Немая. Книга 2

Глава 6

На другой день, когда я приехала в мастерскую, «Стрекозку» окружала толпа любопытных.

Нет здесь ни телефона, ни телеграфа, не говоря уже об интернете с его многочисленными соцсетями, а новости распространяются со скоростью звука — звука сплетни.

— Та точно, выгнали её из степи. Спуталась она с каганом, а жёны евонные взбунтовались, чуть зенки бесстыжие плехе* не выцарапали.

— Не говори глупости! Дарью в степи едва ли не богиней светлой почитают. Зачем грязь месишь да людей добрых порочишь?

— Та точно баю! Мне сосед говорил, а у него сын двоюродной тётки обозникам повозки чинит. Вот он слышал от них, что в степи такое гутарят.

— Белебеня* твой родич и коломес*, коли говорит такое!

— Вот верно баешь, кума! Неча рот открывать, коли не ведаешь. Дарью Милановну нашу царевич Ерофей из степи от жениха тамошнего покрал и оженились они вчерась. Сама в храме не была, но торговка сказывала…

*Плеха — женщина легкого поведения; белебеня — пустоплёт; коломес — вздор говорящий (древнерусский).

Это и много прочего разного услышала я, пытаясь пробраться к входу. Но толпа стояла плотно, и я, махнув рукой, пошла к чёрному входу.

Правда, «чёрным» называли его по привычке. Давно, когда ещё Екатерина с дочками жила здесь, второй выход обустроили резным крыльцом и окружили уютным двориком. Плотные побеги девичьего винограда оплели неприглядные высокие заборы соседей и решётку, которая разделила большой хозяйственный двор на две части. Там дальше мыльня, заброшенная конюшня, дровяной сарай. А здесь старые кадки, наполненные землёй, и в них яркие многолетники, что цвели попеременно, радуя глаз с первого весеннего тепла чуть ли не до самых заморозков. Деревянные дорожки приподняты над землёй, чтобы даже в самый сильный ливень ноги не промочить, выходя на улицу, а меж дорожками плотным ковром кучерявится клевер, качая на ветру розовыми головками.

Крепкую глухую калитку тщательно запирали изнутри на засов — за этим строго следил Мезислав Жданович. Будь его воля, он и охранника бы приставил, но у нас бюджет не бездонный и нет места для лишней штатной единицы.

Хотя сейчас я бы не отказалась от сторожа, который с поклоном отворил бы мне проход во двор. Можно и без поклона, но открыть всё равно некому…

Стоп! Я же чародейка теперь. Прабабка-шаманка обещала, что силы у меня будет немеряно. На калитку-то уж точно должно хватить.

Хватит-то хватит, но не вышибать же её. Чай, не чужое добро — своё, а своё беречь и приумножать надо.

Как там меня Ерофей учил смотреть сквозь предметы? Мгновенное лёгкое головокружение, и вижу зрением магическим, где засов с той стороны на дверце закрепили. Теперь надо его отодвинуть. Прикладываю ладонь и провожу по струганым доскам, представляя, как выезжает крепкая задвижка из паза. И ведь послушалась железяка — дверь беззвучно открылась на смазанных петлях.

Хорошо чародейкой быть. Правда, я постоянно забываю о том, что силой владею. И знаю мало. К силе знания нужны.

Калитку и щеколду за собой закрывала без магии. Так мне пока ловчее.

Только порог дома переступила, тут же у ног домовёнок котом закружил, докладывая:

— Гости у тебя, хозяюшка. Екатерина-свет-Желановна в трапезной чай пьёт и тебя дожидается.

Обнялись, насколько позволил большой живот Кати. Бебибум прям какой-то, как бы самой не «заразиться», — мелькнула шальная мысль, а магический взгляд увидел две ярких искорки в ауре подруги.

— Двойня? — вместо приветствия спросила я.

То, что я избавилась от проклятия немоты, подруга знала из писем, которые мы с Дуняшей регулярно писали в Светлобожск, поэтому и не удивилась, что говорить могу.

