Небо в кармане 2!

Глава 11

ЕИВ не успел оглянуться, а от организаторов к нему со всех ног уже кто-то в сопровождении свитского торопится-поспешает, аж спотыкается. Подбежал на коротеньких пухленьких ножках, поклонился, залепетал что-то восторженно-приветственное. При этом то и дело на меня косится краем глаза да рефлекторно и непрестанно блестящую потную залысину платком протирает. Правда, на вопросы императора отвечает быстро и толково. Я прислушивался, поэтому знаю, что толково.

Первым делом у меня будет разбрасывание листовок, потом демонстрационные полёты над ипподромом, на потеху публике.

— Хорошо бы повторить всё то, что мы все только что наблюдали. Ну и вообще бы было прекрасно, если бы его светлость, — здесь пухлый бросил быстрый взгляд в мою сторону. Увидел, что я внимательно прислушиваюсь к разговору, и дёрнул подбородком с несколькими толстыми складками. Сделал вид, что склонил голову в приветственно-уважительном поклоне. — Прокатил на своём аэроплане кого-нибудь из организаторов?

Оказывается, не только я прислушивался к разговору. Ольга Александровна тут же шагнула вперёд, аккуратно прикоснулась к руке матери и что-то прошептала ей на ухо.

Да она в небо подняться вместе со мной желает! Господи, только не это!

— Нет! — покачала головой императрица, на что Ольга Александровна недовольно поморщилась и уже собралась дожимать матушку своими явно весомыми доводами, как точку в этом споре поставил император:

— Запрещаю! — и даже головы не повернул в сторону дочери.

Услышал Господь мою молитву!

И этого короткого слова хватило, чтобы Ольга Александровна тут же закрыла свой прелестный ротик, присела в реверансе и отступила на своё прежнее место за спины родителей.

Там ещё послышался сдавленный смешок, чей-то гневный ответный шёпот и последующий за ним глухой звук удара. Или тычка под рёбра. Кому именно, не увидел за широкой императорской спиной, но, судя по сморщившейся физиономии среднего братца, досталось от Ольги Михаилу Александровичу.

Всё это отметил мельком, да и услышал лишь потому, что стоял лицом к ним. А так бы ничего и не понял. Уже через мгновение на лице Михаила Александровича царило, как и раньше, безмятежное спокойствие. И только внимательный взгляд, такой, как у меня, мог заметить смешинки в его глазах…

— Хорошо, мы вас услышали. Ступайте, — внимательно выслушал и отпустил прочь пухлого господина Александр Александрович. — Вас же, Николай Дмитриевич и вас…

— Паньшин Александр Карлович. Адвокат, — правильно понял короткую заминку императора мой напарник и представился. При этом уважительно поклонился царской чете.

— Вас встретят в Гатчине и проводят, — Александр Александрович смотрел только на меня, вынуждая кивнуть ему и тоже склонить голову.

На этом и распрощались. Где конкретно встретят? Кто именно? Во сколько? Но спрашивать не стал, мало ли это всем известные истины? Вон, Паньшин, довольством сияет во все тридцать два или сколько там у него осталось и помалкивает. Раз ему всё понятно, то и я лучше промолчу.

Император с императрицей развернулись и направились обратно в свою ложу. За ним чинно и благородно проследовали дети. Старшая из сестёр Ксения бросила короткий невыразительный взгляд на нас, на самолёт и отвернулась, занятая какими-то своими более важными мыслями. Ольга же смешно вздёрнула носик и с гордым видом прошла мимо и даже не покосилась в сторону моего самолёта. Мол, подумаешь, ерунда какая! А ведь они с сестрой очень сильно на отца похожи! По бороде бы им обеим с усами и тогда точно не отличишь их от папеньки…

От такой кощунственной мысли меня даже на смех пробило, насилу сдержался, не дрогнул лицом, не позволил себе даже намёка на улыбку. Но, Ольга Александровна, похоже, всё равно что-то такое почуяла, иначе как ещё объяснить её столь пристальный взгляд? Да она с меня своих подозрительных глаз просто не сводит!

Фух, наконец-то прошли мимо! Можно выдохнуть и расслабиться. Согнуть немного спину, а то ещё немного и позвоночник в дубовую палку превратится, закостенеет и вообще разучится сгибаться. Можно переступить с ноги на ногу, покрутить головой, обозревая разодетую публику на трибунах и перед ними. Радуются, императора увидели…

— Николай Дмитриевич⁈ — потеребил меня за рукав комбинезона Паньшин.

