Небо в кармане 2!

Глава 16

Проводил взглядом выходящего из моей палаты императора. Вздохнул при виде закрывшейся за ним двери — наконец-то завершился и этот визит. Вот вроде бы и честь особая мне оказана, и со всех сторон одни плюсы, а я устал, как собака. От напряжения и необходимости следить за каждым своим словом.

Вздохнул и поперхнулся. Рано я радовался — дверь снова приоткрылась! Неужели опять Жуковский? Или вернулся государь? Не договорил, что ли?

Напрягся, собрался, приготовился к продолжению разговора, а в образовавшийся дверной проём давешний адъютант заглянул. Осмотрел палату, так понимаю, на предмет оставленных вещей, в последнюю очередь в мою сторону глянул. Как на пустое место посмотрел, право слово. И скрылся. А дверь так и оставил приоткрытой. Сквозняк же! Ну не гадёныш ли?

Расслабляться не стоит, лучше сейчас тщательно проанализировать весь наш разговор с императором.

Но первым делом не удержался всё-таки, весело хмыкнул. Это как так, «не залёживайся, а поправляйся скорее»? Да я как бы и так стараюсь изо всех сил в норму прийти. А для этого мне как раз и нужно отлежаться, а не тревожить попусту раны. Ещё швы разойдутся…

Но да ладно, это я так, для виду бурчу. Теперь о главном. Землю нам под предприятие не дадут, это, конечно, плохо. На чужой земле мы не хозяевами будем, а арендаторами. И с арендаторами можно будет делать всё, что угодно. Выгнать, например, сославшись на какие-нибудь «вновь открывшиеся условия». Непреодолимые, конечно же. Ну, после того, как мы дело наладим и начнём выпускать продукцию. Как этого избежать? Нужно подумать. Опять же, не тороплюсь ли я с выводами? Ведь пока конкретных условий не узнаю, предположения о самом плохом строить рано. Но и не учитывать их нельзя. Это минусы. Не все, но основные.

Из плюсов тут то, что помещения уже готовые, электрифицированные. Станочный парк имеется с квалифицированными специалистами, с материалами проще будет. Если, конечно, договор правильно составим.

И ещё один важный момент. Явно на заводе кто-то должен будет за нами присматривать. Без пригляда точно не оставят. Уверен, что именно потому нам и дают помещение…

Лежу, пальцами левой руки машинально крестик нагрудный тереблю и размышляю, что дальше делать. Вопрос принимать или нет предложение императора тут не стои́т. Дело уже решённое, обратную включишь, мало не покажется. Можно, конечно, спустить всё на тормозах, но это мне самому не нужно и не интересно. Выход тогда какой? Самый простой — параллельно всё-таки исхитриться и изыскать возможность приобрести что-то своё. Но, не сразу, а чуть позже, когда всё успокоится, и когда производство пойдёт.

Что же касается предложения Жуковского, то и тут мимо. Вроде бы как и заманчивое оно, но если задуматься, то подводных камней в нём столько, что можно по воде аки посуху идти. Какие камни? Начнём с того, что знания у меня специфические, в основном полностью относящиеся к моей лётной профессии. Да, в этом здесь мне ещё долго равных не будет, и именно на этом я и строю своё дальнейшее процветание, продвижение и благополучие. Во всём остальном же у меня проколы. И в университете быстро разберутся, что соответствующей начальной учебной базы у меня попросту нет.

Да, именно что нет. Сколько бы я ни старался учить, а то и дело попадаю впросак на пустяшных мелочах. Вот один из примеров — тормозные колодки собрался подарить человечеству. А они здесь уже есть! Хорошо, что Паньшин меня остудил. Поэтому с изобретениями нужно быть очень осторожным. Иначе запросто можно посмешищем стать. Что ещё? Выказывать знания будущего? Начнём с того, что можно столкнуться с полнейшим непониманием, да ещё и запросто могут поставить клеймо сумасшедшего фантазёра, записать в шарлатаны. И тогда всё, ставь крест на своих планах. Потому что доказательной базы у меня ноль!

