Не подавай виду

Глава 19

Наутро после завтрака Илья стал показывать хозяйкам дома снимки картин и рисунков, которые привез с собой, — деревенский дом за кустами сирени, рыжего кота, греющегося на крыльце, столик в купе с тремя стаканами чая и восходящим солнцем в окне, девушку у реки с мокрыми волосами и в белой длинной тунике. Она казалась Илье очень похожей на Лену. Историю создания картин он давно подготовил, избегая чересчур пышных деталей — «это всего лишь ремесло, без которого я тем не менее не могу жить», — и надеялся, что истинный автор его не слишком осудит, если когда-нибудь узнает про этот обман.

Когда его друг Володя глянул на эти работы, то сразу скептически усмехнулся: «И не надейся, Лахтин: никто не поверит, что это нарисовал мужик». Но Илья уже знал от своей художницы, что в прошлом веке некий Уолтер Кин ухитрился обмануть всю Америку, так что этот аргумент казался ему слабым. И потом, он чувствовал, что если бы умел рисовать, то запечатлел бы именно это. А еще, может быть, кувшин рождественского глега, иней на окне, снежную тропу со следами лыж, огонь под закипающим кофейником, — тихое счастье, о котором ему обычно не хотелось рассказывать.

После культурного диспута он собрался в поселок, на почту, чтобы позвонить родным и заглянуть в интернет. Женщинам Илья сказал, что идет развеяться и посмотреть на местный быт, и они явно хотели напроситься в провожатые, но на улице тут же материализовалась неприятная им собака. Она невозмутимо отправилась чуть впереди Ильи и даже указала более короткий путь. За темно-коричневую блестящую шерсть он назвал ее Кави.

Дойдя до угла, где дорога упиралась в шоссе, Илья почувствовал странный тяжелый дух, который вчера доносился лишь отголосками. Во всяком случае рядом ощущалось что-то живое и небезобидное, несмотря на тишину и внешнее спокойствие. Тут он рассмотрел среди деревьев приземистый одноэтажный домик бурого цвета, и предположил, что здесь и обитал сосед Сонии, стороживший их коттедж. Вскоре показался и домовладелец — рослый, плечистый, но очень сутулый мужик в потертой куртке и резиновых сапогах колол дрова на заднем дворе. Он тоже заметил Илью и всмотрелся в него, нахмурив брови.

Илья вежливо кивнул, но местный житель продолжал настороженно изучать его. Из дома вдруг послышался глухой, хриплый собачий лай, и Кави сразу напряглась. Илья потрепал ее по загривку, и тут мужик отложил топор и направился к ним.

— Вы кто такой? — спросил он таким же сиплым басом, как у невидимого пса. По-видимому, обращение на «вы» было для него уже неслыханной любезностью: воспаленные светлые глаза смотрели настороженно и злобно, крылья носа подрагивали, узкие губы резко и неохотно выплевывали слова.

— Меня зовут Элиас, я прибыл из Суоми и сейчас нахожусь в гостях у Сонии, — ответил Илья, показав на оставшийся позади коттедж.

— Ах гость, — протянул мужик, почему-то заулыбавшись. — Ну понятно, понятно... Выходит, на международный уровень вышли, бестии.

— Прошу прощения, о чем вы? — спросил Илья с ответной улыбкой.

— О чем, о чем.. Добро пожаловать, — ухмыльнулся тот. — Проставились бы, что ли, за наше гостеприимство, а то как-то неуважительно получается.

Ни гостеприимства, ни добра Илья в этом отшельнике не уловил: от него несло не только немытым телом и просмоленной одеждой, но и какой-то синтетической отравой. К удовлетворению Ильи, тот не стал протягивать ему руку, хотя таким путем можно было заполучить какую-то информацию.

— А меня Станислав зовут, — добавил мужик. — Ладно, гуляйте, не заблудитесь только.

Он издал приглушенный смешок и снова взялся за топор.

«Что же ты любопытный-то такой, Станислав? — подумал Илья. — Интересно, много ты знаешь про их дела или просто числишься прихлебателем? На спонсора или героя-любовника явно не тянешь, но зачем-то ты им нужен».

Однако серьезной опасности от этого мужика он пока не уловил и решил, что в крайнем случае усыпить его бдительность будет несложно. Пес в доме наконец устал лаять и затих, и они с Кави пошли своей дорогой. Когда они добрались до почты, собака устроилась возле крыльца, а Илья сразу прошел в архаичную телефонную кабинку. Первым делом он набрал номер сына и тот схватил трубку так, будто все время держал ее рядом.

