Некромантами не рождаются

Пролог

Лес был полон диких криков, злобного рычания, отборной брани. Мир представлялся бешенной многоголосой тварью, жрущей всех без разбора. Она то распадалась на отдельные вопли, то объединялась в нечеловеческий, душераздирающий ор. И Кельс судорожно сжимал в руке нож, с ужасом ожидая своей очереди. Ну или шанса на спасение.

Кто-то тяжелый с хрустом вломился рядом в кусты. Кельс затрясся всем телом, в глазах потемнело, внутренности полоснул дикий страх и остро, до боли в сердце захотелось жить. Он не выдержал, вскочил, задыхаясь от паники и понесся, куда глаза глядят.

Собственное тяжелое дыхание казалось топотом преследователей, а бьющие по лицу ветки — ударами мечей. И вдруг земля ушла из-под ног. Он рухнул и после короткого полета с шумным всплеском ушел под воду.

Тяжелый балахон намок, потянул на дно. Мелькнула равнодушная мысль: смерть все равно настигла его.

Кельс забарахтался, ощущая, как не хватает воздуха, легкие начинают гореть, и ледяная вода сковывает тело саваном. Но тут его подхватила чья-то сила, обожгла кожу чуждостью и поволокла наверх.

Он проснулся. Полежал какое-то время, восстанавливая дыхание и прислушиваясь к стоящей вокруг тишине.

Успокоено выдохнул. Тишина — это хорошо.

Поднялся, ощущая, как сквозняк холодит обнаженную кожу. Снял со спинки кровати полотенце. Вытер выступивший на лбу пот. На ощупь нашел кружку с водой, осушил залпом.

— Снова кошмар? — донесся с кровати сонный женский голос.

Ластра. Верный друг, соратница и любовница. Он спас ее от ножа жреца, она последовала за ним.

Кельс прикрыл глаза, вдохнул глубоко, успокаивая зашедшееся сердце.

В этот раз он увидел сон почти до конца. Обычно просыпался раньше — когда за ним гнался огневик или пикировала странная птица, а где-то рычал огромный, чешуйчатый ящер.

Считать ли это знаком? Если да, то плохим или хорошим?

Память тут же подкинула остаток: песчаный берег, запах тины и рыбы, набившийся в рот песок, журчание воды о камни.

Он помнил все так отчетливо, словно это было вчера.

И ее голос: издевательски прекрасный, как поющий ручей. Даже едва живой, он не мог не восхититься его красотой.

— Какой плохой мальчик! Я должна тебя убить, хотя… Может, ты подойдешь. Кто-то должен начать. Да и тьмы в тебе немного.

Тьмы в нем действительно было мало. Помощника жреца не допускали к жертвоприношениям. Так что он еще не убивал. Лишь присутствовал, поднося ритуальный нож, зажигал свечи, запаливал благовония и выполняя с десяток других поручений, а после ритуала, сглатывая подступающую тошноту, смывал кровь с ритуального камня, ощущая сложную смесь эмоций от омерзения и жалости до гордости — он в шаге от звания младшего жреца.

Впрочем, гордость его посещала редко. Разве что в мечтах, где он первым проходил испытание, создавал артефакт тьмы — наисильнейший, и все восхищенно склонялись перед ним, а старший жрец хвалил его. А вот собственный ритуал с жертвой представлять почему-то не хотелось.

Кельс с трудом оторвал голову от песка, желудок скрутило, и его мучительно вырвало водой. Он поднял взгляд на ту, что сидела на камне. Полупрозрачное тело пронизывали, преломляясь, солнечные лучи. Внутри, меж лучей, плавали крохотные цветные рыбки, а по блестящей коже скользили пятна света. Нагота незнакомки его не смущала — и не такое повидал на ритуалах.

— Что я должен сделать? — прохрипел Кельс, цепляясь за малейший шанс выжить.

— Я помогу тебе, — звеняще пропело странное создание и улыбнулось, оскалив острые зубы. — Ты отправишься на корабль. Я скрою его и дам защиту, чтобы на обратном пути его не сожгли калкалосы — вы их здорово разозлили, подняв кости сородича. Ты вернешься домой и расскажешь о том, что произошло. Заставишь поверить, что смерть вам больше не покровительствует.

— Это неправда, — начал было Кельс, но осекся. Память обожгло болезненным воспоминанием. Он вспомнил приход богини: потустороннее присутствие, вымораживающий холод, от которого стучали зубы. Вспомнил, что смерть неожиданно привела новую жрицу, препоручив ей решать судьбу жрецов и отказалась помогать им в борьбе с огневиками.

Странная девчонка поначалу не испугала, лишь разозлила, но она сделала так, что жрецы стали падать, умирая. Падали, как подкошенный, уходя страшно — со счастливой улыбкой на губах, сами шагая к ней, словно за освобождением.

