Небоскреб

Глава 2. Письмо из Зухова

В общем и целом Марина Заплавская была собой довольна. Да, не факт, конечно, что Иванцев решится продать картину, насколько Марина умела разбираться в людях, с этим человеком отказ от продажи полностью исключать не стоило бы. Но за последнюю неделю она нашла ешё двух владельцев картин Малюева, так что даже если удастся продать только одно полотно, её заработок окажется более чем неплох, а уж она-то почти наверняка устроит продажу двух картин. Опять же, Иванцев оказался единственным из всех троих, кого пришлось завлечь бесплатной оценкой картины — двое остальных так обрадовались возможности заработать почти на пустом месте, что оценку без долгих уговоров оплатили сами.

Да, господин Диллингер явно выразил особый интерес именно к «Рассвету в Зухове», но и любые другие картины Малюева купить готов — на европейских аукционах они сейчас идут очень хорошо, так что в накладе он в любом случае не останется, а значит, и она не останется без своих денег. Заодно и статейку о Малюеве у неё примут к публикации, там гонорар пусть и копеечный по сравнению с комиссионными будет, но всё больше ноля.

Заплавская усмехнулась. «Всё больше ноля» — это выражение она подцепила у Иванцева. Нет, мужчина он интересный, и ничего против того, чтобы замутить с ним лёгкую интрижку вплоть до периодической в течение некоторого времени дружбы организмами, Марина не имела, но… Но пока она никак не могла решить для себя, что будет лучше — пойти ему навстречу сейчас и использовать их отношения как дополнительный стимул для Павла продать картину, или же дождаться её продажи и уступить его ухаживаниям в качестве награды за правильное решение. Оба варианта имели свои плюсы и минусы, но пока Марина больше склонялась к первому. И вот это её даже немного пугало.

Вообще, взглядов она придерживалась довольно свободных и ничего против использования собственного тела в качестве инструмента достижения своих целей не имела. Причём до проституции, то есть до банального открытия доступа к телу за деньги, не опускалась никогда. Вот ещё, глупости какие, заработать денег она и сама может. Вопрос тут, где и как это лучше сделать, и вот уже чтобы получить возможность зарабатывать побольше и не особо напрягаясь, Марина и могла допустить до себя тех, от кого это зависит. А что тут такого? Если секс — дело добровольное, то и благодарность за него в виде предоставления некоторых услуг и открытия некоторых возможностей — тоже, знаете ли, продукт взаимной договорённости при полном непротивлении сторон. А если при этом ещё и удовольствие получить, то почему бы и нет?

Удовольствие, правда, сопутствовало получению тех самых услуг и возможностей далеко не всегда. Например, Марина очень не любила вспоминать ощущения, испытанные ею в запертом на ключ кабинете замдекана её факультета, зато полученная по итогам тех ощущений работа в реставрационных мастерских при учебном заведении оказалась очень полезной в плане и заработка, и освоения специальности. Но вот с преподавателем, который помог ей перебраться из этих мастерских в редакцию сотрудничавшего с институтом издательства, она чувствовала себя настолько хорошо, что их отношения продолжались аж больше полутора лет. Вполне приятные ощущения оставались и после периодических поездок к директрисе модной галереи, через работу в которой Марина сделала своё имя известным и уважаемым среди художников и покупателей их работ, да и кое-с-кем из тех художников Марина поддерживала отношения не только деловые…

Но с Иванцевым как-то само собой прорисовывалось что-то другое. Мужчины старше, а иной раз и намного старше неё у Марины были, и она прекрасно понимала, что разница в возрасте — это, знаете ли, не просто циферки в паспорте, но этот сорокадвухлетний мужчина старым ей не показался даже с первого взгляда. Кстати, о первом взгляде… Марина даже коротко хихикнула вслух, вспоминая, как Павел уставился на неё, когда открыл дверь. Да, шок — это по-нашему! Вообще, за свою внешность Марина постоянно возносила хвалу папе с мамой и законам генетики — очень уж много пользы она приносила. Во-первых, это шикарная маскировка — многие мужчины начинали всерьёз воспринимать «эту блондинку», когда было уже поздно, и она подводила их к такой стадии принятия её интереса, на которой давать задний ход становилось уже совсем не по-мужски. Во-вторых, это и инструмент был крайне действенный — мало, очень и очень мало нашлось бы мужчин, готовых отказать в просьбе такой милой очаровательной барышне! А что они при этом рассчитывают на совершенно определённую благодарность с её стороны, и, не получив таковую, сильно разочаровываются в жизни вообще и в ней лично в особенности — так это не её проблемы, а тех, кто привык думать, что все люди — братья, а все бабы — сёстры. Да, она не против иногда такую благодарность и предоставить, причём не только мужчинам, но вот кому и когда — решать будет она сама. А уж в том, что реши она именно так отблагодарить мужчину, ему и в голову не придёт захотеть от неё чего-то иного, Марина, трезво оценивая свои возможности, не сомневалась ни секунды. Вот Павла она так почти наверняка отблагодарит, в том числе, кстати, и потому, что он сразу всё понял и интерес проявил к ней самой, какая она есть, а не просто к обладательнице внешности некоего, пусть даже и очень высокого, стандарта. Опять же, мужчина, понимающий толк в сладостях, но при этом не кондитер, на взгляд Марины, пустым и никчемным человечком не мог быть в принципе. Да уж, пирожные оказались просто изумительными, давно она таких не пробовала… Показанный Павлом магазинчик точно надо взять на заметку.