Они поговорили совсем немного, но у Ильи потеплело на душе. Ян не так уж часто словами выражал любовь к отцу, но Илья всегда ее чувствовал будто электрический ток, и порой ему становилось больно за сына — можно (нужно) ли так любить тех, кого ты неизбежно переживешь? Конечно, нет ничего постоянного, но с родителями природа распорядилась как-то особенно подло, они никогда не уходят позже того, как ты уже готов сказать: «дальше я сам». Так что может быть, и к лучшему, что Лена избавила Яна от этого хотя бы с одной стороны...

Затем Илья позвонил Лене. Она, в отличие от сына, ответила не сразу, а когда наконец взяла трубку, ее голос подрагивал.

— Ну привет, родная, — сказал Илья со вздохом. — Чего молчишь-то? Это же я всегда был неразговорчивым, а ты за словом в карман не лезла.

— Привет, Илюша, как ты? С тобой все в порядке?

— Ну наверное, раз звоню! С аналитикой у тебя все-таки беда, Лена.

— Да хватит шутить, Илья, ты еще толком ничего не знаешь! Они умеют добиться такого, что человек еще несколько дней, а то и недель будет считать себя нормальным, а потом начнет тормозить, тупеть и внутренне издыхать. Они думали, что я ничего не соображаю, а я поняла! Эти их методики как наркота, понимаешь? Человек держится только на контакте с ними, они поддерживают в нем остаток энергии пока из него можно хоть что-то вытащить. И не только деньги, тут что-то страшнее, вроде людоедства — не в буквальном, конечно, смысле, не знаю как еще объяснить. Эта Сония мне хвасталась, что раньше собирала личные вещи клиентов, выманивала и оставляла «на память», когда у тех людей уже не было ни памяти, ни рассудка! Как тебе такое?

— Лен, ну как... Не хочется говорить «головой об косяк», но что можно ответить на такой риторический вопрос? Успокойся, я им зубы обломаю, к тому же у меня появилась замечательная помощница, ее Кави зовут.

— Это еще кто такая?

— Собака, только очень умная. Без зверья нам в серьезных делах никак. Ты не думай, я уже вникаю во всю дичь, что там творится, но не могу обещать, что успею за два дня.

— Да что ты, Илюша, спасибо что вообще взялся. Но будь осторожнее, пожалуйста! Они ведь наверняка попытаются тебя охмурить.

— Вот за это точно не волнуйся! — усмехнулся Илья. — Они для меня не более чем лабораторные крысы.

Лена вздохнула уже более спокойно и спросила:

— Ты знаешь, как там Ян?

— Все хорошо, я только что звонил ему. А почему бы тебе самой с ним не связаться? У тебя же есть номер.

— Да как-то не получается пока, страшно. Ну что я ему скажу? Он не показывает, но ведь хочет знать, почему я его бросила, верно?

— Думаю, что да, но не забегай вперед. Он спросит, если захочет, а если нет — значит, не считает это целесообразным, и не надо ковырять душу ни ему, ни нам.

— Ну да, Илья, целесообразность — ваше все, — улыбнулась Лена. — Я до сих пор диву даюсь, как мы с тобой вообще пересеклись?

— Ну ладно, Лен, не надо, — сказал Илья, чуть помедлив. — Сейчас не время размокать, но когда я вернусь, то обязательно отвечу на этот вопрос. Держись, не бойся, если я буду звонить не каждый день. Может быть, вскоре все и разрешится.

— Пожалуйста, звони как сможешь, — тихо и прерывисто сказала Лена.

Попрощавшись с ней, Илья вышел из душной кабинки и посмотрел на холодное зимнее небо. Лимитированный, вырванный хитростью кусок собственной жизни и души, с именем, памятью и родными людьми, уже исчислялся минутами, но он даже сейчас не желал изменять своей природной неторопливости. Она крайне редко его подводила, а тем более в моменты хаоса и тревоги, когда самое драгоценное время давно упущено и остается только беречь силы. Поэтому он не пошел сразу обратно, а прогулялся вместе с Кави до магазина и кафе, купил ей пару сарделек и выпил чаю с увесистым куском пирога. Вокруг так же неспешно шли по своим делам пенсионеры с модными спортивными палками, матери с колясками, изредка попадалась молодежь. Из динамика доносилась добродушная, уютная эстрадная мелодия из 90-х, а то и 80-х, от кафе тянуло жареным мясом и тестом — спокойные, безопасные запахи, к которым время от времени примешивался кисловатый дух чьих-нибудь дурных мыслей.

