Не та девушка

Глава 3 Родственная любовь

При появлении деверя Сьюзан Дарем как будто стала еще меньше. Очевидно, викарий принял родственников действительно неласково, и молодая миссис Джордж Дарем перед братом мужа трепетала в священном ужасе.

А вот капитан Дарем, напротив, расплылся в широкой улыбке, которая была настолько искренней, что даже казалась наигранной.

— У тебя на редкость гостеприимный дом, Генри, да и экономка твоя — милейшая женщина. Разумеется, мы с моей дорогой Сьюзан почувствовали себя здесь как дома. Надеюсь, ты простишь нас, что не стали держать твоих гостей на пороге?

Каждое слово Дарема-старшего казалось пропитанным самодовольством. Брови Генри Дарема все больше и больше сходились на переносице, и в итоге лицо викария обернулось маской беспросветной угрюмости.

— Ты всегда отличался удивительной вежливостью, брат, — констатировал хозяин дома и поприветствовал, наконец, миссис Мидуэл и меня.

Ситуация была настолько неловкой, что самым наилучшим исходом лично мне казался побег. Однако и поспешно уйти было никак нельзя, потому что капитан Дарем как приехал, так и уедет, а вот викарий останется и наверняка припомнит если не все, то многое. Учитывая, что из-за отказа выходить за него замуж Генри Дарем и так не слишком мне благоволит, не стоит раздражать его еще больше.

— Ваш брат очень мил, а невестка просто очаровательна, — для приличия отвесила миссис Мидуэл комплименты родне викария. Хотя и для нее Джордж Дарем получил статус демона сладострастья во плоти, а его жена была какой угодно, но определенно не очаровательной.

— Благодарю вас, миссис Мидуэл, вы очень милы, — ответил викарий точно так, как от него ожидали. В глубоком голосе Генри Дарема даже звучала привычная светская любезность, вот только миссис Джордж Дарем почему-то поежилась. И, посмотрев на священника, я увидела, каким холодным взглядом викарий смотрит на родного брата.

— О, что вы, что вы, — махнула рукой моя хозяйка. — Как я могу сравниваться с миссис Дарем? А вы сегодня встречались с мистером Картрайтом?

При упоминании церковного старосты викарий уже не смог удержать в узде эмоции. На лице преподобного появилось такое красноречивое выражение, которое лучше любых слов говорило, насколько сильно замучил его Джером Картрайт.

Джордж Дарем тем временем чутко прислушивался к разговору. Очевидно, он желал вникнуть в перипетии нынешней жизни младшего брата.

— Как и вчера, миссис Мидуэл, — в итоге произнес священник и вызвал прислугу.

Ничего удивительного, что после близкого общения с мистером Картрайтом, преподобному Дарему потребовался чай. Причем с мятой.

— В конце мая мистер Картрайт имеет привычку уезжать с домочадцами в столицу, а после на побережье, — поспешила даровать молодому священнику надежду моя хозяйка.

Первую чашку чая викарий выпил залпом, после чего задумчиво произнес:

— Надеюсь, путешествие мистера Картрайта окажется приятным. И долгим.

Джером Картрайт был, пожалуй, самым важным человеком в жизни Сеннена, практически основой бытия. И дело не в том, что мистер Картрайт занимал пост церковного старосты. Просто пожилого джентльмена все настолько сильно не любили, что сплачивались для борьбы с его самодурством. Дух добрососедства и товарищества в нашей деревне был невероятно силен.

Викарий с невероятной натужностью (которая, как я уже знала, ему свойственна не была) поддерживал разговор около десяти минут, а после отозвал брата побеседовать под каким-то откровенно надуманным предлогом.

Мы остались втроем — миссис Дарем, миссис Мидуэл и я. И много, очень много чая. Именно обилием напитка я воспользовалась, решив удовлетворить свое любопытство. Дом викария я успела изучить как следует еще при жизни мистера Крейна и отлично знала, что кабинет располагается на первом этаже как раз по пути к уборной. Так почему бы и не забыть о воспитании и правилах приличия? Совсем немного.

Миссис Дарем едва не вызывала прислугу, чтобы меня проводили, но я успела сказать, что безо всякого труда найду дорогу сама и в помощи не нуждаюсь. Так испортить мою затею невестке викария не удалось.

Идти приходилось осторожно, на цыпочках — каблуки на моих туфлях были невысокие, но тонкие и задорно стучали при ходьбе, оповещая всех и каждого о моем приближении. Именно этого хотелось на этот раз избежать.

На счастье дверь кабинета была только прикрыта, но не захлопнута, и из коридора я могла расслышать, о чем шла речь.