Нет, ни в какую Москву я не поеду и ни в какой университет поступать не стану. Оставил крестик в покое, спрятал его под нательную рубаху. Поправил пижаму на груди, покосился на съехавший набок Георгиевский крест, улыбнулся сам себе. Раз Государь имеет на меня большие планы, то мне и здесь будет неплохо…

А неприметный господин тем временем докладывал об успешном уничтожении аэроплана вместе с его изобретателем и пилотом:

— Да, аэроплан упал прямо в центре города. К сожалению, разрушения после падения оказались незначительными, пилот каким-то чудесным образом исхитрился упасть прямо на площадь. И жертв среди населения не было, прохожие отделались лёгким испугом. Пострадали лишь несколько лошадей. Считаю, что своей цели мы добились…

Господин прервался, выслушал собеседника на том конце провода и услужливо согласился:

— Конечно же, я добился. Вы, как всегда, здесь совершенно не при чём!

На этом разговор закончили. Господин вышел на улицу, предварительно расплатившись, привычно оглянулся по сторонам и неспешным шагом направился в сторону канала. На ходу не оглядывался, вёл себя на удивление беспечно и даже что-то пытался насвистывать, передразнивал чирикающих на ветках птичек.

Добрёл до летнего кафе в парке на набережной, устроился за столиком в тени и попросил у подошедшего официанта чашечку кофе:

— Просто кофе, — улыбнулся. И добавил в спину уходящему молодому человеку. — И утреннюю газету, пожалуйста.

Откинулся на спинку стула, закинул ногу на ногу и осмотрел летнюю веранду. К сожалению, по причине раннего утра посетителей, которые бы могли привлечь его внимание, здесь не оказалось. Тогда господин перевёл взгляд на канал, прищурил глаза и отвернулся. Отражённые от редкой ряби солнечные зайчики неприятно слепили и раздражали. А тут и кофе на подносике принесли, вместе с аккуратно сложенной утренней газетой.

Господин первым делом просмотрел раздел столичных новостей на предпоследней странице, с удовольствием прочитал заметку о недавнем падении самолёта на Дворцовую площадь, улыбнулся довольно, пробормотал: «Лёгкие деньги»,- и отложил газету в сторону. И только сейчас двумя пальцами подхватил чашку с ароматным напитком. Втянул носом запах, сделал крохотный глоточек, зажмурился, выдохнул. Потянулся за салфеткой, промокнул губы и ещё раз осмотрел набережную, стараясь избежать слепящих зайчиков с канала. Уловка сработала, и щуриться не понадобилось.

Поэтому появление очередной посетительницы кафе не осталось незамеченным. Тем более девушка в сопровождении давешнего молодого человека уже направилась прямиком к занятому господином столику. И тому пришлось подняться на ноги, чтобы учтивым поклоном поприветствовать знакомую.

— Оставьте эти церемонии, — отмахнулась девица и грациозно присела на услужливо отодвинутый официантом стул. — Что у вас там? Кофе? А мне чаю подайте!

— Рассказывайте, — коротко приказал господин, дождавшись ухода официанта.

— А нечего рассказывать, — беззаботно отмахнулась девица, разглядывая гладь канала. Яркие солнечные зайчики, бьющие прямо в глаза, не доставляли ей никаких видимых неудобств.

— И всё же?

— Ну, ладно, — согласилась, словно сделала великое одолжение, девица. — Познакомилась, постаралась очаровать. И ничего у меня не вышло. Мальчишка оказался совершенно равнодушен к моим прелестям! Словно не юнец озабоченный, а старик столетний передо мной находился.

— Может, вы плохо старались? — еле различимый укол попал в цель.

— А, может, он у вас девочек не любит? — гримаса злого раздражения скользнула по её лицу и тут же исчезла, вновь сменившись беззаботной весёлой улыбкой.

