Наши уже не придут 6

Глава одиннадцатая Не так, как раньше

*10 августа 1940 года*

— Значит, помер всё-таки? — усмехнулся Сталин. — А мы уже заждались.

«И никто, кроме меня, даже не представляет, насколько», — подумал Немиров.

— Восемь часов назад обнаружили тело, — сообщил Наум Эйтингтон.

— Надеюсь, застрелился? — спросил Иосиф Виссарионович.

— Нет, — покачал головой председатель КГБ. — По предварительным данным, сердечный приступ.

— Туда ему и дорога, — махнул рукой Сталин. — Но что это значит для нас? Аркадий Петрович, что думаешь?

Пётр Столыпин пережил своего императора на десять дней.

Немиров был на похоронах Николая Романова — никто не стал делать из этого какого-то события, хотя вооружённая охрана на Новодевичье кладбище выделена была.

Верховный Совет СССР признал Романова, как бывшего государственного деятеля, ведь, как ни крути, страной он управлял, пусть и весьма безуспешно. Зато ушёл почти красиво: заложил всех бывших министров и функционеров, потрепал множество бывших царских генералов и разных промышленников, вывел со своих банковских счетов огромные деньги и передал их советской власти, а также всеми силами поучаствовал в агитпропе, сначала против белых, а затем в общем.

Никто не сделал для дискредитации Белого движения больше, чем бывший царь — он не ленился и писал статьи с характеристиками на каждого всплывающего за рубежом деятеля из бывших, а также выпускал мемуары о разных периодах своей жизни.

Мемуары начали издаваться ещё при живом Ленине, но закончены были только в 1936 году. Советские граждане, наконец-то, получили полноценную картину того, чем именно думал император Николай II, когда принимал те или иные решения.

Со своих мемуаров он отлично зарабатывал и, в заблаговременно написанном завещании, передал права на своё творчество сыну, Алексею.

Аркадий присутствовал на похоронах и не мог сказать, что они отличились чем-то особенным.

«Это как со свадьбами», — подумал он. — «Был на одних — был на всех».

Особенное было до похорон — по дороге на кладбище какие-то злоумышленники хотели похитить тело бывшего царя из катафалка, но их отпугнуло охранение.

Через десяток минут их нашла милиция. Выяснилось, что это доморощенные монархисты, которые хотели не похитить его, а удостовериться, что это не подлог и царь, действительно, умер. Но это только по их словам.

— Чебышев Владимир Владимирович, генерал от инфантерии, — произнёс Немиров. — Хотя теперь, как я понимаю, президент Республики Парагвай. Нас этот преемник устраивает полностью — аналитики считают, что он не придумает ничего лучше, чем начать войну против Бразилии. Всё к этому шло ещё при Столыпине, но теперь точно война.

— Нас же мало волнует, что происходит в Южной Америке? — уточнил Сталин.

У него было своё мнение о том, что должно или не должно волновать СССР, но сейчас он интересовался, что об этом думает Верховный Совет.

— Совет не видит там никаких перспектив, — с сожалением вздохнул Аркадий.

Пётр Столыпин, будучи далеко не дураком, воздержался от прямой поддержки Германского рейха и ограничился отправкой примерно 5000 добровольцев из белогвардейцев. Но теперь, если Чебышеву удастся избежать войны с Бразилией, следует ожидать расширения поддержки Германии.

— А жаль, — вздохнул Иосиф Виссарионович. — Это гнездилище контры давно следовало раздавить.

— Что поделать? — развёл руками Немиров. — Товарищ Эйтингтон, а что говорят наши люди?

— Говорят, что вынуждены готовиться к боевым действиям, которые считают просто неизбежными, — вздохнул Наум Исаакович. — Да, я должен сказать, что мы располагаем возможностью устранить Чебышева почти в любой момент.

— Так близко? — слегка удивился Аркадий.

— Позавчера произошло назначение новых адъютантов, — улыбнулся Эйтингтон.

— Будем держать это в голове, — произнёс Сталин и задумчиво хмыкнул. — Кстати, вы же скоро собираетесь отправить в стратегический резерв все свои Т-14А?

— Да, — подтвердил Аркадий.

Эти танки посчитали слишком дорогими для модернизации, поэтому их решено отправить на консервацию и произвести эквивалентное количество Т-14АМ-2.

Если дела пойдут плохо, танки можно расконсервировать и отправить на фронт.

— Может, поможем братскому народу Бразилии? — с усмешкой спросил Сталин.

— Верховный Совет не одобрит, — покачал головой Аркадий.

Наверное, если всё же состоится такой аттракцион невиданной щедрости, это станет тяжёлым ударом для Гитлера и его окружения. Всё-таки, тяжело принять тот факт, что сражающаяся против тебя страна не просто закрывает все свои фронтовые потребности в бронетехнике, но ещё и сбывает устаревшие модели за границу…

— Нужно это правильно подать, — произнёс Сталин. — Ты это умеешь. Зачем этому старью пылиться в хранилищах? Оно ведь может послужить против Белого движения.