— …и не нужно пропускать мимо ушей мои слова о том, что тебе здесь не рады, Джордж, — гневно гремел викарий. Конечно, он старался говорить потише, но получалось недостаточно хорошо. Очевидно, привыкнув читать проповеди, преподобный Дарем слишком привык говорить громко.

Капитан Дарем с откровенной издевкой фыркнул.

— Возможно, ты говоришь недостаточно убедительно, братец, — протянул он, явно наслаждаясь не таким уж и тихим бешенством младшего брата. — В любом случае, сейчас, на новом месте, да еще в такой непростой… ситуации тебе никак не обойтись без поддержки семьи.

В кабинете повисла тишина, и я задержала дыхание, с нетерпением ожидая продолжения разговора.

— Твоя поддержка дорогого стоит. Ухлестывать за девушкой, на которой я собираюсь жениться, да еще и на глазах бедняжки Сьюзан! — не разочаровал меня викарий. Его слов не могли услышать в гостиной, это несомненно, однако священнику стоило бы уберечь прислугу от таких сведений. — Я привык, что тебе плевать на мои чувства, Джордж, но мисс Мерсер — невинная девушка, которая не заслуживает такого отношения! А Сьюзан — твоя жена! Каково ей быть свидетельницей твоих… подвигов?!

И снова тишина. Оставалось только воображать то, что сейчас происходит в кабинете. Возможно, братья меряют друг друга напряженными взглядами. Возможно, капитан Дарем издевательски улыбается… В любом случае, эта невидимая сцена разжигала мое любопытство даже больше произнесенных слов.

— Святой Генри, — мягко и вкрадчиво, почти мурлычуще произнес Джордж Дарем. — Как ты заботишься о девушке, которую пытаешься заставить выйти за себя замуж. И как ты сочувствуешь моей дорогой Сьюзан, брак с которой так сильно не одобрял, что требовал у отца запретить мне жениться.

Неподалеку скрипнули половицы, и я метнулась к уборной, совершенно не желая быть застигнутой за подслушиванием.

В гостиную мне удалось вернуться чинно, не привлекая ни малейшего внимания сверх того, которое должна была бы привлечь.

Братья Дарем уже вернулись в комнату и теперь только изредка поглядывали друг на друга. В глазах преподобного светился мрачным огнем праведный гнев, как и у всякого истинного священника при виде закоренелого грешника.

Капитан Дарем по-кошачьи задумчиво улыбался, и я против воли ожидала, когда же брат викария начнет в характерной манере мыть отсутствующие усы. Джордж Дарем буквально издевался над младшим братом — издевался каждым жестом, каждым взглядом, каждым словом.

Смотрел капитан и на меня — тяжелым, горячим взглядом законченного развратника, который, кажется, снимал один предмет одежды за другим. Это не укрылось от внимание преподобного Дарема, который так багровел лицом, что стоило бы опасаться, как бы викария не хватил удар.

Миссис Мидуэл, от глаз которой никогда не укрывалась ни единая мелочь, держалась с совершеннейшей невозмутимостью, которую, кажется, не могла бы колебать даже разразившаяся буря. Бледная миссис Дарем оставалась настолько же бледна и старательно рассматривала простенький узор на фарфоровой чашке, которая могла бы появиться только в доме холостяка — настолько безыскусной она была. Роспись на чашке совершенно точно не заслуживала того внимания, какое уделяла ей Сьюзан Дарем.

Пытка непринужденной беседой продолжалась еще около четверти часа, после чего все собравшиеся посчитали, что приличия полностью соблюдены и можно, наконец, попрощаться. Удовольствие от встречи совершенно точно получил один лишь Джордж Дарем. Очевидно он относился к тому редкому типу людей, которые наслаждались чужими смущением и возмущением.

Брат викария был мужчиной настолько же неприятным, насколько и привлекательным, и, кажется, одно свойство многократно усиливало другое.

— Будь это времена моей молодости, все молоденькие девушки из Сеннена срочно отправились бы погостить к родственникам, — почти весело сообщила мне миссис Мидуэл, чуть тяжелей обычного опираясь на мою руку. Визит к викарию явно утомил мою хозяйку.

Я покосилась на пожилую женщину, ожидая продолжения. И оно не заставило себя ждать: миссис Мидуэл получила слишком много впечатлений, чтобы не поделиться ими со мной, свой верной слушательницей в течение последних трех лет.

— Какой удивительно яркий мужчина — этот Джордж Дарем. Рядом с ним викарий словно бы меркнет. Вероятно, тяжело жить, всегда будучи вторым.

