Наложник

Глава 3. Базар «Алисарже»

Просыпаюсь на рассвете, всегда так встаю, если всю ночью не забавляюсь с мальчиками. Смотрю на Эмина: он спит в том положении, как я ему приказал. Любуюсь на его спокойное безмятежное лицо, на эти длинные черные реснички. Неслышно подползаю к нему и резко шлепаю по его голой попке, сильно сжимаю ягодички так, что мой средний палец попадает в его дырочку. Эмин тут же вздрагивает, просыпается, смотрит на меня красными воспаленными от слез глазами.

– Разве не положено рабу вставать раньше своего хозяина и приветствовать его при пробуждении? – грозно ему говорю, придавая своему голосу куда большую сердитость, чем есть на самом деле.

– П-простите, господин. Доброе утро, г-господин, – срывающимся голосом произносит он.

– И всё? – уточняю я, пару секунд подождав от него ещё каких-либо слов.

– Простите, господин, – тихо повторяет он. – Я недавно стал рабом, я не знаю, как мне следует поступать, – и чуть помедлив совсем неслышно добавляет, – высеките меня за это.

– Давай сюда плетку, – рявкаю я, поднимаясь с постели.

Эмин ищет глазами плеть и вскоре находит, вчера она закатилась под кровать, вытаскивает её, при этом он так сильно нагибается и соблазнительно виляет свой полосатой попочкой, что у меня встает и так напряженный с ночи малыш. Поворачивается ко мне и на коленях подает.

– Прежде чем дать мне плеть, ты должен её поцеловать, – говорю я, – и попросить сурово наказать тебя. И вообще – почему ты до сих пор не подал мне халат?

– П-простите, господин.

Эмин испуганно подскакивает с пола, хватает с кресла халат, помогает мне одеться, завязывает пояс. В это время я смотрю в его лицо и не могу удержаться как мне нравятся его глаза, пусть сейчас они и воспаленные, с красными прожилками лопнувших сосудов. От слез у него припухли щеки и губы, так и хочется ударить его по лицу, чтобы оставить алый след от своей руки. Закончив с одеянием, он вновь опускается передо мной на колени, целует и протягивает плеть.

– Накажите меня, господин, накажите очень сурово, – совсем тихо произносит он.

Беру плеть и кожаной петлей провожу по его волосам. Он вздрагивает и снова судорожно сглатывает, кадык дергается, приводя в движение все мышцы шеи. Опускаю ниже и ребром ремня касаюсь его щеки и губ.

– Раб по утрам должен осведомляться, как спалось его хозяину, а ты этого не сделал, – жестко произношу я.

Размахиваюсь, он зажмуривается, не смея закрыться от меня руками, но я бью его не по лицу, плеть прилетает ему по плечам, чуть выше локтя. Он вздрагивает, закусывает губу, но не вскрикивает, терпит.

– А ты не просто раб, ты мой наложник, должен был не только поинтересоваться моим самочувствием, а целовать мои руки, предлагать полизать моего утреннего дружочка, – пеняю ему.

Эмин распахивает свои глаза и удивленно и в то же время испуганно смотрит на меня.

– П-простите меня, – снова сглатывает он. – Как вам спалось, господин?

– Могло бы и лучше, если бы кое-кто не всхлипывал всю ночь, – сердито произношу я.

– Простите, господин, – едва слышно говорит он, чуть поддается вперед и губами касается моей руки с плетью, – высеките меня за то, что я не давал вам спать этой ночью.

– Да, следовало бы тебя хорошенечко за это высечь до кровавых полос, но сегодня я тебя прощаю. Но только один раз, – повысив голос на последнем предложении произношу я.

– Спасибо, господин, – он вновь целует мою руку.

– Ну?

– Что, господин? – снова испуганно произносит он.

– Я жду, когда ты наконец попросишь разрешения полизать моего дружочка? – говорю ему и сгибом ремня несильно стукаю его по макушке.

– П-простите, господин, – он снова судорожно сглатывает, – разрешите мне полизать вашего друга?

– Разрешаю.

Он на коленях приближается ко мне, дрожащими руками отодвигает полы халата, смотрит на моего огромного вставшего друга с крупной головкой и снова судорожно сглатывает.