— Я попробую что-нибудь сделать, — вздохнул Немиров.

— Попробуй, — кивнул Сталин. — Теперь по вопросу Нуристанской ССР…

— Большая часть диверсионных групп обнаружена и уничтожена, — сообщил Эйтингтон. — Сильно помогли товарищи из племенных родов, добровольно поучаствовавшие в оперативной деятельности республиканского КГБ. Остальные диверсанты сумели уйти обратно на территорию Ирана.

— Значит, остальным очень повезло, — усмехнулся Сталин. — Теперь там спокойно?

— Относительно спокойно, — кивнул Эйтингтон. — С учётом особенностей Нуристана, конечно же.

Верховный Совет Нуристанской ССР ещё в 1936 году принял декрет «Об официальном названии» — отныне больше нет Афганистана, а есть только Нуристан.

Это переименование произошло в рамках политики коренизации: Аркадий уже давно знал, что называть тот регион «Афганистаном» — всё равно, что называть Германию «Немецией», так как персидское слово «афган» означает «молчание» или «безмолвие». «Страна молчунов» или «Безмолвная страна» — так звучит «Афганистан» для любого, кто знает фарси. Немирова это слегка коробило уже давненько, поэтому он лишь приветствовал решение республиканского Верховного Совета, официально назвавшего республику «Страной света» — «нур» с фарси переводится как «свет» или, в переносном смысле, «просвещение».

До пуштунов, проживающих на юго-западе, юге и востоке, довели новую информацию, но восприняли они это равнодушно — они как называли, так и называют свою страну Пуштунистаном…

Впрочем, их личное отношение к решениям Верховного Совета не особо-то и важно, гораздо важнее то, что все пуштунские роды признают его власть.

Старейшины от родов избираются в Советы, там до них доводят актуальную повестку и диспозицию Нуристанской ССР на политическом ландшафте Советского Союза, а также объясняют, как именно народные депутаты влияют на судьбу республики.

Самых смышлёных и прогрессивных старейшин отправляют в Верховный Совет СССР, чтобы не били в грязь лицом и участвовали в общесоюзной жизни.

Аркадию нравилось в этой системе то, что её крайне сложно подчинить чьей-то единоличной воле. Купить все три тысячи с лишним депутатов? Теоретически это возможно, но с каждой взяткой растёт шанс, что один из нардепов заложит «покупателя» КГБ. Персональный террор с целью запугивания? Такие новости дойдут до КГБ ещё быстрее.

Даже то, что у Немирова и Сталина есть чрезвычайные полномочия, не значит, что у них в руках появилась абсолютная власть. Эти чрезвычайные полномочия строго регламентированы и, например, в самоуправление местных Советов или в работу исполнительных органов они, без серьёзных обоснований, лезть всё ещё не могут.

Западная пресса, конечно же, написала о том, что в СССР теперь диктатура из милитариста и члена Политбюро, то есть, нечестивый тандем армии и партии, но эти пропагандистские выкрики имеют мало общего с реальностью. Всё-таки, автономность регионов ограничивается только всесоюзными программами и проектами. Другое дело, что эти программы и проекты иногда затрагивают почти все сферы жизни республик, но они конечны, а ещё, как правило, нацелены на что-то хорошее. Например, как ликбез, ГОЭЛРО, Пятилетки и так далее.

В каждой союзной республике свои наркоматы, руководство которых назначается республиканскими Советами, но наркоматы напрямую подчиняются СНК СССР, поэтому сохраняется баланс между централизацией и децентрализацией.

При проработке новой модели, Аркадий и Ленин держали в голове опыт Югославии. Повторения её судьбы не хотелось. Расширенная автономия — это хорошо, когда вокруг не враждебная обстановка, но плохо, когда ты ведёшь жестокую войну на истощение.

Экономика Югославии была слабее, поэтому заигралась в кредиты, стала всем должна, а затем МВФ начал навязывать Югославии рыночные реформы, а это была смерть для любого полиэтнического социалистического государства. (1)

Чтобы не допустить подобного, СССР был подчинён плану. Республиканские власти имеют много полномочий в области самоуправления, но заводы и народные предприятия работают по всесоюзному плану, ради всесоюзного блага.

«Война, кстати, заглушила последние голоса недовольных таким положением вещей», — подумал Аркадий. — «Теперь люди готовы позволить правительству очень многое, лишь бы не проиграть в этой войне против всей Европы».

— Если в Нуристане снова всё спокойно, то перейдём к «еврейскому вопросу», — произнёс Сталин. — Что это у вас за идеи такие? И откуда?

— Поток мигрантов создаёт некоторые проблемы на границах, — ответил Аркадий. — Евреи продолжают прибывать из ближнего и дальнего зарубежья, с целью заселиться в Поволжье и Северном Кавказе. И с мест поступают запросы — сформировать регулярные соединения из лиц еврейской национальности для борьбы против немецко-фашистских захватчиков.