Подумав, Илья заодно прихватил бутылку водки подороже, на случай, если они опять столкнутся со Станиславом. По дороге назад он со свежими силами стал рассуждать, что делать дальше. Ему до зарезу хотелось научиться восстанавливать образы через пространство, без тактильного контакта, а пока до него доходили только бледные тени. Надежнее и легче всего было бы втереться в доверие одной из хозяек, превратить ее в мягкий воск и вытащить наружу всех ее демонов. Но для этого требовались действия, о которых Илья и думать не мог без омерзения. Оставалось идти «с черного хода» — извести им нервы, раскалить обстановку в доме, внушить неуверенность друг в друге и в самой окружающей реальности, но это отнимало гораздо больше сил.

У коттеджа Илья попрощался с Кави и она пошла в лес, а он нажал кнопку звонка у калитки и подумал, что неплохо бы как-то разжиться запасным ключом.

Ему открыла Рита, и она же в этот раз орудовала на кухне, пояснив, что у них на этот счет строгий распорядок. Остальные, по ее словам, отправились к заливу подышать воздухом. Илья невольно посмотрел на кусок нежно-розового мяса, который она разделывала, и кровяные подтеки в выемках керамической доски. Рядом стояла ваза с овощами и зеленью, которая успела слегка подвять. Патологическим чистюлей Илья никогда не был, просто опрятным, но вдруг ему стало бросаться в глаза каждое пятно, трещина или скол, а в запахах свежих продуктов почудилось разложение. Сейчас его совсем не тянуло обыскивать их будуары: он предчувствовал, что любой выпавший волосок, бумажная салфетка или старый журнал источает такие же ароматы.

Однако он решил все-таки задержаться на кухне и открыл бутылку минералки, которую купил в поселке. Неожиданно Рита спросила:

— Элиас, а можно у вас кое-что спросить?

— Ну конечно, не стесняйтесь, — улыбнулся он.

— А каково это, все время странствовать? Неужели у вас нет такого места, которое вы можете назвать своим домом?

— Я стараюсь не прирастать к одному месту и не зацикливаться на вещах, Рита. Нет ничего более жалкого, чем страх потерять постель, вилки, ложки, фотографии предков, которых ты даже по имени не знаешь. Пока цепляешься за все это, пройдет молодость и не успеешь повидать и испытать много по-настоящему прекрасного. А вещи все равно превратятся в труху, и спасибо за преданность уж точно не скажут.

Тут Илья снова не удержался от улыбки: на самом деле они с отцом всегда были жуткими барахольщиками, и Майя потратила немало сил, объясняя своим мужчинам, что «понадобится» и «пригодится» — принципиально разные понятия. Однако Риту от этих фантазий потянуло на откровенность, чего он и добивался.

— Мне очень нравится ваша точка зрения, Элиас, — вздохнула она. — Но это роскошь, доступная только мужчинам, ну и отдельным западным женщинам. А у нас все еще патриархат, с обязательным культом сервизов, ковров, антресолей и пакетов с пакетами.

— Прошу прощения?.. — переспросил Илья.

— Многие до сих пор хранят даже полиэтиленовые пакеты для продуктов, хотя они вредны для экологии. Меня просто потянуло на воспоминания, я сама однажды сбежала из дому — приехала в Питер из Краснодарского края и поступила в университет. Ох и страшно было! Но меня все так достало дома, что хотелось бежать куда угодно. У нас была очень консервативная и обеспеченная армянская семья, родители мне и мужа присмотрели, а про образование запрещали даже думать. Когда я уехала, они написали мне один раз — что больше у них нет дочери и я ни копейки от них никогда не получу. Можете себе представить, что такое по сей день происходит в России, а не где-нибудь в Иране?

— Ни за что бы не подумал! Звучит как сюжет драматического фильма про Восток или Африку.

— А вот и нет. Меня даже в Питере многие осуждали, что я бросила дом и семью. Но они же не знали, как там жилось! Я только Сонии все рассказала, когда мы познакомились в вузе. Она мне очень помогла, и приютила, и научила всему: зарабатывать, решать проблемы, смотреть людям в глаза и ценить себя. Вы представьте: нижнее белье, в котором я уехала из дому, стоило дороже, чем аренда квартиры, в которой жила Сония, и тем не менее она, девчонка из нищей семьи, стала мне и подругой, и наставником, и защитником.

