Не подавай виду

Глава 1

2022 г., Лебяжье (Ленинградская область)

Мужчина и женщина сидели в маленькой столовой, освещенной мягким светом лампы. За единственным окном виднелся сад, который утопал в снегу и в отблесках уличного фонаря походил на рождественскую открытку. В этой столовой хозяйка дома любила встречать рассвет с чашкой арабики, пока подруги, жившие вместе с ней, отсыпались после ночных игр. Здесь она будто отгораживалась от мира и дурных воспоминаний, которых в последнее время стало слишком много. Но с появлением этого мужчины они как-то отдалились, словно выброшенный прошлогодний календарь.

Хозяйка — высокая крепкая брюнетка лет тридцати пяти, с южной золотистой кожей и сочными губами — рассматривала гостя и невольно думала: «Бывают же и среди них настоящие конфетки!» По виду ее ровесник, рослый, подтянутый, с хорошим рельефом, подчеркнутым белой рубашкой. Она заманчиво расстегнута на три пуговицы, светлые волосы уложены с элегантной небрежностью, выбритые щеки порой трогательно рдеют, а глаза блестят будто обкатанные водой камешки. Глаза «цвета небесной пустоты», как она вычитала в одном журнале, под длинными золотистыми ресницами.

Но самый сок, разумеется, не в красоте, она повидала множество Аполлонов и атлетов. Куда интереснее то, что гость — иностранец, северный сосед, улыбчивый и белозубый, излучающий европейскую безмятежность и открытость. По его словам, прибыл из города Котка, «почти пешком вдоль залива», там занимался живописью и даже показал фото своих работ. Его акцент, правда, показался ей странным, но парень утверждал, что успел поездить по миру и впитать почти все культуры и нравы, не говоря о языках. И рассказывал так образно и вкусно, будто не набивал цену, как другие мужчины, а в самом деле повидал исландские вулканы, колесил по африканским деревушкам, танцевал с горячими аргентинками и пил абсент в ночном Париже.

И в их девичью компанию он влился быстрее всех прежних гостей, по-русски угрюмых и неуживчивых. У него был неистощимый запас шуток и пикантных историй, он мог поддержать любую тему и вырулить в легкое ироничное русло. Кто только придумал, что финны суровы и немногословны? Возможно, так и было в седой древности, но не в эпоху центрального отопления, хорошей одежды, доставки еды и развлечений на самый извращенный вкус. От этого парня прямо-таки искрило наивной не по годам жизнерадостностью и открытостью, которая на Западе и выродилась в убогую «толерантность» и «мультикультурность». Видели бы северяне прошлых эпох, во что превратились их потомки, боящиеся косо посмотреть на чужака или подать руку женщине, полирующие ногти, питающиеся травой и видящие лес только из окна комфортного автомобиля, — сами бы зарезались своими ножами.

Впрочем, не туда ее понесло. Сейчас ночь, подруг она спровадила наверх и гость в ее полном распоряжении. Еще держится, пьет неохотно, в декольте старается не смотреть, но ей известна цена такого мужского кокетства. Ее всегда влекло к мужчинам с «изюминкой», но художников среди них пока не было, — несколько хипповатых «мухинцев» в юности не в счет. И она бы охотно поработала его моделью, дабы подсластить искателю приключений участь.

Да, знал бы он, куда забрел! Пока он не видел ни бассейн, в котором витал густой запах черемухи, ни ее спальню с бельем цвета молочного шоколада и сандаловой курильницей, ни сауну с дымчатыми зеркалами. В этих райских уголках каждый звук, цвет и нотка запаха давили на мозг, окутывая пеленой удовольствия будто милосердным наркозом.

Она положила ладонь на стол, почти вплотную к его кисти, и заметила, что руки у парня вполне мужские — аккуратные, но крепкие, жилистые и явно знакомые с физическим трудом.