— А зачем? — спросил Иосиф Виссарионович. — Пусть вступают в Красную Армию.

— Лимит набора новобранцев из регионов расселения евреев уже исчерпан, — вздохнул Аркадий. — Некоторые переезжают в другие области, чтобы призваться оттуда, но большинство требует расширить набор и сформировать полностью еврейские подразделения.

— Это не объясняет, зачем нам это, — вздохнул Сталин. — Зачем?

— Мы просто предложили, — пожал плечами Аркадий. — Это крайне мотивированные бойцы, ещё и, как правило, с хорошим образованием.

— А что с этими национальными формированиями делать после войны? — спросил Сталин. — Нет, пусть призываются в общем порядке.

— Настаивать не буду, — улыбнулся Аркадий.

*22 августа 1940 года*

— Какие у нас общие потери? — спросил Михаил Иванович Калинин.

— По состоянию на 20 августа: 701 360 человек, из них убитыми и пропавшими без вести — 189 557, — даже не заглянув в папку, сообщил Аркадий. — По бронетехнике: потеряно 3514 танков, БТР и САУ, но 1467 из них успешно возвращены в строй, 281 единица — потеряна безвозвратно, а 1766 единиц ремонту не подлежат, поэтому отправлены на переплавку. По авиации: потеряно 4316 истребителей, штурмовиков и бомбардировщиков, безвозвратно — 3294 единицы, а 1022 единицы возвращены в строй. По артиллерии тоже есть точная статистика: 14 973 единиц вооружения потеряно, из них 8534 единицы восстановлены и возвращены в строй, а 6439 потеряны безвозвратно.

— Это много? — уточнил председатель Президиума.

— Нужно смотреть относительно потерь противника, либо наших абсолютных возможностей, — ответил на это Аркадий.

— Какое соотношение потерь? — спросил Калинин.

— Приблизительное соотношение потерь — 1:1,5 в нашу пользу, — произнёс Немиров. — Но генштаб Вермахта нам сводки не передаёт, поэтому данные о потерях противника мы имеем только приблизительные.

— Один к полутора… — задумчиво произнёс Калинин. — Но это же неплохо, да?

— Если всё будет продолжаться так же, как идёт сейчас, чтобы уничтожить все девять миллионов изначального личного состава армий «Оси», мы должны будем потерять шесть миллионов красноармейцев, — ответил на это Аркадий.

— В такой формулировке это звучит совсем по-другому, — нахмурился Михаил Иванович.

— Но печалиться не надо, — усмехнулся Немиров. — Сейчас война манёвренная, поэтому всё зависит от стратегических успехов. Если разделить понесённые противником потери в графике по датам, то пиковые значения, большей частью «сделавшие» всё это соотношение, достигались в период двух операций, «Скрипач» и «Мамонт».

— Мы можем рассчитывать, что соотношение потерь будет улучшаться в будущем? — поинтересовался Калинин.

— Для этого и существует генштаб, — пожал плечами Аркадий. — Две успешные контрнаступательные операции — это тенденция. Это доказательство того, что Красная Армия имеет очень крепкий офицерский корпус, способный выполнять сложные задачи и даже преодолевать экстремальные сложности встречного боя. Другое дело, что немцы тоже не лыком шиты. Вывод своих войск из-под удара, пусть даже ценой румынской и болгарской армий — это свидетельство тактической и стратегической гибкости верховного командования Вермахта.

— Тогда я снова могу спать спокойно, — улыбнулся председатель Президиума. — Знаете, товарищ Немиров, пусть мы готовились, знали о неизбежности войны, но каков же гений нашего Кормчего… Он, как будто, всё просчитал. У нас страна ведёт войну против всей Европы, но войну чувствуют только прифронтовые области, а здесь, в Москве, даже нет этого запаха… Помните?.. Вот это тревожное ощущение, как густой туман…

«Помню ли я?» — подумал Аркадий. — «Слишком хорошо помню. Я видел Москву во время трёх мировых войн».

Он сдержанно улыбнулся.

— Да, гений товарища Ленина непостижим, — сказал он. — И я прекрасно помню те времена — для меня это всё будто вчера.

— Хорошо, что сейчас не так, — вздохнул Калинин.

*25 августа 1940 года*

— Как обычно, ожидается ожесточённое сопротивление ПВО, — продолжал инструктаж полковник Рыбаков. — Поэтому за сто пятьдесят километров до входа в радиус действия городских ПВО, необходимо достичь высоты 10 500 метров — это к особому вниманию бомбардиров…

Всё это старший лейтенант Егор Константинович Богомолов уже и так прекрасно знал, но, тем не менее, слушал предполётный инструктаж предельно внимательно. Сачкующие лётчики долго не живут — это установлено за два месяца бомбардировок Берлина и Рура.

