Небо в кармане 2!

Глава 2

С первой попытки запуститься не получилось, со второй тоже. Боялся Александр Карлович винт прокручивать, проворачивал его и тут же в испуге отдёргивал руки, отскакивал назад одним большим прыжком. Смотрел на меня, делал виноватый вид, разводил руками и вздыхал. И винт возвращался в первоначальное положение, ведь коленвал в результате тоже оставался на месте.

В конце концов моё терпение не безгранично, не выдержал я такого издевательства над собой и техникой, и послал адвоката… Нет, не по всем известному адресу, а куда как ближе, на поиски камней. Подложу их под колёса, да и запущусь спокойно, сам винт прокручу. А камни нужны, чтобы самолёт после запуска вперёд не покатился, пока я буду оббегать его стороной, опасаясь попасть под лопасти вращающегося пропеллера. А то покатится, да ещё и разгонится, так его потом и не догонишь. Вот умора будет, когда общественность об этом позорном факте узнает. А она узнает обязательно. Я не проболтаюсь, это само собой, а вот Паньшин? Кто его знает?

Сам в кабине остался, укладывать разворошённое в багажном отсеке имущество принялся. Обе дверки нараспашку открыты, чтобы не так душно было. Сквознячком лёгким протягивает, уже легче. А что комарьё досаждает, так приходится терпеть. Как там у Пушкина? «Ах, лето красное! Любил бы я тебя, когда б не зной, да пыль, да комары, да мухи…»

Пришлось одеться, куртку накинуть. Лучше жару перетерпеть, чем слепней и комаров.

Спохватился, когда о пассажире вспомнил — что-то наш юрист запропал. Уж сколько времени минуло, а Паньшина всё нет! Оглянулся, а его вообще в пределах видимости нигде не наблюдается.

Вот тут я забеспокоился всерьёз. Дорога на этом отрезке прямая, до изгиба больше полукилометра в одну и другую сторону будет. Неужели на этом отрезке ни одного мало-мальски пригодного камешка не обнаружилось, и ему пришлось дальше пойти? Лопухнулся я, сам виноват, нужно было задачу правильно ставить. Дойти до поворота, найти камни и вернуться. Или не найти и всё равно вернуться. Тогда можно было бы воспользоваться запасным вариантом.

И куда он мог пропасть? В болото угодить? Вряд ли. Вон как мне выговаривал за то, что я к нему так опрометчиво приблизился и на наши головы тучу кровососов привлёк. Так что болото точно отпадает. Да и слышно было бы, если бы тонул и голос подал. Тогда одно остаётся — в лес по какой-то надобности ушёл! Ну-у, это тоже маловероятно. Хотя, всё может быть. Приспичило по нужде человеку, вот он за кустики и спрятался. Подожду немного…

Минут десять прошло, нет моего пассажира, не объявляется! Забеспокоился я, что делать? Искать? Где? Кто знает, куда его эти поиски могли завести! И нельзя самолёт оставлять ни в коем случае. Это сейчас на дороге пусто, а стоит лишь оставить его без присмотра, так по закону подлости обязательно сразу же кто-нибудь да поедет. Или пойдёт. Залезет внутрь, зуб даю, из одного только любопытства. А там добра столько лежит, что вряд ли удержится и не попрёт.

Нет, уходить ни в коем случае нельзя. Придётся сидеть у самолёта и ждать. Кстати, только сейчас сообразил — дорога здесь наезженная, накатанная, а сколько мы здесь сидим, никто не проехал. Почему?

Инструменты поворошил, самый большой и тяжёлый гаечный ключ вытащил, в карман куртки положил. Вот когда пожалел, что у меня кроме перочинного ножа никакого личного оружия нет. Выпрыгнул из кабины, в тенёк спрятался.