О жарких взглядах, которых я удостоилась от капитана Дарема, хозяйка почему-то не сказала ни единого слова, как будто это было чем-то совершенно неважным. Довольно странное поведение для миссис Мидуэл, которая всегда оставалась поборницей нравственности.

— Впрочем, вам как никому другому понятно, каково это — жить, будучи в чьей-то тени, — добавила миссис Мидуэл.

Что-то внутри сжалось, но взять себя в руки удалось быстро. Первый год моей жизни в Сеннене был наполнен совершенно бестактными вопросами о прошлой жизни, трагедии, случившейся со мной, а также тех отношений, которые связывали семейства Мерсеров и Эверсов. В итоге я привыкла к чужому любопытству и порядком зачерствела.

— Мне никогда не приходилось жить в тени моей подруги, — обронила я тихо. — Как это ни удивительно, но мы считали себя ровней друг другу. И были ровней.

Даже несмотря на шокирующую разницу в происхождении.

Появление в Сеннене капитана Джорджа Дарема внесло в размеренную жизнь деревни сумятицу, которая распространялась как лесной пожар. Спустя несколько дней не только миссис Мидуэл было жаль, что нельзя вот так запросто отослать куда подальше молоденьких девушек. Военный щедро расточал авансы любой особе женского пола, которая попадала в поле его зрения, и наличие законной супруги мужчину, кажется, ни капли не смущало. Впрочем, не только его: млеющие девицы также предпочитали забывать, что в доме викария остановился не только Джордж Дарем — Сьюзан Дарем также приехала с мужем.

Попала под чары приезжего военного и Элен Картрайт. Она начала походить на собаку, мечущуюся между двумя наполненными мисками. В роли мисок выступали два брата Дарема. И Джордж, и Генри привлекали жену церковного старосты, привлекали настолько сильно, что очень скоро в Сеннене не осталось человека, который бы не пребывал в уверенности, что миссис Картрайт желает нарушить брачные обеты или с преподобным Даремом, или с капитаном Даремом, а то и — упаси Творец — с ними обоими.

Впрочем, нет, все-таки был в нашей деревне человек, который совершенно ни о чем не подозревал, и по иронии судьбы стало им наиболее заинтересованное лицо — мистер Картрайт.

Конечно, он ревновал свою жену ко всем и каждому, но делал это… в каком-то смысле абстрактно. Этот пожилой джентльмен как будто на самом деле не ожидал, что вполне конкретный мужчина посягнет на добродетель его жены. Хотя я бы не сбрасывала со счетов и тот вариант, при котором миссис Картрайт посягает на добродетель какого-то мужчины.

Как бы то ни было, Элен Картрайт постоянно оказывалась рядом с капитаном Даремом, а он, пожалуй, получал от этого удовольствие. Причем не только от внимания красивой молодой женщины, но и от того, насколько возмущен и оскорблен младший брат тем фактом, что родственник развратничает прямо в его собственном приходе.

Миссис Картрайт же совершенно точно принимала негодование преподобного на свой счет и в итоге оделяла своим вниманием и священника. Отчего он злился еще больше. Наблюдать со стороны за развлечениями Джорджа Дарема и муками Генри Дарема было… наверное, забавно, как ни стыдно признаваться в подобном низком чувстве.

Все чаще наши местные кумушки подмечали, что жена церковного старосты и брат викария исчезают из поля зрения других обитателей деревни подчас в одно и то же время, и особенно прозорливые даже озвучивали верные признаки, говорящие о произошедшем грехопадении.

Преподобный Генри Дарем мрачнел все больше и больше.

А субботним вечером, накануне очередной службы около семи часов вечера миссис Картрайт обнаружила своего мужа, мистера Джерома Картрайта в его кабинете, сидящим за столом. И, кажется, в этом не было ничего хоть сколько-то интересного, вот только мистер Картрайт был окончательно и бесповоротно мертв.

О том, что в деревне произошло неладное, мы с миссис Мидуэл поняли, когда мимо окон гостиной пронеслась полицейская машина.

— Я ни капли не сомневалась, что этим все и закончится, — расстроенно покачала головой миссис Мидуэл. Я растеряно посмотрела на нее, еще ничего не понимая.

— Когда в таком тихом месте как Сеннен появляется такой привлекательный мужчина как Джордж Дарем, кто-то всенепременно должен умереть, — пожала плечами пожилая леди и сделала глоток чая. Она сохраняла полную невозмутимость.

— Убийство? — мне показалось, что я просто ослышалась.