— Именно это вы и должны были проверить, не так ли? — теперь уже господин улыбнулся.

Только от его улыбки девушке почему-то стало страшно. И всё её напускное веселье сразу же улетучилось.

— Я и в самом деле сделала всё, о чём вы меня просили…

Тут незнакомец отчётливо хмыкнул, а девушка захлебнулась словами. Побледнела, что на ярком солнечном свету было особенно заметно. И неприятно. Словно с того света явилась…

— Всё то, что обычно срабатывало, — поправилась.

Незнакомец покачал головой, и девица ещё раз исправилась:

— Ну, хорошо, хорошо, приказали. Теперь вы довольны?

— Здесь написано, — казалось, господин не обратил никакого внимания на последние слова девушки, а просто накрыл своей рукой свёрнутую газету. При этом заметка об упавшем на площадь аэроплане оказалась единственной, которую можно было рассмотреть. — Пилот остался живой. Это правда? После падения с такой высоты в подобное чудо верится слабо.

— Не знаю, — девушка рассматривала некачественный газетный фотоснимок, словно видела его в первый раз.

И господин тут же обратил на этот факт своё внимание:

— Вы не удосужились проверить, так ли это на самом деле?

— А должна была? — огрызнулась и тут же испуганно замолкла девица.

— Немедленно ступайте в больницу и делайте там что хотите, но к обеду вы придёте сюда и скажете, что вам удалось очаровать этого юнца. Вам понятно? Или я, наконец-то, задумаюсь, а не зря ли мы вам помогли тогда? И немедленно потребую вернуть одолженную вам сумму.

— Вы не посмеете так поступить со мной! — глаза девушки наполнились слезами. — Вам прекрасно известно, что мне неоткуда взять такую сумму.

— Тогда мы известим о ваших долгах императрицу. Полагаю, ей будет очень интересно узнать некоторые пикантные подробности об одной из своих фрейлин.

— Вы не посмеете, — повторила еле слышно девушка.

— Посмею. И вы это отлично знаете! — Господин одним большим глотком допил остывший кофе. Скривился и поднялся из-за стола. Вытащил из бумажника банкноту, бросил её на поднос. — Это за чай и кофе. В шестнадцать ровно я жду вас здесь. И упаси вас Бог не прийти с нужным мне результатом!

Развернулся и пошёл к выходу, с безразличным видом кивнув устремившемуся к столу официанту.

Лежу на кровати, вспоминаю один и второй сегодняшние визиты. Пытался задремать, да то и дело дверь в палату с лёгким, но от этого не менее раздражающим скрипом приоткрывалась и в образовавшийся проём заглядывала очередная любопытная молоденькая медичка. Осматривала палату, меня, особое внимание уделяла Георгию на моей пижаме, восхищённо ойкала и тут же скрывалась в коридоре, притворяла за собой дверь.

Покосился на награду — снять бы, чтобы любопытствующих отвадить, да нельзя. Не поймёт никто. Тогда возгордиться, что ли? И воспользоваться моментом? Вон какой цветник вокруг ходит. Нет, нельзя. И никак. Напоминанием о никчёмности моих фривольных мыслей тут же послужила очередная вспышка режущей боли в боку — швы потревожил.

А Паньшина так и не было. Неужели ему не интересно, о чём мы с императором говорили? Странно.

Прошло где-то полчаса, посетители удовлетворили своё любопытство и оставили меня в покое.

Только начал засыпать, так Жуковский разбудил. Только на этот раз профессор один пришёл, без своих шумных компаньонов. Отказ мой воспринял как должное, уговаривать не стал, присел на стул и продолжил недавний разговор о полётах птиц.

Он мне про плотность и сцепление перьев между собой говорит, я ему в свою очередь про характерный выпуклый изгиб крыла намекаю, он мне про частоту взмахов, я ему про свободное парение вдалбливаю.

— Вы полагаете, что существует связь между этими двумя физическими фактами? — вроде бы как задумывается Николай Егорович.

