Утро наступило быстро. Вчера, стоило голове коснуться подушки, я мгновенно уснул. А когда проснулся, то первым делом запросил почту. По-хорошему это нужно было сделать еще вечером. Но если честно, прошлый день не просто вымотал. Он опустошил, выбивая из меня незнакомые и потому такие болезненно яркие эмоции. Почта не принесла ничего, кроме дополнительной головной боли. Я все больше раздражался, когда читал подробные до скрежета зубов отчеты разведки. Вот уже два дня как их перенаправили на этот адрес. Проклятье. Все, что происходило на границе, никак нельзя было отодвинуть или проигнорировать. Не к добру, ох, чувствую, не к добру эти поползновения диких. Казалось, твари лезли изо всех щелей, да так резво и часто, что мои парни элементарно не успевали к месту диверсии. Только прикрывали один затор, прорывало в другом месте.
Что им понадобилось на нашей земле? Не иначе готовят какую-то масштабную заварушку. От таких мыслей болела голова, а настроение портилось. И то, что наутро таких почтовых пакетов принесли несколько, не прибавило красок. Я поморщился от сводящего скулы чувства, что я совершенно не контролирую ситуацию. А тот некто, обязательно стоящий за всем этим, движимый какой-то очень хреновой для нас, черных драконов, целью, сейчас на шаг впереди меня.
Бумага желтого с генеральской печатью конверта пахла дымом и деревом. Я разрезал длинным канцелярским ножом первый конверт и, развернув белоснежный лист, пробежал по нему глазами.
Новости неутешительные. Сегодня, как ни крути, придется навестить пограничную крепость. А если считать по километражу, то спокойно управлюсь до вечера.
Вечер… От мысли, что вечером я пойду к ней в спальню и наконец предъявлю свои права на нее… на ее тело, губы… от всего этого напрочь сносило голову и скручивало внутренности. Дожил. Ни о чем, кроме нее, серой жены, думать не хотелось. Все мысли крутились исключительно вокруг нее.
Мои губы до сих пор горели от того поцелуя. Как же я ненавидел себя за слабость и чувство ошеломительного, раскорчевывающего грудную клетку восторга, когда мои губы прикоснулись к ее. Только тогда я, больше не сопротивляясь, позволил себе слиться с эмоциями сходящего по ней с ума дракона и впервые осознал, прочувствовав все на собственной шкуре, что он чувствует. Я летел в пасть бездонной темной пропасти на огромной скорости, не желая останавливаться.
Только в экипаже, спустя какое-то время, наконец пришел в себя, пришел и возненавидел ее еще больше. Эта игра в гляделки. Ее невинный, сука, взгляд. Читал все и зверел от ее мастерской игры. Лживая тварь. Я правда думал, что наедине она сбросит с себя чужую кожу, представая передо мной настоящей. Я бы мог понять и даже принять ее такую. Но нет. До конца шла, не подозревая или не желая знать, что мне все известно. Сам тоже молчал, продолжая этот идиотский и слегка затянувшийся фарс.
Хочет играть. Будет ей игра.
Специально задевал редкими, но очень колкими фразами. А она молодец, шла до конца. Я даже проникся, когда увидел блеск проступивших слез или ее искреннюю злость на мои слова.
Каждый раз, когда забывался, поддаваясь ее чарам, я насильно заставлял себя вспомнить слова императора. Она моя временная прихоть, я не буду джентльменом и сдерживать себя не собираюсь. Сделаю то, что столько ночей подряд так жаждало мое тело. Касаться, клеймить своим языком, зубами ее кожу, вбиваться в нее, когда я этого хочу, вот ближайшие планы на этот месяц.
В дверь постучали, и в мою комнату царственной походкой вошла Грета.
— Господин проснулся?
Я хмуро кивнул:
— Мне нужно ненадолго отлучиться.
Она вопросительно подняла бровь. А я не мог не пояснить. Потому что знал, что эта женщина будет целый день переживать, куда я подевался.
— Я по службе. Вечером буду. А по поводу жены… — скривился, как от зубной боли, но не успел продолжить, Грета меня перебила.
— Я как раз и пришла, чтобы с вами поговорить о ней.
Я добродушно усмехнулся. Начинается. Грете никогда не нравились мои женщины. Хотя я не так часто приводил их в свой дом и тем более знакомил с кем-либо. Но через Грету было невозможно пройти незаметно. И каждый раз она устраивала целое представление, проверяя на прочность, нет, не мои нервы, а очередной, как она думала, претендентки на мое сердце. Никто не выдерживал ее натиска. Чаще всего я просто молчал, уводил даму к себе, слушая ее недовольные возмущения. И трахал всю ночь, чтобы утром даже не вспомнить ее имени.
Поэтому я ожидал все что угодно, но только не то, что произошло дальше. Грета, переходя на ты, что делала, только когда хотела сказать что-то очень важное, вдруг произнесла:
— Не обижай девочку.
От ее слов я онемел, застывая около зеркала, возле которого спешно заправлял рубашку в брюки.
— Она хорошая девочка, и она та, кто тебе по-настоящему нужен.
А я впервые разозлился на Грету.
— Не лезь не в свое дело. Ты ее совсем не знаешь. И за пушистой бедной овечкой скрывается та еще сука и мразь.
Грета никак не отреагировала на мою пламенную речь. Упрямо поджала губы и, положив на стул чистое белье, ушла, тихо закрывая за собой дверь.
Я вышел следом в отвратительном настроении, мечтая поскорее выпустить дракона.
Спускаясь на первый этаж, замедлился, пока совсем не остановился.
Там в зале стояла серая и… Розали. От вида довольно смазливой служанки, которую я имел слабость иногда, когда сюда приезжал, тискать, скривился. Ее выражение лица не предвещало ничего хорошего. Я специально остался в тени, скрываясь за высокими перилами круглой лестницы, и, как оказалось, очень вовремя.
Напряжение в зале дошло до предела. Я не чувствовал, я видел его в прямой, несгибаемой спине Дары, что, пытаясь избежать конфликта, собиралась уйти. Но Розали хотела другого. Я прекрасно видел, как она намеренно взяла тяжелую на вид вазу и опрокинула ее содержимое на платье серой.
Дара отпрыгнула, отряхивая испорченное платье.
— Ой, какая вы неуклюжая.
Но ничего нахалке не сказала, немного постояла и, резко развернувшись, пошла в мою сторону.
Она не смотрела на меня. Зато смотрел я. Ее лицо кипело от гнева, она сжимала свои маленькие ладошки в яростные кулаки, но сдержала себя, не опускаясь до бабских склок. Пораженный ее выдержкой, я не устоял и вошел в зал, чувствуя всем телом, как она врезается в мою грудь. Ее близость, ее эмоции, все разом обрушилось. Розали, увидев меня, радостно заулыбалась, но не улыбался я. Потому что вдруг почувствовал жуткую необходимость защитить свою пару. Чтобы, проклятье, да… чтобы не чувствовать ее боль и злость… навсегда стереть с ее лица печаль и безысходность… Я, сам того не ожидая, встал перед Дарой. Закрыл, закипая внутри ледяной яростью. Розали побледнела и осеклась. Мигом притихла, покорно склоняя голову. И уже начала разворачиваться чтобы уйти…
— Стоять!