Тут губы Риты болезненно дернулись, она склонилась над столом, будто внимательно изучала глянцевые бока овощей. Илья спросил:

— А у вас есть любимый мужчина?

— Был когда-то, но он меня предал, и после этого я перестала кому-либо доверять, кроме своих подруг. Увы, Элиас, женскую дружбу нельзя совмещать с личной жизнью, и мы выбрали дружбу.

— Но это же неправильно, Рита, жизнь без любви теряет вкус. Кстати, а как ваше полное имя?

Женщина настороженно взглянула на него, но после паузы ответила:

— На самом деле меня Карина зовут, Рита — это из одного индийского фильма. Вы, может быть, не знаете, а у нас в советское время очень любили это кино. Сония мне сразу сказала, что я просто вылитая его героиня, южная девушка, которой приелась жизнь в золотой клетке. Вот только это и осталось...

Она подняла рукав домашнего платья и показала Илье широкий серебряный браслет с узорами и инкрустацией из бирюзы. С ее молчаливого согласия он осторожно коснулся украшения и почувствовал пряный дух восточных рынков с примесью соленой морской воды.

— Он мне достался от бабушки, а сделали его где-то в Марокко, — сказала Рита. — Среди моих предков были мореходы, от них, видимо, и передалось желание странствовать. Но с этим браслетом я никогда не расстаюсь, даже когда избавляюсь от всего остального.

Тут она неожиданно подмигнула Илье. Ее веки тоже чуть-чуть серебрились и были подведены тонкими стрелками, белки глаз отливали голубизной. Пара черных локонов выбилась из-под пестрого головного платка и Рита изящно заправила их за ухо.

— Можно еще раз потрогать? — вдруг спросил Илья. Женщина улыбнулась и протянула руку, Илья медленно провел двумя пальцами по кайме браслета, как бы невзначай задев красиво лоснящуюся кожу.

В этот раз ему почудился иной запах — алкогольные пары, жирное масло из какого-то цветка, человеческий пот. Он посмотрел на Риту и заметил, что глаза у нее мутные, будто сонные, рот приоткрыт, лицо распаренное, руки теребят застежку платья на груди и вот-вот потянутся ниже.

— Рита, вы в порядке? — негромко спросил Илья и коснулся ее плеча. Тут она наконец опомнилась и удивленно сказала:

— Простите, Элиас, у меня что-то закружилась голова на ровном месте. Будьте добры, приоткройте окно, а то здесь душновато.

Илья выполнил эту просьбу, все еще не вполне соображая, что случилось. Тем временем Рита села на табурет у стола, морщась и потирая лоб. Признаки возбуждения уже испарились, она выглядела напуганной и утомленной.

— Может быть, хотите воды? — участливо спросил Илья.

— Да, буду благодарна, — произнесла Рита, слегка успокоившись. — Не знаю, что это на меня накатило! Ладно, не берите в голову наши женские заморочки, Элиас, вы истинный джентльмен.

Подав ей стакан и влажное полотенце, Илья поспешил подняться к себе. У него немного дрожали руки от происшедшего, и когда он успокоился, в голове появилась несильная тупая боль. Кровь в этот раз не пошла, но он все же прилег поверх покрывала, запрокинув голову, и подумал, что «игра на нервах» вполне удалась.

Вечером того же дня сначала все поужинали вместе, но после того, как Илья немного погулял с Кави, Сония неожиданно обратилась к нему:

— Элиас, вы не составите мне компанию? Выпьем кофе и, может быть, по бокалу вина. Я давно не была в обществе по-настоящему интересных и достойных мужчин. Обслуга на курорте и отрывающиеся туристы, как вы понимаете, не в счет.

— Я бы с удовольствием, но вот ваши подруги? Боюсь, что это может омрачить вам взаимопонимание.

— Если вас напрягает только это, считайте, что никакой проблемы уже нет, — многозначительно сказала Сония. — Ведь в остальном предложение вам нравится?

— Конечно, — улыбнулся Илья. Голова уже не болела и он успел обдумать дальнейший план. Вскоре Сония накрыла стол с шампанским и фруктами, зажгла свечи и вышла в наряде, предназначенном явно не для дружеских посиделок.

— Я подумала, что мы можем задним числом выпить за Новый год, — заметила она. — Штопор я всегда предпочитаю доверить мужским рукам, а сама обеспечиваю уют и красоту.