— Так тут и доказывать ничего не нужно, — как бы горячусь в запале спора. Наконец-то!

— Ну-ка, ну-ка, — подыгрывает мне довольный профессор. — С удовольствием послушаю Вас.

— У нас в усадьбе мальчишками часто в воде плескались, — делюсь с Николаем Егоровичем своими догадками. При этом Жуковский еле заметно улыбнулся этакой всепонимающей отеческой снисходительной улыбкой. Понимаю, я и сейчас недалеко от мальчишки по возрасту ушёл, но внимания на его улыбку не обращаю и продолжаю говорить. Он же у нас вроде бы как основоположник не только аэродинамики, но и гидродинамики тоже? Вот и пусть соответствует! — Так я ещё тогда заметил, что если провести ладонью под водой вот так, то она выскакивает на поверхность. А если изменить угол на прямо противоположный, то она вглубь уходит.

— Ну-ну, — заинтересованный профессор довольно улыбается.

— А если чуть-чуть согнуть пальцы и вести ладонь прямо, то её ощутимо выталкивает наверх. Так и птицы. Изгибают крыло по отношению к потоку, чтобы лучше держаться в воздухе, чтобы воздух их вверх выталкивал, — якобы не обращаю никакого внимания на улыбку Жуковского и продолжаю увлечённо говорить. — Да это же можно самым простейшим образом проверить!

— Не поделитесь соображениями, каким именно образом? — Вроде бы как и серьёзно спрашивает, а в глазах смешинки прыгают. Нет, не воспринимает он меня серьёзно в таком затрапезном виде.

— Легко, — осторожно поворачиваюсь на здоровый бок.

Устал уже глазами на собеседника косить. А так мне поудобней будет с ним общаться. Поворачиваюсь, Георгий по пижаме соскользнул, привлёк к себе внимание моего знаменитого собеседника.

— Откуда? — удивился знатно Николай Егорович.

— Государь только что наградил, — поясняю этак скромненько. А сам доволен, наконец-то из глаз Жуковского пропали смешинки, да и сам он как-то подобрался. Даже сел прямо, а то сидел на стуле вольготно. — Так вот, нужно взять открытую с двух сторон трубу большого диаметра, поместить в неё макет птицы или, к примеру, моего самолёта, и начать нагнетать в неё воздух с противоположной стороны…

— Откуда вам это известно? — нахмурился профессор.

— Придумал, — отмахнулся.

И только собрался продолжать говорить, даже уже и рот открыл, да Николай Егорович меня перебил:

— Вот прямо сам и придумал?

— Вот прямо сам и придумал, — киваю и морщусь от боли. Рановато я на бок повернулся. Долго в таком положении лежать трудно. Уже боль подкрадывается потихоньку. Переворачиваюсь на спину.

— Да ты не обижайтесь и не подумайте чего дурного, — спохватывается профессор и поясняет. — Дело в том, что я приступил к постройке именно такой машины. Нигде в газетах и журналах об этом не упоминалось, поэтому прочитать вы никак не могли. Значит, что?

Это что, он меня спрашивает? Так в эту игру можно играть вдвоём:

— Что? — в свою очередь задаю вопрос.

— По всему выходит, что вам нужно учиться в Москве! — делает заключение профессор и пристально смотрит на меня в ожидании ответа.

— Никакой Москвы, — категорично открещиваюсь от такой чести. — Я уже поступил в училище и намерен его закончить!

— Жаль, очень жаль, — разочаровывается во мне Николай Егорович и замолкает.

Молчим оба. Я — устало, профессор — потому что размышляет о чём-то. После короткого молчания собирается что-то сказать, да как раз в этот момент его прерывают. Входная дверь в палату приоткрывается, и входит врач в сопровождении нескольких людей в белых халатах. Не церемонясь, но достаточно уважительно и вежливо выпроваживают в коридор Жуковского. Напоследок профессор «радует» обещанием завтрашнего посещения и откланивается. А меня начинают осматривать со всех сторон, крутят и вертят без жалости, не обращают никакого внимания на мои стоны.