— Погода ожидается облачная, что даже к лучшему — сможете подобраться поближе, — сказал полковник. — Но наблюдайте друг за другом как можно внимательнее. Авиация ПВО будет сильна, поэтому особо не надейтесь на прикрытие. Они будут заняты схваткой с превосходящими силами противника. Если узнаю, что какой-то дурачок не надел броню — навсегда превращу в наземных техников, вместе с командиром.

«Да, броня — это святое», — мысленно согласился старший лейтенант Богомолов. — «Ни разу не видел таких дурачков, что вылетают без неё».

Комплект индивидуальной бронезащиты БЗ-12 — это полный защитный костюм, надёжно закрывающий туловище и конечности. Голову закрывает шлем-маска ЗШ-12.

Защитные свойства обеспечиваются 48 слоями нейлона и дюралевыми пластинами толщиной по 7 миллиметров, уложенными внахлёст.

Шлем ЗШ-12 изготовлен из стали, а лицевая маска — из толстого листа органического стекла.

Уже неоднократно проверено, что, при удачном стечении обстоятельств, броня может удержать даже среднеразмерный осколок, что очень ценится среди экипажей.

Подобное бронирование весит 23 килограмма, что тяжеловато, но полегче, чем риск умереть от почти любого осколка.

— Работать будете по топливным хранилищам у Берлина, — сказал полковник Рыбаков. — Но за вами будут идти ещё две эскадрильи, со своей задачей. Вы разминётесь с ними непосредственно перед Берлином — они летят на Потсдам. Идите и крепко спите — через восемь часов вылет. Свободны.

«Целых 24 экипажа на Потсдам», — подумал старший лейтенант Богомолов. — «Им будет тяжело — немцы ведь нами не ограничатся и на возврате их поймают. И если вторая волна прикрытия опоздает или поспешит, то будут серьёзные потери».

У 1-й и 2-й эскадрилий 1-го тяжёлого бомбардировочного авиационного полка 42-й дальнебомбардировочной авиационной дивизии задача чуть-чуть попроще — просто разбомбить Берлин, не залетая так далеко.

Егор сразу же направился в казарму, чтобы добросовестно поспать положенные четыре часа. Остальные тоже следовали заведённому распорядку.

А через четыре часа не очень крепкого сна началась финальная предполётная подготовка.

За двенадцать часов до вылета техперсонал закончил проверку двигателей и антиобледенительной системы, а также кислородного оборудования для экипажей.

Также, в самом конце техобслуживания, были загружены снаряды для пушек и патроны для пулемётов.

Проснулся Егор без проблем, ведь это уже привычное дело. К тому же, это нетрудно, когда перед этим поспишь с 16:00 до 20:00.

— Егор, пойдём на завтрак! — вошёл в казарму капитан Гончаров.

— Сейчас, умоюсь, — ответил ему Богомолов. — Подождёшь?

— Да, — кивнул Павел. — Покурю, как раз.

Умывшись и приведя себя в образцовый порядок, он вышел из казармы и увидел сидящего в курилке Гончарова, как раз вытащившего из портсигара вторую сигарету.

— Идём, — поднялся он с лавки и вернул сигарету в портсигар.

В столовой было многолюдно, как обычно и бывает перед боевым заданием.

На завтрак подали рисовую кашу с маслом, белый хлеб, сгущённое молоко, яйцо, кофе с сахаром и маленькую плитку шоколада «Феликс».

Шоколад «Феликс» — это продукция бывшего завода «Абрикосов и сыновья», ныне называемого «Шоколадный завод имени Феликса Эдмундовича Дзержинского», в народе называемого просто «Дзержинским».

После завтрака командиры и штурманы отправились в штаб, где получили маршрутные карты, схемы отхода, а также уточнили точки встречи с прикрытием.

Как только командиры и штурманы вернулись, экипажи поехали на аэродром.

— Мои писали недавно, — сообщил Павел, когда они шли к автобусам. — Зинка говорит, что квартиру получила — двухкомнатную, пока что, но как разродится третьим, будет подавать на трёхкомнатную. Сказала, что пользуется привилегией.

У близких родственников военнослужащих Красной Армии есть привилегия при выдаче квартир и домов. Так родители Богомолова получили свою двухкомнатную квартиру в Ярославле — наконец-то, перебрались из барака в комфортабельное жильё.

— Это здорово, — улыбнулся Егор. — Поздравляю!

— Да, спасибо, — кивнул Павел Гончаров. — Вот вернусь домой, даст бог, и сразу в трёхкомнатную квартиру!

— Дай-то бог, — вновь улыбнулся Богомолов.

Его жена, Нина, живёт в однокомнатной — с детьми у них ещё не сложилось, а рассчитывать на расширение жилплощади можно только в случае, если появляются дети…

— Каждый. Надевает. Защиту, — процедил майор Волков. — Я каждого пощупаю! Если не нащупаю хоть одного бронеэлемента — сниму с вылета и будете сортиры драить! Не хватало мне, чтобы я вместе с вами в сухопутчиках ходил…

Егор быстро облачился в комплект индивидуальной бронезащиты и надел шлем.