Миссис Мидуэл кивнула.

— Но… но полиция могла приехать из-за чего угодно!

Эти слова должны были успокаивать… Но почему-то не успокоили.

— Разумеется, моя дорогая, — не стала переубеждать старушка.

Я почти не удивилась, когда миссис Мидуэл оказалась права. Нет, сам факт, что в Сеннене могло произойти убийство, пугал и шокировал, но то, что моя хозяйка все предугадала, казалось чем-то закономерным. Леди, у которой я служила, вообще отличалась редкостной прозорливостью.

О смерти мистера Картрайта нам сообщил инспектор Харрис, который жил неподалеку, в городке под названием Брайтхилл. За все то время, которое я прожила в Сеннене, инспектору Харрису доводилось бывать у нас исключительно как частному лицу — он навещал в деревне свою тетку Мэри Локк и всегда наносил визит миссис Мидуэлл. Со всеми прочими неурядицами, которые порой возникали между соседями или домочадцами, разбирался констебль Донован, полицейский в летах, который давно воспринимался всеми как добрый, пусть и строгий дядюшка.

— Убийство здесь, в Сеннене, — проворчал инспектор Харрис, попивая чай, который ему любезно предложила миссис Мидуэл. — Уму непостижимо. А все эти приезжие! Я всегда говорил, что от военных стоит ожидать одни только неприятности!

Я тут же подметила, что викария к приезжим инспектор уже не относил. Наверное, это делало Генри Дарему честь.

— А как именно убили мистера Картрайта? — осведомилась миссис Мидуэл с любопытством, которое легко прощалось старым леди, особенно если они проживают в провинции.

— Удар ножа в шею. Повредили артерию, — ответил полицейский, и тут же извинился, заметив, как я зеленею лицо. — Старик истек кровью.

— Наша Бет — такая чувствительная натура, — с улыбкой произнесла моя хозяйка и протянула мне нюхательные соли, которые я приняла с благодарностью. — Совершенно не готова к ужасам нашего мира.

С этим суждением о себе я была категорически не согласна, однако спорить не стала. Я вообще давно отвыкла спорить.

— Надеюсь, у обитателей Сеннена хватит чувства такта, чтобы не праздновать этот день, — обронил с мрачным смешком инспектор Харрис. Он тут же виновато посмотрел на мою хозяйку, словно был маленьким мальчиком, оказавшимся перед строгой классной дамой, однако миссис Мидуэл только тихо вздохнула.

— Могу сказать лишь одно — плакать по мистеру Картрайту никто не станет, — произнесла пожилая дама со смесью иронии и горечи.

Инспектор покивал.

— И в первую очередь — миссис Картрайт? — со странной улыбкой спросил Харрис.

Миссис Мидуэл покачала головой с такой же странной улыбкой.

— Ужасные люди — полицейские. Они пробуждают в людях самое дурное, — задумчиво изрекла она и протянула мне опустевшую чашку, которую я с готовностью наполнила.

Продолжила говорить хозяйка, только сделав пару глотков. Полицейский все это время терпеливо ждал.

— Бедняжка Элен… Она совершенно не способна на сочувствие, — произнесла миссис Мидуэл. — Она действительно не станет плакать по мужу. Хотя из мистер Картрайта в конечном итоге супруг вышел неплохой.

Мне удалось сохранить невозмутимость ценой невероятных усилий. Теперь я поняла, что никак нельзя полагаться на мнение моей хозяйки относительно брака и мужчин.

— Этот старый брюзга? — поразился не меньше меня инспектор Харрис, потешно округлив глаза.

Миссис Мидуэл пожала плечами.

— Как будто брюзга не может оказаться хорошим мужем, — усмехнулась пожилая леди с видом человека, который повидал в жизни абсолютно все. — У него не было серьезных пороков как таковых. Ворчанием он изводил всех вокруг, но меньше всего собственную жену. А возраст… Элен Картрайт выходила замуж по собственной воле, так что роптать на лета супруга причин у нее не было. Как и вообще роптать. Богатый щедрый старый муж — это не так уж и плохо, инспектор. Тем более, что до брака миссис Картрайт была немногим богаче церковной мыши.

Беседа продлилась еще около получаса, и полицейский нас покинул. О братьях Дарем не было сказано ни слова.

— А если она все-таки убила мужа? Если Элен Картрайт убила мистера Картрайта? — в конце концов, не выдержала я.

Миссис Мидуэл посмотрела на меня с раздражающей снисходительностью.

— Ради Генри Дарема или Джорджа Дарема? — спросила она.

После неловкой паузы я кивнула.