Издевательство над моим организмом заканчивается не скоро. Консилиум ещё какое-то время находится в палате и обсуждает результаты осмотра. Что именно, понять сложно, в таком быстром темпе латиницу я не усваиваю. Выхватываю общий смысл, и он меня откровенно радует — ускоренными темпами иду на поправку!

Рано или поздно заканчивается всё, пришло время и этому осмотру. Господа в белых халатах вышли вон, и тут же дверь снова приоткрылась. Новый визитёр у меня, но это тот визитёр, появления которого я так долго ждал. Не так, конечно, как санитарочку с обедом, но всё же, всё же. Наконец-то господин Паньшин объявился…

— Ну как вы тут? — спрашивает, прежде чем войти.

— Да вы проходите, Александр Карлович, не стесняйтесь. Да и стесняться здесь некого, все свои, — улыбаюсь компаньону.

— А вас Государь соизволил ли навестить? — бочком-бочком просачивается в комнату Паньшин. Осматривает палату, меня, замечает Георгия на пижаме. Вздыхает, аккуратно садиться на стул. — Соизволил, как вижу.

— Вот, наградил за доблесть и храбрость, — говорю очевидное. — К вам тоже заходил?

— Заходил, — опять тяжко вздыхает Паньшин и косится на мою награду. — Да только меня в палате не было.

Вон оно что. Прозевал Александр Карлович визит столь важной персоны, не удостоился награждения из рук императора и оттого завидует мне сейчас уж не знаю какой, белой или чёрной, завистью. Надо бы его подбодрить для начала:

— Ничего, не горюйте. Наградят и вас, никуда не денутся. И государя ещё не раз увидите, — говорю страдальцу. И добавляю. — Если, конечно, рядом с нами будете.

— Вы думаете? — приободрился адвокат. И спохватывается. — Конечно же, рядом. Куда я от вас теперь денусь…

Как-то это нерадостно прозвучало. Надо бы разобраться, что там за тараканы в его голове поселились?

Но и разбираться не понадобилось, Александр Карлович тут же признался:

— Вот только находиться рядом с вами, Николай Дмитриевич, с каждым разом становится всё опаснее и опаснее. То пожар в усадьбе, то авария с самолётом и посадка в чистом поле, то вот это. А у меня жена, дети. Кто о них позаботится, если со мной что-то случится?

— Ничего, не печальтесь, больше ничего плохого с вами не случится, — ободряю беднягу. — И вообще, скоро всё наладится. Государь выделяет нам помещение на Путиловском заводе. Кстати, а где вы были всё это время? Не заходили ко мне, не навещали?

— Времени попросту не было, — отвечает наш поверенный. И начинает рассказывать. — Вы уже знаете, что самолёт ваш ГАУ передали?

— Знаю, — осторожно киваю головой и тут же морщусь от боли. — Как знаю и тот факт, что вам за него полностью заплатили. Но я ничего плохого в этом не вижу. Что вас так обеспокоило?

— Ну и хорошо, что знаете, — ёрзает на стуле Паньшин и усаживается поудобнее. — А запатентовать? Мы же с вами договаривались, что сначала подаём прошение на получение привилегий и только потом отдаём самолёт. А тут вон как получилось. И пришлось мне в срочном порядке заниматься нашими делами. Надеюсь, я всё правильно сделал?

— Конечно, правильно, — восклицаю.

— А деньги? Их же нужно было в банк положить!

— На чей счёт?

— Пока на счёт вашего папеньки, — разводит руками Паньшин.

