Небо в огне

Глава 4 Первая кровь

«За неуспех и успех на войне надо платить кровью, ибо другой платы нет.»

(Юрий Бондарев «Горячий снег»)

Вообще-то зря мы так переживали насчёт урагана, нас задело только краем. Но зато на западе и юге Пиренейского полуострова он отметился знатно. В новостях по радио передают, что особенно сильно пострадали прибрежные районы Португалии. Ну так надо полагать они к этому уже давно должны быть привычны. Со вполне уместной иронией отмечается что, «сам глава» португальского правительства также лично наблюдал за разбушевавшейся стихией из окна виллы своих друзей в приморском городке Кашкайш. Вот вроде бы совсем ничего не имею против «солнечной Португалии» или, тем более, против самого португальского народа… Но! Вот если бы это «Гадюкино», да прямо вместе с Антониу де Оливейрой Салазаром сейчас вообще бы «смыло за борт, в море нафиг», то, пожалуй, лишь бы только глубоко вдохнул, а затем медленно выдохнул, причём с очень большим облегчением. Пока здесь Гитлер и Муссолини ещё только обдумывают свои коварные планы насчёт Испании и лишь прикидывают с оглядкой на остальную Европу, как бы им от этого «пирожка» откусить кусочек повкуснее и при этом самим не подавиться, то диктатор де Антониу Салазар уже вовсю «по-соседски» поддерживает диктатора Хосе Санхурхо и морально и материально.

Дипломатические отношения Лиссабона с Мадридом уже полностью разорваны. В Севилье открыта «дипломатическая миссия» на уровне консульства, а в армейской авиации Португалии «внезапно» произошло «давно запланированное» массовое списание и утилизация «устаревших» типов самолётов. Ничуть не удивлюсь тому, что эти «утилизированные» самолёты в самое ближайшее время «всплывут» у генерала Альфредо Кинделан Дуани, командующего всеми ВВС санхурходистов, причём «всплывут» вместе с «ещё вчера уволенными в запас» португальскими лётчиками. В моей реальности диктаторы Салазар и Франко тоже «сильно дружили семьями». Португалия на первоначальном этапе испанской гражданской войны так вообще «вдруг» стала удобным «логистическим хабом» в деле переброски вооружений для испанских мятежников из «нейтральных» Италии и Германии. А что? Очень даже удобно. Мол, все поставки оружия и техники идут только в Португалию, но откуда оно появляется у мятежников, «мы ни сном, ни духом не ведаем и вообще тут не при делах». Похоже, что и в этом мире всё идёт по тому же самому сценарию, что и в моём. Так что… Как-то вот не оправдал этот разрекламированный ураган моих потаённых надежд. Совсем слабеньким оказался…

Но это, конечно, я так иронизирую. А у нас в Бильбао первые двое суток просто шёл сильный проливной дождь при штормовом ветре, но вот уже на третий день ливануло так, что поневоле вспомнилось «и разверзлись хляби небесные». Потоп не потоп, но реально было видно, как мощные струи дождя у самой земли сливаются воедино, наглядно демонстрируя выражение «льёт как из ведра». Так и лило почти сутки. На четвёртый день уже ближе к вечеру, почти весь мой «технический состав» без всякой на то команды потихоньку собрался в столовой на аэродроме. Единственном помещении способном вместить всех сразу. Парни явно переживают за то, «чтоб как бы чего не вышло». Однако ветер почти совсем уже утих и только дождь монотонно шумит, но так, словно совсем рядом с нами на всех парах куда-то несётся литерный поезд. Но эту непогоду мы считай что переждали. Нам даже ни разу не пришлось брезентовые чехлы перезакреплять, а вот сам брезент всё-таки промок насквозь, да и перкаль с фанерой на фюзеляжах самолётов тоже отсырели. Так что придётся «сушить», но это всё потом, а вот чем сейчас заняться? Ни меня, ни капитана Сен-Жака, идея прочитать «новую лекцию» как-то вот совсем сегодня не вдохновляет. Устали уже, и мы и «слушатели», так что просто отдыхаем.

Пабло играет на гитаре и поёт песни собственного сочинения, я тихонько аккомпаниоую ему на баяне, а парни поддерживают нас как умеют. Баски вообще народ музыкальный, так что «вечер народной музыки» тут совсем не в диковинку. Просят сыграть и меня. Всё-таки о том, что их Команданте не чужд музыке тут знают многие. Вроде бы сам никогда и нигде специально этого не афишировал, но может Пабло где-то проговорился, а может быть кто-то зимой меня на концерте видел, так что отнекиваться не стал. Всё-таки три песни на испанском языке я знаю хорошо. Но «Единый народ» мы уже спели хором под аккомпанемент «автора», так что исполняю «песню марьячи», и парни дружно мне подпевают. Этот шлягер благодаря мексиканским грампластинкам в Испании уже известен повсеместно, только вот мало кто знает, что его «автор» сейчас не в Мехико, а в Бильбао. И у него в руках отнюдь не гитара или палочка дирижёра, но ручка управления самолётом-истребителем. А затем приходит черёд также ставшей популярной в народе песни «Бесаме мучо», но уже в интерпретации её «мужского» варианта.

Эта песня тоже хорошо известна моим слушателям, в принципе мог бы и оригинальный вариант сыграть и спеть, но сегодня в мужском коллективе «от женского лица» юноше всё-таки лучше таких песен не исполнять. Время такое, что меня могут неправильно понять. Вот скажи сейчас этим парням, что в их родном Бильбао с его почти что фанатичным религиозным укладом жизни, с детства культивирующем в юных Басках культ мужского начала, всего через каких-то полсотни с небольшим лет повсеместно начнут открываться гей-пабы «для избранных», а вскоре и карнавальные гей-парады под радужными флагами станут проводиться на регулярной основе… Так они ведь совсем не посмотрят на то, что я их командир и ряшку мне начистят за милую душу, это ещё в лучшем случае. Вот совсем «не толерантный» здесь и сейчас народ. Не понимает он всей этой похотливой придури «великосветских извращенцев», а может быть и правильно делает, что «не понимает»? Но куда же тогда вся эта народная нетерпимость подевалась в моём времени? Но может она просто где-то затаилась до поры до времени, а потом «ка-ак крутнёт», да так что «полетят клочки по закоулочкам»? Я не знаю ответа. И с теми, кто знает ответ на этот вопрос, тоже незнаком… Передаю гитару Пабло, но тот неожиданно отказывается:

— Мигель, а спой нам что-нибудь своё, на родном языке?

— Пабло, так вы ж его не понимаете? Какой вам интерес русские песни слушать?

— Ну, русский-то «командный» мы уже понимаем! Вот споёшь нам несколько своих песен, а потом переведёшь, так глядишь мы и «русский литературный» выучим! — мы дружно хохочем и… я соглашаюсь.

Действительно, давно уже на русском языке ни с кем не общался. Сейчас так вообще похоже, что и думать уже начинаю по-испански, во всяком случае своего «внутреннего переводчика» не помню уж когда и «включал».

— Ну, хорошо Пабло. Одну песню я вам сейчас, пожалуй что сыграю. В ней как раз поётся о лётчиках, что также, как и мы пережидают непогоду…

Вновь беру в руки баян и далее вкратце пересказываю сюжет песни «Пора в путь-дорогу». Песня сегодня как раз мне под настроение, а то, что эти парни вдруг запомнят слова, что будут написаны только лишь через десять лет, так это уже из области ненаучной фантастики. Это же не «командный-матерный», что прямо на подкорку без всякого перевода записывается. Но песня действительно хорошая и мотив у неё прямо-таки задушевный. Всё-таки Василий Павлович Соловьёв-Седой, по моему скромному личному мнению, это композитор от бога. И пусть слова этой незатейливой песенки могут кому-то показаться слегка легковесными и не совсем подобающими столь героической «лётной профессии», но так и поэта Соломона Фогельсона просили именно об этом. О лёгком и шутливом «быстром марше» для авиаторов, что он с блеском и мастерски исполнил. А слова этих прекрасных песен; «Потому что мы пилоты» и «Пора в путь-дорогу» из кинофильма «Небесный тихоход», сразу «ушли в народ» и остались там навсегда. Вон, сколько лет уже прошло, а даже сейчас их помню! Легким перебором пробегаюсь пальцами по струнам гитары и под крышей нашей столовой впервые разносятся слова из ещё не написанной задорной песенки. Но этого здесь никто не знает, да и не узнает никогда, потому что исполнять её в дальнейшем не собираюсь. Пусть уж она живёт своей собственной жизнью.

— Дождливым вечером, вечером, вечером,

Когда пилотам, скажем прямо, делать нечего…

https://youtu.be/vGvqMRx6KKI

А ближе к ночи и дождь неожиданно и разом прекратился. Мелкие клочки разорванных туч шустро утянуло куда-то за пролив и всё ночное небо украсилось россыпью ярких звёзд. На мой взгляд, так прямо чудо какое-то. Словно кто-то невидимый, но исключительно могущественный, просто взял и очень аккуратно смыл всю мутную пелену с небесного купола. Мы давно уже такого великолепия не наблюдали. Обычно-то всё небо сплошной дымкой затянуто, а тут весь дым и пепел повсеместно к земле дождём прибило и что называется — «вызвездило». Красота, конечно, неописуемая, но вот землю и воздух за четыре «проливных» дня так сильно «выхолодило», что с утра стало как-то совсем уж чересчур прохладно. Сильный береговой бриз несёт стылую промозглость с окрестных гор и ощутимо знобит шею и голову. Мне приходиться по такому случаю даже воротник реглана поднять, а вместо пилотки шлемофон надеть. Ага, вот тебе и «середина лета» называется! Прогулялись вдвоём с Сен-Жаком по аэродрому, немного поковыряли взлётную полосу носками ботинок и «большинством голосов при одном воздержавшемся» пришли к выводу, что взлететь «в принципе» уже вполне возможно.