Сижу на колесе, жду. А время-то проходит, судя по солнцу, оно уже за полдень перевалило. И что дальше? Улетать? Одному, без Паньшина? Не-ет, ни в коем случае! Ещё немного подожду и отправлюсь на поиски. Или ещё лучше сделаю, всё-таки запущусь и вперёд по дороге прокачусь. До поворота. А там или следы пропавшего пассажира обнаружу, или… А что или? Всё равно придётся глушить мотор и то ли дальше ждать (чего ждать?), то ли всё-таки отправляться на поиски. Без Паньшина мне в столицу нельзя лететь, журналисты живьём съедят. Вместе с полицией…

Время на ожидание вышло, начал готовиться к запуску. Очень не хотел этого делать, думал так и оставить НЗ, но пришлось вытащить банки с бензином из багажника и с помощью шланга перелить их содержимое в бензобак. Пустые жестянки под колёса поплотнее затолкал, ещё и ногой их туда подбил. Подачу топлива открыл, зажигание включил. Нет у меня времени винт прокручивать, топливо и так нормально закачается.

Раз провернул — тишина. Второй… И тоже ничего. Да, тут есть один интересный момент — моторчик слабенький, компрессия тоже не ахти, поэтому с проворачиванием одной рукой запросто справляюсь.

Запустился с третьей попытки. Мотор кашлянул поздним зажиганием, пыхнул из выхлопной трубы клубом сизого дыма. Вонючее ядовитое облачко вниз упало, по дороге расползлось, распугало комаров и слепней и медленно растаяло. Движок прочихался, прокашлялся и застрекотал на холостых оборотах ровно и размеренно, как швейная машинка.

Вот теперь можно и в кабину лезть! Да не можно, а нужно! И поскорее! Поспешил с этим делом — ведь обороты растут, уже и хвост приподниматься начал, банки под колёсами ползут, скребут ребром жестяным по укатанной глине. Причём, одно колесо опережает другое, самолёт понемногу начинает разворачиваться.

Обежал вокруг вращающегося винта, к приоткрытой дверке сунулся, а она от вибрации возьми и захлопнись! На открывание секунды понадобились, но самолёт ждать не стал, одной стойкой умудрился перевалиться через жестянку! И раздавил её, смял. Воспламенения не опасался, с чего бы жалким остаткам бензина вспыхнуть?

У меня из-за другого сердце в пятки ушло, а ну как прыгнет сейчас мой аппарат вперёд, да как ухнет в болото! И всё, крушение всех моих планов… Вытащить мы его вдвоём вряд ли вытащим, так что придётся отсюда на своих двоих выбираться и возвращаться с позором. Как представил, что в столице журналисты ждут, публика билеты на авиашоу купила, трибуны заняли, так мне и поплохело за свой промах. И не за тот, когда я эти жестянки под колёса подкладывал, а от собственной недогадливости. Ну что мне стоило заранее заказать в кузнице простейшие тормозные колодки? Можно было это и в усадьбе сделать, и в городе. И ведь возможность была, а в голову только сейчас пришло! Да ещё к своему стыду за такой промах тут же и припомнилось, как к этим колодкам верёвку крепили, и после запуска пилот выдёргивал их из-под колёс и затаскивал в кабину. Элементарно же!

Места они немного занимают, а вес… Ну что вес? Не так бы много они и весили. Зато сейчас очень бы пригодились.

И вообще нужно на будущее придумать что-то вроде набора автомобилиста, сшить из брезента мягкий короб и уложить туда всё самое основное. Например, ремкомплект для ремонта обшивки крыльев, те же колодки, трубки, свечи, домкрат, насос и инструмент. Да, фонарь обязательно и аптечку с шинами и жгутами. Нет их ещё? Значит будут!

В общем, нужно делать, мысль-то весьма и весьма интересная. Сейчас ничего подобного нет, и продаваться такой набор наверняка будет очень хорошо. Потом, конечно, идею подхватят, начнут копировать, но сливки я снять успею.

