной, с опытными купцами — но за продажу своих «приципжакетов» отвечать будешь сама.

Глаза и рот подруги округлились в выражение: «Ух ты! Новое приключение!». А я подумала о том, что, по сути, она пока ребёнок.

Пятнадцати девочке ещё нет.

Степняки люди на подъем легкие, обоз быстро собрали. К повозкам кагана присоединились возы купцов, гружёные собственными товарами. Караван получился хоть и небольшой, но надёжный. Каждый, кроме Дуняши, умеет сам за себя постоять, плюс охраны два десятка в сопровождение берут. Один десяток — Кудрета.

Прощались тоже недолго, но напутствий Дуне наговорила с короб.

— Торгуйся. За бесценок не продавай, задорого не покупай. Себя блюди! Помни, то, что парень вечером говорит, утром забывает. Кудрет парень хороший, но мужем пока ещё не стал.

— Даш, ты как бабка старая дребезжишь, — кошкой фыркала подружка. — Помню я всё и о чести девичьей, и о делах торговых. Не переживай попусту — всё хорошо будет.

Кудрету тоже досталось:

— Ты уж пригляди за ней, — в который раз дёргала брата за рукав. Тот в ответ только улыбается — приглядит. — И сам держись в рамках приличий, а то не посмотрю, что брат.

— Дерья, я жениться на Дуне хочу, а не в траве повалять, — сердито отвечает Кудрет, клюёт в щёку, изображая братский поцелуй, и убегает к обозу, бросая на ходу: — Иди в дом, женщина!

Паршивец!

— Не грусти, Дерьюшка, — по-матерински гладит по голове Помила. — Всё будет ровно так, как Боги судят. От наших слёз и метаний сердечных не зависит ничего. Месяц скоро пролетит. Вернутся — свадьбу справим, юрту отдельную им поставим. Не знаешь, много ли приданого за Дуняшей дадут?

Упс! А ведь и верно, приданое собрать надо. Ложки-плошки-поварёшки, подушки-перины-одеялки… Так чего ж я сижу-то!

Из сундука схватила кошель, высыпала на ладонь пять золотых и выскочила вон из юрты:

— Ратко, седлай Танели срочно!

Когда я догнала едущую верхом Дуняшу, обоз ещё далеко от стойбища не отъехал.

— Проводить захотела? Или не все наказы дала? — засмеялась, увидев меня, опьяненная свободой подруга. Едет не самовольно, а с разрешения — совесть чиста. Но без постоянного пригляда, как взрослая. У кого хочешь голова закружится.

— Вот, держи, — незаметно ссыпала ей в ладонь монетки. — Спрячь подальше.

— Купить что-то надо? — увидев, сколько денег я ей дала, удивлённо вскинула брови девушка.

— Приданое себе купи. Пока едешь, список составь всего, что требуется. Надеюсь, денег хватит. А если нет, у кого-то из купцов займи — по приезду отдам.

— Ты чего так всполошилась? — продолжала удивляться Дуняша.

— Помила о свадьбе вашей с Кудретом заговорила и о приданом спросила. Верю, что не корысти ради, но ты же видела, что тут принято на второй день свадьбы приданое в дом мужа переносить. И как об этом потом судачить будут, должна догадываться. Чем больше сундуков, перин, ковров и коробов с добром, тем больше почёта молодой жене в стойбище будет, — на ходу просвещала я будущую невесту. — Количество, конечно, важно, но ты больше на качество внимание обращай. Перины и подушки в сёлах поспрашивай. Может, будут у кого новые на продажу. Дай задаток, на обратном пути заберёшь.

— Даша, ты и правда, как бабка старая, — выслушав меня, захихикала девушка. — Кто сейчас на приданое смотрит? Главное, чтобы человек хороший был.

— Согласна, — кивнула я. — Но в чужой монастырь со своим уставом не ходят. Принято в степи, что достоинство невесты в богатом приданом? Значит, у тебя такое будет. Станут считать, сколько из нашей юрты в дом Кудрета сундуков перенесут? Значит, сделаем так, что они со счёта собьются. Ты меня поняла?

— Поняла, — всё так же весело хихикая, отмахнулась Дуняша. Подъехала вплотную, потянулась, чмокнула меня в щёку и, поддав каблуками в бока Серки, поскакала догонять обоз.