Вот чем хорош скалистый грунт, так это тем, что вода на нём не застаивается. Всё моментально впитывается в почву и уже там, по своим подземным «ручьям и каналам» фильтруется сразу в речку. А вот на разбушевавшийся Нервьон нам с Шарлем даже смотреть страшно. Всё, что успело вылиться в горах за эти последние четверо суток, сейчас по горным ручьям и речушкам устремилось в эту реку, подняв её уровень как минимум на полтора-два метра выше от обычного для этого времени года. Мощные потоки бунтующей воды пенясь и кружа мутными водоворотами несут в Бискайский залив целые «острова» из травы, вырванных с корнями кустов и деревьев, обломков стволов, пней и коряг, смытых с берегов этой обычно спокойной реки. То-то нынче нежданно-негаданно привалит настоящее изобилие поживы и вкусного корма для прожорливых обитателей этих прибрежных вод. У них начнётся самое настоявшее «пиршество». А вот моряков и рыбаков ожидает очередная головная боль от этого свалившегося на них нечаянного «богатства» в виде коварных топляков, донных зацепов и порванных сетей. Хорошо ещё что наш «воздушный океан» лишён таких вот «сомнительных удовольствий». Лётчикам в наших горах разве что только невидимые «воздушные ямы» опасность представляют, да ещё коварство восходящих и нисходящих воздушных потоков на водоразделах горных долин.

Но раз уж надумал лететь, то мне стоит поторопиться. Пройдёт ещё три-четыре часа и под жарким летним солнцем влага начнёт интенсивно испаряться, поднимаясь в высь невесомыми белесыми струйками. И сливаясь там уже воедино, они вначале нежно укроют долины лёгкой туманной дымкой, а набравшись сил и поднявшись выше горных вершин, вскоре всё вокруг закроют сплошной и непроницаемой для взгляда пилота облачностью. Какая уж тут «авиаразведка»? Так что звоню своему Командующему и согласовываю с ним маршрут полёта. Поворчав для порядка, что «вот кому-то шило в заднице сидеть спокойно не даёт», сеньор Мартин Луна всё-таки «добро» на полёт даёт. И раз уж мне «всё равно заняться нечем», тогда стоит слетать и осмотреть южную границу от северо-западного стыка провинций Кантабрия, Бискайя и Бургос. На всём её протяжении от городка Вальмаседа до посёлка Бьястери, что уже на юго-восточном стыке провинций Алава, Риоха и Наварра. Ух-ты! Однако нормальный такой маршрут мне подкинули. Прикинув курвиметром на своих «кроках» приблизительное расстояние, получаю немногим чуть более четырёхсот километров. Нормально, как раз в два-три часа неспешного полёта уложусь. Командующий в своём инструктаже в этот раз особо мне подчёркивает, чтоб я не вздумал «хулиганить как обычно» и чтоб даже не мечтал полетать над чужой территорией. Мол, незачем провоцировать наших соседей. Вот интересное кино, а где ж это я стану там разглядывать пограничные столбы? Долинами-то вся граница сплошь изрезана и попробуй тут навскидку и без навигатора определить, под тобой всё ещё территория республиканской Алавы лежит или уже вражеский Бургос начался?

Вот всё-таки наивные здесь сегодня политики. Они что, и взаправду на полном серьёзе считают, что раз приняли такое «судьбоносное решение» не вести активных боевых действий за пределами своей автономии, так и мятежники их не станут трогать? Не-е-е, тут Басконии в стороне отсидеться никак не удастся. Вся эта «политика умиротворения» потерпела сокрушительный крах и в моей реальности, обречена на провал и в этой. Санхурхо уже громогласно объявил, что будущее «единой и неделимой» Великой Испании он видит исключительно только под королевским скипетром. Так что тут ни о какой «автономии» даже не может быть и речи. Баски зря положились на принцип «моя хата с краю». Как только наберут мятежники силу, так и потеснят республиканцев на Центральном фронте, а затем уж и эту «северную хату» спалят к чертям собачьим. И никакой «нейтралитет» тут не поможет. Спохватятся баски, но уже поздно станет.

А работа на аэродроме-то кипит! Механики и оружейники уже растащили самолётные чехлы вдоль взлётной полосы и разложили их «на просушку». Вот, ещё и «сушилАми» надо наперёд озаботится. Мысленно делаю себе об этом заметку. Это совсем не дело, чтоб брезент по грязному полю валять. Сейчас выкатывают из-под маскировочных сетей самолёты, чтобы их лёгким ветерком «немного обдуло». Опять же непорядок, конечно, но что поделать? Обхожу с осмотром свою «единичку», глажу перкаль фюзеляжа, пытаясь на ощупь определить не началось ли её «отслоение» от фанерной обшивки. Качаю руками хвостовые рули проверяя лёгкость их хода, осматриваю кабину, проворачиваю винт. Да уж. Конечно, механиком всё давно протёрто ветошью тщательно и насухо, но всё равно мой самолёт явно потяжелел «литров на тридцать» от влаги, впитанной за эти четыре дня из воздуха. Ну да ничего, сейчас в небо взлечу и всё быстро высохнет. Подошедшие механики помогают мне вручную выкатить самолёт на нашу «стартовую площадку». Мой оружейник и почти что тёзка Микэль Очоа, крепкий старик в возрасте «давно за шестьдесят» докладывает, что всё оружие осмотрено, заряжено и к бою готово. Поначалу не хотел этого «пенсионера» брать в штат эскадрильи именно из-за его преклонных лет, но Пабло настоял. Рассказав мне, что кабальеро Очоа в своё время прошёл всю «Рифскую кампанию» где служил в артиллерии, так что пушки и пулемёты разберёт и соберёт с закрытыми глазами. Вот так и стал этот дед у меня «старшим оружейником» и пока что нареканий к нему у меня нет. Пабло помогает надеть парашют и сообщает, что мой самолёт тоже в полном порядке, заправлен и к полёту готов. Ну что ж, я тем более готов. Забираюсь в кабину, подключаю шлемофон к рации и проверяю связь:

— Бильбо-два! Это Француз. К полёту готов, разрешите взлёт!

— Француз, взлёт разрешаю! — Шарль выходит на крыльцо штаба и смотрит в мою сторону на стартовую площадку.

Капитан с утра предлагал мне всё-таки немного повременить с полётами, хотя бы до завтра, чтоб взлётно-посадочная полоса успела как следует просохнуть. Да куда там! Я ж весь извёлся за эти четыре дня. Ну как же так? Самолёты есть, а не летают! Застёгиваю шлемофон, проверяю затяжку привязных ремней и поднимаю руку:

— От винта! — поворачиваю ручку баллона со сжатым воздухом и пропеллер начинает раскручиваться.

Включаю зажигание, открываю кран подачи топлива, дожидаюсь устойчивой работы двигателя и закрываю подачу воздуха. Минуты три-четыре прогреваю мотор и отпускаю тормоза. Поехали! Мягко покачиваясь моя «единичка» начинает разбег. По краям взлётной полосы «выстроились в ряд», наверное, все в этот момент свободные от работы, что-то приветливо кричат мне вслед и машут руками. Ну, да, пока что для моих подчинённых каждый взлёт самолёта, это почти-что праздник, а не обычные будни. Но вот «Девуатин» подпрыгивает, отрывается от земли и уверенно устремляется в небо.

Беру курс на запад и от Вальмаседа поворачиваю на юго-восток к Ордунья, небольшому городку на самой границе Алавы с Бургосом. Скорость не форсирую, держу «крейсерские» двести километров в час и спокойно осматриваю проплывающие подо мной долины. Внизу не наблюдаю никакого движения по дорогам, да и кому сейчас в этих горах «передвигаться»? Разве что горным козам. Вообще-то вот сейчас, я самым наглым образом игнорирую предостережение моего командующего «о провокациях». Ордунья сегодня — это небольшой анклав Басков почти на самой границе и со всех сторон окружён территорией Бургоса. Но мне захотелось ещё раз, с высоты птичьего полёта взглянуть на «Salto del Nervión», самый большой водопад в Испании. Впервые увидел его ещё «в своём мире», правда с земли и в засушливый сезон. Тогда он на меня впечатления не произвёл, всего-то «каких-то» метров сто семьдесят. Но сегодня, после прошедших ливневых дождей сразу с пяти каскадов вода низвергается почти что с трёхсотметровой высоты. Захватывающее зрелище и оно стоит того, чтоб «чуть-чуть» нарушить приказы командования. Кстати, именно с этого водопада и начинается исток нашей Нервьон Ривер, что делит Бильбао пополам.

Далее почти час ничего интересного не происходит, разве что уже у самого Бьястери навстречу мне показался такой же вражеский разведчик. Но только разглядев что у меня «парасоль» и это однозначно республиканский истребитель, пилот биплана «Хоукер Оспри» правильно оценив свои мизерные шансы на победу, счёл за благо тут же развернуться и ретироваться в сторону Логроньо, административного центра провинции Ла-Риоха. Помня грозное предупреждение нашего Командующего «о провокациях», гоняться за этим «нарушителем» не стал. Хотя имел на то полное право, но только над своей территорией, а вот соваться во враждебную и незнакомую мне локацию посчитал неуместным. Как бы этот «доходяга» не позвал к себе на помощь «больших пацанов», всёж-таки помню, что у Навары на аэродроме под Памплоной есть три «Ньюпорт-Деляжа». Запросто могут заявиться и «накостылять дерзкому пацану, попутавшему берега», показав наглядно, кто тут главный «на районе».