Эх, планов громадьё, возможностей заработать ещё больше, а времени нет!

Сколько мыслей в голове промелькнуло, когда самолёт через жестянку одним колесом переваливался! Зато когда в кабину забрался, всё из головы и вылетело. Самолёт на месте не стоит, он уже и вторую стойку освободить успел, потому что развернулся. И со всей своей прытью при помощи весело тарахтящего мотора целенаправленно устремился прямиком в болото…

Насчёт устремился это я так, для красного словца. На самом деле высвободил обе стойки, дёрнулся вперёд, хвост тут же приподнялся…

Но скорости нет, он и опустился, ударился о дорогу, отскочил, ещё раз приподнялся. Самолёту легче катиться стало, он и обрадовался — болото-то вот оно, рукой подать. А тут я подоспел, правую педаль в полик тиснул, рычаг управления оборотами вперёд толкнул. Не сильно, где-то на полшишечки, на полпальца.

Казалось бы, зачем газовать? Ведь таким образом и самолёт быстрее до болота домчится? Ан, нет, не газанул бы, так точно домчался, ведь эффективности рулей на такой небольшой скорости вообще нет, не работают они. Или работают очень неэффективно. А вот когда моторчик затарахтел, когда обороты набрал, когда пропеллер вгрызся в воздух, и этот плотный поток назад на хвостовое оперение погнал, вот тогда руль направления и заработал.

Одним махом развернул самолёт, крутнулся на правой стойке, только что и успел его по дороге выровнять левой педалью и тут же убрал обороты, на себя рычаг управления мотором потянул, до упора. И покатился дальше, вытирая левой рукой обильный пот со лба — перенервничал.

Жестянки так и остались на дороге лежать. Одна смятая, к делу непригодная. А возвращаться потом за оставшейся смысла нет — времени больше потеряешь. Так что пусть лежит, будет кому-то неплохой подарок. Такая жестянка в крестьянском хозяйстве всегда пригодится. Хотя бы керосин в ней хранить.

Тарахтит мотор на малом газе, прыгает по дороге, а я одним глазом на лес смотрю, вторым вперёд поглядываю, не видать ли там моего напарника?

Зачем на лес смотрю? Ну куда-то же мой товарищ пропал? Блудить здесь негде, и в лес ему соваться незачем, это понятно. Вот и боязно мне что-то. Ну мало ли? Места здесь глухие, выскочит кто-нибудь из леса, а у меня в кармане только гаечный ключ!

А лес дремучий, ели огромные, чёрные, дальше нескольких шагов от дороги ничего не просматривается. И поворот приближается. Руку с рычага управления оборотами не убирал, и сейчас только покрепче в него вцепился. Если что-не так пойдёт, то сразу газану, винтом всех порублю! Сейчас это моё единственное оружие. А дальше видно будет, как действовать…

Ну и накрутил же я себя! Даже чертыхнуться захотелось, когда это сообразил. Наверняка тело молодое так реагирует, привыкло, что его прежнего хозяина постоянно со всех сторон унижают. Но я-то другой! Вдохнул глубоко, задержал дыхание, выдохнул. И ещё раз это повторил. Сел поудобнее, спину расслабил, руку с рычага газа убрал, на колено положил. Всё хорошо.

Вот и угол леса, дорога за него уходит, поворачивает вправо. Ну и я следом за ней плавно рулю в ту же сторону. И смотрю во все глаза по сторонам, хоть какие-то следы моего напарника найти пытаюсь.

Развернулись, солнце прямо в лицо ударило, ослепило — но успел увидеть, что простор перед нами просто неимоверный! Прищурился, ладошку ко лбу козырьком приложил, вроде бы как прикрылся. Проморгался, глаза к солнцу привыкли, осмотрелся — впереди поле широченное, от края до края, и дорога моя так прямо через это поле и идёт, вдалеке на холм еле заметный карабкается.