— Что? — перевёл взгляд на него и наконец-то прекратил провожать взглядом поднимающуюся в ложу царскую семью.

Ещё каким-то образом умудрился перед этим помахать рукой почтенной публике. Так, на всякий случай.

— Вот, представляю вам главного организатора нашего с вами, не побоюсь этого слова, исторического перелёта, уважаемого благотворителя Александра Людвиговича фон Штиглица!

За ним сплошной вереницей пошли ещё благотворители и меценаты, потом их сменили владельцы и редакторы газет. Запомнился Суворин, да и то из-за созвучной фамилии. Остальные слились в одну сплошную улыбающуюся и расточающую хвалебные дифирамбы вереницу. А ещё были журналисты. Вот этих было действительно много. Каждый редактор или владелец с гордостью представлял нам своих работников плаща и кин… Тьфу, совсем вымотался за эти дни. Конечно же, пера и чернильницы! А не то, о чём все подумали.

Но если разобраться, то разница между ними совсем небольшая. Хорошо, что я этого вслух не сказал…

— Александр Ильич, что известно об этом молодом человеке? — осторожно откинулся на спинку массивного дубового кресла Александр Александрович.

— Сверх того, что вам, Ваше императорское величество, уже было известно, ничего, — тут же откликнулся командир Отдельного корпуса жандармов, генерал-адъютант Пантелеев.

— Прямо так и ничего? — скосил глаза на генерала император. И нахмурился.

Императрица, вроде бы как и наблюдающая за происходящими на поле событиями, тут же положила свою тонкую руку на предплечье мужа, успокаивая этим простым жестом мужнино раздражение. И император тут же остыл.

— Если только мои сомнения, Ваше императорское величество, — тихим голосом проговорил Пантелеев, предварительно оглянувшись на навострившую уши придворную свиту. Те тут же отвернулись, оживлённо заговорили между собой, сделали вид, что разговор двух властительных людей их не касается.

— Рассказывайте, Александр Ильич, — императору даже не нужно было просить собеседника наклониться, он просто повернул к нему голову. Благодаря своему большому росту государь, сидя в кресле, мог смотреть прямо в глаза стоящему перед ним человеку.

— Как вы знаете, Ваше Императорское Величество (здесь государь поморщился, но собеседник государя не обратил на это никакого внимания), я сразу же приказал собрать все сведения об этом молодом человеке. Слишком громкие и неожиданные события оказались связаны с его именем в последнее время. О них я вам в своё время докладывал, — тихим спокойным голосом начал свой неторопливый рассказ жандармский генерал. — Домашний ребёнок, домашнее же образование. Мои люди в Пскове съездили в имение Шепелевых, где негласно опросили ближайшее окружение княжича…

— Князь Шепелев ничего не заметил? — прервал рассказ государь.

— Нет, — без капли сомнений тут же ответил жандарм. — Я продолжу?

Государь опустил веки, и генерал так же тихо договорил:

— Молодой наследник никогда не блистал знаниями. Более того, все учителя в один голос твердили о его страшной лени к учёбе. До падения с крыши сарая…

Тонкие пальчики императрицы, спокойно лежащие на предплечье мужа, вдруг сжались и генерал тут же замолчал. И правильно сделал, потому что Александр Александрович тут же уточнил:

— Вы проверили эту информацию? Это падение не показалось вам странным?

— Проверили. Ничего странного, обычная история. Влюблённый молодой человек захотел таким образом привлечь к своей персоне внимание соседской взбалмошной девицы. Полез на крышу сарая по какой-то надуманной надобности, дранка оказалась ветхая, он и провалился. Обычное дело, как я уже говорил. Упал, покалечился. Мои подчинённые опросили местного эскулапа, та ещё личность, так он уверял, что лежать княжичу в лубках предстояло чуть ли не больше месяца!

— Девицу проверили?

— Князья Удомские, — кивнул генерал.

— Удомские, Удомские, — задумался государь. — Из морских офицеров?

— Так точно, — не удивился памяти императора генерал. Привык к подобному. — Ничего особенного, поэтому копать там не стали. Как оказалось, зря, можно было ухватить кончик ниточки. Но об этом я чуть позже доложу, с вашего разрешения.

Пантелеев замолк на мгновение, увидел повелительный жест императора и продолжил рассказ:

— Интересно то, что княжич встал на ноги через неделю! — генерал даже наклонился ближе к государю, чтобы эта информация не достигла чужих ушей.