В полёте уже два часа и время подходит к одиннадцати часам дня, всё-таки поздновато вылетел. Пока «то, да сё», пока маршрут согласовал, да пока вдоль границы немного попетлял, вот оно и набежало. Солнце уже палит во всю свою мощь и мне в реглане как-то даже немного жарковато становится. Долины почти полностью затянуты туманом, а вокруг горных пиков уже начинают формироваться облака, пока что только в форме «нимбов», цепляющихся за вершины. Но пройдёт каких-нибудь полтора-два часа и эти «нимбы» оторвутся от вершин и, пока что ещё совсем чистую синеву неба, вскоре сплошь закроет плотная густая облачность. Всё, пора домой! От городка Беасайн, лежащего на границе провинций Гипускоа и Наварра беру курс на городок Юрре, что лежит уже всего в трёх минутах полёта от моего аэродрома в Бильбао. Вообще-то, все эти «города» что сегодня облетел, по моим «сибирским меркам» даже на «посёлок городского типа» с трудом вытягивают. Да у нас в Сибири некоторые деревни не говоря уж о посёлках и по численности населения, и по площади, значительно крупнее всех этих «городов» будут. Разве что дома не из камня сложены, а в основном из кругляка или бруса. Но так это от того, что у басков тут с деревом сильная напряжёнка. Деловой древесины мало, а вот дармового камня вокруг навалом валяется. Бери не хочу!

Набираю километр высоты и любуюсь шикарными горными ландшафтами. Всё-таки есть в этих горных пейзажах какая-то своя специфическая красота, но только не каждый сумеет её разглядеть. А вот мне горы нравятся. Высокие вершины, глубокие ущелья и мрачные каньоны, покрытые кустами и подлеском зелёные холмы. А какие восхитительные виды тут открываются! Вот здесь, на поляне у водопада небольшая отара овец пасётся, а вон там, по самой горной круче стадо диких коз осторожно цепочкой передвигаются. А вон куда-то полетела стая гусей… Стоп! Это каких ещё нафиг «гусей»? Приникаю к оптическому прицелу… вот же дьявол! В каких-то пяти километрах впереди меня по курсу, одиннадцать бомбардировщиков «строем фронта» летят на Бильбао. Медленно летят. Похоже, что у всех полная бомбовая загрузка, но вот двигатели видимо совсем «убитые». В воздушном флоте также, как и в морском, скорость всей эскадры зависит от самого тихоходного судна. Это по нему вынужденно равняются все остальные корабли. Пока лихорадочно оглядываюсь и осматриваюсь, пытаясь сориентироваться на местности (чёрт, ну как же мне здесь не хватает самого завалящего навигатора!), руки автоматически выполняют свою работу.

Рукоятку газа вперёд до упора и включаю сразу оба канала связи. Надеюсь «батарейки» не слишком отсырели, и самолётная рация позволит передать сообщение. Ага! Всё-таки не раз уже доводилось здесь пролетать и эти места в общем-то мне хорошо знакомые. Глядя на то, что сейчас вижу под крылом своего самолёта, бомбёры врага как раз пролетают район ещё одного небольшого шахтёрского городка Аррасате. От него до моего аэродрома в Бильбао остаётся немногим меньше полусотни километров. При скорости вражеских бомбардировщиков в сто сорок — сто шестьдесят километров в час (а судя по тому темпу с которым к ним приближаюсь, вряд ли больше), уже минут через двадцать они начнут бомбардировку по своей цели. Скорее всего для них «первоочередной целью» вначале всё-таки станет аэродром «Бильбо-один», но вот после того как разбомбят и сожгут «Бискайское авиакрыло» примутся уже за «Корсаров». Вот же гады… Как же они всё-таки не вовремя прилетели! Нет чтоб ещё пару-тройку дней подзадержаться. Но, впрочем, а что с того толку-то? Чтоб прибывающие пилоты хотя бы немного успели освоить мои самолёты, им как минимум потребуется пара недель. Ну, зашибись!

— Бильбо-один, Бильбо-два ответьте Французу! Повторяю, говорит Француз! Ответьте! — первым откликается мой заместитель и у него видимо хорошее настроение:

— Это Бильбо-два. Француз, слышим тебя хорошо. Что случилось? Соскучился? — ну, сейчас ты ухмыляться у меня перестанешь!

— Говорит Француз. Воздушная тревога! Повторяю, воздушная тревога! Одиннадцать «Бреге-19» следуют курсом на Бильбао от Аррасате. Будут у вас через двадцать минут! — тут же в разговор вклинивается подполковник Луна:

— Француз, поняли тебя хорошо. Где истребители мятежников? — а это какие ещё, нафиг, истребители?

Блин! Точно. У мятежников ещё ведь и три «Ньюпорта» где-то должны быть. Вглядываюсь вдаль и на пределе видимости наконец-то различаю в небе три небольшие «загогулины». Те самые «большие пацаны», встречи с которыми так опасался возле Бьястери. Но вот только что-то они сильно уж ушли вперёд от основной группы. Мне сложно так сразу навскидку определить расстояние, но километра на полтора-два они точно оторвались. Чёрт! Да это же авиагруппа «расчистки воздуха». Они летят на аэродром «Бильбо-один» с целью не допустить подъёма в воздух самолётов из эскадрильи «Цирка Кроне». Трёх истребителей будет вполне достаточно, чтоб расстрелять на взлёте пару-тройку самолётов и полностью заблокировать всю взлётно-посадочную полосу. Пипец!

— Бильбо-один, это Француз. Ответьте! — отвечают сразу:

— Это Бильбо-один. Француз, ты нашёл истребители? — вот же дьявол, как-то даже неудобно становится за свой первоначальный промах.

— Бильбо-один, три самолёта «Ньюпор-Деляж 52» будут над вашим аэродромом через десять-пятнадцать минут! Как поняли? — вот же чёрт, вроде бы и нет никакого моего греха в том, что вражеские самолёты уже на подлёте к аэродрому, а такое ощущение, что это именно я во всём этом виноват.

— Это Бильбо-один. Поняли тебя хорошо. Сможешь их задержать? — ну, вот нихрена ж себе «вопросик»!

— Нет, я уже никак не успеваю их догнать. Но попробую атаковать эскадрилью бомбардировщиков, возможно хоть так смогу отвлечь внимание истребителей на себя и они вернутся? — хотя, честно говоря, эта идея и мне самому как-то не очень-то нравится. И тут же получаю этому подтверждение.

— Француз, да ты совсем охренел? Там тридцать три пулемёта! Даже не вздумай. Обстреляй бомбёров издалека, но близко к ним не приближайся. Я тебе это запрещаю! Как понял меня?

— Бильбо-один. Понял вас хорошо. Атакую! — и отключаю рацию.

Вот некогда мне сейчас отвлекаться на переговоры. Атаковать «строй фронта» с тыла, совершенно безнадёжная затея. Тридцать три не тридцать три, но вот двадцать два «Льюиса» на турелях в задних кабинах, как пить дать, из меня «решето» сделают ещё при подлёте. Однако же не зря я везде и всегда критикую именно такое вот «боевое построение» самолётов, есть и у него своя, уязвимая «ахиллесова пята». Газ уже на максимуме, теперь левую педаль вперёд, а ручку управления легонько от себя и тоже влево. Словно хищный ястреб-тетеревятник, нападающий на стаю глупых уток, моя «единичка» резво срывается с километровой высоты и набирая скорость устремляется на левый фланг бомбёров. Уже через шесть минут догоняю «эту стаю» и выравниваю свой истребитель на высоте восемьсот метров на одном уровне с противником. Расстояние между нами не более полукилометра и с крутым креном на правое крыло начинаю резкий поворот и сближение, «прячась» за левым крайним бомбёром от остальных пулемётчиков. Сбрасываю скорость чтоб не проскочить вперёд и не подставить себя под эти «тридцать три пулемёта». Теперь уже ручку в нейтраль и лечу наперерез курса врага. Но всё-таки физические законы пока что никто ещё не отменял и меня по инерции немного вперёд всё же выносит. Но это «скольжение» только играет мне на руку.

Пулемётчик врага уже оба диска опустошил, но ни одна пуля мимо меня так и «не просвистела». Хотя говорят, что «свою» пулю всё равно не услышишь. После разворота между нами остаётся метров четыреста, но скорость у меня приличная и мы быстро сближаемся. Через оптический прицел мне «в профиль» очень хорошо видна вся эскадрилья противника, но своей целью выбираю всё-таки ближайшего. Короткая очередь… Есть попадание! Из выхлопных патрубков бомбардировщика вырываются чёрные клубы дыма и «Бреге-19» как-то сразу «клюёт носом» и начинает обречённо валиться на правое крыло. Видимо пилота тяжело ранило или вообще убило, и он утянул своим весом штурвал вправо. Дальше вообще происходит то, за что «особенно люблю» современное «боевое построение». Даже возникает чувство «дежавю» какое-то… Пытаясь уйти от неминуемого столкновения со своим левым ведомым, ведущий звена шарахается вправо и предсказуемо сталкивается уже с правым своим ведомым, врезавшись крылом в его крыло и зацепившись за него своими крыльевыми подкосами. Как семечко клёна самолёты сцепившись крыльями начинают «в темпе вальса» валиться на землю. Вижу как от первого сбитого мною самолёта отделяется фигурка человека и раскинув руки летит вниз, спустя несколько мгновений над ним раскрывается купол парашюта. Дальше моё внимание переключается уже на остальных вражеских «налётчиков».

