Немая. Книга 2

Глава 6

Нас встречали. С громким гиканьем вокруг обоза носились всадники. Кто-то высоко подбрасывал и тут же ловил на ходу шапки, кто-то на всём скаку вставал на седло ногами и приплясывал, показывая свою радость и удаль.

Я сидела на Танели, которую вели под уздцы два воя личной охраны Зеки-ага, ни жива ни мертва. Граждане, как же страшно! Люди верят в то, что в степь вместе со мной вернутся тучные стада, обильные пастбища, вкусная сытная еда, здоровье и благополучие. Всё это они связывают со мной. А если ожидаемое не случится? Что, если те благодатные годы, которые закончились для них пять лет назад, были простым совпадением и мой приезд ничего не изменит в их жизни?

Что тогда со мной сделают? Ладно, если просто изгонят — мне есть куда идти. А если решат принести в жертву духам степи?

Я порывисто вздохнула и крепче вцепилась в луку седла. Вдоль лица мелодично звякнули серебряные подвески. Вчера вечером в мой шатёр вошла юная девушка, которую я раньше в нашем обозе не видела. На руках у неё в лёгком сквозняке трепыхалось нечто бело-розовое.

— Зеки-ага велел утром надеть, — с поклоном объяснила она на ломанном русском. — Я помогу.

Разложила на ковре белоснежную нижнюю рубашку, такие же тонкие шальвары, к ним нежно-розового цвета тунику до колен с высокими боковыми разрезами, плотные шальвары и лёгкий кафтан без воротника. Всё украшено причудливой искусной вышивкой. Шёлком по шёлку с серебряной нитью. Из сумки достала объемный свёрток и тяжело опустила рядом с нарядом.

— Это… — и жестами показала на уши, шею, запястья.

— Кажется, украшения, — предположила Дуняша, с любопытством взирая на одежду.

А гостья укрыла всё выложенное тончайшим полотном и сама рядом на ковёр присела.

— Ты чего? — обратилась к ней моя компаньонка.

— Айше здесь, — ткнула она тонким пальчиком сначала себе в грудь, потом похлопала ладошкой по ковру под собой, а потом, глядя на меня, заявила: — Айше твоя.

«Кажется, соглядатая советника. При ней молчи», — предупредила я Дуняшу. Та понятливо кивнула.

И вот везут меня разнаряженную как кукла, в шелка, увешанную как новогодняя ёлка украшениями, укутанную как невеста, в тонкое покрывало под сень шатров кагана.

Где-то за спиной встал посольский обоз Южно-русского царства, во главе с Ерофеем. В карете Дуняша прилипла к оконцу, впитывая новые впечатления. А в самом конце обоза трясётся на телеге с сёдлами и прочей упряжью дядька Ратко. Вольную ему Зеки-ага ожидаемо не дал, но голова на плечах и спина не исполосована нагайкой.

Чем ближе продвигалась процессия к большой белой юрте, тем плотнее становилась толпа, окружавшая нас. Женщины бросали под ноги Танели пучки душистых трав, мужчины потрясали чем-то металлическим и острым. «Наверное, сабли», — подумала отстранённо. Меня мало интересовало то, что происходило вокруг. Всё внимание было сосредоточено на мужчине, стоявшем на возвышении, застеленном коврами. Тот тоже пристально вглядывался в меня, пытаясь рассмотреть через слои вуали, скрывающей меня с головы до ног.

Близкое родство этого человека с Зеки-ага было видно с первого взгляда. Такой же невысокий, кряжистый, кривоногий. Шрам, проходящий через левую щёку, оттянул угол глаза вниз, а верхнюю губу поддёрнул вверх, перекосив лицо в подобии кривой усмешки. Похоже, это и есть Метин-каган — отец моего тела. Какое счастье, что везут меня ему не в жёны и не в наложницы! Дочерью как-нибудь побуду.

Шагов за десять шествие остановилось; мои сопровождающие повалились наземь и нараспев принялись восхвалять кагана, выказывая почтение своему правителю. За ними упали ниц и встречающие. Танели нервно запрядала ушами, всхрапнула. Боясь, что лошадка дёрнется и наступит на кого-то, я подобрала брошенные поводья, погладила её по шее и спешилась — благо на земле оставалось немного свободного пространства. Неловко чувствовала себя, возвышаясь над людьми, ковром распростёртыми под конскими копытами.