— Двойня, — тяжело опускаясь на лавку, подтвердила женщина. — Старшие подросли, вот и решили с Саввушкой совместного ребёночка народить. А оно вишь, как вышло. Двое. Повитуха говорит, что парни будут.

Я с улыбкой слушала воркование старшей подруги, что одной рукой оперлась на лавку, а второй живот поглаживала. Славная Катя, домашняя, теплая.

— Даша, ты что думаешь делать с той толпой? — кивнула куда-то за спину купчиха. И вспомнилось сразу, что у этой лапочки стержень внутри титановый, а в мозг калькулятор встроен.

— Да что с ними делать? Постоят, поговорят, сплетнями обменяются и разойдутся.

— Э, нет, подружка! — погрозила пальчиком Екатерина. — Учишь тебя, учишь… Скажи, остались ли у тебя ещё платочки?

— У Сияны Всеградовны спросить надо. Я же только вчера порог переступила. Не пока ведаю о делах текущих.

— Спрашивай, — согласилась подруга.

Оказывается, запас был. Простой белый квадрат с тонким простым кружевом по краю и белой же шёлком вышитой стрекозкой в уголке. Безделица, которая любой девчушке по силам смастерить, а поди ж ты, покупают.

— Отправь пару девчонок порасторопнее на улицу с корзинками, пусть у входа торгуют. Золотой не выручишь, но три-четыре серебрушки в кубышку положить сможешь, — настоятельно порекомендовала мне Катя.

Я посмотрела на Свияну, желая услышать и её мнение.

— Разумно, — певуче ответила мастерица, кивнула и вышла распорядиться.

— Слышала, что желающих много наряды к лету у тебя заказать, — как бы между прочим поделилась наблюдением гостья.

— Не до того мне пока. Надо Анне платье сшить, да и себе тоже. К свадьбе как-то подготовиться. Понять, где жить станем. Во дворце не хочу, здесь невместно. Деда ещё не видела… Не до заказов мне сейчас, — вздохнула я, печалясь объёму предстоящих хлопот.

— Так и не бери пока. Пусть Ружена очерёдность записывает. Как время и желание появится, так и пошлёшь приглашение. И цену не забудь повысить, — наставляла меня бывшая компаньонка.

— Да с чего бы? — приподняла я брови.

— С того, душа моя, что ты теперь не просто горожанка, а невестка царя-батюшки. А это, поверь мне, дорогого стоит.

Советы меня впечатлили. Поблагодарила от души. Только после того, как закончилась деловая часть нашего общения, Екатерина спросила:

— Как ты, Дашенька? Как Дуняша устроилась?

Отмахнуться односложным «нормально» от человека, искренне болеющего за тебя душой, сказать, что в письмах уже всё описали, невместно, поэтому разговор затянулся до обеда.

— Нет, Дашенька, не уговаривай. Домой пора. Деток няньки накормят, а вот Первушич без меня за стол не сядет. Поеду я… — оправдывалась Катя, выходя на улицу, где ждала её повозка.

Толпа любопытных стала значительно меньше, как и запасы платочков в корзинках девочек-учениц.

Подсадив подругу в возок, помахала ей вслед и отпустила девчонок обедать.

— Дарья, — налетели на меня два нетерпеливых вихря. — Пойдём в ратушу договор на передачу прав заверять?

Пошли, я же обещала. Должно быть, чиновники во всех мирах народ неторопливый. Пока очередь наша подошла, пока договор прописали, пока заверили да пошлины оплатили, прошло не менее трёх часов. Спасибо, что нет пока у них такого понятия, как обеденный перерыв или, того хуже, сиеста.

— И ещё мы хотим из вашего дома съехать, — отдавая мне кошель, объявила Людмила.

Так я и не против. Если дед возражать не будет, то я бы с радостью туда вернулась. Осталось узнать, что об этом думает Ерофей.

Дед не отрываясь смотрел на меня, то ли отмечая изменения, то ли ища знакомые черты.