Расстояние до оставшихся самолётов не превышает трёхсот метров и мы по прежнему сближаемся. Но они уже проскочили немного вперёд. Блин! А ведь так могу и нарваться. По мне сейчас как минимум стреляют четверо, пора бы уже и сваливать с этой «негостеприимной помойки» пока ещё не совсем поздно стало. Ухожу вниз и с креном в правый разворот спасаясь от обстрела. Однако это вовсе не моё отступление, а всего лишь такой манёвр. Заканчиваю разворот и через пару минут вновь нагоняю противника, но в этот раз сильно уж рисковать не хочу. Хотя при развороте на перерез курса меня опять выносит немного вперёд «под тридцать три пулемёта» и вновь вся эскадрилья передо мной как на ладони. Но так для меня даже лучше. Вот вам господа «на посошок» мой маленький «дембельский аккорд». Приникаю к прицелу и хищно оскаливаюсь. Ну, нет ребятки! Как там было в анекдоте? «Да чтоб мне с шести стволов и не попасть в такую кучу апельсинов?»© Нажимаю сразу на все гашетки и с четырёхсот метров длинной очередью секунд на восемь-десять, мстительно поливаю вражеский строй самолётов свинцовым градом из пулемётов и пушек. Кому-нибудь, что-нибудь, да всё-таки прилетит. И «прилетело»… Да так, что даже сам не слабо так охренел! А «всего-то» произошёл тот самый редкий случай, что у артиллеристов зовётся «золотым попаданием». Возможно снаряд «эрликона» лишь просто удачно зацепил своим осколком взрыватель авиабомбы, а может вообще на нём взорвался, но вот бомба сдетонировала, а следом произошла детонация боезапаса. И это хорошо, что у меня челюсть ремешком от шлемофона плотно «пристёгнута», а то отвалилась бы нафиг…

В середине строя бомбардировщиков вспухает облако разрыва. Вначале серое, но спустя всего мгновение уже окрашенное в багрово-чёрные тона от дыма и подсвеченное изнутри сполохами горящего бензина из в клочья разорванного бензобака. Что случилось с остальными самолётами, скрытыми за облаком взрыва, мне сейчас остаётся только гадать. Но вот два ближних ко мне «Бреге-19», ударной волной подкидывает вверх и небрежно отбрасывает в мою сторону на десяток метров как пустые спичечные коробки. Обламывая крылья, отрывая колёса и складывая уже почти полностью оголённые от обшивки остатки каркасов фюзеляжей пополам. Вспыхивает бензин из пробитых бензобаков и два огненных болида с рёвом устремляются к земле. Выжить в этом огненном аду невозможно. Но и меня может постичь такая же участь.

Пока я «в некотором ошеломлении» глазею на этот «локальный армагеддон» мои руки и ноги начинают жить своей, отдельной от остального тела жизнью. Левая педаль отжата до упора, ручка управления принята на себя до ограничителя и максимально отжата также влево. Моя «единичка», словно горячий и норовистый скакун пытается «взвиться на дыбы» и развернувшись на месте рвануть прочь, в сторону от этого «апокалипсиса». Но «дрифтинг» на самолёте, это что-то из области «ненаучной фантастики» и, естественно, ничем хорошим закончиться не может. Разве что неминуемым срывом в штопор. Спохватившись, отдаю ручку управления от себя почти до нейтрального положения, но педали не трогаю и руль направления оставляю без изменений. С очень сильным креном на левое крыло ухожу в крутой левый вираж, но меня по инерции несёт прямо в облако. Всё-таки «немного засмотрелся» на взрыв и манёвр уклонения от него начал слишком поздно и… к тому же совсем не в ту сторону. Раззява! В жуткой тревоге ожидая неизбежного, наблюдаю как в мою сторону летят какие-то обломки, куски чего-то горящего и дымящиеся ошмётки перкаля и фанеры от фюзеляжей погибших самолётов.

«Бреге-19» может легко взять на свои внешние крыльевые подвески четыре «маленькие» авиабомбы весом по пятьдесят килограммов, а также дополнительно принять в кабину бомбёра ещё десяток «малюток» по пуду в каждой. В итоге получается, что теоретически могли взорваться все триста шестьдесят килограммов боезапаса. Но учитывая сильный износ двигателей этих бомбардировщиков, вряд ли их загружали по максимуму. Но вот сколько килограммов рвануло здесь на самом деле, не имею не малейшего представления, однако это явно не пятьдесят кило. Слишком уж большой взрыв получился. Не помню точно, где и когда это услышал, но вроде бы взрыв на земле всего одной стокилограммовой фугасной бомбы даёт уверенное поражение её осколками в радиусе до ста метров. А вот действие самой ударной волны на таком расстоянии уже незначительно. Правда вот тоже совсем не помню, для кого и с какой целью рассчитывались все эти параметры. Но так ли это на самом деле и в чём всё-таки отличие воздушного взрыва от наземного, мне вот прямо сейчас невольно придётся испытать на своей собственной шкуре. Мне до «эпицентра взрыва» остаётся каких-то сто метров. Избежать этой нежелательной встречи с облаком обломков уже никак не удастся, а на что способна взрывная волна я уже увидел. Эти мысли промелькнули в моей голове буквально за пару секунд, а затем во всех смыслах этого слова «влетаю» в зону поражения и меня что называется «накрывает».

Инстинктивно зажмурив глаза и съёжившись в маленький комочек пытаюсь по максимуму вжаться в кресло пилота. Как за спасательный круг судорожно уцепившись за баранку ручки управления и вновь утянув её на себя до упора, словно она сейчас может меня от чего-то защитить или чем-то помочь. Внезапно самолёт вздрагивает от сильного удара и до меня доносится громкий металлический звон откуда-то из-под капота. Мать-мать-мать… Лишь бы это не мотор и не колёса, всё остальное переживу и как-нибудь сяду. Затем следует целая череда мелких попаданий и моего «боевого коня» начинает трясти как припадочного. Слышится угрожающий скрип и какой-то натужный скрежет, по обшивке капота словно что-то частым градом барабанит. А сквозь плотно прижатые наушники шлемофона слышу треск разрываемой ткани, хруст фанеры и металлический скрежет разрезаемой обшивки крыльев и капота. Неожиданно что-то с недюжинной силой пытается откинуть меня назад рванув за правый рукав реглана. Но вот оторвать мои пальцы, намертво прикипевшие к рулевой баранке, сейчас вряд ли удастся хоть кому-либо. Правое плечо сразу же словно огнём обжигает. Вновь сильнейший удар по фюзеляжу, протяжный металлический дребезг и слышу громкий хруст ветрозащитного козырька. А по моему лицу, тут же без всякого промедления, кто-то невидимый и безжалостный словно наотмашь бьет плотно скрученным рулоном наждачной бумаги. Крупнозернистой, мать её так, бумаги! Сильный поток воздуха летит мне навстречу и немного остужает вспыхнувшую на лице дикую боль. На губах ощущается солоноватый привкус крови, правую скулу саднит после удара, а верхняя губа сразу распухает и ноет, словно только что пропустил чувствительный джеб в голову. Напоследок меня встряхивает ослабевшей ударной волной и в нос тут же лезут едкие и противные до тошноты запахи от сгоревших краски, лака и машинного масла, вонь и чадная горечь горелого дерева, и приторный смрад сгоревшей человеческой плоти. На этом всё прекращается.

Осторожно открываю глаза и облегчённо перевожу дух. Слава богу, очки целы и зрению ничего не угрожает. Но вот мой самолёт рыскает по курсу и вообще ведёт себя как упившийся матрос, покидающий портовую таверну. Пытаюсь выровнять полёт, но ручка управления двигается с большим трудом. Тоже самое относится к педалям. Не, так-то они двигаются вполне нормально, вот только моя «контуженная единичка» ведёт себя совершенно «ненормально» и отзывается на все мои манипуляции как-то очень уж странно. Оборачиваюсь назад и в груди всё холодеет. Весь правый бок фюзеляжа моего самолёта буквально зияет огромными разрезами и большими дырами в обшивке. Мне даже со своего места хорошо заметны тяговые тросики и элементы силового набора каркаса планера. За рулём высоты, как у детского воздушного змея, мотыляются две длинные ленты из перкаля, содранного с обшивки. Законцовка правого крыла руля высоты залихватски заломлена вверх, словно поля у шляпы техасского рейнджера, а самый верх руля направления вообще свёрнут на левый бок, подобно гребню побитого, но непобеждённого бойцового петуха. Однако всё это очень хреново! Похоже, что с управлением самолёта у меня сейчас начнутся большие проблемы.

Перевожу взгляд на капот и предварительно оцениваю полученный ущерб. Передний кронштейн крепления оптического прицела вырван с корнем и тот сейчас «целится» куда-то вверх и влево. Наверняка оптика разбита и вряд ли мы отремонтируем её своими силами, уж проще новый прицел купить. Кожух капота весь испещрён рваными дырами и вмятинами, но запаха бензина не ощущаю и значит бензобак на моё счастье цел. А значит, всё не так уж и страшно. Листовой дюралюминий для капота мы где-нибудь найдём, в крайнем случае жестью обтянем. В правом крыле возле самой законцовки зияют сразу две дыры и в любую мой кулак свободно пролезет. По всей плоскости короткие узкие разрезы, словно гигантская кошка свои когти тут точила. Хорошо ещё что края разрезов и дырок внутрь вогнуты и сильного сопротивления воздуху оказывать не станут. А вот левое крыло самолёта на самый первый и беглый поверхностный взгляд совершенно не пострадало, хорошо бы, чтоб оно так и оказалось при наземном осмотре. От защитного ветрового козырька в погнутом каркасе остался только небольшой кусочек плексигласа, сиротливо застрявший в левом углу. Видимо это осколками козырька мне по лицу и прилетело. А вообще-то, вот грех мне на судьбу жаловаться! Всё вокруг вдребезги, а я живой и почти что целый. И ведь «ни в одном глазу»! Вот и верь после этого поговорке, что: «Везёт только дуракам и пьяницам». Хм… Какая-то она «двоякая», эта поговорка.