Слева-справа от дороги рожь колышется, колосья зелёные, вызревать им ещё и вызревать. И пассажира моего нигде не видать, ни одного следа не заметил, ни одной вытоптанной во ржи дорожки. Придётся на холм въезжать. Сердце кровью обливается при такой трате бензина, да ничего не поделаешь, надо!

Легонько газанул, чтобы быстрее катиться. За хвостом пыль заклубилась, это с обочин земляную пыль сдувает. Висит позади тёмным облаком, опадать не собирается. Подъёмчик начался, пришлось ещё немного поддать газку. Наверх поднялся, хотя, честно говоря, какой это верх? Градиент подъёма сколько был? На глазок дай Бог градус или полтора, подъём еле заметный. И сразу же пришлось подачу топлива перекрывать, мотор глушить. Впереди, метрах в полтораста, лошадка мне навстречу телегу тащит, телепается прогулочным шагом. А на телеге мой пропавший напарник находится.

Возница опешил при виде выскочившего на бугорок самолёта, осадил свою лошадку так, что она почти на зад села. Оглобли помешали, так бы точно села. Ещё потом и попятилась, когда встала, телегу боком развернула. А гружёная телега-то, тяжёлая, еле сдвинулась. И вроде бы как ещё там кто-то сидит, кроме возницы и моего товарища.

Тут и возница опомнился, кнутом взмахнул, разворачивать свой транспорт принялся. Кричит что-то, ругается, наверное, кобылку поторапливает, а я вниз с холма им навстречу по инерции качусь. Тут мой пассажир опомнился, на ноги вскочил, не удержался и упал на колени. Вижу, как за плечи возницу ухватил, кнут у него перехватил, наклонился к нему и что ему прямо в ухо кричит.

Остановились они, лошадка на месте замерла. И самолёт мой замедляется, катится всё медленнее и медленнее. Небольшой холм совсем, ну да я об этом уже упоминал. Вот и остановились наконец-то, замерли неподвижно на дороге, перекрыли людям проезд. Возница так и не решился подъезжать ближе, пришлось Паньшину пешком к самолёту идти. Ну и я из кабины на землю выпрыгнул, машинально гаечный ключ в кармане проверил. Так, на всякий случай…

— А мы вам камни везём! — кричит издалека. Ещё и рукой машет, радуется.

Камни это хорошо. У меня на сердце отлегло, стоило только такую хорошую новость услышать. И Паньшина увидеть. Нашлась пропажа, живой, чертяка! Это главное. А камни… Пусть будут. Выгружать их, конечно, из телеги не стану, ни к чему. Мне теперь проще будет этих мужиков озадачить, чтобы самолёт при запуске мотора за хвост придержали.

Главное, чтобы у местных за пазухой никаких камней не оказалось. Не ошибся я, возница в телеге не один оказался, за спиной адвоката ещё двое мужичков сидели. Окончательно в этом убедился, когда Александр Карлович из телеги выпрыгнул. Кстати, а зачем нам столько камней привезли, если нужно всего два, по одному под каждое колесо? Они что, со всей округи их собирали? Не утерпел, так и спросил:

— Александр Карлович, откуда столько? И зачем в таком количестве?

— Так я как на пригорочек этот поднялся, так сразу шалашик в поле и углядел. Во-он там, видите? — показывает направление рукой.

Глянул в ту сторону, и впрямь есть там такой шалашик. А я его и не заметил. Потому что малюсенький он, едва-едва самым кончиком перехлёстнутых скатов крыши над рожью возвышается. И довольно далеко до него. И как он его углядел только? А Паньшин между тем всё не умолкает, рассказывает, и довольством из-за отлично выполненного поручения так и пышет:

— За пятак договорился, они мне и телегу подогнали, и камней нагрузили. Я уж отбивался, как мог, уверял, что мне столько не нужно, да потом плюнул, пусть везут. Возьмём сколько понадобится, с остальными пусть что хотят, то и делают.