— Милая моя девочка, Элен Картрайт глупа, но не законченная дура. Такого мужа как Джером Картрайт полезно убивать в том случае, если хочешь заполучить другого мужа. Ради викария Элен не стала бы убивать. А ради Джорджа… она как никто понимает, что капитан Дарем на ней никогда не женится.

Да уж, глупо было рассчитывать, что мужчина, который может получить десятки женщин, остановится на одной. Вот только есть Сьюзан Дарем.

— Но ведь капитан Дарем все-таки женился, — напомнила я и тут же украдкой поморщилась, вспоминая безмолвную и бесцветную молодую женщину, которая смотрела куда угодно, но не в глаза собеседнику.

— Несомненно у него имелись для этого свои, чрезвычайно важные причины, — пожала плечами пожилая леди, насмешливо сощурившись. — Все-таки миссис Дарем из аристократической семьи, пусть это и всего лишь земельная, а не магическая аристократия.

Мне осталось только вздыхать и размышлять о том, как же циничен этот мир. Пусть я и выросла с уверенностью, что собственный брак заключу по расчету, мысль, что кто-то женится и по любви почему-то радовала.

После полудня я вышла в сад, надеясь, что свежий весенний ветер выдует из головы все дурные мысли, которых с момента сообщения о смерти мистера Картрайта скопилось изрядно. Яркое солнце, стоящее в зените, всегда оставалось для меня лучшим средством от меланхолии. К тому же сад миссис Мидуэл был чудо как хорош — хозяйка не скупилась на садовника с магическим образованием.

Залюбовавшись распустившимися тюльпанами, я не сразу обратила внимание на темную тень за живой изгородью, а когда, наконец, обратила, то вздрогнула от неожиданности. Кто-то стоял прямо против солнца за оградой сада. Я не поняла зачем, но, как только мне под ноги опустилась принесенная ветром соломенная шляпа, тут же все стало ясно.

— Простите, мисс, мне так неловко, но не могли бы вы вернуть мою потерю? — прозвучал в послеполуденной тишине звонкий, почти мальчишеский тенор.

Это несомненно был человек, с которым мне прежде не доводилось встречаться, — и голос был совершенно незнаком, и жители Сеннена обращались друг другу по имени или фамилии. Здесь все друг друга знают.

Я наклонилась и подняла с земли соломенную шляпу, которая не представляла собой ничего особенного и новой не была. Заурядная вещь, в которой не проглядывалось ни капли индивидуальности владельца.

Я подошла к ограде и протянула мужчине — впрочем, нет, не мужчине, юноше — его шляпу.

— Возьмите, сэр.

Тут у меня появилась, наконец, возможность как следует рассмотреть такую диковинку для Сеннена, как незнакомый человек.

От открывшейся красоты перехватило дух.

Меня редко восхищала чужая внешность — я сама была красавица, о чем с самый юных лет говорило зеркало и множество мужчин. Женщины (если речь шла не о благодушных пожилых дамах) многозначительно молчали, и их безмолвие казалось самым щедрым комплиментом.

Но юноша передо мной был настолько прекрасен, что я почувствовала себя дурнушкой, бедной падчерицей, которой приходится изо дня в день чистить камины, отчего лицо и платье ее сплошь в золе.

Кожа незнакомца была настолько смуглой, что еще немного — и показалась бы уродливой, но эта грань между красотой и уродством выглядела почти невозможным совершенством. Волны черных как вороново крыло волос причудливой рамой обрамляло тонкое высокоскулое лицо с прямым носом и, возможно, слишком тонкими, но удивительно соразмерными губами. Однако разглядеть лицо незнакомца удалось не сразу, потому что все исчезало и меркло перед глазами.

Я прежде ни разу в своей жизни не видела такого удивительного изумрудного цвета, который почти гипнотизировал, заставлял замереть в немом восхищении и взирать. Волшебство отступило только когда полог длинных ресниц скрыл глаза юноши передо мной… и удалось опустить взгляд.

Первый раз за всю жизнь я осознала, насколько же оказывается… некрасива.

Возникло ощущение, будто разглядывала черноволосого незнакомца я целую вечность, но на самом деле минуло немногим больше пары мгновений, и ситуация не стала неловкой.

— Благодарю, мисс, вы очень любезны, — колокольчиком прозвенел голос юноши.

— Что вы, сэр, не стоит, — отозвалась я, не решаясь снова на него посмотреть.

— Я удивительно невежлив, мисс. Мое имя Кин. Джулиан Кин, — представился молодой человек. В каждом его слове искрилось веселье, из чего я сделала неутешительный вывод, что все-таки покраснела от смущения и восторга. — Я снимаю комнату у миссис Браун.