Осматриваю самолёт, пытаясь хоть как-то приспособится к его управлению, как вдруг… Да, мать же моя женщина! Ну, когда ж это «вдруг» от меня отстанет-то? Уж и думать забыл о «больших пацанах», а они вон, нарисовались, хрен чем сотрёшь! Ломятся ко мне внаглую, «как в привокзальный буфет»© Да уж… У них шесть «Виккерсов» против моих четырёх пулемётов. Пушки, наверное, можно вообще не учитывать. Там хорошо, если по три снаряда на ствол осталось, да и пулемёты мои считай пустые. А главное, управляюсь с трудом и ещё прицел… Тяжко вздыхаю. Ох, ёпрст! Однако ж хреново тебе, Миша, сейчас придётся! Ладно, мне деваться всё равно некуда. Был бы самолёт исправен, ещё б можно было попробовать «пофигурять» и попытаться «сбежать от хулиганов», но не в моём нынешнем положении это делать. Ни вправо, ни влево даже нечего и думать отворачивать, сразу срежут, тоже самое касается «иммельмана» или «бочки». Да и сам вряд ли сейчас рискну с такими большими проблемами в управлении самолётом идти на фигуры высшего пилотажа. Мне остаётся лишь одно, атаковать «тупо в лоб». Тем более, что эти идиоты похоже и не собираются расходиться в стороны и брать меня «в три огня». «Ножницы» по всей видимости им пока тоже неизвестны. А вот так, сблизившись и тесно прижавшись, они будут только мешают друг другу и лишь кто-то один из них станет мне по-настоящему опасен. Уверен на все сто процентов что остальные двое, как пить дать, наверняка отстреляются мимо. И не смотря на весь этот драматизм и критичность текущей ситуации, мне так и хочется вскочить со своего кресла и начав аплодировать радостно воскликнуть: — «Да здравствует современная Воздушная Доктрина! Гип-гип ура, товарищи!»

Бросаю сожалеющий взгляд на прицел и «вдруг» неожиданно для себя обещаю ему, что если мы выберемся из этой вот передряги, то обеспечу «ветерану» полный «военный пенсион». Положу его куда-нибудь на полочку на самое видное и почётное место в штабе и даже пыль с него сам стану тряпочкой протирать. А «единичке» не менее торжественно гарантирую, что она и впредь останется «первой Леди» в эскадрильи и никто другой этого права у неё оспаривать не посмеет. Уф! Вроде бы договорился. Вот нихренасе? И что это со мной сейчас было? Наверное, нервное… Но да ладно. Как там Рене Поль Фонк мне советовал? «Сядь прямо и не ёрзай. Ты хорошо знаешь куда нацелены твои пулемёты вот и стреляй по курсу!» Так-то оно — да, всё верно, но вот только у меня сейчас не «курс», а скорее уж «направление» и мотает меня на этом «направлении» из стороны в сторону. Да так, что с большим трудом нивелирую все эти шараханья. Но вроде бы уже понемногу приловчился. Выбираю себе «центральную мишень» и навожусь на ведущего. Тем более, раз уж меня всё равно так сильно «штормит», то могу и ведомого случайно зацепить, но мне-то это вообще как-то без разницы.

Этих «хулиганов» заметил ещё в трёх километрах от себя, сейчас между нами осталось полтора, но вот что мне очень даже интересно. Если сразу после взрыва и пролёта по его «эпицентру» чувствовал у себя откровенный мандраж и меня ощутимо потряхивало, то вот сейчас, кроме огромной досады ничего не испытываю. Тут, понимаешь, у меня проблемы с самолётом, а приходится отвлекаться на каких-то недоумков, ничего не понимающих ни в лётной тактике, ни в мастерстве пилотирования. Неучи! Осторожно подправляю курс, стараясь держать самолёт ровно, но меня сейчас не столько даже предстоящая схватка с противником беспокоит, сколько мой двигатель. Как-то вот подозрительно он чихать и кашлять начинает, и это «Жу-жу» явно неспроста. Ого! Эти «орлы» аж с километровой дистанции огонь по мне открыли, ну да флаг вам в руки. Правильно, патронов много так чего их жалеть-то? Тем более, что за потерю своих бомбёров начальство всё равно шкуру спустит, так хоть оправдаться, мол «патрончиков не хватило», хотя вряд ли такая отмазка у них прокатит. Попадают по моему самолёту или нет, не имею ни малейшего понятия. Да и как тут в такой тряске это определить? Главное, что в меня самого пока что никто не попадает, но мне и всего того, что уже успел заполучить, вполне достаточно. Кровь из порезов по всему лицу ветром размазало, из разорванной губы уже и на шею под шарф затекло, но главное, весь правый рукав кителя уже от крови отсырел, это даже под регланом чувствую. Как и то, что слабость начинает подступать, а вот это уже совсем скверно, мне никак нельзя терять сознания, вначале надо ещё до дома долететь и на аэродром сесть!

Четыреста метров. Пора! Ещё три-четыре секунды и лобового «ДТП» не избежать. Нажимаю на гашетки и сразу газ до отказа, а ручку на себя. С трудом, но поддаётся. Расходимся с «Ньюпортом» в «притирочку», с разницей по высоте в десять-пятнадцать метров. Довольно усмехаюсь и провожаю взглядом падающий самолёт. Успел-таки заметить вражеского лётчика, обвисшего на привязных ремнях. Это вам «ключница» пристрелку делала, а я сам пристреливался! Правда было опасение, что после ударной волны прицелы сбились, но таки попал! Жаль что «Эрликонов» хватило только на два залпа, а правый «Виккерс» так вообще «даже не кашлянул», но зато левый и оба «Дарна» своё отработали на совесть. Меня мощно встряхивает на спутной воздушной струе и тут всё моё благодушное настроение разом испаряется. Двигатель самолёта тоскливо взвывает, раздаётся пронзительный визг, скрежет, какой-то стук под капотом и пропеллер проскрипев на прощание что-то матерное, почти сразу встаёт намертво. Пипец! Вал заклинило. Вот не зря то недавнее «жу-жу» меня так напрягало. Что-то было в нём «неправильное». Перевожу самолёт в горизонтальный полёт и осматриваю приборную панель. Высота почти девятьсот метров. Хм, всё-таки успел немного набрать. Вижу что трубка Пито тоже «накрылась». Стрелка скоростемера замерла у нуля и даже не думает шевелиться. Ага, стою… как в том бородатом анекдоте «о новом русском» на мерсе, мимо которого дед лихо на запорожце просвистел, под чей капот зять-реконструктор двигатель от «аэрокобры» присобачил.

Доктор в недоумении спрашивает: — А чего это Вы батенька, вдруг ни с того ни с сего, на ста км из машины решили выпрыгнуть?

— Так я о своём бизнесе задумался. Отвлёкся. А тут запорожец мимо меня на скорости промчался. Ну, думаю, стою! Открыл дверь, вышел…

Да. Нам бы здесь «Аэрокобры» тоже не помешали, только нет их ещё. Ну да ладно, шутки в сторону, но что сейчас-то мне делать? Тем более, что двигатель похоже начинает дымить всё сильнее, да и запах от сгоревшего машинного масла ощущается вполне явственно. Бензином вроде бы пока не воняет, но вот дым в нос лезет. Видимо маслопроводы где-то повреждены и масло из них попадает на раскалённые цилиндры. Так и до беды совсем недалеко. Закрываю кран подачи топлива, отключаю зажигание и осматриваюсь на местности. Оп-пачки! Сердце в груди радостно вздрагивает, глаза расширяются в счастливом изумлении, а брови непроизвольно лезут на лоб. И у меня сразу два взаимоисключающих вопроса. Первый — Это что, уже двадцать минут прошло что ли? А мне показалось, что всего-то один миг промелькнул! И второй: — Вот это нихренасе! А когда ж я до сюда успел добраться-то? Эти олухи из «группы расчистки» что, так и болтались всё это время возле «Бильбо-один»? За моей спиной остался ещё один, считай уже почти что «пригородный» крохотный посёлочек Лесама и от него по прямой до аэродрома «Бильбо-один» чуть более шести километров. Включаю рацию:

— Бильбо-один. Вызывает Француз, ответьте! — тишина в эфире.

— Бильбо-два. Это Француз. Ответьте! — и опять тишина…

Не слышно даже помех. Что за хрень? Машинально оборачиваюсь назад и ничего кроме мата на ум и язык не приходит. Антенны нет. Даже штырь крепления вырван «с мясом». А ведь нехило туда что-то прилетело, и это почти сразу за спинкой моего сиденья. Не, надо вот обязательно в церковь сходить и свечку за избавление от погибели в благодарность поставить. Вот только нет в Бильбао православных храмов, да и моём времени таких как-то не встречал. К тому же не знаю, какому святому или святой эти свечки ставить. Хреновенький из меня прихожанин, редко в церковь заглядываю, разве что только «по случаю». Беру курс на свой аэродром. Тут по прямой тоже чуть больше пяти километров осталось, а что там творится на «Бильбо-один» понятия не имею. Может на взлётной полосе завал из разбитых «Ньюпортов» и в ту «кучу-малу» мне как-то совсем не хочется. Но так и с посадкой на свой аэродром «Бильбо-два» тоже есть некоторые проблемы. В правилах эксплуатации взлётно-посадочной полосы (у нас есть и такие) чётко прописано, что взлёт и посадка происходят строго в направлении от «северного КПП», чтоб в случае чего, самолёт в Нервьон падал, а не на крыши домов. Мне вот падать как-то совсем не хочется, но и высоты чтоб зайти на посадку «правильно» тоже явно не хватает. Что ж, буду «нарушать». Надеюсь, что в крайнем случае всегда сумею в речку «отвернуть». Она тут рядом, буквально в нескольких шагах.