Неожиданно интересно оказалось и общаться с Павлом. И опыт жизненный у него немалый, и рассказывать он умеет увлекательно и интересно. Марина даже не смогла вспомнить, кто именно из них предложил перейти на ты — как-то оно само собой вышло, легко и естественно. Тут Марина вернулась к размышлениям о разнице в возрасте. Да, Павел седой и усатый, этакий олдскульный мамонт, но вот своё преимущество в богатстве жизненного опыта он показывал ей как-то ненавязчиво и без того чувства собственного величия и превосходства, которое так любят демонстрировать многие старшие — на взгляд Марины, в большинстве случаев совершенно не к месту. Ну подумаешь, ему сорок два, ей двадцать восемь, и что? В дочки она ему точно не годится, в младшие сёстры, пожалуй, тоже. Марина попыталась мысленно произнести эту фразу, вставив туда «ещё» и «уже», но быстро запуталась, в каких местах должны стоять эти наречия — то ли ешё не годится в дочери, но уже не годится в младшие сёстры, то ли наоборот… Да и ладно, не настолько это существенно. В общем, с Павлом им только дружить и остаётся, с перспективой скорого перехода этой дружбы, как говорится, в горизонтальную плоскость.

И, пожалуй, толк от такой дружбы будет не только, а может, и не столько в приятных ощущениях, которые могут подарить другу мужчина и женщина. Чутью своему Марина привыкла доверять, а то самое чутьё подсказывало, что надёжность и уверенность Павла, которые он без особой настойчивости, но вполне убедительно обозначил, ей ещё пригодятся. Именно это открытие сначала испугало молодую женщину, а потом заставило призадуматься — уж замуж она точно пока не собиралась, ни за Павла, ни вообще, а для чего ещё могут понадобиться ей в жизни такие качества её нового друга, представить себе не могла. Вот разве только у них будут какие-то совместные дела… Но какие? Какие общие дела могут быть у неё и у него при такой разнице их занятий? Хотя… Искусствовед и менеджер по рекламе — это же сила! Покруче будет, чем галантерейщик и кардинал!

То ли мне каким-то неведомым образом удалось воздействовать на Марину силой своей мысли, то ли она сама сообразила, то ли просто так удачно сложилось, но с напоминанием о том, что пора забирать картину, Марина позвонила мне минут через пять после того, как с завтраком я уже закончил. Как и в прошлый раз, она за мной заехала, что потом двинем опять ко мне, подразумевалось по умолчанию. С работой на сегодня я решил вопрос легко и просто — зная, что именно мне дадут, сделал всё заранее. Откуда я знал? Так я у себя в агентстве человек не последний, сам же к формированию этих заданий и имею отношение.

Заключение экспертизы порадовало — картину признали написанной не ранее пятидесятого и не позднее пятьдесят второго года, авторство Малюева (Э.Ф. Ковальского) установили с полной определённостью. Стартовая аукционная цена составила, согласно заключению, триста тысяч рублей или чуть меньше трёх с половиной тысяч евро, это уж кому как больше нравится. Меня, например, и так, и этак вполне устраивало, Марину, как я понял, тоже. Хотя, если, как она говорила, скинуть с этой суммы двадцать процентов, получалось поменьше, двести сорок тысяч, но тоже неплохо, как-никак в сто шестьдесят раз дороже, чем я её покупал. Пока ехали ко мне, я поинтересовался у Марины, откуда такой бурный рост цен.

— Мода, — пояснила она. — Очень высокий спрос. Малюев поляк и сидел при Сталине, а это для Европы тоже плюс. И потом, в двенадцатом году исполнилось пятьдесят лет, как Малюев считается умершим, то есть все его картины автоматом попали под четыреста тридцать пятый федеральный закон, требующий разрешения Минкульта на их вывоз из России. Сам понимаешь, это только прибавило им цены. Но «Рассвет в Зухове» — самая дорогая его вещь. Кстати, раз они заявили эту цену стартовой аукционной, можно и накинуть будет процентов тридцать. Насчёт вывоза юрист говорит, что под четыреста тридцать пятый «Рассвет» попал только из-за возраста, а это почти чисто формальное препятствие.