Метин жестом поманил к себе. Да я бы подошла — мне нетрудно, но не могу Танели бросить. Непривычная к скоплению народа лошадка была неспокойна. Но передать поводья некому, и ступить некуда, не по спинам же склонённым ступать. Жестами постаралась донести это до кагана.

Тот понял и негромко что-то приказал. В ту же минуту на ноги вскочили ближние ряды, а за ними поднялись и все остальные. «Пыли сейчас будет…» морщась от предчувствия того, что люди вот-вот начнут охлопывать себя, приводя одежду в порядок, подумала я. Но никто даже рукой по халату не провёл. Земля у ног вождя священна?

Тем временем кто-то взял из моих рук узду, кто-то подхватил под локоток и направил туда, где ждал меня правитель степного народа каган Метин.

— Здравствуй,… эээ… дочь, — поприветствовал меня властитель, и, видя, что я не отвечаю, приказал кому-то: — покрывало сними.

Айше, возникшая рядом словно из-под земли, ловко стянула с меня вуаль, не зацепив при этом ни одной висюльки из многочисленных украшений, оттягивающих уши, шею и запястья.

Тяжесть взгляда, рассматривающего меня, ощущалась чуть ли не физически. Ладно, папочка, сам напросился. Слегка приподняв скромно опущенную до этого голову, отвечаю спокойным взглядом. Даже к плечу немного её склонила и изобразила чуть заметную улыбку. Не приветливую, а вежливую.

— Красивая, — констатировал каган. — На мать похожа как две капли воды. Но такая же гордая и непокорная. Пошли в дом!

Повернулся ко входу, предусмотрительно распахнутому стражниками, и шагнул в юрту.

Переступив порог, я на мгновение ослепла. После яркого солнечного дня полусумрак внутри помещения показался полной темнотой. Но скоро глаза привыкли, и света, падающего через отверстие в сферической крыше, стало достаточно, чтобы осмотреться.

Первое впечатление могло вместиться в одно слово: «нарядно». Стены, образующие круг, увешаны коврами с ярким орнаментом. По белому полю красный геометрический узор. На противоположной от входа стене ковёр увешан разнообразным холодным оружием. Небольшие ножи и длинные сабли, в богато разукрашенных ножнах и без. Вдоль ковровых стен стоят объемные сундуки, с громоздящимися на них подушками в пёстрых наволочках и сложенными одеялами. Над головой переплетаются натянутые полотнища. Под ногами толстая кошма. В центре из камней выложен очаг. Не зажжён — надобности нет, — но дым от огня, похоже, вылетает в то самое отверстие в центре крыши.

Пока осматривалась, Метин-каган удобно расположился за очагом, лицом у к входу. Резное креслице с невысокой спинкой гнутыми ножками и подлокотниками было в юрте одно. Значит, мне предстоит или на полу сидеть, или стоять.

— Что же ты молчишь, дочь? Не помнишь язык предков? Или и впрямь нема, как мне о том докладывали?

Раздражённо посмотрела на Зеки-ага, успевшего просочиться следом за нами и устроившегося за спиной правителя на большой подушке. Что же ты, хитромудрый, не организовал переговоры как следует? Тот поёрзал слегка, а потом склонился к кагану.

— Солнцеликий, Дерья общается с миром через девчонку, близкую к ней, — не понижая голоса, по-тюркски доложил он. А зачем, если я не понимаю, о чём они говорят.

В который раз мысленно поблагодарила я Ружену и Мезислава Ждановича за науку и предусмотрительность.

— И где она? — недовольный промедлением, приподнял бровь властитель.

— Уже послал за ней. Сейчас приведут.

— Красивая? — покосился на советника Метин.

— Обычная, — немного задумчиво ответил старик, посматривая на меня. — Но, боюсь, что будь она даже прекраснее Луны, о владыка, не стоит её вниманием осчастливливать.

— Почему?

— Дерья её чуть ли не за сестру держит. Обидеться может. Зачем нам из-за такой малости ссориться с Хранительницей Степи?

— Ты прав, мудрейший.