— Ну и что в этом странного? — покосился на супругу император. — Захолустье, врач, как вы сказали, та ещё личность и наверняка пьянчужка. Ошибся с диагнозом?

— Нет, не ошибся, — вздохнул жандарм. Мы показали описание первичного осмотра больного нашим медицинским светилам здесь, в столице. И все они в один голос утверждают, что быстрое излечение при таких травмах невозможно, если не сказать больше.

— Это интересно, но и только. Всё в руках Господа нашего. Что-то ещё?

— После столь быстрого излечения поведение молодого Шепелева резко меняется на прямо противоположное. Он полностью порывает с прежней компанией, на бывшую зазнобу не обращает внимания. Нанимает учителей и удивляет их тягой к знаниям. Они все отмечают его отличную успеваемость и обучаемость. Более того, почти всеми ими был сделан однозначный вывод, что княжич ранее имел отличное образование, но после падения некоторую часть своих знаний полностью утерял.

— Даже так? А почему нанимает он? А не старший Шепелев? В чём тут дело?

— Семья в это время находилась за границей на водах. Наследник оставался один в усадьбе.

— Понятно. Сведения о наличии общего образования подтвердились?

— Точно так. Степан Прокопьевич лично проверил под предлогом досрочной сдачи экзаменов в училище. Докладную я подготовил. Показать?

— Позже. Вечером перед приёмом. Рассказывайте дальше.

— А дальше ещё интереснее. Мо́лодец мало того, что принялся усердно учиться, так он ещё и изобретательством занялся. Построил один планер, потом вот этот самолёт…

— Как же, помню доклад о пожаре в усадьбе, — кивнул император. — Поджог?

— Да, поджог. Из зависти.

— Разобрались?

— Так точно. Полицейские отработали грамотно, нашли поджигателя. Ничего особенного, но за ним подстрекатель стоял. Тут-то и всплыл тот кончик ниточки Удомских. Там сложнее, но мы присматриваем.

— Да, не выпускайте из вида это дело и докладывайте мне обо всём. Вы правы, странного в нём хватает. С патентами что? На самом деле всё сам придумал, или помог кто?

— На самом деле, сам.

— Александр Ильич, я вам всецело доверяю, но чтобы настолько молодой человек без должного инженерного образования придумал все эти вещи… И, даже более того, построил один летающий аэроплан, потом другой, лучше первого. И даже перелетел на нём сюда… Быть этого не может, даже если у него и было отличное общее образование. Откуда? Кто его всему этому учил, в какой гимназии? Не напомните, что вам ответил Жуковский? Самородок? Снова на те же грабли наступим? Один гений, другой… Мне одного Сандро хватило с его изобретениями на всю жизнь! Все только денег просят, а их нет! — Александр Александрович замолчал, отдышался, оглянулся на замершую в отдалению свиту. Нашёл взглядом Александра Михайловича, тот как раз увлечённо рассматривал стоящий на поле аэроплан, и, уже остывая, хмыкнул. — Самородок, надо же. Не оскудела земля русская талантами…

Мария Фёдоровна едва заметно погладила кончиками пальцев предплечье мужа, и император благодарно улыбнулся супруге, вздохнул и прикрыл на мгновение глаза.

— А из Берлина что говорят? Этот, как там его? — тут император замялся, снова скосил глаза на супругу, ожидая подсказки. И императрица не подвела, тут же что-то шепнула мужу на ухо. — Благодарю, дорогая. Конечно же, Луцкий! Вы же связывались с ним для консультации? Что он там сказал по этому поводу? То же, что и я? Невозможно? А аэроплан — вот, прямо перед нами! И он превосходно, как оказалось, летает. Настолько превосходно, что за границей просто обзавидуются. С мотором Яковлева, между прочим. Хорошо хоть не заграничным. Кстати, вы закончили расследование происшествия в Пскове?

— К сожалению, ничего нового доложить не могу. Или это досадная случайность, или действовал специалист высокого класса.

— Полагаете, наши добрые друзья начали суетиться?

— Кто, если не они? У них там нет ничего подобного. Да вы, Ваше Императорское Величество, и сами видели, какие у них аэропланы. Они все и сотой доли того не могут проделать, что мы сегодня своими глазами наблюдали. А если учесть результаты испытаний, о которых докладывал Степан Прокопьевич Валевачев, то…

— То придётся вам обеспечить постоянный присмотр за этим молодым человеком!

— Будет сделано, Ваше императорское величество.