— Знаете, я всегда думала, что руки художника тонкие и изящные, а ваши сильные и мужественные, словно у лесоруба, — сказала она.

— У вас неверное мнение о художниках, — улыбнулся финн. — Это тоже тяжелая работа, мозоли и, как это говорится... соленый пот. Мне доводилось не только писать картины, но и расписывать потолки, и собирать инсталляции, и самому оформлять выставки. Впрочем, я умею и колоть дрова, и складывать печи, и даже отделывать мебель. Муза, увы, не может все сделать за нас!

— Тогда предлагаю выпить за искусство и за ваше блестящее будущее, — промолвила хозяйка и протянула ему бокал. — В Питере вашей музе будет где разгуляться, это один из самых таинственных городов не только у нас, но и в мире.

— Совершенно верно! Я приезжаю сюда каждый год и всегда удивляюсь, в какой атмосфере вы живете. Во время белых ночей на улицах так тихо и безмятежно, будто посреди дня все жители куда-то исчезли, как в книгах Брэдбери, и остался только запах сирени и речной воды. Апокалипсис в акварельных тонах, так сказать...

— О, прекрасное название для будущей выставки! Это вы еще не видели окраин и спальных районов, — тут она шутливо сверкнула темными глазами. Вон как соловьем разлился! Да уж, показать бы ему черное от заводских труб небо, парадные, по которым бегают крысы, зеленые пруды под жирной пленкой, ларьки с дегтярным «кофе» и беляшами на машинном масле. Тот настоящий таинственный Питер, из которого она пятнадцать лет назад бежала в нынешнее зазеркалье.

2011 г., Зеленогорск

— Опять летом ударит пекло, — хмуро приговаривал сутулый мужчина лет пятидесяти, прикуривая папиросу легендарной советской марки. — Это всегда бывает, Илья, после таких снежных зим. Сейчас на залив любо-дорого глядеть, а летом только пыль и гарь...

— Папа, ты бы сам поменьше смолил, — усмехнулся молодой парень, сидящий рядом с ним на скамейке. — Или хоть мои сигареты возьми, от них не так фонит.

— А ты меня не учи, — проворчал отец, хотя Илья и не рассчитывал на другую реакцию.

Вокруг простиралась пустошь цвета молока, разбавленного мутной водой, замерзший залив на горизонте почти сливался с тяжелым небом. Народу, кроме них, было мало и в воздухе висела немного пугающая тишина. С трудом верилось, что снова придет лето с весельем, пестрыми силуэтами отдыхающих, аппетитными запахами уличных кафе и первозданным ароматом шиповника, малины и иван-чая.

Они, северяне плоть от плоти, никогда не бывавшие в жарких краях, не ведали иных ароматов, но нисколько об этом не сожалели. Илья уже не помнил, когда и кто ему объяснил, что они — ингерманландские финны, будто знал это всегда. Это знание не мешало ему играть с русскими детьми во дворе, учиться с ними в школе, ходить в кино, служить с русскими парнями в армии и отмечать с ними успешное окончание сессий. И тем не менее оно всегда слегка саднило внутри, напоминало, что целый народ, мирно живший на берегах залива и холодных озер, растворился в огромном городе, что от былого наследия у этих отца и сына сохранилось только тревожное серое небо, обмелевший залив, почти белые волосы и страшные древние предания про снег, молоко и кровь.

Даже родная фамилия Лахтинен в процессе смены поколений съежилась до обруселой и лаконичной «Лахтины». Отец Ильи в детстве, в родной деревне, еще носил гордое имя Петтери — «скала», но по паспорту давно был Петром, и только у матери осталось певучее имя Майя. Еще была община, где старались сохранить осколки памяти и традиций, были народные праздники, которые отмечались без официоза, в тихом провинциальном уюте и с непреходящей болью о предках, были те, кто вернулся в родной Питер из эмиграции, и все-таки жизнь народа исчислялась песчинками, падающими сквозь узкое горлышко стеклянных часов.