Пока назад возвращалась, размышляла на тему приданого. Все навыки рукоделия, что имеет девица, всё своё мастерство вкладывает она в вещи, которыми наполняет сундук. Ткёт полотно из льна или шерсти, потом кроит из него рубахи, юбки, сарафаны, передники, платки. Украшает их вышивкой обережной, кружевом самовязаным, прошвами затейливыми. Знает, что каждую, даже самую немудрёную, вещицу сваха внимательно рассмотрит. И обязательно приметит, как тонко была нить спрядена, достаточно ли качественно ткань отбелена или окрашена, насколько аккуратны и прочны швы и как искусна разноцветная вышивка. Всё переберёт, каждую ленту и тесёмку оценит, чтобы потом разнести слух по округе о неподражаемой рукодельнице или о косорукой неумёхе.

Конечно, семьи побогаче могут себе позволить и полотно покупное, и кружево заморское, и платья атласу яркого, в купеческой лавке выбранные, но личные навыки никто не отменял. Даже в боярских теремах девиц вышивать и вязать учат. Пусть пригодится это только для того, чтобы время скоротать или в подарок родне что-то вышить, но прослыть печной ездовой* никто не хотел. Во всех светлицах девичьих стояли пяльцы, корзинки с шёлковыми нитями, шкатулки с бисером и стеклярусом.

*Печная ездова — лентяйка.

«А ещё в приданое дают дома, скарб разнообразный, скот, украшения и злато-серебро», — подумалось грустно. Только где всё это взять? Накопления у меня были, и немалые. Но я не стала их с собой в степь брать. Что-то оставила в обороте в мастерской, что-то в тайнике под поленницей прикопано, что-то отдала в рост в банк мадьярский. Сколько-то и с собой есть. Надо с умом распорядиться, чтобы не сочли степняки мою названную сестрицу бесприданницей.

Удивительное дело, но в этом мире у кочевников приданое было важнее калыма. Хоть и его тоже выплачивали за невесту родителям. У Дунечки родителей нет — умерли, когда девочке едва-едва три года исполнилось. Растила их с братом Фомой прабабка. После её смерти мы с Боянкой опекунство оформили. Соседка далеко, а мне зачем калым? Пусть на обзаведение молодым останется всё, что Кудрет собрал для этой цели.

Ах, как же быстро время летит! Давно ли тот день был, когда два осиротевших, чумазых от размазанных слёз, перепуганных от перспективы стать закабалёнными, ребёнка бросились мне на шею с воплем: «Сестра!». И вот уже о замужестве младшей думаю. А у Фомы, наверное, своё потомство не за горами. Вроде шёл разговор о женитьбе скорой перед отъездом моим.

— Даша! — раздалось чуть ли не над самым ухом. — Зову-зову, а ты словно спишь с глазами открытыми.

Ерофей с улыбкой смотрел на моё растерянное лицо. Действительно, чего это я так в воспоминания погрузилась? Танели, поводья которой я отпустила, потихоньку плелась, больше интересуясь травой под копытами, чем продвижением к дому. Куда это она меня завезла?

В этой части стойбища я не бывала. И всё здесь было непривычно. Казалось, те же юрты, но обустроено вокруг иначе. Навесы по-другому сделаны, коновязь…

— Ты в гости заехала? — спросил посол и добавил, объясняя: — Это наша слобода, посольская. Место выделили, юрты дали, рабов в помощь. Обжились неплохо. Даже баньку поставили. Видишь? — парень махнул в сторону строения, сложенного из камня. — Внутри полки́ сделали, каменку сложили, на пол камыш кладём, чтобы по земле мокрой не ходить. Мыльня, правда, не как дома, но всё же…

Слушала объяснения, кивала и мысленно благодарила умницу Танели за то, что, пусть и нечаянно, но завезла меня сюда.

Соскучилась я по Ерофею, по его неспешной степенной речи, жестам, полным сдержанной силы, нежным взглядам. Парень умолк на полуслове, долго, не отрываясь смотрел в глаза, потом выдохнул:

— Я тоже соскучился. Очень.

Мы разом повернули коней в степь. Туда, где нет охраны и чужих глаз. Туда, где никто не призовёт к службе и выполнению долга возложенного. Туда, где мы сможем побыть вдвоём. Разве что коршун, круживший высоко в предосеннем небе, видел, как мы спешились у чьего-то стога и, отпустив лошадок погулять, упали в сухую траву. Целовались до кружения головы, до распухших губ, до синяков на шее. И ничто не мешало нашим поцелуям. Ни запретное заклятие прабабки-шаманки, ни охрана, которая проморгала наш побег, ни мысли о том, что же будет дальше.

Мы наслаждались счастьем.

Конец первой части.