На фоне, техперсонал загружал в бомбардировщик бомбы.

На это задание бомбардировщики 1-й и 2-й эскадрильи оснащаются зажигательными бомбами ЗАБ-100 и обычными ФАБ-100, в соотношении 50 на 50. Бомбовая нагрузка — 3000 килограмм.

Это ограничит предельную высоту, что есть дополнительный риск, но взорвать и сжечь нефтехранилища гораздо важнее.

«Пятнадцатый рейс сегодня будет, а на Берлин — третий», — подумал Богомолов. — «После этого вылета, возможно, к Красной Звезде представят».

Далее была финальная проверка исправности оборудования, вооружения и радиосвязи. Богомолов проверил свою зону ответственности — бомбовый прицел и сдвоенный 12,7-миллиметрового калибра пулемёт ДК.

— Товарищи! — начал напутственную речь командир 1-го авиаполка, полковник Рыбаков, когда экипажи построились. — Сегодня — важный день! Мы бьём немца по самому больному месту — по топливу! Без него ни танки не поедут, ни самолёты не взлетят!

Он оглядел всех присутствующих.

— Немцы спать не будут, — продолжил полковник. — Их ПВО будет ждать вас. Их истребители будут подниматься вам навстречу. Мы уже знаем, что это значит. Каждый должен помнить: одиночки долго не живут. Держитесь боевого порядка! Удар наносите точно, не раскидывайте бомбы, как зерно по полю. Каждый килограмм — в цель! Поняли меня?

— Так точно, товарищ полковник! — почти синхронно выкрикнули лётчики.

— По машинам! — приказал Рыбаков.

Егор забрался в бомбардировщик и занял своё штатное место.

Спустя несколько десятков минут, затарахтели двигатели, основательно прогрелись, а затем бомбардировщик тронулся с места.

До Берлина примерно 500 километров, поэтому Пе-11 заправлен на 50%, чего вполне хватит туда и обратно.

Богомолов, чтобы занять себя хоть чем-то, включил лампу и ещё раз рассмотрел схему топливохранилища, а затем вытащил из планшета фотографии.

Разведчики летают над Германией почти непрерывно — каждый день в общую карту добавляются новые фрагменты. Егор лично видел общую карту Берлина, составленную из фотографий, сделанных в строго заданных координатах.

Видно всё: дома, улицы, парки, общественные здания — вся немецкая жизнь, как на ладони…

Только вот гражданская жизнь немцев советских военных не интересует. А вот что им очень интересно — это расположение военных объектов.

Во время двух прошлых «визитов» в Берлин Богомолов бомбил железнодорожный вокзал и армейские казармы в пригороде. Сам город бомбить бессмысленно, там нет ничего ценного, что оправдывало бы расход совсем не бесплатных бомб, но иногда бывает, что подбитые бомбардировщики сбрасывали груз вслепую. И тогда случалось, что тонны бомб обрушивались на мирные дома.

«Это война», — подумал Егор. — «Прифронтовые города они точно так же бомбят».

Лётчики ориентировались по сигнальным огням, хорошо видным в предрассветном сумраке.

— Экипаж, готовность к взлёту, докладывайте! — приказал майор Волков.

— Второй пилот — готов!

— Штурман — готов!

— Бортмеханик — системы в норме, давление в гидравлике — в зелёной зоне!

— Радист — связь в норме, приём чистый!

— Бортстрелки — боезапас загружен, турели зафиксированы. Ждём взлёта!

— Бомбардир — готов! — рапортовал старший лейтенант Богомолов.

Самолёт разогнался, оторвался от земли и начал набирать высоту.

— Курс 278, держим 2800 метров, набор продолжаем до 8500, — сообщил штурман, лейтенант Теодоряну.

— Принял, держим 278, — ответил майор Волков. — Скорость?

— 280 километров в час, обороты в норме, — ответил бортмеханик, старшина Бернацкий.

Егор увидел первую группу сопровождения — истребители И-7 с дополнительными баками под крыльями. Они будут лететь с бомбардировщиками до самого Берлина, где вступят в бой с истребителями-перехватчиками Люфтваффе.

Спустя час они подлетели к зоне ПВО Берлина и начали набор высоты.

— До линии передовых зенитных батарей — 15 минут, 50 километров. Пора набирать высоту! — сообщил штурман, лейтенант Теодоряну.

— Принял! — ответил командир экипажа, майор Волков. — Бортмеханик, переводим двигатели в режим набора!

— Есть режим набора! — ответил старшина Бернацкий. — Обороты увеличиваю до 92%, шаг винта уменьшаю. Двигатели тянут ровно.