И всё-таки широковат лоб у моей «единички». Послушная и старательная, вот только скорость ощутимо теряет. Но это не беда, лечу уже по прямой над самой улицей, ведущей к аэродрому. А что? Ширина бульвара вполне мне это позволяет и в случае чего могу на него даже приземлиться. Как-то раньше такой вот вариант даже не рассматривал, а видимо зря. Дорога прямая и ровная покрытие асфальтовое, проводов через неё на своём пути не вижу, лишь бы только машины или повозки мне под колёса не попались… Эту мою феерическую посадку горожане, наверное, запомнят надолго. Летит себе этакий, немного утомлённый очередными подвигами Змей-Горыныч, в полной тишине и нирване. Из пасти в небо дымок зло благовонный попыхивает, как из церковного кадило паству земную благословляя и окормляя на путь истинный, а к заднице к хвосту парочка праздничных лент подвязаны и дружно развеваются в честь одержания очередной великой Победы. Внизу пейзане благоговейно ему во след крестятся и юные селянки в экстазе вверх чепчики восторженно бросают. А на дворцовой площади в честь этого праздничного события городской оркестр от всей души бравурно наяривает «воздушную тревогу». Да, кстати… Не забыть бы подсказать, чтоб сирены отключили. Не будет сегодня налёта, все «налётчики» как-то внезапно уже закончились.

С трудом перелетаю через шлагбаум, чуть об него не споткнувшись, и сразу же плюхаюсь на взлётку. Хотел было ещё часовому крикнуть, чтоб тот свой рот прикрыл, а то муху проглотит, но губы запеклись кровавой коркой и пока сумел их чуть разлепить, уже мимо пролетел. А вот посадочка у меня вышла далеко не идеальная. Всё-таки скорости немного не хватило и шмякнулся об землю с полутора метров прилично. Уже в самый момент посадки и касания грунта колёсами опять было немного напрягаюсь, но услышав сытый и чавкающий звук сработавших гидравлических амортизаторов, а затем и бодрое шлёпанье колёс по влажному дёрну, вновь расслабляюсь и уже безо всякого сомнения зажимаю тормоза. Всё-таки всерьёз опасался, что шасси самолёта могли пострадать при взрыве, но пронесло. «Ага, Василий Иванович, и меня тоже. Аж два раза!»© Кстати, «по-маленькому» тоже хочу уже не по-детски и как бы нам с Петькой в этом «мокром деле» не стать сообщниками. От сильной встряски при приземлении, на цилиндры двигателя видимо вновь выплеснуло масло и… из-под капота с новой силой повалил густой дым, а затем и огоньки весело заплясали на капоте. Так что последние полсотни метров прокатился уже «с огоньком». Но наконец-то самолёт замирает, отпускаю тормоза и в изнеможении откидываюсь назад. Всё. Финиш!

Сижу в кабине самолёта и с каким-то отстранённым безразличием наблюдаю за царящей суетой на взлётном поле. Устал. Немного клонит в сон и глаза сами собой закрываются. Видимо всё-таки рана у меня серьёзная и крови потерял много, от того и слабость. Но вот никакого страха или опасения за свою жизнь и в помине нет. Главное что сел и теперь уже всё позади. Первым на подножку запрыгивает Пабло. Взглянув на моё лицо молча отстёгивает привязные ремни и, как морковку из грядки разом выдёргивает меня из кабины, а затем осторожно передаёт вниз. И вот откуда у него столько силы-то взялось? Вроде бы на первый взгляд совсем щуплого телосложения, а глянь-ка, оказывается самый настоящий богатырь. Или это я за последнее время совсем уж так усох? Щёки-то у меня давно уже свою юношескую припухлость потеряли, это уж и сам при бритье заметил, но видимо и лишний жирок, накопленный за предыдущие месяцы без тренировок, тоже потихоньку сошёл. Как-то в последнее время мне совсем было не до спортивных упражнений, но физических нагрузок хватало и без них. Отогнав от меня «посторонних», за мой осмотр прямо возле самолёта принимается наш фельдшер. Первым делом снимает с меня шлемофон с очками и внимательно осматривает и ощупывает лицо и голову, а затем, словно я для него уж вовсе безропотная кляча, заворачивает мне верхнюю губу и что-то там разглядывает. Ёпрст! Бля-хха муха, да мне же больно! Нет, не зря таких вот «эскулапов» у нас в народе прозвали «коновалами». Ну нет у них никакого сострадания к болящим! Но вскоре Рамон Игнасио уже заканчивает свои издевательства над моей губой, как-то удовлетворённо причмокивает и сдержанно обнадёживает:

— Легко отделался, сеньор Команданте. Небольшие порезы на лице и рваная рана губы. Но всего два шва и уже через пару недель сможешь снова целоваться с девушками! Ещё что-нибудь тебя беспокоит? — молча киваю, снимаю крагу с правой руки и народ дружно ахает.

Да я бы и сам ахнул, если б ещё силы на это оставались. Вся тыльная сторона ладони разрисована потёками загустевшей крови, а сама ладонь вообще словно в красной краске где-то извозюкилась. То-то мне показалось, что в правой перчатке как-то очень уж совсем подозрительно что-то хлюпает. Переворачиваю крагу и на землю вытекают несколько капелек. Но уже и с руки на газон тоже капель началась. Зараза! Как минимум пол-литра своей крови потерял, а даже может быть и больше! И почти вся она успела впитаться в рукав нательной рубахи и кителя, а то, что не успело впитаться в ткань, то в перчатку перетекло. Теперь вот, наверное, хрен чем её тут отстираешь! Да уж «…след кровавый стелется по сырой траве.»©, это сейчас, видимо и обо мне тоже. Вот же чёрт! А перчатку-то мне реально жалко…

— Носилки! Живо! — Рамон пытается уложить меня на землю, но я решительно отказываюсь.

— Не барышня! Сам дойду до медпункта. Пабло, помоги мне, а то что-то ослаб немного. — не хватало ещё свою слабость перед парнями показывать.

Несмотря на протестующие возгласы Рамона меня подхватывают с двух сторон и за пять минут доставляют в медпункт. А там первым делом требую медицинскую утку и справляю свою «маленькую нужду». Уф! Теперь и жить можно. Фельдшер выгоняет из кабинета толпу «желающих помочь» и приступает к своим обязанностям. Напоследок прошу Пабло снять с самолёта прицел и положить в моей комнате на сохранение. Тот удивлён, но согласно кивает и уходит, уводя с собой активно сопротивляющуюся племянницу. Вот чёрт! Она что, тоже здесь сейчас была? Неудобно-то как! Но, да и пофиг. Незачем совать свой нос туда, куда батька… не советовал. Сняв с меня одежду и обмыв рану, а затем обколов морфием, всего за каких-то полчаса меня полностью «заштопали». Как и обещал мне при «первичном осмотре» Игнасио, на губе разорванной до самой ноздри обошлось всего двумя швами, но вот на руку уже пришлось наложить все семь. Мне аж снова поплохело, когда взглянул на ту «борозду» что «пропахал» осколок по моему плечу, хотя казалось, что мне хуже уже и быть не может. Но чуть позорно не отключился, словно я не боевой пилот, а нервная гимназистка, пришлось нашатырь нюхать. А потом ещё и терпеть форменное издевательство, пока Рамон занимался моим «макияжем» и буквально всё моё лицо разрисовывал йодом и зелёнкой. Пришлось тоже терпеть. А напоследок фельдшер (!!!) буквально через силу заставил меня выпить пол-литра сухого красного вина «для лучшего кроветворения». Надо ли говорить, что я отрубился прямо у него на кушетке? Блин, так и настоящим алкоголиком скоро стану, с такими-то врачами…

Поздно вечером Шарль и Рамон помогают мне «передислоцироваться» из медицинского пункта в мою уютную и «законную» комнатку при штабе. По дороге сообщают, что днём на аэродром приезжал наш Командующий и всячески пытался «домогаться до моего тела». Но Рамон Игнасио, при полном одобрении и содействии моего заместителя, мужественно «встал грудью» на пути этого грозного военачальника, и наша встреча не состоялась. Ссылаясь на моё «критическое состояние» подполковника чуть ли не открытым текстом отправили «в дальнее эротическое путешествие». И на мой взгляд, правильно сделали. Того что уже случилось никак не изменить, а все подробности этого дела можно узнать и попозже. И сейчас-то ещё с некоторым трудом соображаю, что к чему. И это вовсе отнюдь не от выпитого вина, а от общей слабости моего организма. Возле своей бессильно поникшей «единички» немного задерживаюсь и с горечью осматриваю раскуроченный самолёт. Да уж, боевая моя подруга, досталось нам с тобой сегодня «на орехи» крепко. Ну да ничего! Сен-Жак обещает восстановить самолёт за неделю. Все необходимые для этого ремонтные запчасти в наличии на складе имеются, а лично мне Игнасио гарантирует, что уже через месяц и сам я «буду как новенький». Но это мы ещё посмотрим, через месяц или тоже через неделю. Лишь бы заживало всё поскорее, а как швы снимут так сам и решать по срокам стану. Мне «на сон грядущий» вновь настойчиво предлагают (и вливают!) пол-литра красного вина «для скорейшего выздоровления», Шарль с Рамоном «по-товарищески» этот тост тут же поддерживают… Ага, а ещё «друзья» называются… Ну как тут с ними не сопьёшься?