И что ему сказать? Правду? Что при наличии трёх здоровых мужиков нам никакие камни не нужны? Что подержат самолёт за хвост, а потом отпустят? И всё! Ветер я уже посмотрел, слабенький он совсем — пыль, мною поднятая, до сих пор над дорогой висит тёмным облаком. Можно в любом направлении по дороге взлетать. Правда, впереди лошадь с телегой поперёк дороги раскорячились, зато позади никого. Оглянулся ещё раз, на поднятую мною пыль посмотрел — что-то не очень хочется разворачиваться. Проще лошадь с телегой на поле загнать. Ещё пятачок вознице дам, он и нарушит неписаное крестьянское правило, замнёт рожь. Так и сделал…

Взлетели не без проблем. Один из мужиков то ли растерялся, то ли переклинило его от испуга при звуках работающего мотора, но как вцепился руками в хвостовую балку, да так и не отпускал её, бежал за нами до последнего. Потом, конечно, упал, покатился по дороге кувырком. А я после взлёта развернулся, прошёл обратным курсом над дорогой, посмотрел, что там с ним?

Стоят все трое, картузы с голов постягивали, нам истово машут. Ну и славно, а то я уже садиться собрался, первую помощь пострадавшему оказывать.

За полем деревушка, стадо коров за околицей, дальше лес и за ним озеро, но мы раньше развернулись, как раз над стадом коров пролетели, распугали их. Разбежались бурёнки в разные стороны, а я только сейчас сообразил, что можно было бы и дальше пролететь, и ничего бы не случилось. И бурёнки бы спокойно паслись, и не пришлось бы им бегать. Пропадёт молоко, все шишки на мою голову от местных посыплются.

Ну да что сделано, то сделано, поздно голову пеплом раскаяния посыпать. Но деревушку обошёл по дуге, отлетел подальше. Вышел на железную дорогу, да так над ней и полетел, плавно карабкаясь вверх.

А минут через двадцать Плюсса показалась. Прошли прямо над станцией. Что удивило, так это собравшаяся там толпа народа. Стоят прямо на перроне, гул мотора услышали и хорошо видно было, как сразу же заволновались. Ну а когда самолёт разглядели, тогда вообще руками махать принялись. Встречают, так получается? Наверняка из столицы слухи докатились…

Покачал крыльями, спустился ниже, сделал кружок над станцией, порадовал собравшихся зрителей. Были бы плакатики, разбросал бы их и здесь. Но чего нет, того нет. На прощание ещё разок покачал крыльями и полетел дальше.

Через час с небольшим садились в Луге. Не хочу лететь дальше без промежуточного осмотра, опасаюсь ещё какой-нибудь подстроенной неисправности. Проверю топливные шланги, протяну штуцера, да и вообще более тщательно осмотрю весь самолёт. Сколько бы времени это не заняло, а сделать нужно обязательно. И не такой он большой, зря я себя накручиваю, зато за это время дозаправимся. И займётся этим как раз Паньшин. Пусть поработает, а то засиделся в своём кресле. Я хоть как-то шевелюсь, руками и ногами двигаю, а он нет.

Сделали круг над городом, осмотрели его сверху. Перед вылетом из Пскова губернатор лично передал предполагаемый список мест приземления в Луге — перед зданием пожарной части, перед Собором, на поле у пристани, у церкви и приюта принца Ольденбургского, и у вокзала. Ну и у театра, само собой. Это те места, где нас будут ждать, где выставят полицейское оцепление, где подготовят бензин для дозаправки. Окончательный выбор предоставлен мне, буду решать с воздуха, где лучше сесть.