— Вам и не нужно особых стараний, — сказал Илья с лукавым прищуром и взялся открывать бутылку. Другие девушки не показывались, в доме было тихо, только в столовой хозяйка включила легкую танцевальную музыку. Они соприкоснулись фужерами, однако Илья так и не сделал глоток, а лишь смочил губы. Впрочем, и Сония отпила совсем немного.

Между ними потек плавный разговор, однако Илья улавливал болезненное напряжение в нутре женщины, утратившей вкус к простым удовольствиям, мимолетным эмоциям, красоте природы, мелодий, еды, секса. Ее лицо было покорежено не только былой пластикой, но и накопившейся усталостью от искусственных наслаждений и непрерывной игры.

Илья решил немного сбавить градус и коснулся пальцев Сонии, когда она положила руку на стол. Тут ее улыбка потеплела, и она принялась рассказывать о себе, причем все совпадало с тем, что Илья узнал от Лены и Володи. Он снова убеждался в том, что самая искусная ложь — это недосказанность, но сам все-таки приукрасил свою биографию. Впрочем, Сония привыкла, что мужчины всегда лгут в ее присутствии, и его красноречие нисколько ее не настораживало.

Тем не менее Илья решил зайти с другой стороны, лишенной эротических флюидов, которые явно приелись женщине. Он чуть прикрыл глаза и вспомнил недавно виденную снежную гладь на заливе, слепящие солнечные лучи, запорошенные ягоды рябины, будто покрытые сахаром. Прохлада, заманчивая, убаюкивающая и опасная, стала обволакивать его сознание, отдаваться ледяными иголками в висках, сковывать мышцы. Рассудок воспротивился, требуя отдыха, но Илья решительно стал пробираться через холодную пелену, будто сминая снежный ком в голой руке, и наконец вздохнул свободно. Ледяное умиротворение проникло в мысли собеседницы и пригасило сексуальный флер. Илья подбодрил ее, в очередной раз улыбнувшись и уже более откровенно погладив ее пальцы. Этого хватило, чтобы прожженная соблазнительница продолжала верить, что полностью руководит процессом.

Сония неожиданно отставила фужер и сказала:

— Знаете, Элиас, давайте-ка я сварю кофе и попробуем пирожные. Для алкоголя, наверное, уже поздновато. Вы не против?

— Как говорится, очень даже за! К сладкому я с детства неравнодушен, — искренне отозвался Илья. Пирожные Сония наверняка привезла именно для гостя, но и сама от них не отказалась. Он из-за усталости уже почти не ощущал вкуса, но хвалил угощение на все финские и русские лады.

«Вот сейчас тот самый момент, — подумал Илья. — Глаза в глаза, совместная еда, запретный плод, утомленность, — пожалуй, это может сработать без прикосновения».

— А хотите, я научу вас варить кофе по-фински? — спросил он. — Для этого нужны лишь сахар, молоко, кожица вяленой рыбы и немного азарта.

— Вот последнее у нас всегда найдется! — сказала Сония, широко улыбаясь.

И тут он увидел... Улыбка распахнулась подобно окну, выпустившему в мир интимные запахи сгоревшего ужина, затхлости и немытости. От такой палитры голова всерьез заболела, его даже слегка повело, но Илья вовремя оперся на сложенные перед собой локти.

Из этого «окна» показалось совсем немного — искаженное яростью худое смуглое лицо девчонки лет тринадцати, в черном спортивном костюме и волосами, грубо связанными в хвост. Она прижимала к носу комок порозовевшего снега, сочившегося водой и кровью, и ее карие глаза смотрели куда-то в сторону с брезгливой, полной презрения и в то же время азартной злобой.

Через пару мгновений все исчезло, осталась лишь улыбка на ее губах, еще поблескивающих от масляного крема. Илья продолжал вести беседу, хотя боялся, что вот-вот откроется кровотечение, но судя по лицу Сонии, ничего подобного не случилось. Правда, она смотрела на Илью как-то по-новому и вдруг сказала:

— Знаете, вы первый мужчина за долгое время, который смотрит мне в лицо, а не в декольте.

— О, простите, Сония, я не понял, хорошо это или плохо?

— Это очень мило с вашей стороны, — заметила Сония и явно хотела добавить что-то еще, но тут появилась Джанита, и Илья с облегчением оставил их препираться наедине.