«А на следующее утро он проснулся знаменитым»©. Насчёт «знаменитости» ничего не скажу, но вот «больным проснулся», так это точно. На лбу липкая испарина, самого то в жар бросает, то в холод и трясёт как алкоголика с похмелья, а слабость в теле такая, что еле до горшка доковылял. Из постели вылезать совершенно не хочется. Рамон Игнасио диагностирует у меня сильнейшую простуду. Вот же угораздило меня посреди лета, и так сильно простудиться! Кому расскажи об этом, так ведь не поверят. Но нет тут ничего сверхъестественного. Продуло моё разгорячённое тело во время полёта без защитного козырька, да ещё и ранение сказалось. Печально. Так что, разве только одному Рамону в радость, что есть теперь кого лечить, а у меня сейчас вся тумбочка заставлена банками с отварами да настойками и до кучи «на десерт» стоит тарелка с горкой горьких порошков. Наваливается такая апатия, что поначалу как-то даже пропускаю мимо сознания тот факт, что у меня в «сиделках» вдруг оказалась одна совершенно рыжая и очень уж шустрая девица. А когда спохватываюсь, то оказывается, что «уже поздно пить боржоми». На мой «решительный протест» Шарль только хмуро буркнул:

— Перебьёшься! Ординарцев у нас нет. Не парней же мне было отправлять за тобой присматривать, пока ты там пьяный без памяти валялся? А Горрия сама вызвалась, так что… Терпи! — да вы же, гады, сами меня вчера напоили!

И вот кто бы тут сейчас сомневался, что «это она сама»? Ладно, «потерплю», но запомню и отомщу! Лежу под тёплым шерстяным одеялом и притворяюсь спящим. А что поделать? Но за этой деятельной особой исподтишка наблюдаю… и любуюсь. Всё-таки девчонка чудо как хороша, чего мне от себя-то свой интерес к ней скрывать? Моя комната всего за каких-то три часа разительно преобразилась. Окно отмыто до прозрачности невероятной изнутри и снаружи, а на подоконнике даже горшок с каким-то растением откуда-то появился, мне вот даже интересно стало, и кто ж его теперь поливать-то станет? И откуда взялась эта новая занавеска? У меня-то её точно не было! И зачем было пол на три раза перемывать? Он же совсем чистый, всего месяца полтора прошло как его положили. Разок подмёл и вполне достаточно. Но так и этого ей мало! Всю пыль с полочек и шкафа аккуратно протёрла и даже мой прицел обтёрла и положила туда, куда и хотел. Вот вечно эти девчонки неугомонные суетятся не по делу! Но самое печальное, что вынужден терпеть от неё «лечебные процедуры», так как она теперь и на фельдшера «подрабатывает». Ничего в этих процедурах неприятного или постыдного нет. Уколов в ягодицу, слава богу, мне фельдшер не прописал, однако смотреть в эти красивые глаза, когда она прикусив губу сосредоточенно протирает мне влажным от спирта марлевым тампоном ссадины на лице, это «ещё то» искушение для моего хоть и ослабленного, но всё-таки молодого организма. Ладно, сегодня как-нибудь денёк-то уж перетерплю, пока не совсем ещё окреп, но с завтрашнего дня никаких «посторонних» в штабе не потерплю. Чай не какая-нибудь «барышня кисейная», а боевой лётчик, сам управлюсь с этими «процедурами». А уже перед самым обедом на аэродром приезжает наш Командующий и теперь мне предстоит «разбор полётов».

Беседа с Командующим проходит в помещении штаба эскадрильи. Для этого надо всего лишь перейти через порог своей комнаты и моих слабых силёнок на этот подвиг вполне хватает. По причине болезни сижу за столом лишь в галифе, футболке и тапочках на босу ногу, но укутавшись одеялом, а вот где мой лётный китель не имею ни малейшего понятия, наверное, остался в медпункте, да и вид у него сейчас должно быть совсем уж непритязательный. Весь в крови и рукав разорванный, но подполковник Луна на мой «неуставной вид» внимания не обращает.

— Ну давай, докладывай герой, что ты там вчера такого учудил и почему грубо нарушил мой прямой приказ? — вот нихрена ж себе, однако «суровая прелюдия» у нашего «разбора»⁉

— А с чего доклад начинать-то? С самого начала? — моё недовольное бурчание Командующим без внимания не оставлено, но переглянувшись с Сен-Жаком, лишь согласно кивает и на моё раздражение никак не реагирует.

Далее в течение получаса, пока вспоминаю в подробностях детали своего разведывательного полёта, он только молчит и сосредоточенно выслушивает моё повествование. Пришлось доставать из стола наши самодельные «кроки», чтоб для наглядности «продемонстрировать на местности» маршрут своего полёта. Такого «добра» у нас в штабе уже изрядная пачка приготовлена. Нарисованы мною и растиражированы в местной типографии даже с небольшим запасом для будущих пилотов нашей эскадрильи. В процессе всего «доклада» меня никто не прерывает, разве что начиная с момента обнаружения неприятеля переглядывания подполковника с капитаном как-то уж участились и к ним добавилось озадаченное похмыкивание, причём с обеих сторон. Да что вам, опять-то не так? Заканчиваю свой доклад эпизодом с посадкой на взлётно-посадочную полосу аэродрома и уже сам вопросительно смотрю на офицеров. Ну, и в чём же я по-вашему был неправ? В чём меня обвиняют? На мой невысказанный вопрос первым отзывается Командующий и поднявшись из-за стола одёргивает китель и поправляет пилотку.

— Сеньор Команданте. По поручению и от лица правительства Страны Басков, а также от себя лично, позволь поблагодарить тебя за мужественный и самоотверженный поступок! Хочу добавить, что я действительно восхищаюсь твоими действиями. Не стану от тебя скрывать, что далеко не каждый лётчик нашего авиакрыла сегодня готов и способен на такое самопожертвование. Тем более, что совершенно не ожидал подобного поступка от обычного наёмника, — подполковник смущённо хмыкает и поправляется, — прошу прощения, от добровольца! — затем неуверенно переводит взгляд на Сен-Жака и как-то вопросительно произносит:

— Сеньор капитан. Команданте мне всё равно не поверит, ведь в Великой Войне я участия не принимал. И в его глазах выгляжу обычным «паркетным шаркуном». Но может быть ты сам ему разъяснишь те моменты, что вызвали у нас вчера недоумение? — Командующий садится, а вот Сен-Жак наоборот встаёт.

— Охотно, сеньор Командующий! Но вначале я тоже хочу поздравить своего командира с блестящей победой. Мишель, ты стал настоящим лётчиком! Но не столько от количества одержанных в бою побед, которым могут позавидовать даже прославленные Асы минувшей войны. Ты пролил первую кровь. Пролил и свою, и своих врагов. Теперь ты действительно настоящий боевой лётчик, с чем я тебя и поздравляю! А также с тем, что со вчерашнего дня ты по праву носишь почётный титул «Лётчик-Ас»! — и обращаясь уже к подполковнику добавляет:

— Сеньор Командующий. Мне очень жаль, что в каперском договоре отсутствует пункт о наградах. По моему мнению, Команданте Лапин такую награду вполне заслужил! — и вновь обращается ко мне:

— Что же касается разъяснений по поводу нашего недоумения… Так ты, Мишель, заканчивал школу гражданских пилотов и тебе простительно не знать основ военного дела. Но мсье Эмиль Девуатин, при всём моём глубоком к нему уважении, незаконно выдав тебе удостоверение военного лётчика, тем самым оказал дурную услугу. Понимаю, это была всего лишь обычная формальность, чтоб отвести от себя обвинения в разрешении на твоё несанкционированного обучения на военной авиабазе в Виллакубле. Но ты так никогда и нигде по-настоящему не учился в военной школе. От того не знаешь, что первое чему учат военных пилотов, так это ни при каких обстоятельствах не вступать в бой с противником, заведомо превосходящим тебя по своей силе. Даже твой кумир и мой земляк Рене Поль Фонк в подобной ситуации предпочёл бы бою отступление и в этом нет ничего постыдного. Самолётов противника на век истребителя всегда хватает с избытком. Главное чтоб этот «век» продолжался как можно дольше. В стычке с «Ньюпортами» ты поступил единственно правильно. Боя было не избежать и в сложившейся ситуации ты действовал безупречно. Даже прыжок с парашютом при таком ранении как у тебя, не всегда является лучшим выходом из сложившегося положения. Ты мог потерять сознание и просто истечь кровью не успев выбраться к людям за помощью. Но вот твоя атака на эскадрилью бомбардировщиков была безрассудной и уже ничем не оправданной авантюрой. Но ты в ней победил, а победителей, как всем известно, никогда не судят! Не стану судить и я. Но только у меня к тебе будет одна просьба. Мишель, пожалуйста, будь впредь осторожнее! — и вновь обращаясь к подполковнику Луна спрашивает:

— Сеньор командующий, я правильно донёс до сеньора Команданте наши вчерашние размышления, или хотите тоже что-нибудь добавить? — Шарль садится на своё место.