Старательно делая вид, что не интересуюсь разговором, продолжаю рассматривать убранство юрты. Но выводы для себя сделала. Они во мне нуждаются настолько, что не хотят ссориться. Отлично! С этой информацией можно торговаться за свободу.

Как Дуняша хотела? Чтобы скакать по степи и косы по ветру за спиной? Это программа минимум, лапушка. Мне надо выторговать не только свободу передвижения, но и разрешение на реформы. Иначе я здесь навсегда останусь. А мне этого не хочется.

В Светлобожск хочу, домой к деду, в «Стрекозку». И замуж за Ерофея.

С первой встречи со степняками на площади и до выезда из столицы прошло почти семь месяцев. И всё это время я лихорадочно училась. Училась быть Хранительницей Степи.

— Дарья, — строго, несмотря на боль, притаившуюся в глубине глаз, сказал мне дед после того, как я со слезами и терзанием носового платка, рассказала ему о визите Зеки-ага и о том, что нет у меня другого выхода — весной уеду в степь, — это мужественное решение. Но! — чародей пожевал губами, покрутил пальцами мудры и продолжил. — Если берёшь на себя такую ответственность, то полагаться лишь на волю неба нельзя. Люди будут ждать, что с твоим приездом их жизнь изменится. Помни, что ты не волшебница и щелчком пальцев ничего не исправишь. Давай возьмём за основу, что они изначально не только верят в тебя, но и слушаться станут. Значит, ты можешь людей учить чему-то новому. Только глупцы, делая одно и то же, ждут иного результата. Говорят, у них долгие годы неурожай. Охотно верю, что природа была немилостива к ним. Но сами-то они что делали? Бросали зерно по весне в землю и только? Удобряли поля? Орошали их? Стада… Где пасут? Завозят ли новых производителей? Болезни в стойбищах. Ох… — старик опять замолчал, невидящим взглядом рассматривая узоры скатерти и разглаживая несуществующие складки. — Не так давно в одном научном трактате я вычитал, что хворь в теле человека начинает развиваться от мельчайших живых существ. Твари эти настолько малы, что глазами не увидеть, хоть их и тьма вокруг нас. Они легко перелетают от больного к здоровому по воздуху, попадают в нутро человеческое вместе с едой и водой. Но если соблюдать чистоту тела, одежды и посуды, пить только кипячённую воду, следить за сохранностью еды, то причин для болезней будет куда как меньше. У степняков слишком сильны традиции. С одной стороны, это помогает выживать в суровых условиях кочевой жизни, но с другой… Вот почему наряды, тобой придуманные, стали желанны сначала для боярынь, а потом почти для всех женщин столицы?

— Они удобнее традиционных трёхслойных парчовых, крытых обязательной шубой. В них легче двигаться. Имея два-три таких платья, при желании можно так их сочетать, что никто не подумает, что этот наряд уже надевался не раз.

— На мой взгляд, главное, что они удобны, а всё прочее от лукавого, — позволил себе лёгкую улыбку дед. Правда, тут же нахмурился. — Я к тому говорю, что должна быть готовность новое принять и начать этим пользоваться.

— У степняков нет такого желания?

— Боюсь, у них нет того, кто к этому подвигнет.

Сказав так, дед вопросительно уставился на меня внимательным взглядом. Что я могла ответить? Не чувствую в себе тяги к прогрессорству. «Опять слово чудное», — мельком отметила для себя.

— Не смогу я, дед!

— Тебе решать, стрекозка. Одно знаю — не усидишь ты за пяльцами в шатре.

Согласно кивнула: «Не усижу». Что же делать? Вряд ли мой навык кроя и опыт управления мастерской понадобятся в степи. А в вопросах земледелия, скотоводства и целительства я совершенно ничего не понимаю и не смогу помочь дельным советом. Посмотрела на деда, перекладывающего книги и свитки на полках; зная его, понимала, что не просто так он заговорил об этом. И оказалась права. На стол лёг свиток.

— Это записки ботаника, которого долгие годы занимал вопрос улучшения плодородия почвы посредством высадки определённых растений. А вот это, — на стол лег второй свиток, — его же труд о повышении урожайности. Почитай.

— Дед, я в этом ничего не понимаю!