Летели над городом и покачивали всё время крыльями, приветствовали горожан. На самом деле выбирал подходящее место для посадки и последующего взлёта. Именно что взлёта. Сесть можно практически где угодно, а вот взлететь… Для этого нужна прямая и ровная поверхность достаточной протяжённости и без помех. Лучше всего для этой цели подходит дорога. Даже такая, как недавняя полевая глиняная. Лишь бы ровная. Поле хуже, его скашивать нужно.

Пока летали над городом, Паньшин рукой махал через стекло, как будто его снизу кто-то мог увидеть, я же подсказывать ему об этом очевидном факте не стал. Хочется человеку таким образом выразить свою радость, так пусть машет. Заодно и разомнётся.

У Собора садиться негоже, церковные служители нас точно сейчас не поймут. Перед железнодорожным вокзалом вроде бы как и места много, но народу собралось столько, что разорвут, если там надумаю приземлиться. И лошадей с повозками у самого здания вокзала тоже хватает. Не дай Бог, испугаются лошадки приземляющегося самолёта и понесут! Плюс лотки стоят рядами, столбы фонарные…

Нет, не буду у вокзала садиться. А ведь, судя по накрытым столам, именно там нам основную встречу и приготовили. Но при этом места для посадки оставили чуть-чуть. Сесть сможем, а вот взлететь вряд ли. Или придётся всё свежепостроенное разбирать, что вряд ли поучится после того, как собравшаяся публика «навстречается» выставленным угощением и народные гуляния устроит…

Перед зданием пожарной части дорога вроде бы как и широкая, но столбов фонарных очень много, можем один из них на пробеге или разбеге запросто зацепить крылом, поэтому это место сразу отпадает. На поле у пристани деревянные вышки торчат, тоже мимо…

Решено, садиться будем перед зданием летнего театра Ограновича. Там тихо и спокойно, дорога в обе стороны просторная. И, главное, пока нет такого скопления народа. Сядем, остановимся и дозаправимся, если привезут бензин, само собой. Конечно, потом народ набежит, но наверняка к тому времени успеем оцепление из господ полицейских выставить. Жаль, что взлетать сразу нельзя, нужно будет обязательно дождаться и поприветствовать градоначальника с местными дворянами, поблагодарить за тёплый приём, за подготовленную встречу, за обеспечение перелёта. Короче, сразу вряд ли получится взлететь, придётся задержаться на неопределённое время…

Снизился, пролетел над дорогой метрах на двадцати, по верхушкам деревьев определил силу и направление ветр. Начал разворачиваться над парком — будем садиться!

Под крылом верхушки деревьев проплывают, дорожки и аллейки свежим песочком желтеют, отдыхающие прогуливаются, детишки бегают, красота! Улыбнулся и только собрался голову в сторону Паньшина повернуть, чтобы поделиться с ним своим солнечным настроением, да с деревьев стая ворон сорвалась! Поднялась в воздух, громкие крики этих зараз я даже сквозь гул мотора в кабине услышал. Дёрнулся в сторону в попытке избежать столкновения, чудом облетел стаю, но о посадке в этот раз можно было забыть. Да и ладно, сделаю ещё один заход, только разворачиваться на посадочный курс буду раньше, до парка…

В Луге повторились всё то же, что и в Пскове. Сели без проблем, воронья стая к этому моменту уже куда-то испарилась, а грунтовая дорога перед зданием летнего театра отлично подошла для нашего самолёта. Пыли, правда, здесь было больше, но зато присутствовал встречный ветерок. И дул он как раз вдоль улицы, моментально сдул назад всю эту пакость. Куда она полетела, я уж не смотрел, не до того было. Да в парк, куда же ещё, чего это я придуриваюсь! Не повезло кому-то…

Дорулил до небольших аккуратных домиков с мансардами, развернулся у начавшегося сужения дороги, там дальше узко и сплошняком сосны пошли, парковая зона началась, да и выключил мотор. Приоткрыл дверку, откинулся на спинку сиденья, расстегнул ремни, смахнул тыльной стороной ладони пот со лба, прикрыл на секунду глаза.