Удивление оказалось настолько велико, что я решилась вскинуть взгляд на собеседника.

Миссис Браун никому ничего не сообщила относительно нового гостя. Да и никто не сообщил, а ведь появление такого обитателя в Сеннене не могло остаться незамеченным — слишком уж заметным был юноша со звучным именем Джулиан Кин. Да и имя, скорее всего, вымышленное. По крайней мере, походило на то.

В душе подняла голову как будто задремавшая тревога.

— Мое имя Элизабет Мерсер, — представилась я, прежде чем начала расспросы. — И сколько вы живете у миссис Браун?

Мистер Кин пожал плечами.

— Уже три дня. Ее племянник, мистер Мергатройд, порекомендовал нас друг другу, и вот я приехал наслаждаться чистым воздухом и тишиной.

Я вглядывалась в прекрасное лицо Джулиана Кина и не понимала, зачем ему вообще понадобились эти пресловутые чистый воздух и тишина.

— Но как так вышло, что я вас не видела прежде? — не удержалась я от вопроса, за которым последовали бы заверения, что невозможно пропустить такое лицо.

Мистер Кин пожал плечами с беззаботным видом.

— Дорога была тяжелой, к тому же мне последние недели нездоровится, — ответил он с ясной солнечной улыбкой. — После приезда мне потребовалось время, чтобы прийти в себя.

Пришлось долго искать в облике молодого человека признаки болезни. Они действительно нашлись — оказалось, глаза мистера Кина были слегка запавшими, а губы — то ли искусаны, то ли просто потрескались от ветра. Но эти следы недомогания исчезали на фоне общего великолепия.

— Надеюсь, теперь вам лучше, мистер Кин, — произнесла я.

Приезжий заверил, что чувствует себя неплохо, после чего мы чинно попрощались, и я вернулась в дом, посчитав, что впечатлений более чем достаточно.

— Бет, дорогая, с кем это ты разговаривала? — вышла мне навстречу миссис Мидуэл. — Такой необычный молодой человек.

В глазах пожилой женщины светилось искреннее любопытство.

— Пожалуй, что действительно необычный, — согласилась я с хозяйкой. — Это мистер Кин, он остановился у миссис Браун. Насколько я поняла, молодому человеку требуется поправить здоровье.

Миссис Мидуэл задумчиво кивнула.

— До чего же красивый юноша. Волшебно красивый. Думаю, не будет ничего дурного, если на завтрашний ужин мы попросим миссис Браун привести своего гостя. Нам всем требуется отвлечься от ужасного происшествия, а для этого нет ничего лучше новых знакомств.

Джулиан Кин принял переданное ему приглашение с огромным удовольствием и явился к нам следующим вечером вместе с миссис Браун, которая держала его под руку. Она смотрела на гостя как на любимого племянника, с нежностью и теплом.

Помимо миссис Браун и мистера Кина моя хозяйка пригласила викария с братом и невесткой, а также миссис Картрайт, которая очень старательно, но при этом неумело изображала безутешность.

Даремы пришли несколько раньше, чем прочие гости и, услышав о том, что присутствовать будет и новый человек, удивились и несколько озадачились.

— Джулиан Кин… — задумчиво протянул капитан Дарем. — Где я слышал это имя?

Несколько секунд Джордж Дарем пребывал в задумчивости, после чего торжествующе выдал:

— Ну да! Конечно! Джулиан Кин! Это же тот новомодный актер, по которому сходит с ума половина столицы!

Мы с миссис Мидуэл озадаченно переглянулись. До наших мест доходили новости из столицы, но обычно никому в голову не приходило обсуждать театр, если имеешь так мало шансов его посетить.

Но теперь, по крайней мере, стало понятно, откуда такое удивительно вычурное имя у моего нового знакомого. Вполне закономерно, когда актер придумывает себе какой-то особенно звучный псевдоним. В конце концов, мало кому будет интересно смотреть на играющего на сцене Джона Смита, даже если он невероятно привлекателен. Джулиан Кин — дело другое.

— Никогда бы не заподозрил, что ты театрал, — не удержался от колкого замечания викарий, искоса посмотрев на старшего брата.

Джордж махнул рукой.

— Я — и театрал? Ты, должно быть, шутишь. В любом случае, он действительно так хорош собой, как об этом болтают? — спросил у нас с хозяйкой дома капитан.

Меня немного озадачило, что о подобном хочет узнать Джордж Дарем, а не его жена.