— Я это. Я, — улыбаюсь и беру в руки сухую ладонь с набухшими венами. — Дарья Гри… уже, как ты и говорил, Найдёнова.

— Витославская, — поправил старик и на автомате продолжил менторским тоном. — Царский род Южно — Русского царства идёт от Витослава, и всех его потомков величают Витославичами. Но не отчество это, а имя родовое. Сиречь Витославские. Василий сына признал, в род ввёл. Не носит он больше уличное прозвище Найдёнов.

— Красивая фамилия, — прокомментировала я, не зная, что сказать.

— Царская.

Мы с Осеем сидели в гостиной нашего дома. Девчонки, получив полный расчет, съехали. И я могу теперь вернуться в моё самое любимое место во всём Светлобожске, а то и во всём Южно-Русском царстве. Место, где мне всегда тепло и покойно.

Комната немного изменилась. Нет книг и свитков — дед забрал их с собой. На стенах появилось несколько картин: пейзаж пустыря за забором, натюрморт с веткой сирени и эскиз к жанровой картине «Степняки на ратушной площади». Художницы на память оставили.

Рассматривая картины, пытаюсь справиться с эмоциями. С одной стороны, я рада встрече с дедом, а с другой…

Разговор не клеился настолько, что подумалось, отвык от меня дед.

— Повзрослела… — прервал молчание чародей. — А голос у тебя такой… — поиграл губами, слово подыскивая, пальцами мудру изобразил, — душевный у тебя голос, стрекозка.

— А ты совсем не изменился, — на голубом глазу соврала я.

Дед сильно постарел. Ну и выскажу я Мирославе за то, что «заездила» старика. Учителей беречь надо! Тем более таких, как мой дед.

— Мирослава ни при чём, — грустно усмехнулся Осей, с лёгкостью прочитавший мои мысли. — О тебе тревожусь.

Ох ты ж! Расставшись с немотой, я перестала пользоваться мысленной речью и забыла о том, что Дуня, Ерофей и дед легко меня читают.

— Не совсем легко, но когда ты так явно лжёшь, я слышу. Думаешь, не знаю, что постарел? Знаю. Страх не только счастья лишает, но и тело разрушает.

— Я спрашивала тебя, чего боишься, но ты отшутился. Теперь-то скажешь? — я постаралась заглянуть в глаза чародея.

— Зачем ты вернулась? — с болью в голосе воскликнул старик, закрыв лицо руками. Так делают дети, желая спрятаться от страшного. — Там, в степи, ему тебя было бы труднее достать!

Непонимающе хлопаю глазами. Бросаюсь к старику, обнимаю его ссутулившиеся плечи, глажу по спине.

— Дед? Деда, ну скажи, что происходит? От кого мне в степи прятаться надо?

— Да от проклятого дружка моего Горислава! — с болью в голосе выкрикнул чародей. — От злодейства его и помыслов чёрных.

Я облегчённо выдохнула.

— Так нет его больше, — утешала я Осея, — нет. Иссох от обезвоживания в луже собственного дерьма.

Василий, узнав о наших приключениях, послал на ту заимку лесную, где нас держали, отряд воев чародейских. Правильно Ерофей говорил: когда знаешь, что искать, то найти намного проще. Да и развеялись мороки, скрывавшие дорогу.

Только не застали там никого. Слуги, бросив труп Горислава, разбежались. Осмотрев и обыскав всё от застрех до подвалов, командир отправил к царю гонца с подробным отчётом и вопросом: «Дальше-то что делать?»

— Спалить всё дотла, чтоб и памяти о нём не осталось! — последовал гневный приказ.

Жгли огнём магическим, но со всей аккуратностью — лес же кругом. Пепел ливнем призванным смешали с землёй.

— И дорогу, ведущую к той заимке, закрыли магически. «Дабы и памяти о нём не осталось!» — процитировала я слова Василия.

— Почему я об этом не знаю? — потянулся за чаем дед, маскируя лёгкую обиду.