Тогда в голове Кельса все смешалось от страха. Стать вечным помощником богини? Провожать души? Быть жнецом?

Но он был слишком испуган, чтобы думать об этом и сделал то, что у него получалось лучше всего — сбежал. И ему это почти удалось.

— Мне не поверят, — прошептал он, вытирая губы и сплевывая песок.

— Сделай так, чтоб поверили, — посоветовала прозрачная незнакомка, — иначе я решу, что зря сохранила твою никчемную жизнь и отправлю к твоей госпоже. Встретитесь, поболтаете… Она будет рада…

— Не надо, я понял! — с отчаянием крикнул Кельс, оказываясь на коленях и упираясь лбом в мокрый песок. Сарказм в словах новой хозяйки обжигал, поднимая в сердце волну паники. А ну, как и вправду отправит за грань?

Кельс не сомневался в том, что незнакомке каким-то образом известен его постыдный секрет. Будущий жрец смерти боялся смерти так, что скручивало живот, холодели и покрывались потом ладони, а ноги трусливо подгибались.

— Умненький мальчик, — одобрила прозрачная дева.

Кельс был готов завыть от отчаяния: он только что согласился ей служить.

Кожу под лопаткой запекло. Парень стиснул зубы, пережидая приступ боли.

Подумал мрачно: «Метит свое. Устанавливает связь, чтобы никуда не делся. Теперь везде достанет».

— А ты хорошенький.

Еще и издевается!

Прохладная ладонь коснулась головы. Ледяные пальцы дернули за прядь волос.

— Зачем только связался с плохой компанией?

Зачем? От горечи онемел язык.

Семья жреца неприкосновенна. Она никогда не попадает в список жертв. Вот почему.

Они живы, — отогнал Кельс от себя паническую мысль о матери и сестрах. Должны. Иначе зачем он все еще живет на этом свете⁈

— Я не справлюсь, — нашел парень в себе силы возразить. Придется ведь обратиться к Совету. Говорить со старшими. От одной только мысли об этом позорно прихватывало живот.

— Глупый малек, — плеснула насмешкой незнакомка, — конечно, ты не справишься. Будет тебе помощь. Жди.

И его смело в воду, которая потянула вниз, закрутила, сдавливая и заставляя панически дергать ногами и руками в тщетной попытке освободиться.

Очнулся он, лежа на берегу. Только берег был другим: обрывистым, пустынным, с жесткой травой под щекой. И первое, что он почувствовал — дикий, вымораживающий холод. Мокрый балахон налип, вытягивая тепло из тела.

Затрясшись, он сел, обнимая себя за плечи. Перед ним расстилалось свинцовое недружелюбное море, пенясь свирепыми волнами. Где-то там, в глубине горизонта, скрывались их корабли. Должны были. Иначе, он не попадет домой, не исполнит волю новой хозяйки.

Поднявшись и покачиваясь словно пьяный, Кельс активировал артефакт призыва. Сила богини подчинялась с трудом, и он испугался, что сигнал не дойдет до кораблей.

Огонь развести Кельс побоялся и в ожидании помощи ходил по берегу, прыгая и махая руками, в попытках согреться.

Солнце уже начало клониться к закату. День умирал вместе с надеждой спастись, когда на горизонте показался темный силуэт.

— Всерьез за нас взялись, — ругался капитан, лично поднимая его на борт из лодки. — Вода так и кишит лазутчиками. Водники, что с них взять. Тут их стихия. Еще и со слугами что-то странное творится. Парочка одичала, пришлось расчленять и за борт скинуть. Остальных еле под контролем держим. Связь с другими судами потеряна. Вчера только один отозвался. Что там у вас происходит⁈ — шагнул он к Кельсу, вцепляясь пальцами в балахон и встряхивая его так, что у парня клацнули зубы.

— Все, — выдохнул Кельс, впервые с отчаянием осознавая, что действительно: «Все!». Нет больше армии верных слуг. Нет старших жрецов. Никто не погонит его готовить ужин. Не упрекнет в нерадивости.

Он выпрямился, отодрал от себя руки капитана, новым взглядом окинул горизонт.

— Ты что? — испуганно попятился тот. Парень с седыми волосами и безумным взглядом его откровенно пугал. — Ты из помощников, да? Где твой старший?

Полный новых эмоций Кельс снисходительно глянул на капитана. Не ведает еще, бедолага, что их уничтожили.

Будь прокляты огневики! Чужая ведь для них земля. Нет, ринулись зачем-то спасать имперцев. Такой отличный план в тлен обратили!

Они все верили в победу. Армия быстро продвигалась, захватывая земли шакринарцев. Если и встречала сопротивление — расправлялась тленом. Стихийникам нечего было ему противопоставить, кроме огневиков, но те в империи попадались редко.