— Заодно и понятно станет, охотится ли кто-то за ним на самом деле, или все эти происшествия сиречь досадная случайность.

— Так точно, Ваше Императорское Величество.

— Кстати, ГАУ уже выкупило этот аэроплан? Или они уже успели «положить под сукно» ваше требование о выкупе?

— Тянут, Ваше Императорское Величество.

— Ничего, сегодня же им напомню…

Журналисты с блокнотами наседают, карандашами своими чуть ли не в лицо тычут. Да ещё и вопят сильно, стараются друг друга перекричать. Перед работодателями выслуживаются, понятно. Фотографы с камерами наседают, то в одну сторону повернуться просят, то в другую. То им вид героический прими, то рядом с самолётом встань, то за пропеллер подержись. А у меня от запахов сгоревшего магния в горле першит. Да ещё и зажмуриваться при вспышке не моги! Кошмар-р…

И ни одна зараза водички не удосужилась предложить. А ведь кроме как попить нам с Паньшиным и ещё одно важное дело сделать необходимо. Всё-таки столько часов в небе, а отлить некуда.

Среди спонсоров-мужчин и одна женщина оказалась. Имён я не запомнил, да и не ставил перед собой такой цели, просто зафиксировал, что дама, что знатная, и пока мне этого достаточно. Ещё успею всех запомнить. Мне уже объяснили, что в Гатчину не только мы с адвокатом приглашены, но и все устроители нашего перелёта. Ну и пресса будет обязательно, куда же без неё.

От журналистов отбился, то есть не то, что сам отбрыкался, скорее владельцы газет разогнали своих подчинённых. А там и Паньшин кого-то додумался спросить насчёт туалета и перекуса. Нас с ним сразу сопроводили в здание центральной трибуны, а там уже и столы сервированы. Скатерти белоснежные искрятся крахмальной синевой, от сверкающего в лучах солнца хрусталя в глазах рябит, умопомрачительные запахи с ума сводят, настолько я проголодался. Но, первым делом мужественно прошёл в туалетную комнату и уже потом был приглашён к небольшому столику в углу огромной столовой залы.

Проходя мимо накрытого стола, зацепился взглядом за жареных поросят, споткнулся на осетровых, остановился на красной и чёрной икре горками. Про штофы и графины даже не упоминаю, тут их столько, что и говорить не нужно.

А на маленьком столике сиротливо присутствовали два полных бокала с сельтерской водой, две же накрахмаленные и оттого не желающие складываться, жёсткие салфетки. Полупустую бутылку с остатками воды наготове держал стоящий рядышком услужливый официант.

— Господа, в ложе Император с государыней императрицей присутствуют, публика томится в ожидании продолжения празднества, поэтому предлагаю сейчас быстренько утолить жажду и вернуться на поле. Сам банкет проведём после окончания торжеств. Все согласны? — извинился распорядитель.

Ответом было наше общее с Александром Карловичем молчаливое согласие. Никто из нас ни до чего не дотронулся, взглядов голодных на накрытый стол не бросал, развернулись и направились в сторону выхода из залы. Лишь я задержался на минуту — подхватил ближайший ко мне бокал и осушил его содержимое несколькими большими глотками. Поставил опустевший бокал на стол, подхватил жёсткую салфетку, промокнул губы и поспешил вслед за Паньшиным.

Только сейчас сообразил, что за самолётом никто не присматривает? Выскочил на поле, зажмурил глаза от попавшего в них яркого солнца, через узенькие щелочки умудрился оглядеть поле, целый вроде бы как самолёт и оцепление вокруг него. Пока стоял, в руки сунули букет цветов, нацепили на шею какую-то ленту, шихнули прямо в лицо вспышкой фотоаппарата. Фотографа быстро спровадили прочь, а меня подхватил под руку и потянул дальше по живому коридору распорядитель. Перебирает ножками и на ходу приговаривает:

— Нужно торопиться, ваша светлость, государь ждать не любит.

— А вы распорядились бензин к самолёту доставить? И хорошо бы масло долить, — наконец-то привык к яркому солнцу и открыл глаза. Первым делом осмотрел букет в своих руках, потом на ленту глянул. Разукрасили всего, как новогоднюю ёлку. Хотел снять, а букет отдать восторженным поклонникам, да распорядитель каким-то чудом предугадал моё желание избавиться от лишней обузы и тут же предостерёг:

— Ни в коем случае этого не делайте, Николай Дмитриевич. На вас сейчас весь ипподром смотрит, нельзя поклонникам подобное небрежение выказывать!