— Знаю. Поэтому и предлагаю учиться. Раньше весны Зеки-ага в обратный путь не отправится: дела посольские, распутица, холод зимний. У тебя есть немного времени. Завтра я в библиотеке Академии поищу нужные книги и свитки. За несколько месяцев ты не успеешь стать целителем или ботаником, но я постараюсь, чтобы ты могла понимать основы.

— Мне оставить работу в мастерской?

— Ни в коем случае! Не надо, чтобы кто-то знал, чему ты учишься.

— Почему? Что в том плохого?

— Не знаю. Но есть у меня предчувствие, что лучше тебе не выказывать, что ты всерьёз готовишься помогать степнякам.

С того дня каждая свободная минута была посвящена обучению. Чародей, задействовав весь свой громадный опыт преподавания, изо всех сил помогал мне. Утром я слушала лекцию по ботанике, которую дед читал мне на ходу. Вечером, по пути домой, отвечала на проверочные вопросы. После ужина штудировала толстенный учебник по основам целительства. В выходные дед тащил меня на базар в скотные ряды, и там я выслушивала наставления от опытных овцеводов о породах, разведении и болезнях домашнего скота.

После двух месяцев интенсивной подготовки я взбунтовалась.

— Дед, я больше не могу! У меня в голове каша-малаша. Овцы в чулках, зелёные платья повышенной урожайности, тюркский вперемешку с латинским из учебника по целительству.

Чародей, осматривая меня поиграл губами, убедился, что выгляжу достаточно плохо, и согласился:

— Иди спать. Утро вечера мудренее.

Наутро было воскресенье, и я весь день отсыпалась. Сползала на первый этаж, чтобы посетить уборную, выпить чашку чая и опять забиралась под одеяло. К вечеру поняла, что спать больше не могу, а в голове пусто.

— Дед! — топая босыми ногами по ступеням лестницы, кубарем скатилась вниз. — Я всё забыла! Ничего из выученного не помню!

— Уверена? Ответь мне, какие симптомы оспы ты знаешь?

Оспа… Страшная напасть, регулярно собиравшая страшную дань людскими жизнями. Не спасали от неё ни магия чародейская, ни злато-серебро. А тех, кого болезнь не забирала, клеймила своими отметинами. Мне повезло в том, что незабвенная баба Марыся оберегла навсегда от заразы. Прибежала в один из дней из села, схватила за руку, ничего не объясняя, и потащила в поле, где паслось деревенское стадо. Отмахнулась от пастуха и подвела к корове. У той язвочки на вымени. Поддела одну такую ножом, положила мне на руку и процарапала через неё кожу до крови.

— Тэрпи, дэтина. Бачишь, як оно… Оспа в сели. А так можэ и не заболиешь.

«Прививку бабулька сделала», — усмехнулась тогда и забыла. А вот сейчас, когда дед спросил, вспомнилось, что не грозит мне стать жертвой поветрия.

Симптомы назвала правильно, так же правильно ответила и на остальные вопросы деда.

— Просто ты выспалась, отдохнула, вот и улеглось в голове всё. Можешь учиться дальше.

— Деда, а чародейству поучишь? — попросила, мысленно отчаянно махнув рукой.

— Поучу. Вдруг да пригодится, — как-то излишне спокойно согласился Осей.

— Академия изменила отношения к женщинам-магичкам? — обрадовалась я.

— Официально пока об этом не сообщают. Но недавно Совет обсуждал уменьшение рождения одарённых. Раньше в Академию каждый год поступало от двухсот человек, а в этом году всего пятьдесят приняли.

— И что решили? — заинтересовалась я результатом заседания.

— Решили, что дар растворяется среди неодарённых. Сильные чародеи рождаются, когда и отец и мать маги. А мы извели чародеек. Те, кто есть, или таятся, или навсегда уезжают из царства, — дед виновато, словно это он в такой ситуации повинен, развёл руками. — Так вот, решили признать гонения ошибкой тогдашнего Магистра — благо он давно умер — и позволить женщинам магичить.