Петр Лахтин был большим добряком, но и резонером, любившим посетовать за праздничной кружкой пива на несправедливость мира, поэтому сын в такие дни старался вытащить его из дома, чтобы дать матери отдохнуть. Обычно это сопровождалось двойной дозой отцовского ворчания, но зато к вечеру тот снова был доволен жизнью и оба делали вид, что не знают правил давно устоявшейся семейной игры.

Илья отхлебнул из термоса горьковатый пахучий цикорий, протянул сосуд отцу и снова стал пересыпать из руки в руку мелкие крупицы снега. Вдруг что-то привлекло его внимание вдалеке, там, где летом полагалось быть кромке воды.

— Посмотри туда, папа, — показал он. — Какой странный торос! Весь изогнутый в дугу, будто арка или пещера. Прошлой зимой я таких тут не видел. Жуткое сооружение, да?

— Да что в нем жуткого-то? Льдина как льдина, холод каких только чудес не вытворяет.

— А помнишь ижорского змея? Мне кажется, что он мог жить именно в таком логове, днем прятался, а по ночам вылезал и съедал всех, кто подвернется. К утру поднималась метель и ни крови, ни останков уже не было видно под снегом. И только летом в рыбачьих сетях иногда попадались кости...

— Ладно тебе фантазировать! Вон уже какой вымахал, женишься скоро, а все мальчишка мальчишкой, — усмехнулся Петр. — Давай собираться, скоро уже совсем стемнеет, а мать дома волнуется.

Они поднялись и неторопливо пошли по зимнему пляжу к шоссе. Отец с сыном были похожи, но Петр обладал коренастым сложением, медвежьей поступью и солидным животом, а Илья был выше, тоньше и передвигался мягкой скользящей походкой. Снег поскрипывал под рифлеными подошвами их тяжелых ботинок, холодный воздух гладил лицо. Илья довольно улыбнулся, подумав о доме, где всегда пахнет чем-то вкусным, а деревянная мебель поскрипывает словно хворост в старинной изразцовой печи.

Ему всегда казалось забавным, что они с родителями выглядели просто образцово-показательной финской семьей с картинки, — отец занимался деревообработкой и реставрацией, сам все ремонтировал по дому, мать работала в ателье и, разумеется, обшивала семью, а также готовила, пекла пироги и сушила грибы и ягоды, которые Илья с отцом притаскивали домой из леса в глубоких плетеных корзинах.

Сам Илья в этом году заканчивал учебу в лесотехническом вузе и подрабатывал частными заказами по косметическому ремонту и отделке мебели. Отец давно обучил его всем тонкостям, а запахи древесины и лака нравились ему с детства. В десять лет Илья уже помогал отцу вырезать деревянные настенные часы в подарок к юбилею матери, в форме нарядного деревенского дома и с множеством деталей, вплоть до узоров и складок на скатерти. Позже Петр с улыбкой признался сыну, что «по доброй воле никогда бы не взялся за женские завитушки», предпочитая грубые и простые формы, но ради любви порой приходится идти на жертвы.

Такая откровенность была для них редкостью, северная натура давала волю эмоциям только через стремительный взгляд и незаметные прикосновения. Все трое Лахтиных умудрялись жить в панельном доме в Зеленогорске так же обособленно, как их предки-хуторяне, здороваясь с соседями, но избегая любых разговоров. Даже когда Илья собирался вынести мусор, он всегда останавливался и пережидал в дверях, если слышал на лестнице чьи-то шаги, голоса или звон ключей.

Сейчас на улицах городка было тихо, большинство жителей предпочитало коротать новогодние каникулы в квартирах, в сиянии гирлянд и телеэкранов. И на лестнице Илья с отцом на сей раз никого не встретили, зато в квартире их сразу окутал аромат жареной картошки, грибного соуса и свежезаваренного чая с малиной. Встретив мужа и сына, Майя сказала с улыбкой:

— А мы вас уже заждались!