На папенькин, значит, на папенькин, — не вижу в этом ничего плохого. Лишь бы не на свой. И дело не в том, что я ему не доверяю…

Впрочем, кому я тут вру? Конечно же, не доверяю. Да я тут вообще никому не доверяю! Себе если только, да и то изредка. «Ибо слаб человек…»

Внимание привлёк шум в коридоре. И даже смех раздался. Впрочем, смеялись там недолго, тут же знакомый докторский рык оборвал развеселившихся больных, и наступила тишина. Лишь неясные тени быстро промелькнули за матовым стеклом двери. Наверное, больные по палатам разбежались, чтобы под горячую докторскую руку не попасть. А то выпишет чего-нибудь этакого, и вообще надолго о смехе забудешь. Потому что как только рассмеёшься, так сразу на горшок и помчишься. В надежде не опоздать…

Только было собрались с Паньшиным наш увлекательный разговор продолжить, как дверь снова заскрипела. Александр Карлович оглянулся, ну а мне и оглядываться не пришлось. Так, глаза скосил в сторону, на очередного любопытного выздоравливающего.

Кто, как не выздоравливающий будет любопытство своё тешить? Больному оно не нужно, больному лишь бы не болело.

Дверь ещё сильнее приоткрылась, и в комнату величаво и торжественно вплыл огромный букет цветов!

Остановился прямо посередине прохода между койками, затоптался на месте. Да не букет затоптался, а тот, кто его нёс! Смотрю на ноги в точно такой же пижаме, что и на мне сейчас надета и недоумеваю. Нет, понятно, что попросили передать. Но… Цветы? Мне?

— Вот вы где! — мы с Паньшиным одновременно оторвались от созерцания этого огромного букета и наконец-то обратили внимание на остальных гостей.

Вот так и теряем мы лучших товарищей! Это я про себя, если что. Сначала отвлекающий фактор срабатывает, а потом делай с клиентом всё, что хочешь. Не только Александр Карлович, но и я, грешный, настолько был ошеломлён этими цветами, что напрочь позабыл о контроле. И прозевал остальных гостей.

Буквально за букетом оказалась наша знакомая блондинка Анна Алексеевна. Стоит, улыбается нам. Или мне? Да какая теперь разница! Главное, улыбается, ну и локоток в перчатке батистовой в сторону отставила. Рядом с ней тающий от близости с такой женщиной мой лечащий врач стоит, этот самый локоток рукой своей поддерживает. За ним углядел край такой же огромной, как и букет, плетёной корзины с крышкой. Кто уж её держит, не рассмотрел, не до того стало.

Из-за спин гостей санитарка показалась, протиснулась вперёд с кувшином, букет отобрала и в этот кувшин определила. А ведь кувшин тот я знаю, из него больных моют! И обмывают, так думаю.

Последняя догадка отрезвила, заставила прийти в себя и подтолкнуть рукой Паньшина.

— А? что? — встрепенулся мой компаньон и вскочил. Да так резво он это проделал, что стул покачнулся, не устоял и с грохотом опрокинулся на пол.

— Виноват, — кинулся поднимать упавший стул Паньшин и столкнулся с санитаркой.

Та от толчка чуть было не опрокинула кувшин с цветами, от растерянности чертыхнулась, смутилась, попятилась назад и наступила прямо на ногу Анне Алексеевне.

Девушка взвизгнула, в санитарке-то весу явно больше шести пудов было, отпрыгнула назад, а врач растерялся и не успел локоток отпустить из своих цепких ручек.

В общем, Анна Алексеевна падает боком на кровать, на неё сверху валится доктор, над ними нависает красная как помидор санитарка, и позади в проходе толпятся больные. Ах, да, ещё и корзина присутствует. Этой корзиной, словно щитом, носильщик от растерявшейся или рассердившейся санитарки прикрывается!

Выставил её перед собой и пятится к выходу, выдавливая в коридор собравшихся за его спиной.

Тут и доктор опомнился, в себя пришёл, подскочил. Правда, для этого ему пришлось на Анну Алексеевну опереться. Мне уж не видно было, на что именно он там опирался, но когда оба оказались на ногах, то вид был у них очень, очень смущённый…

Палата очистилась в два счёта. Исчезли все, кроме Паньшина, Анны Алексеевны и корзины с букетом. И даже дверь без скрипа затворилась.

