Немая. Книга 2

Глава 5

— Кто же тебя в путь собирал, девочка моя? — всплеснула я руками, глядя, во что оделась моя подруга для выхода в город.

Все ткани, из которых сшита одежда Ланат, были слишком лёгкими и деликатными, подходящими лишь для жаркого сухого климата. Даже в Южно-Русских землях пригодны они разве что на пару-тройку летних месяцев. Обувь из тонкой кожи, которая толком не убережёт ни от холода, ни от сырости. Роль тёплой одежды исполняла когда-то белая, но посеревшая от дорожной пыли просторная накидка с глубоким капюшоном.

— Никто, — девушка излишне безмятежно грациозно пожала плечами. — Что не так в моей одежде?

Пришлось объяснять, что чем дальше на север будет лежать их путь, тем холоднее будет погода.

— Там даже летом может выпасть снег. А жары, к которой ты привыкла на родине, не бывает никогда. В такой одежде ты там просто погибнешь, как нежный оранжерейный цветок, пересаженный в огород селянина.

— Другой у меня нет, — последовал равнодушный ответ.

Ох, как же мне хотелось пожелать хозяину Ланат чего-то прочищающего мозги, но хватит мне одной загубленной жизни на совести. О том, как господин Дамир ин Куфа неправ, можно было бы заявить и напрямую, но на востоке так дела не делают. Да и невместно молодой женщине указывать вою на ошибки его. Ерофей в это тоже вмешиваться не станет. Значит, буду действовать мирными методами. Хитростью и обходными манёврами.

Первым делом я отменила прогулку по городу, сославшись на срочные дела. Затем, попросила Анну о встрече, на которой изложила свой план и привлекла её в союзники.

Царица откровенно скучала. Иван вырос и не позволял матери нянчиться с собой, целыми днями пропадая в Академии. Здислава Красимировна — жена мадьярского посла, с которой они неплохо ладили, — с головой погрузилась в воспитание внука, а больше подруг у Анны не было. Как и родни, оставшейся на далёких берегах холодного Варяжского моря.

Предложению пригласить сарацина с его прекрасной спутницей на чай, обрадовалась, как ребёнок Рождеству.

— Вы, главное, не забудьте о погоде родного края рассказать и о том, как там одеваться следует, — в который раз напомнила я потенциальной свекрови.

— Не забуду, Даша. Лучше скажи, сладости османские подать или пирожков с разными вареньями? — с энтузиазмом планировала чаепитие Анна.

— Ватрушек и пирожков подать прикажите. Сласти эти они и дома ели, а наше печево им в диковинку будет, — посоветовала я, а потом вспомнила, что гостят сарацины во дворце не первый день. Наверное, и ватрушкам уже не удивятся.

Пока царица готовилась к приёму, я написала и отправила записку деду. Много писать не стала, просто спросила, когда и где могу с ним увидеться. Всей душой люблю Мирославу, благодарна ей за помощь, но княгинюшка дама эгоистичная. Если зайду в её дом, то с дедом только переглядываться сможем. А мне есть что ему рассказать и о многом спросить хочется.

— Что ж вы ничего не едите, гости дорогие? — преувеличенно заботливо спрашивала Анна сидящих за столом.

Не было в ней сейчас ничего величественно-царского. Гостеприимная хозяйка, рада, что её почтили визитом, с интересом слушает о странах дальних, о диковинках заморских. Да и самой есть что рассказать.

— Путь вам предстоит долгий и трудный, — тоном заправской сказительницы начала она. — Я молода тогда… вот как… Ланат? Как Ланат молода была. Плыли мы на лучших драккарах отца почти три месяца. И вам такое же предстоит. Путь по суше? Должно быть, есть, но он длиннее и опаснее водного. Да и сколько с собой на лошадках увезёшь? Что значит, вам много не требуется? Припасы, одежда теплая… Всё с собой везти придётся. Края там суровые, море холодное. А солнце хоть и светит летом круглые сутки, но не особо греет. Ты, девочка, у Даши спроси, как одеться в дорогу. Она у нас и мастерица знатная, и в путешествиях опыт имеет.

Общаться было непросто. Анна держала один из кристаллов артефакта в руке, второй был у Ланат. Склонясь к уху господина, девушка переводила слова царицы. «Рисковые ребята», — подумала я о сарацинах. Не зная языка, без охраны, проводника и переводчика пуститься в продолжительное и опасное странствие. Или действительно необходимость такая у Дамира? И девочку зачем-то за собой тащит.