Уже в комнате он посидел на диване, подышал и наконец небольшая темно-красная струйка вытекла из носа. Наверху имелась ванная и Илья решил погреть в воде ноги, как часто делал для снятия головной боли и тяжести. Расслабившись, он подумал, какую пользу можно извлечь из мимолетной слабости Сонии. Илья не намеревался играть в сыщика и ни на секунду не забывал, что его задача — деморализовать хозяек, разрушить их взаимопонимание и доверие стайки к вожаку. И когда уже они придут в разобранное состояние, звать на подмогу закон. Но ему очень хотелось сначала докопаться до истины самому: ведь только его дар позволял увидеть все как было, без фильтров и искажений, полутонов и полуправд. Однако для этого было нужно время, а еще смелость, чтобы принять любую правду, и это смущало молодого колдуна больше, чем усталость, боли и кровопотеря.

Мысли понемногу унесли его куда-то далеко, и только всплеск воды вывел из спячки. Илья вздрогнул и увидел, что по горячей воде прошла рябь, словно кто-то ополоснул в ней руку. Пар сгустился, в ароматизированном воздухе запахло хмелем и солодом и послышался низкий, басистый вздох удовлетворения или смешок.

Илья посмотрел в запотевшее зеркало и вдруг вспомнил, как они с Володей и Юрой, будучи совсем мальчишками, начитались журналов и решили вызвать Пиковую даму — нарисовали черной пастелью несколько ступенек на большом зеркале и стали дожидаться, когда в нем появится движущееся темное пятно. По детским легендам, его нужно было стереть вместе со ступеньками, едва оно приблизится к последней, иначе незадачливого искателя приключений ждала гибель. Ребята долго ждали, отпихивая друг друга, видя таинственную Акулину в любом отражающемся предмете или блике, и в конце концов чуть не перессорились. Однако дама так и не явилась, а за разрисованное зеркало досталось всем троим.

«А ведь зачем мы это делали? И ведь вправду верили, что так можно погибнуть! Просто когда страшно, тогда почему-то и интересно, — философски подумал Илья. — И сколько лет прошло, а ничего не изменилось».

Наконец он оклемался, посмотрел через окно в сторону залива и проспал несколько часов без сновидений, но еще до рассвета его будто что-то тряхнуло за плечо. Он поднял голову и поморщился: затекла шея, затылок болел будто он спал на открытой деревяшке. К его облегчению, за окном послышался негромкий лай, и Илья быстро собрался.

Отперев засов на двери, он вышел на крыльцо, хлопнул себя по колену и Кави выбежала из-за замерзших кустов сирени. Ее желтые глаза светились в январской темноте будто капли янтаря.

— Ты перебралась через забор? — улыбнулся Илья. Он покормил ее печеньем, которым запасся в магазине, и собака умиротворенно ткнулась мордой в его колени. Потрепав ее торчащие уши, Илья почувствовал, что боли в голове и шее отступили.

— Интересно, каким ты меня видишь? — задумчиво спросил он. — Может, жутким скрюченным стариком с красными глазами, каким я скорее всего и умру? А сколько лет ты сама бродишь по этим лесам, Кави? Ладно, еще успеем поговорить. Чего ты сейчас хотела?

Собака вскочила и поскребла лапой крыльцо дома, издав приглушенный рык. Из-под ее клыков вытекло немного вязкой слюны.

— Ты хочешь сказать, что там нельзя спать? Я сам понимаю, что это опасно, но как иначе! Летом можно укрыться где угодно, а сейчас придется терпеть, — вздохнул Илья. Однако ему стало гораздо легче и он решил заняться делом.

Пожелав Кави спокойной ночи, он вернулся в дом, включил в комнате лампу и уселся за рукописи. На бумаге, истончившейся от времени, записи чередовались с рунами и рисунками, которые вполне могли сойти за старинный учебник биологии, — ведовство требовало знания о человеческом теле и умения прислушиваться к тем сигналам, о которых не подозревает хозяин этого тела. Не менее важна была поддержка духов родной природы, хранителей, к которым Илья всегда относился дружелюбно, с доброй иронией и подсознательным уважением. Его родители, далекие от всего потустороннего, тоже не верили в сотворение мира богом, точнее не озадачивались этим вопросом, но верили в тех, кто присматривает за домом, баней, лесом и озером, поощряет хороших, толковых хозяев и может проучить плохих.