— Невероятно хорош, — ответила я. — Впрочем, вы сами сможете убедиться, когда мистер Кин появится.

Миссис Браун и мистер Кин пришли точно к назначенному времени. Я сразу заподозрила, что такая точность — дело рук миссис Браун, удивительно пунктуальной и порой невыносимо педантичной женщины.

Наша соседка была одета в лучшее муаровое платье, пусть и слегка старомодное. Ее молодой гость предпочел чересчур темный для весны льняной костюм. Одежда мистера Кина не производила ощущения тщательно подобранной.

После недолгих приветствий, когда взгляды всех были направлены на столичного актера (как и положено людям его профессии, Джулиан Кин легко перенес чужое внимание, более того, он его словно едва замечал), мы уселись, наконец, за накрытый стол.

Миссис Картрайт пришла именно к этому времени. Она выглядела чрезвычайно цветущей для вдовы, так что любому стало ясно — безутешностью тут и не пахнет.

Разговор тек о погоде, природе, разумеется, об убийстве не было произнесено ни слова. До того момента, пока мистер Кин с детским простодушием не спросил:

— А что же с тем убитым стариком? Полиция еще никого не арестовала?

Слова показались слегка неуместными, однако никого не возмутили и даже не удивили. За время ужина все присутствующие сделали слегка разочаровывающий вывод: Джулиан Кин оказался настолько же глуп, насколько красив. Пока шел обмен гладкими светскими фразами, которые все мы заучивали настолько, что едва понимали их смысл, недостаток ума в мистере Кина сложно было разглядеть, но стоило только разговору потечь свободно, как вопиющая неразвитость этого человека бросалась в глаза.

Глупость Джулиана Кина была особого рода — почти детская, наивная. Если бы он оказался глупей еще немного, люди бы с полным на то правом могли бы назвать молодого актера идиотом. Мистер Кин не относился к тому сорту людей, которые, ничего не зная и не понимая, пытаются выставить себя большим докой. Молодой человек как будто осознавал, что ни с кем не может соперничать в уме или кругозоре, и не пытался, с легкостью принимая собственное несовершенство. В Джулиане не было ни самолюбия, ни мнительности — одно только добродушие.

— Полиция еще ничего не узнала относительно смерти моего мужа, — с потешной чопорностью произнесла миссис Картрайт, подчеркнув «моего» в своей фразе.

Ситуация была неловкой и комичной, хотя бы потому что Элен Картрайт единственная в комнате был одета в черное и старательно изображала скорбь. К тому же сомневаюсь, что миссис Браун ничего не говорила гостю об убийстве, а вдову в начале вечера приезжему представили.

Судя по тому как растерянно захлопал ресницами мистер Кин, он просто пропустил все мимо ушей.

— Прошу прощения, миссис Картрайт, — пролепетал он. После молодой актер открыл рот, чтобы, должно быть, как-то сгладить неловкость, и… закрыл его. Наверное, у юноши просто не нашлось нужных слов.

Я даже подумала, что все к лучшему — в любом случае, горе Элен Картрайт искренним не было, а если бы Джулиан Кин продолжил говорить на эту тему, наверняка нагородил бы еще одну гору глупостей.

На глупости мистер Кин был горазд. Наверное, поэтому его общество не вызвало никакого неудовольствия у братьев Дарем. Они смотрели на него как два волкодава на вертящегося рядом пуделя. К тому же Джулиан Кин был невысок ростом и тонок в кости, чем разительно проигрывал в стати и викарию, и его брату. Наверное, для мужчин было важно превосходить возможного противника физически.

Миссис Мидуэл с потрясающей светскостью просияла улыбкой и увела разговор в сторону чего-то совершенно невинного, но при этом и категорически безынтересного. Стоило признать, что устами младенца — в данном случае, Джулиана Кина, — глаголила истина. Нас куда больше интересовало убийство, тем более, что всех без исключения допрашивали. Впрочем, относительно актера было неясно, удостоила ли его вниманием полиция или нет. Хотелось спросить, но я не посчитала уместным прерывать обсуждение поздней весны, которое так вовремя затеяла миссис Мидуэл. Тем более, если бы полиция добралась до актера, он в силу своего простодушия выложил бы это даже без вопросов.

В итоге все свелось к тому, что миссис Мидуэл решила разузнать о жизни мистера Кина, что было вполне закономерно, ведь обо прочих уже и без того все было известно.

Оказалось, что Джулиан Кин был вполне успешным актером, заключившим контракт с Королевским театром, проработал уже три года, однако на этот раз пришлось уехать до конца сезона из-за пошатнувшегося здоровья.