Я лежу, стараюсь не рассмеяться. Потому что прекрасно представляю последствия такого смеха — мне же больно будет!

Катанаева стоит, взгляд переводит с меня на Паньшина, с Паньшина на букет, с букета на корзину. Правда, пришла в себя очень быстро, надо отдать ей должное. И румянец с лица улетучился, словно его и не было.

— Вы не поможете? — обращается к Александру Карловичу и показывает ему на корзину.

— Конечно! — компаньон первым делом упавший стул поднимает, отставляет его в сторону, чтобы под ногами не путался.

И только после этого поднимает корзину. Судя по его покрасневшей и напрягшейся физиономии, корзина не лёгкая.

— Вот сюда поставьте, — указывает пальчиком фрейлина государыни-императрицы на прикроватную тумбочку.

Паньшин подчиняется, ставит корзину и отходит прочь, освобождая место Анне Алексеевне.

— Николай Дмитриевич и вы, Александр Карлович, примите от меня этот скромный дар, — как ни в чём не бывало начинает щебетать девушка.

— Благодарю, — вроде бы уже успокоился, поэтому отвечаю насколько можно учтиво.

— Что вы, это не обязанность, а порыв души и веление сердца, — ошарашивает меня Анна Алексеевна, учтиво кивает и тут же спохватывается, поворачивается к Паньшину. — Что же вы стоите? Доставайте немедленно всё. Вам сейчас нужны силы, а мне известно, насколько плохое питание в больницах.

Отчётливо слышно, как за дверью что-то возмущённое произносит врач явно в ответ, но внимание на это мы не обращаем.

Паньшин откидывает плетёную крышку с одной стороны. Достаёт сначала литровую бутыль молока, ставит её на уголок тумбочки, под букет. Потом с трудом вытаскивает запечённого гуся в пергаментной бумаге, хлеб. Места, куда всё это положить, нет, и он в растерянности замирает. Выручает Анна Алексеевна. Она расстилает на рядом стоящей кровати моё полотенце. На моё робкое возражение справедливо замечает:

— Новое дадут.

Александр Карлович сгружает на импровизированную скатёрку свою ношу и ныряет в корзину. В этот момент дверь предательски скрипит, мы все оборачиваемся…

То есть, оглядываются они оба, а я-то в горизонте, у меня режим постельный. И меня от входа сейчас просто так не увидишь, адвокат с Катанаевой весь обзор перекрыли. Я и сам новую гостью кое-как вижу в узкую щель между тумбочкой и пижамой Карловича.

— Это что вы тут делаете⁈ — восклицает вошедшая. И тут же гневно добавляет. — Я так и знала, чем он тут занимается!

— Сима⁉ — даёт «петуха» Паньшин и выпрямляется. Смотрит в полной растерянности на мою очередную гостью, хотя уже становится понятно, что это никакая не очередная гостья, а самая что ни на есть законная супруга моего компаньона. Потом оглядывается на меня, на Анну Алексеевну.

— Да входите же! — быстрее всех реагирует последняя, и приглашает нашу новую гостью проходить в палату. Непринуждённо между тем поясняет. — А я Николая Дмитриевича по указанию Её Императорского Величества проведываю. Поручено узнать о самочувствии его светлости и выразить восхищение геройским подвигом князя и его спутника, господина Паньшина. Вот подарок от императрицы распаковываем…

Сейчас не только Паньшин с супругой, но и я замираю. Такая честь нам оказана, еда из императорской кухни! Вот прямо слов нет. Есть не стану, всё воском залью и под стекло определю. Где-нибудь в холодном погребе. На память…

Да и кто её знает, эту взбалмошную Анну Александровну? От государыни эта передача или нет? Могла же придумать? Могла. А есть я это и впрямь не стану. Первым уж точно. И вторым тоже. Только после девушки, может быть. Как-то не по себе мне после её прихода стало…