— До зоны ПВО — 40 километров, — спустя некоторое время, сообщил лейтенант Теодоряну. — Встречный ветер 7 метров в секунду, корректируем курс на 281 градус, чтобы компенсировать снос!

— Принял, держим 281 градус, угол набора 4 градуса, — ответил Волков.

«Скоро начнётся…» — подумал Егор и ощутил тянущее чувство негативного предвкушения.

Это странное ощущение, когда знаешь, что сейчас будет очень плохо, но ждёшь этого.

— Высота 9 800 метров, до первой линии ПВО 20 километров, время — шесть минут! — сообщил Аркадиуш Теодоряну.

— Принял! До 10 500 дотягиваем плавно! — отреагировал Волков.

— Ребята, отрабатывайте дальше — мы полетели! — сообщил командир 8-й эскадрильи, подполковник Ткаченко. — Ни пуха!

Истребительное сопровождение, не встретившее никакого сопротивления в воздухе, тоже разделилось на две части.

— Принято, и вам не хворать! — ответил майор Волков.

— Контакт! Дымки впереди — зенитки! — закричал стрелок из шаровой установки внизу.

Егор посмотрел вперёд и тоже увидел чёрные облачка с жёлтыми всполохами внутри них. А затем начали раздаваться частые взрывы.

Звук был, будто по корпусу стучит кувалдой кто-то очень сильный. Вибрация передавалась в руки даже через толстые варежки, без которых на такой высоте просто никак — температура −45 градусов Цельсия.

— Чёрт, это 105-ки! — сообщил кормовой стрелок. — Идут плотнее, чем в прошлый раз! Суки стали лучше стрелять!

— Все системы в норме, давление стабильное, повреждений нет! — сообщил бортмеханик.

Напряжение росло с каждым глухим ударом по корпусу. Их не отличить от осколочных попаданий, поэтому остаётся уповать на то, что им сейчас не режет крылья…

— Попадание по левому ведомому! — сообщил стрелок левой бортовой турели. — Дымится, но держится!

— Штурман, доклад по курсу и время подлёта! — нервным голосом скомандовал майор Волков.

— Держим 281, скоро поворот на цель, до точки сброса — 10 минут! — ответил Теодоряну.

А после его слов небо вдруг резко затихло. Егор услышал гул двигателей своего бомбардировщика — это значит, что ПВО свою часть выполнила.

— Это Стрела-4! Контакт! — раздалось из динамика. — Восемь целей, заходят с северо-запада! Предположительно — Мессеры! Идём на перехват!

— Всей эскадрилье — сохранять строй! — скомандовал майор Волков. — Время до точки сброса⁈

— Пять минут! — ответил штурман.

— Стрелки, держите секторы! Если появятся «худые» — не давайте им выйти в хвост! — приказал командир экипажа.

Мессершмитты прозвали «худыми» за узкий и компактный фюзеляж, что отличало его от «упитанного» И-7, который немцы прозвали, если верить фронтовым слухам, «кабаном».

— Стрелы приняли бой! — сообщил радист. — Восемь «худых» отвлекают, ещё восемь идут прямо на вторую эскадрилью!

— Минута до точки сброса! — предупредил штурман.

— Передаю управление бомбардиру! — ответил майор Волков. — Давай, Егор, жги!

Богомолов принял управление, скорректировал курс и сообщил:

— Ориентир взят! Бомболюк открыт!

— Стрела-2 подбит! — донеслось до него из динамика.

— Высота 10 500, скорость 280, угол 12 градусов, цель в перекрестье! — выкрикнул Егор. — Сброс!

— Немцы жмут! — сообщил кормовой стрелок за 30-миллиметровой автопушкой. — Один в хвосте, второй заходит снизу!

Картина боя менялась динамично — через носовой фонарь Егор видел пролетающие мимо трассеры, разорванную обшивку, падающую на теперь уже не спящие пригороды Берлина.

Сразу после сброса, Егор немедленно передал самолёт командиру экипажа:

— Самолёт ваш, товарищ майор!

— Штурман, курс! — приказал майор Волков.

— Курс 102, держим до выхода из сектора, после уходим на 85! — ответил лейтенант Теодоряну.

— Принял! Манёвр уклонения, готовьтесь! — ответил командир экипажа.

— Вижу детонацию! — выкрикнул кормовой стрелок. — Горят, сукины дети, ха-ха!!!

— «Стрела-4» докладывает — три сбитых, но у нас потери! — сообщил командир прикрытия. — Стрела-2 горит, лётчик прыгнул! Наблюдаем новых «худых»!

— «Клин-2» подбит! — сообщил левый бортовой стрелок. — Наблюдаю резкий крен вправо! Носовая часть разбита — самолёт горит! Два парашюта!

Егор, выполнивший свою работу на сегодня, занял носовую пулемётную турель и сразу же увидел заходящую с носа пару «худых».

Над ним пролетела длинная очередь из зелёных трассеров — это сработала носовая 30-миллиметровая автопушка.