Армия росла, ежедневно пополняясь мертвыми слугами. Жрецы на привалах с предвкушением обсуждали, как войдут в столицу, станут выбирать лучшие дома. И самые красивые женщины на коленях будут умолять взять их в услужительницы, чтобы не быть принесенными в жертву.

Кельса от таких разговоров мутило. Нет, он тоже хотел бы жить в красивом и богатом доме… Но если бы его не приняли в помощники, сестра пошла бы на смотр, где жрецы отбирали себе женщин. А ей по возрасту еще в куклы играть положено!

Злость отравляла разум, заставляя ненавидеть всех: стихийников, жрецов. Первых за то, что им повезло, и стихии не оставили их земли, бросив своих детей на выживание. Последних за алчность и вседозволенность.

— Они все ушли к богине, остальных убили, — ответил капитану Кельс, наслаждаясь выражением панического неверия на лице мужчины.

— Никого не осталось! — крикнул он команде. Внутри разворачивался тугой ком выжигающих разум эмоций.

— Ни живых, ни мертвых! — понеслось над кораблем.

Толпа сгрудившихся матросов встревожено подалась вперед.

— Ни живых, ни мертвых, — громко расхохотался Кельс, и матросы дружно отпрянули. Дикий смех седого пацана полоснул по нервам, и даже видавшие всякое в жизни мужики побледнели.

— Тихо-тихо, — Ластра подошла, обняла сзади, горячим телом вытягивая из воспоминаний. — Это в прошлом. Отпусти.

Он хотел бы, да не мог.

Прошлое держало его цепко, и каждый день он отплясывал безумный танец смерти. Терял и обретал друзей. Находил соратников, а вместе с ними и предателей. Засыпал, не ведая, проснется ли утром.

Труднее всего было в начале, когда его, лежащего на коленях перед Советом, обвинили во лжи. Когда страх разрушал разум старших, и жрецы, срывая голос, орали друг на друга, не в силах поверить, что все кончено.

Его бросили в темницу, оставив без еды и воды. В соседние камеры запихнули команду корабля, предав судно огню.

Но слухи уже поползли…

Нашлись свидетели прибытия корабля, да и жертвоприношений становилось все больше — жрецы словно с ума посходили, а сила утекала слишком быстро. И эту слабость становилось сложнее скрывать.

Нежные поцелуи коснулись шрамов на спине — Ластра выцеловывала их, и он, закаменевший от воспоминаний, начал расслабляться, мыслями, все еще пребывая в прошлом.

Не желавшие верить в поражение жрецы подвергли его пыткам, надеясь выбить признание в предательстве.

А пытать они умели…

Кельс до сих пор не понимал, как выстоял и не раскрыл договор с водной стихией. Он никогда не считал себя сильным, наверное, слабость его и спасла. Стоило палачу приступить к пыткам, как он терял сознание, уплывая туда, где не было боли.

На вопрос, как именно им удалось спастись и вернуться — единственным из всех, Кельс неизменно отвечал: «Чудом и заступничеством богини».

На допросах стоял на своем: богиня сама привела жрицу. Нет, где девчонка он не знает. Появится ли она вообще неизвестно.

Кажется, больше потери силы жрецов пугала потеря власти. Отдать власть какой-то девчонке, еще и огневику? Одна мысль об этом заставляла старших биться в припадках гнева.

Наверное, это удержало жрецов от раскола, а страну от гражданской войны, хотя Кельс не был уверен — было ли это благом. Война прошлась бы, выжигая. Глядишь, очистившись кровью, они начали бы искать другие пути. А на очищенное место быстрее пришли бы стихии, как ему обещала та, прозрачная.

Не добившись тогда ничего, жрецы отступили, бросив Кельса умирать.

Он зябко передернул плечами, вспоминая ледяной холод камеры, неизменные чувства боли и голода, с которыми успел сродниться.

Его вытащил тот, кто позже сделал Кельса главным в сопротивлении. Заменил родного отца. Укрыл в безопасном месте сестер и мать. И кого он сам похоронил в прошлом году…

— Ты справишься, все будет хорошо, — заверила его Ластра, ладонями оглаживая плечи.

Кельс давно перестал быть испуганным пареньком, который в панике бежал из чужой страны. Он и сам с трудом узнавал себя в зеркале. Взгляд сделался звериным. Голову покрывал короткий ершик седых волос. Тело в шрамах, но еще больше их было на душе.

Он справится… Вопрос лишь в том, как долго надо продержаться? Сопротивление жило его обещанием, что помощь придет. Новая жрица принесет новую жизнь, а главное — вернет стихии, и земля снова станет рожать, воду можно будет пить без очистки, а ветер перестанет ломать ураганами все вокруг.

И страшно было даже подумать о том, что помощь может опоздать или не прийти вовсе…