— То есть? — поинтересовался Илья, стянул вязаную шапку и отряхнул снежинки с густых волос, достигающих плеч.

— Ира приехала, — сообщила мать. — Вот мы сейчас закончим накрывать на стол, а после ужина вы пообщаетесь.

Тут появилась и сама Ира Кошелева, будто ожидавшая условного знака от хозяйки дома. Темно-русые подстриженные волосы, большие светлые глаза, круглое, немного детское лицо, тонкая шея и всегда боязливая полуулыбка — эти черты оставались неизменными все четыре года, что она встречалась с Ильей. Петр и Майя привыкли принимать ее дома почти как полноправную невесту сына, хотя у них вызывало легкую досаду то, что она не финка, а также весьма пикантные обстоятельства знакомства. Молодые люди встретились в Боткинской больнице, куда оба попали с пищевым отравлением. Они лежали в соседних палатах и в свободное от капельниц время быстро подружились, слушали вместе музыку, смотрели кино на портативном DVD-плэере. Там же, на «черной» лестнице, где в консервной банке еще тлели оставленные кем-то окурки, случился первый для обоих интимный опыт. Он был малоприятным с физической точки зрения, но каким-то удивительно теплым, живым и понятным среди казенных стен и тяжелого болезнетворного воздуха.

Сейчас они с неловкой улыбкой вспоминали ухищрения, на которые приходилось идти ради покупки презервативов и нескольких сладких минут. Разумеется, до старших все быстро дошло, и никто не одобрил такого легкомыслия, а отец Иры и вовсе долго сомневался, что она «просто взяла и отдалась», без всякого насилия со стороны парня. Но дочь сумела его убедить, да и Илья со временем стал ему нравиться трудолюбием и серьезным нравом, особенно когда починил на их даче крыльцо и теплицу.

Майю также подкупила домовитость и покладистость Иры, и она сочла ее подходящей снохой. Но свадьбу планировали не ранее чем Илья получит диплом: после этого он намеревался снять квартиру, а в перспективе копить на собственное жилье. Сама Ира заканчивала педагогический университет и подрабатывала в детском кружке, а также помогала матери с воспитанием двух младших братьев.

— Привет, Илья, — улыбнулась Ира и пожала его протянутую руку. — А я торт купила, сейчас покажу!

— Спасибо, — тепло отозвался он. — Что же ты не предупредила, что придешь? Я бы тебя хоть на станции встретил.

— Сюрприз хотела сделать, да и чего бояться? Тут сейчас так спокойно, что одно удовольствие гулять и мечтать.

— Мечтатели, — усмехнулась Майя. — Вы там давайте, мойте руки: все уже почти готово.

Исполнив это пожелание, мужчины принесли в комнату кувшин черничного глега и праздничные бокалы. В углу гостиной, на комоде, пристроился кувшин с толстыми еловыми ветками, в их сочной зелени выделялись красные бусинки и подернутые сизым налетом шишки.

— Давайте еще раз выпьем за наступивший Новый Год и за наших молодых, — предложил Петр, поднимая бокал. — Думаю, в этом году вы уже нас порадуете.

Майя улыбнулась, а Ира смущенно потерла нос, и только Илья ответил с полной невозмутимостью:

— Да мы вроде и сейчас не доставляем особых огорчений, верно, Ира?

— Ну мы ведь не молодеем, Илья, — заметил Петр. — Надо успеть еще с внуками и порыбачить, и в поход пойти, и лодку вместе построить, а силы-то с годами тают понемногу.

— Папа, ну не надо, ты Иру совсем смутил, — сказал Илья. Девушка действительно растерялась и коснулась его плеча, будто хотела спрятаться. Когда он украдкой взял ее за руку под столом, Ира немного успокоилась и просияла.