Но быть посредником между темной силой и людьми — значит не просто дружить с духами, а становиться за старшего, пусть хозяева леса и блуждают по земле веками, а Илья на свете прожил чуть больше трех десятков лет. Конечно, ему стало немного страшно от этой мысли, но он напомнил себе, что давно перестал быть мальчишкой, заигравшимся на пустом зимнем заливе, чтобы ждать помощи и поблажек. Все на свете циклично: тогда они уберегли правнука Кайсы, теперь настал черед отдавать долги.

И теперь он точно знал, что ему делать. Когда поутру все встали, Илья взялся за обещанный ремонт по дому — прибил отстающие плинтусы, исправил заедающий замок, подклеил обои, — чем основательно озадачил Сонию. Она вообще с утра была не в духе, зато Илья развеялся за привычной работой. Другие почти его не отвлекали, но вскоре отблагодарили сытным обедом.

Затем Илья сказал, что отправляется на пленэр, пока солнце еще не зашло, и для виду захватил фотоаппарат и блокнот. Кави ждала его у калитки, укрывшись под заснеженным кустом. Илья покормил ее и они отправились вглубь леса, где летом цвел клевер и созревала черника, лопающаяся лиловым нектаром. Сейчас же царило спокойствие, в которое лишь изредка врывался древесный скрип и чуть потягивало медом — любимым лакомством лесных духов.

Илья подошел к толстому дереву, искривленному от старости и бурь, прикрыл глаза и тихо начал читать тайные руны. С каждой строкой ему казалось, что лес сгущается, студеный воздух сковывает его по рукам и ногам, а небо затягивается чернильной пеленой. Треск дерева отдавался острой болью в висках и затылке, он не замечал, как прикусил губу и во рту стало горячо и солоно. Вдруг из темноты начали выплывать полупрозрачные образы, до Ильи донесся многоголосый шепот на диалектах вымерших племен, обрывки угроз, восхвалений, скорби, мольбы, священного ужаса. Все, кто издревле предавался в этом лесу запретной страсти, оставлял в нем ненужных младенцев, тайно хоронил мертвецов, прятался от врагов и диких зверей, замерзал насмерть, молился темным силам, — теперь безмолвно толпились у колдуна за спиной, потревоженные и злые, цеплялись ледяными пальцами за его одежду и волосы. Им было так же больно покидать призрачный мир, как младенцу выходить из уютной материнской утробы.

Илье тоже становилось все больнее, будто пламя охватило внутренности, темнота уплотнялась и давила на затылок и плечи, звуки леса превратились в сплошной гул. Его пальцы вдруг свело морозной стужей, будто они вновь коснулись льда, и он почувствовал страшную резь.

Но тут Кави стала лизать ему руки, боль отступила и одновременно утихли призрачные голоса. Послышался скрип снега под чьими-то тяжелыми шагами. Илья умолк, вокруг стояла тьма, но в сознании отчетливо всплыло лицо лесного старика Маахиса, хитрое, озорное, сластолюбивое. Жесткие завитки его бороды слиплись от меда, тонкие губы кривились в усмешке. Вдруг Илье показалось, что к его плечу притронулось что-то острое и цепкое, а у самого уха послышался шепот:

«А девки совсем недурны собой, Велхо! Заслуживают крепкого отростка! Приводи их, повеселимся, тогда и потолкуем».

Через миг в голове прояснилось, дух исчез, как и призраки леса. Вокруг стояла северная беззвездная ночь, тишина прерывалась только скрежетом птичьих когтей по коре. В детстве Илья помечал путь из леса надломанными ветками, а сейчас уже находил его интуитивно, к тому же отдаленное эхо доносилось от залива и железной дороги. Но Кави все-таки шла чуть впереди, не давая ему наткнуться на разросшиеся корни или моток проволоки, брошенный еще летом легкомысленными дачниками. Коттедж был ярко освещен и Илья еще у калитки услышал беспокойные голоса.

— Элиас, это вы? — произнесла Сония, распахивая калитку.

— А в чем дело, дорогая Сония? — удивленно отозвался Илья, оглядывая собравшихся у калитки девиц. — Я просто загулялся на заливе, не уследил за временем: со мной это случается на природе. Прошу прощения, не думал, что вас это расстроит.

— Вам не за что извиняться, но мы беспокоились, — сказала Сония с натянутой улыбкой. — Все-таки незнакомые места, а у вас даже телефона при себе нет, чтобы позвать на помощь! По-моему, это вообще очень странно.

— Ну, это лишь одна из моих причуд путешественника! Мне всегда хочется почувствовать себя как турист прошлых лет, без мобильников, скоростного интернета и всяких маячков, которые стесняют свободу и портят настроение. Всего этого мне хватает дома.