— Да, пожалуй, что нет. Лишь подтверждаю, что решение Команданте садится на аэродром «Бильбо-два» было совершенно правильным. Наша взлётная полоса действительно была занята горевшим «Ньюпортом» и мы уже готовились отражать атаку бомбардировщиков только зенитными пушками. Но благодаря нашему герою этого не случилось. Однако вот вчера в муниципалитете, всего за каких-то полдня, мне пришлось выслушать немало гневных и совершенно нелицеприятных претензий и высказываний в адрес нашего «Бискайского авиакрыла» за «преступное поведение» моих лётчиков, нервирующих добропорядочных обывателей и гостей нашего города хулиганскими выходками и наглыми пролётами над городом на недопустимо малой высоте. — хм, так что, а разве «и юные селянки в экстазе вверх чепчики восторженно бросают» совсем-совсем не было? А я-то так надеялся…

— Ладно, нам пора заканчивать. Шарль, ты только взгляни на этого бедного юношу. Он совсем побледнел, хватит нам его третировать. Но может быть известие о том, что за свои «сбитые в бою» он получит премию в полном объёме, немного поднимет его настроение? Тем более что премия сразу за оба-два сбитых! — и подполковник Луна начинает демонстративно застёгивать свою планшетку, явно собираясь покинуть штаб, а я тихо охреневаю.

Это как… как это «за оба-два»? Да я же там вчера кучу самолётов на землю уронил! И что? Всё это бла-бла-бла о героизме было всего лишь «дымовой завесой» для того чтоб так вот меня «бортануть»? Ну блин, вы даёте… Это уже ни в какие ворота не лезет! Да нафиг мне такие ваши «кривые подсчёты»! Так нагло даже в Одессе не кидают! Видимо заметив моё возмущение подполковник Луна удивлённо вскидывает брови:

— А что не так-то, Команданте? Чему ты так удивляешься? Сам же только что доложил, что первого «Бреге-19» ты сбил, второй и третий сами столкнулись. Что там дальше произошло вообще непонятно. Возможно это вообще самопроизвольный подрыв боеприпасов произошёл, так тоже бывает. Ну и «Ньюпорт» записали на твой счёт, его тоже нашли. Так что посчитали поверив тебе на слово, даже без подтверждения. Цени это! — пока я хватаю ртом воздух и багровею от возмущения, первым реагирует Сен-Жак:

— Сеньор Командующий! Как начальник штаба эскадрильи я выражаю самый решительный протест! Да будет вам известно, что по всем писаным и неписаным законам воздушного боя, все сбитые и упавшие на землю самолёты противника записываются на счёт участников боя. Не важно, как или каким образом они сбиты! В данном случае упало двенадцать самолётов врага, а участник с нашей стороны был только один! Так что все эти самолёты противника должны быть в установленном порядке обязательно записаны только на счёт Команданте Мишеля Лапина! Я это подчёркиваю, ВСЕ! — бросаю благодарный взгляд в сторону моего заместителя и тоже вскакиваю со стула, но рот раскрыть не успеваю.

— Команданте Лапин, сидеть! Молчать! А то я уже наслышан о твоей вольности. Сейчас вот брякнешь, что-нибудь этакое сгоряча и, мне придётся отдать тебя под трибунал за неуважение старшего по званию! — от грозного окрика мы с Шарлем непроизвольно замираем, а подполковник Луна, насладившись нашим ошарашенным видом вдруг начинает заливисто и громогласно хохотать:

— Ох, и видели бы вы сейчас свои лица! Ну, ладно, Команданте молодой и ему простительно. Но ты-то, капитан! Ты же тоже купился на мой розыгрыш! Да неужели ты на самом деле мог подумать, что я стал бы обманывать этого наивного юношу? Да у него такие адвокаты, что по миру пустят любого, кто на это отважится. В договоре чётко прописано «учёту подлежат все самолёты лежащие на земле Испании»… Я что, враг себе это оспаривать? Но вот как-то проучить этого наглеца хочу и мечтаю об этом уже давно, вот прямо ещё со вчерашнего утра этого желать начал. Но как это сделать? Больных и раненых бить нельзя. Вот и придумал! — Мартин Луна явно наслаждается нашим охреневшим видом и продолжает:

— Сеньор Команданте, вы получите все причитающиеся вам выплаты до последнего цента. Прошу простить мне этот маленький и невинный розыгрыш! — и уже с серьёзным лицом продолжает:

— Но я не зря сказал вам сеньоры, что вчера полдня провёл в мэрии. Скандал с твоей «хулиганской посадкой» мне замять всё-таки удалось, но вот убытки от вчерашних лесных пожаров департаменту лесного хозяйства возместить придётся. Да ты хоть немного представляешь себе, сколько всего дубовых рощ по твоей милости, вчера дотла выгорело от упавших на землю самолётов? Но думаю, что твоей премии «за сбитые» для покрытия этого ущерба вполне достаточно. Так что тебе беспокоиться не о чем! — уныло вздыхаю и горестно киваю.

Да, вчера горело внизу прямо скажу шикарно. Сам видел. Хорошо ещё что хоть дожди прошли накануне, а то бы вообще вовек не рассчитался. К моему удивлению теперь уже хохочут оба моих визави. Весело им, блин!

— Мишель, да ты вообще хоть что-нибудь о военных репарациях и компенсациях слышал? — вот блин, а я-то каким тут боком?

— Причём тут это? Мне что и репарации какие-то предъявляют? А компенсация за что и кому? «Простите, часовню, тоже я развалил?»© — не… вот что-то совсем хреново мне сейчас стало и голова практически вообще уже ничего не соображает, видимо переутомился и пора отдохнуть.

Но Командующий что-то совсем не торопится меня отпускать и сообщает, что пленные лётчики подтвердили мои самые худшие предположения и целью атаки действительно являлись наши аэродромы. А затем, видимо решив меня добить окончательно объявляет, что завтра в Бильбао приезжает Президент Агирре и с ним свора иностранных корреспондентов. Мне необходимо тщательно подготовиться и дать этим журналистам большое и подробное интервью, рассказав об идее создания и планах на будущее моей эскадрильи. Меня это сообщение так «резко взбодрило», что на некоторое время даже о своей «немощности» позабыл. Да вы там что, совсем уже охренели? А своей головой подумать вам не судьба?

— Сеньор Командующий! Никакого интервью не будет. Даже и не мечтайте! Во-первых, я болею и мой внешний вид вызывает даже не сочувствие, а скорее уж соболезнование. Во-вторых, ладно Агирре, он политик и нихрена не соображает в военном деле, для него на первом месте самопиар в средствах массовой информации, а всё остальное уже вторично. Но вы-то ВОЕННЫЙ! Вы что, сами не видите, что из вашего главного штаба «течёт» так, что даже Нервьон позавидует? Или вы только делаете умный вид на публику, но совсем не понимаете, откуда враг мог узнать о моём аэродроме и то, что тут сегодня стоят по сути совершенно беззащитные самолёты? Так я вам скажу прямо и без обиняков, у вас там «в главном штабе» сборище хвастливых болтунов и предателей! И нечего морщится! Мы закрыли стоянку наших самолётов маскировочными сетями со всех сторон так, что б ни одна любопытная сволочь даже одним глазком не смогла у нас увидеть ничего лишнего. А вы хотите притащить сюда целую толпу журналистов, чтобы они всё тут разнюхали, увидели и сфотографировали? Да вы хоть сами-то понимаете, что останется от вашего «Бискайского авиакрыла», если санхурходисты уже завтра начнут устанавливать на свои «Ньюпорты» такие же пушки, что стоят у нас? Да, они уже догадываются о них благодаря вашим болтунам. Но догадываться и даже знать, это ещё не совсем то, чтоб увидеть своими глазами! Хочу вам напомнить, что моя эскадрилья — это «Частная Военная Компания»! И это я решаю, кому и что могу тут показывать. В этом деле «мне Царь не указка!»© Внимательно читайте наш Договор. Вам так важно это интервью? Но так и прекрасно! Везите журналистов на свой аэродром, показывайте свои самолёты. Даже можете взять с собой капитана Сен-Жака, он «Корсар», в курсе произошедшего и к тому же француз, ему поверят. Вот пусть и расскажет о бое. И настоятельно советую вам не говорить о том, что лётчик был всего один, лучше вообще сказать об этом обтекаемо, мол «встретили силами эскадрильи Корсар». Это недалеко от правды. Можете даже упомянуть мой позывной и сообщить что я сейчас ранен и нахожусь на излечении во Франции. Думаю что этому поверят. НО! Чтоб даже слова не прозвучало о том, что пилотом был русский доброволец, а тем более — советский. Иначе меня уже на следующий день после выхода интервью «эвакуируют на родину», в следствие чего эскадрилья «Корсары» согласно нашего договора тут же будет расформирована, ни одного опытного пилота вы не получите, а сами самолёты сожжёте в самых ближайших боях. Так как к этому оружию нужен особый подход и особые лётчики. А у вас их, при всём моём уважении, сегодня нет и без меня не появятся! — вот чёрт, совсем обессилил и «медузой» растекаюсь по стулу, но собираю последние силы и сквозь зубы бормочу:

— Шарль! Приказ по эскадрильи: — Посторонних на аэродром не пропускать ни в коем случае! Полезут внаглую, открывать огонь на поражение. Отвечаешь лично! — ухмыляюсь и добавляю: — Мне дали «парабеллум», я стану отстреливаться!

На мой спич комментариев не последовало. Шарль Сен-Жак так вообще всё время мне одобрительно кивал и чуть ли не аплодировал. Да и сеньор Командующий далеко не дурак и мою правоту понимает. Надеюсь, что и разделяет. А вот как он завтра будет выкручиваться, так это его проблемы. Ну, а не сможет извернуться, так я ему все ближайшие перспективы обрисовал. Я же их ничуть не преувеличиваю, так это ещё и «лайт-версия». Всё, вот прямо сейчас отключусь! Мои собеседники видимо тоже понимают, что мне уже не до разговоров и пора отдыхать. Подполковник Луна тепло со мной прощается и напоследок осторожно пожимает руку. Желает скорейшего выздоровления и отбывает к себе. Шарль провожает меня до кровати, помогает раздеться, укладывает и заботливо укрывает одеялом. Я — болею. И пусть всё остальное идёт лесом!