Образование у мистера Кина было самым посредственным: он закончил только школу, причем далеко не блестяще, после чего был замечен во время гастролей одной из трупп режиссером и, к неожиданности всех знакомых, прибился к театру.

— И что же, ваши родственники не были против? — не удержалась от удивленного вопроса миссис Браун, которой, очевидно, не была известна эта часть истории.

— Тетушка Мэри только обрадовалась, что я уеду, — просто отозвался молодой человек. И такой ответ вызвал еще больше вопросов.

— А что же ваши родители? — осведомилась после короткой заминки миссис Мидуэл.

Мистер Кин пожал плечами.

— Отца я никогда не знал, а матушка уже давно в доме скорби. Она попала туда, еще когда я был ребенком.

Прозвучали эти ужасные и шокирующие факты настолько просто, что еще больше ужасали и шокировали. Но Джулиан Кин этого, казалось, совершенно не понимал.

Рождение вне брака в нашем обществе еще оставалось фактом порочащим и мать, и дитя, как бы ни пытались бороться с этим стереотипом. А то, что близкий родственник признан сумасшедшим, — и вовсе мог стать причиной для долгих пересудов.

Я покосилась на викария, который первый должен был испытывать негодование, не просто услышав о грехе прелюбодеяния, но и увидев собственными глазами плод этого греха. Однако преподобный Дарем сохранил невозмутимость.

Расспрашивать о происхождении Джулиана Кина больше никто не решался, о прошлом — тем паче. Каждый в комнате начал подозревать, что и там могла обнаружиться еще парочка темных тайн, которые мистер Кин по простоте душевной непременно озвучит, тем самым создав неловкую ситуацию.

Зато разговор о театре оказался чрезвычайно приятным для всех, да и когда миссис Браун попросила своего гостя выступить, он легко и без стеснения прочитал несколько классических сонетов, явив при этом немалый талант.

Я не могла судить, что именно думали об актерских способностях молодого человека другие, но после вечера в обществе Джулиана Кина, у меня возникли вполне закономерные подозрения, что играет новый знакомый не слишком и хорошо, а причиной его успешной театральной карьеры стала исключительно одна лишь удивительная красота.

Однако тут я ошибалась. По крайней мере, читал стихи мистер Кин с истинным артистизмом, вдохновенно и… совершенно прекрасно. Во время ужина я не могла избавиться от мысли, что невероятные глаза приезжего похожи на два изумруда — бездушные красивые камни. Но стоило только Джулиану произнести первую строку сонета, как на дне этих глаз словно что-то загоралось.

«Божья искра», — подумалось мне.

«Адское пламя», — почти беззвучно шепнул Генри Дарем. Его никто не услышал кроме меня.

Странные слова, необъяснимые, они вызывали оторопь.

Вообще не удавалось понять, как рядом могут оказаться имя Джулиана Кина и те самые пресловутые адские бездны, в которых страдают грешники.

После того, как мистер Кин прочел первый сонет, захлопали только женщины. После второго позволил себе пару вялых хлопков и капитан Дарем. Преподобный оставался равнодушен, правда, вряд ли молодого актера расстроило подобное пренебрежение — мне показалось, он даже не заметил, что его общество не по душе викарию.

Миссис Браун в сопровождении своего гостя покинула дом уже в девять часов, следом за ней ушла и миссис Картрайт, которая выглядела чрезвычайно воодушевленной. Изображать горюющую вдову она перестала. Даремы же задержались, поскольку дом викария находился буквально в нескольких минутах ходьбы от дома миссис Мидуэл.

В беседе мы не могли не обсудить мистера Кина. Он произвел достаточно сильное впечатление, чтобы оставить нас равнодушными.

— Жаль мальчишку, — с нотками высокомерия в голосе обронил капитан Дарем. — У него нет ничего кроме смазливого лица, а люди его типа с возрастом только дурнеют.

Я была склонна согласиться с таким мнением, но предпочла промолчать.

В целом, казалось, что Джордж Дарем отнесся к юноше с определенной долей снисходительности.

— Удивительно создание, — улыбнулась миссис Мидуэл. — Наверное, такими чистыми и бесхитростными были люди до того как отведали плод с Древа познания. Наивность и простота во плоти. А как вы думаете, преподобный?

Генри Дарем поморщился.

— Мне этот человек пришелся не по душе, — отрезал он и более распространяться на тему мистера Кина не стал.

Миссис Дарем задумчиво молчала. Возможно, она сочла неприличным обсуждать другого мужчину в присутствии законного супруга.