— А как же ваши близкие, сын?

— Я регулярно звоню им сам, почти в любом городке есть средства связи. С сыном говорил только вчера. Зато никакого спама, пустой болтовни и сплетен из интернета! Это очень освежает голову, Сония, возьмите на заметку!

— Это ваше дело, конечно, но мы в какой-то степени за вас в ответе. И если с вами что-то случится...

— Нет-нет, даже не думайте! Если я и наведу беды на свою беспутную голову, вас никто не сможет упрекнуть. Наше знакомство не закреплено никакими обязательствами, бланками и подписями, это лишь сердечная дружба свободных людей.

— Вот именно, и поэтому мы заинтересованы в вашей целости и сохранности, — сказала Сония и снова натужно улыбнулась.

— А может, вы боялись, что я удрал, не заплатив за ваше гостеприимство? — усмехнулся Илья. Лицо у Сонии вытянулось, в глазах мелькнули злые искорки, отчего ему вдруг стало весело. «Полегче, Лахтин! — одернул он себя мысленно. — Пока им размякнуть надо, а не напрягаться».

— Не надо так, Элиас, — сдержанно сказала она после паузы. — Мы позвали вас потому, что с вами приятно и интересно общаться, и ни в какой другой оплате не нуждаемся. Печально, если у вас сложилось иное мнение, и вы свободный, самостоятельный человек, но поверьте в нашу заботу и не отлучайтесь так надолго.

— Простите мне эту неудачную шутку! Я обещаю впредь не гулять до ночи, разве что кто-нибудь из вас составит мне компанию.

Тут он лукаво окинул взглядом всех четверых и Сония торопливо сказала:

— С удовольствием, но только без собаки, если это вас не затруднит. А теперь пойдемте в дом, выпьем чаю и будем отдыхать.

Илья отпустил Кави, пошел в дом и отправился на кухню, где снова хозяйничала Сита. Она снимала с противня поджаристые пирожки, от которых пахло чем-то сладким.

— Угощайтесь, Элиас, это к чаю, — приветливо сказала она. — Я часто делаю пирожки с повидлом, хотя девчонки их не любят. А мне они напоминают детство: мы тогда жили у Финляндского вокзала, там был большой ларек, в котором продавались огромные пироги — треугольные, с тонкой корочкой и внутри много горячего повидла. Мне такого пирога порой хватало на обед или ужин: покупала, съедала и слонялась по улицам, чтобы подольше не идти домой...

— Вот как? — задумчиво спросил Илья. Увы, Элиас Лахтинен вряд ли мог это знать, а то с удовольствием поддержал бы разговор о веселом и безалаберном прошлом облике вокзала, на котором любил слоняться с друзьями. В те годы в Финляндию еще ходили «Сибелиусы» вместо «Аллегро», а на месте скамеек для пассажиров царил стихийный рынок.

— Ну да, в юности меня слегка потрепало, но все-таки одно приятное воспоминание об этом времени осталось! Попробуйте, я очень старалась, — тут Сита аккуратно положила горячий пирожок на тарелку.

— А давайте съедим его на двоих? На брудершафт, как это у вас говорится, да? — улыбнулся Илья. Его предложение удивило Ситу, но затем она тоже игриво заулыбалась и разделила пирожок пополам. Они одновременно распробовали угощение и Илья понаблюдал за Ситой — улыбка сменилась озабоченностью, она без охоты прожевала до конца и смущенно посмотрела на него.

— Что-то не удалось, — пробормотала Сита. — Странно, я же все делала как обычно...

— Да что вы, Сита, он очень вкусный! Вам просто показалось, — заверил Илья. Пирожок и в самом деле оказался недурным, а Сита не почувствовала его сладости из-за разрыва связи между вкусовыми рецепторами и сознанием. Илья понимал, что подобные выходки скорее в духе домового, которому не оставили каши, но все же это подняло ему настроение и испортило Сите вечер. Она без конца искала ошибку и проверяла ингредиенты, хотя подруги снизошли до угощения и подтвердили, что с ним все в порядке.

— Уж точно не хуже, чем всегда, — съязвила Сония, после чего Сита умолкла и больше не возвращалась к этому разговору.

Илья сочувственно коснулся ее плеча, и тогда уже Сония слегка нахмурилась. Тем не менее он невозмутимо пожелал всем «добрых снов» и удалился к себе, решив завтра еще кое-чем побаловать хозяек.