– Я не могу, простите, господин, высеките меня за это, – он падает попкой на пяточки, опускает голову и громко всхлипывает, руками тянет рубашку прикрывая своего.

В этот момент раздается стук в дверь и после моего разрешения входит Хасан. Это немного отрезвляет меня. Если бы не он, то я бы исхлестал Эмина до крови. Хасан коротко здоровается, осведомляется о моем самочувствии, как и должен делать верный слуга. Эмин внимательно слушает его, робко подняв глаза, впитывает всё до крупиночки. Это смягчает мой нрав. На вопрос Хасана об утренних распоряжениях, отдаю пару приказов и в конце добавляю:

– Забирай этого и пусть он приведет себя в порядок. Жду его на завтрак. Выдашь ему простые светлые штаны без трусов. И разъясни ему, что должен делать наложник, а то он совершенно не подготовлен.

На последних словах бросаю плетку в Эмина. Он ловит её за ручку, но конец тонкого ремешка всё равно попадает ему по щеке, оставляя слабый розовый след. На его глазах снова наворачиваются слезы. Он целует плеть и кладет её на постель.

– Видишь, Хасан, – обращаюсь к своему слуге, – и ни слова благодарности.

– П-простите, господин, – Эмин поднимает на меня глаза, слеза срывается с его ресницы и течет по щеке, ровно по тонкой розовой полосочке – по следу от плетки. – Спасибо вам, господин.

Ухмыляюсь:

– Хасан, научи его.

И отправляюсь в ванную.

Выхожу к завтраку и в столовой меня уже ждет Эмин. Волосы расчесаны и аккуратно уложены, рубашка поменяна, но такая же, европейской кройки и белая, ведь на этот счет я не давал никаких распоряжений, умный Хасан сам переодел его. Простые льняные штаны облегают тело Эмина, видно, что он без трусиков, так и хочется провести рукой по его бугорку, почувствовать пульсацию его испуганного друга через тонкую ткань. Он стоит возле панорамного окна и завороженно смотрит на море, наверное, никогда не поднимался столь высоко. Слышит, что я вошел и отрывается от окна.

– Доброе утро, господин. Вы очень хорошо сегодня выглядите, – произносит он, делая ко мне пару несмелых шажочков.

Наконец-то Эмин мне улыбается. Я впервые вижу его улыбку. Сначала у него дергается верхняя губа, потом появляются маленькие ямочки, не на щеках, чуть ниже, ближе к губам, затем он расплывается в улыбке.

– Господин, позвольте мне прислуживать вам за завтраком, – продолжает он, чуть кланяясь мне.

Усмехаюсь. Пока я принимал водные процедуры, затем просматривал утренние сводки в ноутбуке за чашечкой кофе, за это время Хасан успел хорошенько намуштровать мальчишку. Он это умеет, ни раз воспитывал моих мальчиков.

– Нет, Эмин, – дотрагиваюсь до его плеча и за подбородок поднимаю его голову, чтобы, произнося следующие слова, видеть его глаза: – Скажи мне, Эмин: ты совершил грех, рассматривая моего дружочка?

Он вздрагивает, его реснички начинают дрожать, улыбка исчезает с его лица, и он снова сглатывает.

– Да, господин, я совершил грех, – отвечает он, глядя мне прямо в глаза. – Я не должен был разглядывать ваше достоинство.

– Значит справедливо будет наказать тебя за это?

– Да, господин, – он опять сглатывает. – Будьте так добры, господин, и накажите меня за мой грех.

Я размахиваюсь и изо всей силы бью его по щеке, оставляю красноватый след от своей ладони поверх розовой полосы от плети на его нежной коже. Он вздрагивает и опускает глаза. Не трет щеку, что мне очень нравится.

– Благодарю вас, господин, – тихо отвечает он, поднимая на меня глаза. – Позвольте мне поцеловать руку, наказавшую меня.

Протягиваю ему руку, и он целует мою ладонь. Усмехаюсь и одобрительно киваю Хасану – молодец, быстро и хорошо его подготовил. Вижу, как входит слуга, которому я велел принести Великую Книгу Сарджу и обращаюсь к Эмину:

– Встань на колени и прочитай вслух главу о невинности пока я завтракаю.