— Позволишь за тобой поухаживать? — спросил Илья и положил в ее тарелку «царского» салата с красной икрой, который мать готовила в зимние праздники вместо традиционного оливье. Родители тем временем перевели разговор, а Илья выловил из бокала попавшуюся звездочку аниса и стал разглядывать ее изящные лучики в свете лампы.

После чая с тортом Илья предложил Ире пойти в его комнату. Отец с матерью, не поведя и бровью, включили какой-то старый фильм на канале «Культура», и девушка после небольшой заминки пошла за ним.

Закрыв дверь, Илья поставил сборник романтических шлягеров и сказал:

— Хочешь потанцевать?

— Давай, — робко отозвалась девушка, будто за ними кто-то все еще наблюдал.

Он взял ее за талию и уверенно повел в простом, но красивом скользящем ритме. Ира положила руки ему на плечи и двигалась в такт, понемногу растворяясь в нежной мелодии и аромате знакомого одеколона. Ей вдруг стало жарко и она чуть сильнее его обняла, провела ладонями по волосам и спине.

Тут Илья поцеловал ее пухлые розовые губы, которые Ира при нем ни разу не красила, недвусмысленно погладил ей шею, плечи и бедра и подвел к дивану. Она замялась и покраснела: у них уже случался интим, когда родители Ильи были дома, — других вариантов зачастую просто не было, и он всегда напоминал, что они знают об их совершеннолетии и серьезных отношениях. Но Ира все же каждый раз терялась, будто ее беззащитной выставляли на всеобщее обозрение.

Илья снова уверенно обнял ее, стал целовать и Ира доверчиво прижалась лбом к его плечу.

— Обещаю, что они не будут подсматривать, — ласково промолвил Илья.

Он уложил ее на шершавый плед и сам лег сверху, стараясь не давить на девушку и неторопливо целуя ее щеки, лоб и шею. Потом Илья бережно провел ладонью по ее теплой коже под одеждой и бретельками лифчика, снял с себя джемпер и майку и стал расстегивать пуговицы ее кофточки. Ира прикрыла глаза и только чуть слышно вздыхала. Он отодвинул бретельки, поцеловал поочередно ее тонкие плечи, осторожно погладил бедра и девушка приподнялась, помогая снять с нее белье. Потом она сама нетерпеливо обвила руками его шею и припала к губам, еще пахнущим подогретым вином и черникой.

Общий свет Илья погасил, оставив только бра над диваном, их тела соприкасались лишь с легким шелестом и поскрипыванием уже многое повидавшего ложа. Чувствуя, что под животом становится все теснее и слаще, Ира выгнулась и прикусила губу от удовольствия и секундной тревоги — она почему-то возникала всякий раз когда близость подходила к концу, несмотря на предохранение. Чутье и в этот раз ее не обмануло: тело Ильи напряглось, он приподнялся и так же плавно отстранился, не издав ни звука и даже не вздохнув.

Он еще раз поцеловал ее и стал подниматься, а Ира еще немного полежала. Девушка никак не могла понять, что она чувствует — то ли много раз воспетую в литературе «печаль после соития», то ли странную горечь от хронического спокойствия Ильи. Ей всегда казалось, что жених только поманил ее чем-то лакомым и сладким и решил, что с нее хватит, в то время как Ира еще только успела распалиться. И она все еще не могла к этому привыкнуть.

Илья быстро оделся и сказал:

— Принести тебе еще чаю? Кстати, спасибо за торт, он очень вкусный.

— Да, принеси, спасибо, — с усилием улыбнулась Ира, поднялась и стала натягивать колготки.

Потом она вспомнила о чем-то и ее лицо уже искренне просияло. Тут Илья вернулся с деревянным подносом и протянул Ире чашку чая. Она благодарно взглянула на него и принялась за торт, затем промолвила:

— Илья, а у меня для тебя есть подарок. Прости, что нам так и не удалось пересечься до новогодней ночи, — то одно, то другое, а потом родители настояли, чтобы я на праздник осталась дома.