На соседнем кресле завозился Паньшин, щёлкнул замком двери, распахнул её, Тут же потянуло сквозняком, хорошо стало.

— Как самочувствие, Александр Карлович? — глаза не стал открывать, так спросил.

— Отлично, — откликнулся усталым голосом Паньшин. — А вы, я смотрю, устали?

— Есть немного, — не стал отрицать очевидного.

Ладно бы просто лететь и лететь. А тут то встречи, то приёмы, да ещё посадка эта с выключенным мотором тоже нервы потрепала. Не потому, что сложной оказалась, на самом деле вполне рядовой случай, а своей последующей непредсказуемостью во время аварийной посадки. И неизвестностью. Что за отказ? Чем опасен? Что сулит?

— А вот и господа полицейские, — неприкрытое удовлетворение в голосе Паньшина заставило открыть глаза.

— Тогда пора вылезать, — толкнул дверку и выпрыгнул наружу. На этот раз точно выпрыгнул. И постарался проделать это ловко, нечего показывать кому-то свою усталость.

— Ваши благородия! — усатый исправник прикладывает ладонь к козырьку фуражки, переводит взгляд с меня на Паньшина и дальше докладывает уже ему. По старшинству выбирает, понятно. Привычным движением опускает левую руку вниз, придерживает саблю и поправляется:

— Ваше благородие, старший наряда городовой Лапушкин! Какие будут приказания?

— Обеспечить охрану аэроплана, никого из посторонних к нему не подпускать. За целостность отвечаете лично! — выхожу вперёд и беру на себя бразды правления. — Нужно срочно сообщить градоначальнику о том, что аэроплан сел именно здесь. Понятно?

— Так точно! — быстро сориентировался и вытянулся «во фрунт» полицейский. — Р-разрешите выполнять?

— Выполняйте!

Лапушкин козырнул и развернулся, выхватил свисток и засвистел что есть мочи. И зачем, спрашивается, он это делал, если в нашу сторону уже спешат со всех ног местные дворники. И даже пожарные лошадку подгоняют, если я не ошибся с их формой.

— Совсем оглушил, голубчик, — Паньшин демонстративно ковыряется пальцем в ухе.

— Виноват, ваше благородие, — оглядывается городовой, но и не думает смущаться, отвечает привычно-вежливо, лишь бы что-то сказать.

Тут же раздаёт указание подскочившим дворникам, подъехавших на водовозке пожарных разворачивает и моментально выставляет в оцепление. А я смотрю на выходящих из театра зрителей, на выглядывающих из окон и заборов близлежащих домов людей и понимаю, что день сегодня точно нескоро закончится. Вон и из глубины парка праздные гуляки спешат. Услышали гул мотора и пришли полюбопытничать, что это такое здесь тарахтит и над парком летает?

Пока осматривал самолёт, вокруг народ столпился. Полицейские господа один за другим появляться начали, и каждый из них обязательно подходил к нам, представлялся и справлялся о помощи. Слухи по городу очень быстро расходятся. Только взялся за топливную систему, как сам полицмейстер пожаловал, в коляске с открытым верхом приехал. С женой и детьми, судя по всему. И тут же за ним господин градоначальник заявился. И тоже с супругой. Уже доложили!

Так все вместе к самолёту и подошли. Вижу, что мужской половине очень интересно на самолёт глянуть, но перед супругами и детьми скрывают свой интерес, мол, мы и не такое видели. Ещё и объяснять что-то этакое своим семействам на ходу пытаются.

Пришлось из-под капота выныривать, руки замасленные ветошью вытирать. Правда, зря я это сделал, всё равно руки мне, в отличие от Паньшина, никто не подал. Потом, правда, спохватились, когда Александр Карлович нас представлять друг другу принялся, да тут уже я не захотел руки пожимать. Показал грязные ладони и ограничился учтивым наклоном головы.