Немцы шли в лоб, рассчитывая проделать то же самое, что и с «Клином-2». Егор открыл огонь в правого, относительно себя, «худого».

Его трассеры отпугнули немца, но тот успел попасть куда-то в область правого крыла и двигателей.

А вот второй «худой» не успел среагировать и получил бронебойный снаряд прямо в двигатель. Снаряд пробил двигатель и убил пилота, что было ясно по окрасившемуся в красный цвет фонарю самолёта.

— Давление третьего двигателя упало! — сразу же сообщил бортмеханик. — Топливо течёт — мы его теряем!

— Перекрывай подачу и глуши третий двигатель! — скомандовал командир экипажа Волков.

— Есть глушение третьего! Обороты на остальных держу! — ответил бортмеханик Бернацкий.

— Курс корректируем на 110, снижение до 9000! — сразу же вмешался штурман Теодоряну.

«Это плохо…» — подумал Богомолов. — «Сейчас налетят».

То, что они снижаются до девяти километров, открывает простор для манёвра перехватчикам противника, которые на этой высоте будут чувствовать себя более уверенно. Но хуже всего — бомбардировщик покидает строй и становится одиночной жертвой.

Теперь их будут терзать до самого конца и надежда одна — на истребители прикрытия.

— «Клин-1» «Клину-3», — заговорил майор Волков. — Передаю командование — действуйте по полётному заданию.

«Ох…» — увидел Богомолов оживившихся «худых», которые сразу же пошли на снижение за лёгкой добычей.

— «Стрела-1» «Клину-1»! — вышел на связь командир истребителей прикрытия. — Прикрыть не сможем — связаны боем! Защищаем эскадрильи!

«А вот теперь точно плохо», — подумал Егор и открыл огонь по заходящему на атаку Мессершмитту.

По нему стреляли все носовые турели, поэтому немец быстро понял, что в этот раз ничего не получится.

— Усилить бдительность! — раздался приказ Волков. — Будем прорываться домой!

Примечания:

1 — Почему рыночек — это всегда плохо для полиэтнических социалистических государств? — в эфире рубрика «Red, зачем ты мне всё это рассказываешь⁈» — разберём это на примере той же Югославии, которая является идеальным образчиком того, как всё разрушить парой десятков ловких движений. В 1948 году Иосип Броз Тито, увидевший, что в СССР «строят какой-то не такой социализм», посрался со Сталиным, который считал, что раз СССР освободил Югославию, то и танцевать её тоже должен он. Тито идея подчинения Центру не понравилась, из-за чего он поругался со Сталиным. На самом деле, не только поэтому. Сразу после войны Тито вдруг начал чувствовать власть, которая и не снилась его отцу, поэтому охренел по форме и содержанию: он пытался включить в Югославию часть Италии и Австрии, раз уж так получилось, что «мы со Сталиным победили», 19 января 1948 года предложил Энверу Ходже ввести войска в Албанию, якобы для защиты от англо-американского вторжения из Греции — Сталину такие инициативы не нравились, так как у него была геополитика и нежелание начинать войну с Западом, но Тито воспринял это как предательство. А дальше было ещё хуже. За две недели до «предложения» Тито албанскому лидеру, Георгий Димитров, лидер Болгарии, дал интервью, в котором высказался о некой «Балканской федерации», которая могла бы объединить тут всё «от можа до можа» — Югославию, Болгарию, Румынию, Албанию и Грецию. Уши Тито оттуда торчали явственно, он тоже ратовал за эту федерацию, но оказалось, что Димитров имеет вполне определённую позицию, какая страна должна стать лидирующей в федерации и это была не Югославия. Сталин сначала рассматривал, но не поддержал, а Запад отреагировал — это выглядело, как военно-политический блок, что нарушает Ялту и Потсдам, поэтому в Брюсселе использовали прецедент для формирования Западного блока, который почти сразу стал НАТО. Естественно, такие геополитические последствия привели к разладу. У Тито мечты о какой-то новой сверхдержаве, а у Сталина скучная геополитика, нацеленная на недопущение Третьей мировой — отношения у них резко начали портиться, а затем испортились окончательно. Произошёл разрыв — каждый стал сам по себе. И в этот момент Тито начал соображать, что натворил: раз Югославия больше не находится на подсосе у сверхдержавы, нужно как-то построить эффективную экономику, которая будет конкурентоспособна на мировой арене. А ещё нужно было как-то примирить более 20 народов, причём идея жёсткой централизации, какую провели в СССР, Тито чем-то не устраивала. И он решил пойти другим путём — увеличить автономию республик, предприятия отдать рабочему самоуправлению, ничего масштабно не планировать, верить в светлое будущее и надеяться на лучшее. В 1953 году Тито внёс масштабные правки в Конституцию Югославии от 1946 года, добавив в неё целые абзацы о рабочем самоуправлении, начиная с цехов, заканчивая субъектами федерации. В результате, все 50-е годы наблюдался невиданный рост промышленности — она увеличивалась на 13,4% в год, а ВВП рос на 9,8% в год. Тито сразу как-то поверил, что вот он, «третий путь™», вот он, родимый — «социализм с человеческим лицом™». Только вот нет никакого третьего пути, есть только два пути — социализм или варварство. И ты, уважаемый читатель, сейчас поймёшь, почему. Поскольку Югославия была всё ещё социалистической, но, как бы, не с СССР, западным странам было интересно, чтобы всё так и оставалось. И чтобы Югославия не ушла в ОВД и СЭВ, её начали подкармливать кредитами. Запад начал кредитовать Югославию аж с начала 50-х годов, практически сразу после её разрыва с СССР. Впрочем, Тито — это умный телёнок, поэтому сосал у двух маток — СССР, в 1954 году, тоже кредитовал его на выгодных условиях, потому что не хотел, чтобы Югославия окончательно ушла к Западу, но Тито снова начал охреневать и осуждать политические действия СССР, поэтому краник перекрывали несколько раз. Значительная часть экономических успехов Югославии — это результат кредитования, так как все эти россказни о том, что можно добиться экономического роста с помощью внутренних сил — это детские сказки. В 50-е кредиты помогли Тито выкрутиться из ситуации и восстановить страну, порушенную немцами и их тогдашними друзьями, но в 70-е он уже просто не мог остановиться. Югославия стала зависеть от западных кредитов, а в 80-е годы вдруг выяснилось, что кредитов набрано на 20 миллиардов тогдашних долларов США, экономика не растёт и всё движется к анальному отверстию. И тут вылезает МВФ, который говорит: сейчас всё порешаем, но надо делать рыночные реформы, а если не сделаете, то будет жесть. В Югославии начались рыночные реформы, начали стремительно, как расходование зарплаты, формироваться национальные финансовые элиты в пока ещё братских республиках, что заложило фундамент для того, что будет в Югославии в 90-е. Мне ведь не надо рассказывать тут, что было в Югославии в 90-е, да? Короче, закабалили, заставили выполнить условия, а потом просто смотрели, что будет. Собственно, в СССР с 1985 происходило то же самое — «ускорение», формирование миллионеров, которые потом всё «честно приватизировали» в бывших братских республиках, а затем закономерный коллапс. Только, в отличие от Югославии, СССР никто снаружи ничего не навязывал — выродившаяся партия решила, что хватит, наигрались в социализм — пора пилить палубу, всё равно этот корабль почти встал. В общем, в Югославии Тито хотел как лучше, а получилось, как всегда. Максимально доступная автономия в Югославии дошла до того, что республики в федерации брали кредиты отдельно и без согласования, поэтому и набежало так много: полная финансовая безответственность привела к закономерному результату — пришёл коллектор и навязал условия, при которых ему будет удобно вернуть свои деньги. Ещё раз: нет никакого «третьего пути™». «Социализм с человеческим лицом™» — это нежизнеспособная химера. И что это такое вообще — «социализм с человеческим лицом»? У него лицо должно быть человеческим по сравнению с чем? С капитализмом? А у капитализма точно человеческое лицо? Но это ладно, политические клише — это дело такое. А вот при каком условии югославская модель могла бы оказаться жизнеспособной? Только в случае, если она была бы крупнейшей на планете. Но беда в том, что в таком случае и советская модель тоже будет жизнеспособной и даже более эффективной, чем югославская. И это не какая-то моя додумка: раз довольно-таки неповоротливая и полная неустранимых недостатков капиталистическая система, в условиях своего повсеместного доминирования, показала себя более эффективной, по сравнению с плановой системой, хотя в последней недостатков на порядок меньше, то более прогрессивные модели очень легко прикончат капиталистическую систему, при условии своего повсеместного доминирования. Просто игра изначально была нечестной, но Маркс предупреждал: революция должна произойти в индустриальной стране, а затем распространиться по всему миру. Только в таком случае новая система могла уверенно одолеть капитализм. Но социалистическая революция произошла в аграрной стране, на весь мир не распространилась, поэтому поставленные перед ней задачи выполнены не были, а затем капиталистическая система сожрала аномалию. Но эта аномалия вспыхнула так ярко, что наши отечественные барыги самоотверженно борются с коммунистической угрозой уже почти 35 лет. Тем не менее, нам нужно смотреть правде в глаза. Распад СССР — это не роковая случайность, это очередное подтверждение теории Маркса. Он всё это время был прав. И СССР — это цивилизационный опыт, который обязательно поможет всему человечеству в будущем. Барыги прекрасно помнят о том, что альтернатива капитализму есть — её призрак бродит среди цехов разрушенных заводов, они финансируют разные фонды, чтобы старательно очернять наше социалистическое прошлое, нанимают разных содомитов, чтобы они фабриковали тонны бреда, но наблюдается тенденция, что они уже начали забывать вкус вил…