— Подарок? Спасибо, за праздник ты зря беспокоишься, я все понимаю. Ты уже и так постаралась, маме сегодня помогла.

Сам Илья к Новому году, как и прежде, перевел подруге деньги на карту, хотя Майя не одобряла такой формат подарка. «Будь уверен, Ира их тут же отдаст в семейный котел, — поморщилась она. — Пока вы не живете вместе, надежнее все-таки покупать подарки самому».

Однако девушка лукаво улыбнулась и достала заранее спрятанный пакет, в котором оказался теплый свитер из пушистой бело-голубой шерсти.

— Как красиво, — сказал Илья, проведя по его шелковистой поверхности. — Это ты сама связала?

— Ну да, мама немного помогла, но я уже почти все умею. А тебе действительно нравится?

— Да, очень приятно, — заверил Илья и погладил ее по волосам. — Спасибо, Ира, ты умница.

От этого прикосновения девушка снова разомлела, потерлась щекой о его ладонь, и к ее радости, Илья улыбнулся.

— Ты не переживай, я помню про заявление, — сказал он вдруг. — Весной подадим и сразу после диплома поженимся. Я к тому времени подыщу однокомнатную квартиру или студию, с мебелью и в неубитом состоянии, чтобы свое не пришлось вкладывать. Купим собственную и уж там обставим все как хотим.

— Спасибо, — шепнула Ира и положила голову ему на колени. После недолгого молчания она сказала:

— Слушай, а где устроим свадьбу? Мои родители наверняка много народу захотят позвать. В прошлом году на свадьбе у какой-то племянницы им очень понравился ресторан. Там в зале человек пятьдесят можно разместить, не меньше!

— А зачем нам пятьдесят человек, Ир? — с недоумением спросил Илья. — Так и дышать будет нечем! По-моему, вообще целесообразнее всего расписаться, а потом куда-то поехать вдвоем и там уж немного оторваться. Летом везде красиво, Европу посмотрим — Прагу, например, или Краков, и в другие города по пути наведаться. Есть такие туры, когда просто едешь в автобусе, слушаешь «Highway to Hell», а за окном то одна страна, то другая. А ночуешь в жутковатых придорожных мотелях...

Он шутливо прищурился, и Ира рассмеялась.

— Звучит круто, — призналась она. — Но это, наверное, дорого? Не знаю, все-таки нехорошо обижать близких, они ведь захотят поздравить, а может быть, и подарят что-нибудь дельное. И у вас ведь тоже есть родня?

— Мало, и только отдаленная. Да и по деньгам обойдется не дешевле поездки, а на подарки рассчитывать неосмотрительно.

Он допил чай и стал складывать посуду обратно на поднос. Тут Ира не удержалась и взяла его за руку, так, что он даже взглянул на нее с чем-то похожим на удивление.

— Холодные у тебя руки, — почему-то констатировала она.

— Рыбья кровь, — ответил Илья с едва обозначенной усмешкой. Ира знала, что ее родители так говорили между собой о женихе и его семье, но то, что он был в курсе этого прозвища, сильно огорошило девушку.

— Ну значит, если у нас родится дочка, она будет русалкой, — промолвила она, взглянув в его почти прозрачные серо-голубые глаза. — Но все-таки... Вот скажи, Илья, почему ты, например, до сих пор не знакомишь меня со своими друзьями?

Тут Илья впервые приподнял брови, но все так же невозмутимо ответил:

— Потому что я и сам с ними встречаюсь раз в месяц, чтобы отдохнуть, пива попить и поговорить о том, что вряд ли тебе интересно. Они меня со своими девушками тоже не знакомят. Перед свадьбой — другое дело, тогда я тебя, конечно, им представлю, а так-то какой в этом смысл?

— Не знаю, просто у меня в последнее время какое-то странное предчувствие...