Вопросов много, ответов нет. Ланат не склонна откровенничать, а с Дамиром Ерофей общается. Правда, больше в зале, где вои тренируются. Сарацин учит царевича каким-то приёмам сабельного боя и выматывает его так, что вчера вечером, провожая меня на женскую половину, муж даже на словах не посетовал о том, что ночью ему будет одиноко. Едва глаза открытыми держал.

Что удивило больше всего, так это то, что и подруга моя с ними железкой машет. Заглянула утром любопытство потешить и обмерла. Ланат с Ерофеем вдвоём наступали на Дамира, а тот с видимой лёгкостью отбивался от обоих разом. Да так быстро и ловко, что казалось, тенью скользит, а не в теле человеческом.

— Ты тоже так сможешь, лапушка? — спросила я у мужа, подавая ковш с терпким квасом, кивнув в сторону гостей.

— Никогда не смогу даже приблизиться к такому мастерству, — спокойно, без толики зависти ответил царевич. — Этому с четырёх-пяти лет учат. С утра до ночи каждый день натаскивают лет до двадцати. Даже если я магией увеличу скорость и усилю мышцы и связки, всё равно так не получится.

— Тогда зачем тебе это?

— Интересно, — обнял меня муж и легко чмокнул в губы. — Как же я соскучился, стрекозка!

Погрузившись в воспоминания, немного отвлеклась от рассказа Анны и когда царица меня позвала, даже вздрогнула.

— Ты же поможешь нашим гостям, Дарья?

Ответить я не успела. Дамир с поклоном и почтением попросил кристалл у хозяйки, протянул его мне, а второй забрал у Ланат.

— Досточтимая госпожа, — обратился сарацин ко мне, приложив руку к груди и почтительно склонив голову. — Я счастлив лицезреть твою небесную красоту и прикоснуться к твоей удивительной мудрости. Поистине счастлив будет царевич Ерофей, введя в свой дом такое редкое сокровище.

Мёд и патока восточных комплиментов… Бр-р-р-р… Вот что он сказать хочет? Попробуй пойми смысл в этой велеречивости. А ведь ему же ответить ещё надо, и с неменьшей цветистостью, иначе в глазах его выглядеть буду грубиянкой. Спас ситуацию Ерофей.

— Даша, что он говорит? — негромко спросил муж, хмуря брови. Уверена, что не понравилось ему, как Дамир на меня смотрит. Взыграло ретивое — ревнует лапушка. Но пока я собиралась с мыслями, как бы озвучить вступительную часть речи гостя, царевич протянул мне открытую ладонь, в которую я с радостью вложила кристалл.

Баба с возу — кобыле легче. В смысле, пусть мальчики сами разбираются, а я тем временем ещё один пирожок съем.

Разобрались и достаточно быстро.

— Досточтимый Дамир просит тебя помочь его… кхм… спутнице одежду для путешествия подобрать, — перевёл мне просьбу сарацина Ерофей.

Так я и думала. А чего там муж навоображал, пока пусть останется на его совести. Поговорим с ним об этом позже. Я не поклонница версии «Ревнует — значит любит». Ревнует, значит не уверен в себе. Ревнует, значит не верит человеку, который рядом. А без доверия какая любовь? Мука смертная для обоих.

— Помогу. Конечно, помогу. Завтра же поедем в «Стрекозку». Заодно и платье свадебное себе придумаю.

— Девочки, я с вами! — подхватилась Анна. — Даша, мне тоже нужно новое платье. Негоже посажёной матери в обносках на свадьбе быть.

Увидев, как мы с Ерофеем переглянулись, царица шутливо погрозила нам пальчиком:

— Забыли! Ещё когда я вам обещалась… Вспомнили?

Вспомнила! Вечер встречи Новолетья, нарядная Анна со свежим безупречным макияжем едет на бал в посольство, и мой страх, что заметит она невероятное сходство безродного студиозуса с Василием. Тогда-то и пообещала царица стать на нашей свадьбе посажёной матерью.

— У вас будет самое лучшее платье, матушка! — вырвалось у меня. Не думала, что так быстро смогу назвать свекровь “матушкой”, но случилось. Легко и естественно.

Приятно было, что царица помнит о слове, данном двум безродным сиротам несколько лет тому назад. И тут же закружились в голове идеи фасонов свадебных и нарядных платьев, разнообразие тканей и варианты отделки.

Вот! Знакомо, привычно и интересно. Степь — это тоже неплохо, но мой дом здесь. В Светлобожске.