Отметив, что Марина повернула как раз туда, где прошлый раз мы брали пирожные, я подумал, что теперь осталось решить только один вопрос — буду я продавать картину тому немцу или как. Честно говоря, не особо и хотелось. Вот нравилась мне она. Замотаешься иной раз как не знаю кто, припрёшься домой, уткнёшься взглядом в этот глюк и как-то быстро приходишь в себя. Просто нереальность изображённого переключает голову на другие мысли. Начинаешь думать, при каких обстоятельствах такое вообще было бы возможно, кто бы жил в небоскрёбике, есть ли там в цокольном этаже кафешки и кинотеатр, и постепенно успокаиваешься. В общем, надо как-то ускорить процесс укладывания блондинки к себе в постель, у нас же с ней все отношения вокруг продажи картины складываются, а если с этим немцем сорвётся или я не захочу расстаться с картиной, то с Маринкой мы разбежимся в три секунды.

— Марин, подожди, — притормозил я её, когда мы вошли в подъезд. Из щели над дверкой почтового ящика торчал уголок конверта. Можно было забрать его потом, когда провожу барышню, но раз уж попался мне на глаза, возьму сейчас. Так, что тут у нас?..

Получатель: Иванцев Павел Сергеевич. Адрес: ну, это понятно… Вот, самое интересное — отправитель. Какое-то Управление Специального Домовладения, да, всё прям с больших букв… Что?!! Проспект Строителей, 1, город Зухов, Пермский край, Россия?!! Охренеть!

Примерно то же самое сказала и Марина, когда я показал ей конверт.

Надо отдать ей должное, пока я вешал картину на законное место, занимался чаем и накрывал на стол, она молчала и не пыталась меня торопить или требовать, чтобы я вот прямо сейчас же вскрыл конверт, хотя на своей до невозможности красивой попе аж вся извертелась. Это ж уметь так надо — и себя показать максимально выигрышно, объединив любопытство с сексуальностью, и при этом терпеливо дожидаться, пока то самое любопытство не будет удовлетворено. Да, талант — это с рождения и навсегда, а если к нему ещё и воспитание соответствующее… Результат я имел удовольствие как раз в данный момент и наблюдать.

— Нет, Павел, я больше не могу! — прорвало её лишь когда я разлил исходящий ароматом напиток по чашкам. — Давай прочитаем уже!

Я открыл. Блин, да у этих, хм, чудаков небоскрёб Малюева красовался прямо на официальном бланке! Я прокашлялся и начал зачитывать вслух:

Украшали этот шедевр абсурдистской канцелярщины автограф, больше напоминавший кардиограмму после хорошей физической нагрузки, и печать всё с тем же малюевским небоскрёбом.

— Блядь! — растерянно выразилась Марина.

— Во-первых, не блядь, а общедоступная женщина, — поправил я её. — А, во-вторых…

— Что «во-вторых»?

— Ты сама-то что думаешь? — спросил я.

— Павел, ты же прекрасно понимаешь, что я могу заработать только на продаже картины Диллингеру! Если ты продашь Малюева этим, — она небрежно кивнула в сторону письма, — я с того не получу ни копейки. Ты и правда хочешь дальше услышать, что я обо всём этом думаю?! — в руках себя Марина держала, но давалось ей это явно с трудом.

— Хочу, — мне действительно стало интересно.

Если в изложении дальнейшей речи Марины опустить эмоции и неожиданно сочные и к месту употреблённые матерные обороты, смысл её сводился к тому, что это полный маразм, нормальные люди такой херни не предложат, официальные письма так не пишут, и вообще это либо глупый розыгрыш, либо хитрое разводилово. Нет, она, конечно, молодчинка, что честно напомнила о своей заинтересованности, но определённый смысл в её словах я тоже увидел, пусть и не совсем тот, что подразумевала она сама.

— Ну, Марин, как у нас пишут официальные письма, это зависит от конкретных исполнителей, — уточнил я. — Ты бы видела, какие вполне официальные бумаги иной раз приходилось читать мне, точно не поверила бы. А что касается розыгрыша или разводилова… Пока у меня складывается впечатление, что меня хотят вытащить в этот самый Зухов.

— Ты всерьёз веришь в эти почти шестьдесят две тысячи рублей? — взъелась Марина.

— Какие ещё шестьдесят две тысячи? — не понял я.

— Ну, которые эти пятьсот зубов, — чёрт, а вот этот моментик я как-то упустил. А Марина не упустила. У неё, кстати, что, калькулятор в головушку вмонтирован?! Ладно, что там у неё вмонтировано и куда, я попозже обязательно разберусь, а пока надо проводить барышню до машины — Марина Дмитриевна решила отбыть домой.