Всю дорогу я мечтала о том, как буду применять полученные знания, чтобы улучшить жизнь людей. Но наблюдая за тем, как меняется отношение ко мне Зеки-ага, понимала, что воли не дадут. А тут каган со своим советником, сами того не зная, подарили мне прекрасную возможность вырваться из заготовленной золотой клетки.

Где там Дуняша? Уже не терпится начать переговоры.

— Дерья, тебе следует вернуться в род, — заявил каган.

Это я считала, что будут переговоры, а они с дядей Зеки решили просто продиктовать свои условия. Присесть не предложили, то ли уверенные в том, что много времени наше общение не займёт, то ли невместно женщине сидеть рядом с правителем.

Услышав это заявление, я осмотрелась и потянула Дуняшу к сундуку. Взяли там по свёрнутому одеялу и подушке, вернулись в центр юрты. Не обращая внимание на недоумённые лица родни, устроили себе удобные сиденья. Хоть мы, получается, и ниже кагана, восседающего на креслице, но всё ж не на голой кошме. Хранительница я или нет?

Усевшись, с полным вниманием уставилась на правителя. Теперь я готова слушать. Кажется, он всерьёз опасается ссориться со мной. Очами сверкнул на моё своеволие, но не рыкнул, из шатра не выгнал и даже повторил уже сказанное:

— Дерья, тебе следует вернуться в род.

Забавно они моё имя коверкают. Отчего-то приняли то, коим дед меня нарёк, хоть и выговаривают на свой лад. Неужто забыли, как меня раньше звали? Пусть так будет. Тут я уступлю.

— Дуняша, посмотри на меня удивлённо и пожми плечами. Каган говорит по-тюркски, а мы этого языка не знаем, — мысленно попросила я подругу, всё ещё возившуюся на подушке в попытке устроиться поудобнее.

Это меня дед дрессировал красиво садиться на пол и ловко вставать, напоминая, что стульев и лавок в юртах нет. А Дуняша попала как кур в ощип, учиться придётся на ходу.

Девушка выполнила мою просьбу, талантливо изобразив непонимание. После чего мы вопрошающе уставились на мужчин.

— Зеки, переводи! — раздался командный рык.

По всему видно, что терпение правителя закончилось и третий раз он повторять не собирался. Советник недовольно повозился, хмыкнул и озвучил вопрос на хорошем русском. Только лёгкий акцент выдавал то, что этот язык ему неродной. Я удивлённо вскинула брови, показывая, что даже не догадывалась о хитрости посланника.

— Хорошо, — «расшифровала» мой жест Дуняша. И тут же задала вопрос: —Дарья хочет узнать, где мы будем жить?

Вопрос о выходе из рода Грифиных был для меня болезненным. Слова Зеки-ага о том, что несчастья начались после того, как род отца потерял меня, я поняла по-своему. Не только моё отсутствие в степи, но и то, что я вошла в семью деда, выйдя из-под опеки кагана, лишило степняков покровительства Хранительницы.

— Ну как же так, дед? — до слёз злилась я, когда тот посоветовал вернуться в клан кагана. — Ты отказываешься от меня, что ли?

— Глупостей не говори! — строго прикрикнул чародей, хлопнув ладонью по столу. — Закон жизни таков, что женщина безболезненно из рода в род переходит. Не случись вернуться тебе в степь, вышла бы через год или два замуж. Войдя семью мужа, приняла бы покровительство его предков. Всё равно бы Грифиной не осталась.

Поэтому сейчас этот вопрос меня волновал намного меньше обустройства быта.

— В женском шатре жить будете, — даже не задумавшись ни на минуту, как о само собой разумеющемся, ответил Зеки-ага.

— А сколько там человек сейчас проживает?

— Хм… ну я там не бываю, поэтому точно сказать не могу, — почесал голову под шапкой советник и перевёл суть нашего разговора правителю: — Девчонки интересуются, сколько баб в общем шатре живёт.

— Десять или двенадцать. Не считал. Да какая разница? — недовольно ответил Метин. Ему не хотелось тратить свою жизнь на такие мелочи.

— Дуняша, готовься. Сейчас мы будем отстаивать свою самостоятельность. Иначе нас загонят в юрту, где одновременно проживают двенадцать жён и наложниц кагана. Я в этом гадюшнике жить не хочу, — мысленно предупредила я подругу.