Следующие две декады пролетели как один день.

Оказалось, я даже не осознавала, что в степи, при всей моей загруженности и частых поездках по стойбищам, жизнь была спокойной и размеренной. Всё же статус Хранительницы, дочери кагана, и десятка моей охраны давали некий буфер в общении с кочевниками. Никто не мог ввалиться ко мне в юрту в любое удобное для себя время, схватить за подол кафтана, привлекая внимание, или как-то ещё нарушить личное пространство.

А после очень эмоционального стихийного митинга в «Стрекозке» по случаю моего возвращения в мастерскую началось настоящее паломничество.

Вспомнив, как меня встретили, я тепло улыбнулась.

Царский выезд в столице знали, протокол посещения общественных мест венценосными особами тоже был известен. Поэтому в мастерскую Анна вошла только после того, как охранники из службы Грега шустро осмотрели помещения и с должным уважением, но настойчиво выпроводили лишних людей.

Мезислав Жданович, залихватски подкрутив ус, вытянулся во фрунт, Ружена и выскочившие в салон визажистки присели в глубоких реверансах. Остальные работницы под присмотром Сияны Всеградовны остались на своих местах.

Забавно было наблюдать из-за спины царицы приветственный ритуал. Обычно я в этом участие принимала с другой стороны.

— Вольно, — шутливо скомандовала венценосная гостья бывшему сотнику, но расслабились все.

Ружена, выпрямив колени и спину, подняла голову и встретилась со мной взглядом. Не веря своим глазам, она, забыв о правилах этикета, всплеснула руками:

— Даша?

Даже удивительно, что за те два дня, что прошли с нашего возвращения в столицу, слухи об этом из дворца не распространились по городу. Поэтому моё неожиданное появление вызвало такую реакцию.

Я умоляюще посмотрела на Анну, и она с доброй улыбкой кивнула: можно.

Ружена и Жданович обнимали меня в четыре руки. Людмила и Белослава с объятиями не лезли, но, томимые любопытством, топтались рядом. Экономка не скрываясь хлюпала носом и вытирала слёзы кружевным платочком, ветеран усиленно моргал, стараясь изгнать лишнюю влагу из глаз.

Со второго этажа из-за плеча охранника на шум осторожно выглянула Сияна. Охнув, она чуть было не уронила мужчину и бросилась к нам тискать и спрашивать.

— Как ты? Надолго? Дуньку околотную* привезла? Замуж не вышла? Тебя совсем из степи отпустили? — вопросы сыпались со всех сторон. Ответа не ждали, должно быть, не знали, что я уже не немая, просто спрашивали, показывая свой интерес ко мне.

*Околотень — неслух, дурень (древнерусское).

— Осторожно, не задушите мне сноху, — осадила встречающих царица, самостоятельно устроившаяся в удобном креслице у столика, на котором уже стояло угощение. Уверена, что это Крук — домовёнок наш — расстарался.

Объятия распались, и люди, что мгновение назад крепко обнимали меня, с поклоном отступили. Одно дело радоваться возвращению хозяйки мастерской, приятельницы давнишней, и совсем другое — общаться с членом царской семьи.

— Матушка, не пугайте друзей моих, — попросила я Анну с улыбкой. — Они пока не знают, что мы с Ерофеем недавно поженились.

— Говорит! — хором ахнули обитатели мастерской, и меня накрыло новой волной вопросов.

Как бы ни хотелось мне рассказать о себе, расспросить о них — вон у Руженки животик явственно округлился, — но дело прежде всего.

Попросила Сияну взять Ланат под свою опеку и продумать ей полный гардероб для путешествия на далёкий север. Вручив Анне альбом с образцами тканей, чтобы та сама выбрала для наряда желаемое, быстро набросала угольком на большом листе бумаги эскиз её будущего платья.

Погода в столице по-весеннему прохладная, значит, можно и бархат мехом оторочить, и многослойность, столь любимую боярами, использовать для создания незабываемого образа моей посажёной матери.

Как же приятно погрузиться в любимую работу!

Внезапно из памяти Алевтины выплыло, что всё детство и юность хотелось ей стать модельером. Девушка закончила художественную школу, курсы кройки и шитья, изучала историю костюма, рассматривала модели в заграничных, с трудом найденных, журналах, придумывала и рисовала для всех своих и маминых подруг фасоны нарядных и повседневных платьев и костюмов. Многие наряды сама для себя шила, вызывая зависть ровесниц.