— Тайно всё делалось. Я знаю только лишь потому, что участником событий была. Хорошо, клятву о неразглашении с меня не додумались взять, а то бы ничего я тебе рассказать не смогла.

— Хорошо, — согласился Осей, мелко тряся головой.

Он как-то разом ещё сильнее осунулся.

— Дед, да скажи светлых богов ради, что тебя так гнетёт? — чуть не плача приставала я к чародею, не понимая причину его настроения.

— Предатель я, стрекозка… — едва слышно прошептал дед и повторил, чтобы не подумала, что ослышалась. — Предатель!

Оказывается, теша свою страсть к истории магии, дед в архивах Чародейской Академии случайно наткнулся на один документ. Настолько старый, что едва-едва читаем был. Но Осей Глебович человек упрямый. Разобрал. Где заклинание восстановления применил, где домыслил, но смысл понял. Удивился и стал дальше проводить исследования в том же направлении.

— Даша, они же несколько столетий род царский извести хотели, — лихорадочно шептал чародей. — Каких только гадостей не злоумышляли! Мне бы, дураку старому, сразу в сыск царский идти, но я же не мог за спиной друга такое сделать. Всё и рассказал Гориславу. Думал, наивный идиот, что не знает он о злодействах семьи своей. Бумаги собранные представил как доказательство. По одному его щелчку бумаги в пепел превратились. И он смеялся… Даша, он надо мной смеялся, называя старым негораздком*. А потом ругать начал, за то, что собрал это всё… схватил со стола горсть пепла и бросил мне в лицо. Знаешь, я никогда не был драчуном, задирой или скандалистом. Всегда терялся, когда кто-то мне хамить начинал. И тогда растерялся было и сник, так бы и оставил, если бы меня лично касалось. Но тут же на царство покушение. Вскочил и бросился к двери. Пусть нет у меня больше бумаг тех, но я же всё дословно помню. Каждую строчку в свитках тех. А он сказал… Знаешь, так спокойно, без эмоций… как о погоде говорил. «У тебя, Осей, выбор есть. Или правда о роде Святобожских, или жизнь твоей Дарьи». — Дед поднял на меня красные от сдерживаемых слёз глаза. — Знаешь, я поверил, что он не просто так угрожает. Он убил бы тебя, моя девочка. Вот тогда-то я и сделал выбор… и поклялся, что никому и никогда не расскажу, что было в тех документах. Вскоре степняки в столицу наехали и тебя с собой увезли. Из Академии я уволился. Не видя каждый день ухмылку бывшего друга, вздохнул было вольно, но совесть не обманешь… — чародей ссутулился ещё больше, казалось, что хочется ему стать меньше, незаметнее. — Не знаю, как теперь жить.

Мысли метались в поисках решения. Если плясать от буквы закона, то дедушка мой чуть ли не сообщник злодея, хоть и попал в переделку случайно. Но я никому не позволю обвинить Осея Грифина в предательстве.

— Дед, а ты помнишь, как звучала клятва? — осторожно спросила я.

— Так и звучала: никогда и никому не рассказывать о том, что было написано в документах, собранных мною против рода Светлобожских.

— А письменно восстановить можно? Это не будет нарушением клятвы?

Чародей менялся на глазах. Плечи расправились, в глазах блеск появился. Даже всклоченные волосы пригладились слегка.

— Даша, ты гений! — воскликнул дед. — Душан, быстро перо, чернила и бумагу. Всю, что в доме есть!

Не знаю, так ли нужны чиновникам царского сыска те документы, что сейчас Осей бросился восстанавливать. А вот ему это просто необходимо. Словно руны не чернилами выписывает, а той чернотой, что накопилась в нем с дня, когда он, спасая меня, дал клятву.

Смотрела на деда, видела, как он меняется, и у самой на душе легче становилось. Уходит то чувство вины, что мучило меня в последние дни, не давая спокойно спать ночами.

Всё же, как бы ни была заслужена смерть, не женское это дело — жизни лишать.

Наше дело новую жизнь миру давать.

*Негораздок — недалёкий (древнерусский)