Вдруг Ира устало села на диван, обхватила себя руками, будто озябла, и уставилась в одну точку. Илья пожал плечами, но все же присел рядом и обнял ее.

— Ну перестань, — мягко сказал он. — Все у нас идет как надо, просто тебе страшно уходить от родителей и жить самостоятельно. Ничего, Ириша, придется немного поскучать по родному дому, но ты справишься. Зато потом у нас все будет прекрасно.

— Спасибо, — шепнула Ира и поцеловала его в щеку. Илья улыбнулся, снова погладил ее по голове и сказал:

— Вот это другое дело, а то я еще подумаю, что тебе расхотелось выходить за меня замуж и быть матерью маленькой русалки. И не одной, правда?

— А сколько ты хочешь?

— Ну, хотя бы троих, как у вас, но чем больше, тем лучше. Я всегда мечтал иметь брата или сестру, но не довелось, а детей очень люблю.

— Это я уже заметила, а хочу тогда четверых: чтобы две девочки и два мальчика. Мы будем вместе готовить, делать друг другу прически и секретничать, а вы — ловить рыбу, играть в стрелялки и защищать нас.

— Точно, — отозвался Илья, поцеловал ее в губы и они немного посидели в безмолвии, прижимаясь друг к другу.

— Спасибо вам за вечер, — наконец сказала Ира. — Я, наверное, пойду?

— Уже? Давай я вызову такси, не хочу, чтобы ты шла от остановки в темноте.

— А не надо помочь с посудой?

— Нет, Ира, мама понемногу сама все сделает. У нее это что-то типа медитации, — заверил Илья, открывая дверь. Ира заглянула в гостиную, где родители жениха все так же безмятежно допивали чай, попрощалась и уже надевая пуховик, сказала:

— Слушай, Илья, наверное, ты прав насчет поездки. Только, может, не ждать лета, а подать заявление сейчас? Мне только еще с родителями надо поговорить: вдруг им летом что понадобится.

— На грядках пахать? — скептически улыбнулся Илья. — Нет уж, Ира, придется им объяснить, что мы после росписи живем самостоятельно. Мне от них ничего не надо, но и от своей семьи я ничего не позволю отрывать, ни времени, ни сил.

— Круто, — заметила Ира.

— Нормально, Ириш, — заявил Илья. — Но в любом случае давай подождем до защиты. Да, я уверен, что там все пройдет нормально, но надо целиком преодолеть этот этап и потом уже заниматься новым. Я надеюсь, ты все понимаешь?

— Ладно, — вздохнула Ира. — Я всегда тебя понимаю, и вообще...

— Что вообще?

Однако Ира отвела глаза и только сказала:

— Так, ничего... Ну давай, пока.

Проводив невесту, Илья зашел на кухню. Мать уже собрала посуду и методично перемывала ее, пока отец курил на балконе.

— Ты там Иру ничем не обидел? — спросила Майя.

— Да с чего бы? Все у нас нормально, просто она издергалась. Недавно сказала мне, что как посмотрит дома на свой старый диван, так слезы наворачиваются, что она больше не будет на нем спать. Ну такая она у меня, со слабыми нервами, что поделаешь? Я и не против, пусть выплачется и скорее привыкнет.

— Славно, что ты такой мудрый. Надеюсь, и ей благоразумия тоже хватает.

— Да о чем ты, мама?

Майя вздохнула и неохотно пояснила:

— Просто неспокойно мне за вас обоих, Илья, вот и все.

— Вы сговорились, что ли? — отозвался Илья с легкой досадой, но добродушно. — У Иры то же самое: предчувствия того не знаю что. А мне-то что с этим делать? Я вот почему-то абсолютно спокоен.

— Ну и славно, — кивнула Майя и потрепала сына по плечу. — Иди лучше узнай, когда твой отец соблаговолит вернуться домой.

— Понятно, будет сделано, — улыбнулся Илья и пошел к балкону.