Аля обожала моду до той поры, пока однажды не вызвали её на заседание комитета комсомола школы и в самых нелицеприятных выражениях не обвинили в недостойном поведении. За то, что лучшей подруге сшила платье на свадьбу брата. Да не просто так сшила, а деньги за это взяла. Спекулянтка, хапуга и стяжательница. Гнать из комсомола, ибо позорит она светлые ряды строителей коммунизма.

Но пожалели, не выгнали. Обругали по-всячески, объявили выговор и велели вернуть подруге те позорные три рубля, что явили миру её алчность. Три рубля, на которые юная швея купила пуговицы, нитки и тесьму на отделку платья.

Проревев всю ночь в подушку, Алевтина поклялась, что никогда у неё больше не будет подруг и что шить она никогда никому больше не станет.

После школы Аля поступила в строительный институт.

Яркой эмоциональной молнией пронеслось в сознании воспоминание из чужой жизни и сочувствие к несчастной женщине, память которой позволила мне выжить и устроиться. Не одним же днём стала она злобной мегерой, не терпящей людей. «Помогли» вот такие случаи, а сколько их в жизни было…

Вдох — выдох, и возвращаюсь к работе. Мне ещё себе свадебное платье раскроить надо и мастерицам в работу отдать. Придумала я подвенечный убор давно. Наверное, тогда, когда чётко осознала, что готова за Ерофея замуж выйти.

Вопреки местным традициям мой подвенечный наряд не будет красным сарафаном. Поверх лёгкого многослойного шифонового платья нежно-сиреневого цвета я надену кафтан, сшитый из изысканного кружева, украшенный множеством жемчужных пуговиц.

Получив разрешение свекрови остаться в мастерской, чтобы выпить чаю с единомышленниками, отпустила с ней Ланат. Не хочу, чтобы девочка чувствовала себя неуютно, как бывает почти всегда, когда не понимаешь, о чем говорят окружающие тебя люди.

Стол ломился от щедрого угощения. Мы прихлёбывали вкусный отвар, заедали его пирожками, ватрушками, пряниками, вареньем, мёдом. И говорили, говорили, говорили…

Ружена год назад вышла замуж за Мезислава Ждановича.

— Даша, ты даже не представляешь, какой он лихой кавалер! И совсем не старик. Ему всего-то сорок пять лет. Он в отставку по ранению ушёл, а выглядел так… Ты же должна понимать — мужчина без женской заботы что беспризорник. Да и горе какое пережил — жену схоронил… — рассказывала свою лавстори, не сводя счастливых глаз с мужа, женщина. — Ты не подумай, мы дом у Фомы забирать не станем. Нам и здесь хорошо. Ты же не против, что мы будем тут жить?

Я смотрела на эту странную на первый взгляд пару и видела, что двадцать лет разницы не такая уж большая помеха, если люди любят друг друга. Старый рубака помолодел, расправил плечи, даже хромать стал меньше. А Ружена, положив руку на заметный животик, смотрела на мужа с улыбкой счастливой женщины

Близняшки-визажистки пили чай молча, не дополняя рассказы ехидными замечаниями. То ли виноваты в чём, то ли повзрослели и поняли, что злословие добропорядочных женщин не украшает.

— Что молчите, красавицы? Расскажете, как жили это время? Дом деду не разнесли до фундамента? — спросила у Людмилы.

— Нормально всё с домом, — пожала плечами девушка. — И лаборатория целёхонька. Только… — сестрицы переглянулись, словно набирались решимости, и закончила фразу Белослава, — Дарья, продай нам права на притирания свои.

— И так вроде всё отдала, — удивилась я неожиданному предложению. — И рецептуру без утайки, и поставщиков составляющих, и упаковки. Ещё-то что?

— Мы хотим выйти из-под «Стрекозки». Свою школу открыть. Пусть у тебя только шитьё будет, без… — Людмила на секунду задумалась, вспоминая слово, которое я им писала на досочке, — визажа. За пятнадцать золотых уступишь?

Ого! Поднялись художницы неплохо. Могла бы и даром права отдать, но, оплатив передачу девушки будут намного больше гордиться своим делом.

— Можем завтра же оформить передачу прав. Приеду платья кроить, и сбегаем в ратушу, — пообещала я сестричкам и увидела, с каким облегчением выдохнули они, какой радостью засветились глаза у обеих.

Молодцы девчонки! Хоть и не стали мы подругами, но мне приятно, что я поспособствовала развитию их дела.