Несмотря на воинственный настрой, лицом старательно изображала наивную беззаботность. Надо будет — и зареветь смогу. Не тот человек Метин, чтобы условия ему диктовать. Против силы всегда сила найдётся. Мы будем показывать мягкие лапки, а о когтях, таящихся в розовых подушечках, они и сами догадаются. Со временем.

— Дарья говорит, что не сможет в таком скоплении народа духам степи молиться о милости для рода, — скромно потупившись, словно стесняясь, что беспокоим столь великих мужей, объявила моя переводчица.

Всё. Больше ничего говорить не надо. Пусть остальное сами додумывают и предлагают варианты.

— Что скажешь, мудрейший? — выслушав перевод, спросил Метин дядюшку.

— Может, и впрямь поставить отдельную юрту? С бабами ей трудно придётся. Будет время на интриги тратить, не до молитв станет. И охранять удобнее. Разбить шатёр поближе к степи, пусть своим хозяйством живут. Они девки самостоятельные. Пока обозом ехали, я к ним приглядывался, — косясь на нас, принялся вслух размышлять Зеки-ага.

Я же, боясь даже случайно выдать себя, дотронулась до плеча Дуняши и спросила мысленно:

— Не видела ли, где посольство разместилось?

Девушка отрицательно головой покачала и тихо прошептала:

— Отстали они. Утром, когда мы тронулись и тебя увезли, на месте остались. Наверное, позже подъедут. Не переживай, Дашенька. Никуда твой ненаглядный не денется.

Я улыбнулась и погрозила ей пальцем. Ишь, подначивать принялась!

— Дерья, — Зеки-ага поднялся с подушки. — Милостивый правитель наш Метин-каган дарует тебе юрту отдельную со всем, что в хозяйстве необходимо. Охранников из войска своего десяток даёт. Служанка Айше при тебе останется. Двух рабов для нужд хозяйственных дарует также.

— Дарья ещё хочет раба Ратко в конюхи, чтобы за лошадками нашими Танели и Серко уход был, — так быстро вставила Дуняша, что я об этом и подумать не успела. В одной фразе две просьбы вместить умудрилась. И дядьку Ратко из-под воли посланника вывести, и Серко к руками прибрать.

— И раба Ратко за лошадьми приглядывать, — поморщившись, добавил советник. — Довольна ли?

Я кивнула, но, подумав немного, спросила:

— Какое содержание на всё это хозяйство выделено будет?

Мужчины переглянулись, и Зеки-ага с тяжёлым вздохом опустился на подушку.

Переговоры продолжаются.

— Дарья спрашивает — что, в стойбище так плохо с водой, что вы гостей даже чаем не угощаете? — всё с тем же смиренным видом озвучила мой вопрос Дуня через час переговоров.

Помимо приличного содержания для себя, своих близких и слуг, я выторговала право не выходить замуж без моего на то согласия только лишь по воле отца; также выторговала полную свободу передвижения по стойбищу. Хотела и по степи, но тут каган уперся, что из стойбища только с его согласия. Ладно, уступила. Зато получила в прямое подчинение охрану из десяти воинов.

И всё это без споров и криков, а только на тяжких вздохах, несчастном выражении лица и надутых губках. Но лучше бы орала и стучала кулаком по столу. Устала от такого лицедейства сильней, чем на тренировке у Ратко.

Замечательно то, что, если поначалу мои родичи уступали со скрипом, то к концу, похоже, они тоже устали. Попроси я сейчас уступить вот эту юрту, Метин, махнув рукой и плюнув себе под ноги, ушел бы, уводя за собой Зеки.

— Вы не гости. Чай у себя пить будете. — Похоже, мы так надоели кагану и его советнику и желание выпроводить нас было настолько сильным, что мужчины забыли о гостеприимстве. — Айше, проводи госпожу!

Мы с Дунечкой с достоинством поклонились — реверансы и книксены здесь точно не оценят — и вышли на свежий воздух.

— Ну у тебя и терпение! — шёпотом восхитилась подружка. — Я бы давно уже взяла что дают и ушла. Лишь бы не сидеть столько. Хоть и на мягкой подушке.

— Привыкай, Дуняша. Восток дело тонкое. Здесь прямых путей нет.