Нельзя, так нельзя. Потерплю до самолёта.

Распорядитель тут же приказал кому-то подвезти топливо для нашей летающей коляски, напомнил про масло, и всё это прозвучало как бы между прочим. Основным вопросом было — где плакаты?

Оказалось, они давно уже лежат рядом с кабиной.

Подошли, глянул я на эту кипу бумаги и озадачился. Да мы так сутки провозимся и то всё не разбросаем. Похоже, у меня на лице всё моё сомнение было написано огромными буквами, потому что распорядитель тут же постарался объяснить:

— Сегодня вот эту часть разбросаете, завтра вон ту, послезавтра остальное…

— Сколько в этой части весу? — вздохнул. И тут же уточнил, увидев полное непонимание в глазах распорядителя. — сколько эта кипа бумаги весит? А то вдруг мы с ней взлететь не сможем?

— Как это не сможете? — растерялся от такой постановки вопроса распорядитель. — Сейчас узнаю…

Пришлось разгружать багажный отсек. Оставили на земле и весь мой запас топлива. Под это дело затребовал отдельную коляску и полицейского для охраны своего личного имущества.

Осмотрел самолёт — всё-таки он без присмотра какое-то время находился. Не доверяю я никому. Уточнил ветерок у земли, в небо глянул, на солнышко и облака — в какую сторону бегут, откуда и в каком направлении эти листовки лучше всего начинать разбрасывать. Ну, чтобы им над трибунами оказаться, а не на кустах и деревьях.

Загрузили на освободившееся место первую часть плакатиков, запустились, убрали колодки и медленно покатились вдоль трибун под приветственные крики публики. Паньшин даже рукой махал восторженным зрителям под непрестанные вспышки фотоаппаратов.

Развернулись в конце поля, добавил обороты и начал разбег. Длины ипподрома достаточно, чтобы взлететь с нашей загрузкой. А вся эта эпопея с разгрузкой багажного отсека и взвешиванием макулатуры нужна мне для того, чтобы публика поняла — мы тут не шутки играем, а серьёзным делом занимаемся.

Стрекочет швейной машинкой моторчик, выбитая лошадиными подковами беговая дорожка все свои неровности тут же передаёт на сиденье, а уже от него эта мелкая вибрация переходит на позвоночник. Дрожит подбородок, клацают челюсти и плотно сжатые зубы ни капли не помогают! Хорошо ещё, что с набором скорости вибрация сначала уменьшается, а потом и вовсе пропадает.

Подрывать в воздух самолёт не стал, дождался, пока он сам на крыло встанет. Но и тогда придержал его порыв подняться повыше, придавил рулями, пролетел какое-то расстояние в горизонте. Вот когда разогнался, когда скоростёнка подросла, тогда и полез выше, начал карабкаться к облакам. А их над головой уже баллов семь-восемь образовалось. Ещё немного, и они начнут в дождевые преобразовываться. А пока они снежно-белые с проглядывающей кое-где сырой серостью.

Вот и противоположный конец поля мелькнул под крылом. Проплыли здания конюшен, промелькнула лента грунтовой дороги. Высота у нас сейчас метров тридцать, и этой высоты достаточно. Дальше лес и река, но нам туда не надо. Поэтому плавным разворотом выхожу на обратный посадочному, и рукой показываю Паньшину на первую пачку плакатиков.

Адвокат понятливо кивает и развязывает шпагат.

— Приготовиться! — командую, и Паньшин приоткрывает дверку. Привычным движением вставляет ногу в распор и не даёт ей захлопнуться. Смотрит на меня, а я на трибуны. Вот первая из них уходит под капот и я киваю напарнику:

— Сброс!

И Паньшин начинает выбрасывать бумажки в приоткрытую дверную щель. За первой пачкой уходит вторая, третья. Остальное в следующем заходе. А пока можно немного покрутиться над полем, порадовать собравшуюся публику…

— Александр Михайлович! — государь обменялся с супругой быстрыми взглядами, улыбнулся и подозвал князя. — Смотрю, заинтересовал тебя этот аэроплан?

— Скрывать не стану, хотел бы я сам сейчас оказаться на месте младшего Шепелева, — Сандро проводил мечтательным взглядом тяжело взлетающий аппарат.

— Ну и возьми над ним шефство, — посоветовал тут же. — А там кто знает, может, и сам когда-нибудь поднимешься в небо…