Он опускается на колени и поднимает вверх ладони, я беру книгу из рук слуги, она большая, тяжелая, раскрываю на нужной главе и кладу ему на ладони. Эмин сразу же начинает читать.

– Громче и четче, – велю я, хотя он и так хорошо читал, но мне хочется, чтобы он потратил больше сил на это.

Эмин начинает заново, произнося слова горазда громче и отчетливее. Сажусь за стол, мне прислуживает Хасан, завтракаю и слушаю Эмина. У него красивый голос, он хорошо читает, не сбивается, видимо часто бывал наказан подобным образом в доме своего отца.

– Господин, я закончил, – говорит Эмин, прерывая чтение, – вы хотите, чтобы я продолжил следующую главу?

– Нет, перечитай снова, – отвечаю я. – Я хочу, чтобы ты в должной мере усвоил, что за грех ты совершил.

– Да, господин, – отвечает он и принимается заново.

После завтрака велю Эмину перечитать вслух эту главу ещё раз пять, а Хасану проследить за этим. Вижу, что немного дрожат руки Эмина, тяжело держать Святую Книгу на весу, ухмыляюсь, пусть терпит. Сам я иду в кабинет. У меня ещё несколько дел до того, как я хочу съездить на базар к дяде Али. И ещё нужно дать задание подчиненным выяснить как обстоит сейчас бизнес у господина Бишона, отца Эмина. Неплохо бы с ним войти в деловой союз.

Просматриваю последний документ и входит Хасан.

– Господин, Эмин закончил чтение, как велите им распорядиться? – спрашивает он.

– Ну, в принципе и я закончил тоже, – размышляю вслух и смотрю на время, – Хасан, подготовь лимузин, я хочу поехать на базар. Эмин поедет со мной. Пусть дожидается меня во дворе.

– Эмин ещё не завтракал, господин. Как прикажите?

– Дай ему снова одну лепешку и горячего сладкого чая, – киваю я.

– Будет исполнено, господин, – кланяется Хасан и выходит из кабинета.

Откладываю бумаги, связываюсь по Интернету с сотрудниками, чтобы прояснить кое-что, касательно закупок. Как-никак готовимся к большому делу. Скоро мой караван со всевозможными товарами отправится в путь.

Когда я спускаюсь вниз и выхожу на залитый солнцем двор (терпеть не могу подземную парковку, мой экипаж всегда дожидается меня на поверхности земли), то тут же вижу Эмина. Он стоит возле моего белого лимузина и переминается с ноги на ногу – горячо стоять босиком на обожженных солнечными лучами каменных плитках. Я даже, особо не присматриваясь, сразу узнаю Эмина, его тонкую невысокую фигуру.

– Господин, – Хасан почтительно открывает передо мной дверцу лимузина.

Я забираюсь внутрь, сажусь и Хасан подает мне поводок от ошейника Эмина, дергаю, и мой раб ныряет в лимузин. Он становится коленями на пол и так и стоит. Молодец, Хасан, успел и тут ему втолковать.

Автомобиль трогается, и Эмин хватается за сидение, чтобы не упасть. Сам Хасан и ещё несколько моих телохранителей следуют за нами на черном джипе.

– Как твое чтение, Эмин? – спрашиваю его.

– Хорошо, господин, – чуть вздрогнув, отвечает он, переводя взгляд от окна на меня, – благодарю вас за этот урок.

Он наклоняется к моей руке и целует костяшки пальцев. Глажу его по волосам.

– Бывал ли ты на базаре «Алисарже»? – спрашиваю его.

Мне интересно, посещают ли маслы самый крупный базар города. Он поднимает голову и смотрит на меня.

– Нет, господин. Отец не разрешал нам ходить туда, – он опускает глаза.

– Почему же?

– Там многолюдно и не все следуют заветам, можно ненароком поддаться греху, господин, – отвечает он.

– Как ты в прошлый раз, когда случайно увидел голого мужчину?

– Да, господин.

Глажу его по голове и мне вдруг хочется позабавиться с ним и за одно проверить насколько глубоко провел с ним беседу Хасан. Я треплю его за щеку, она ещё розовая, хранит слабый след от моей руки и ещё видна полоска от плетки, и спрашиваю, глядя прямо в его глаза:

– Эмин, ты рад, что стал моим рабом?

– Да, господин, – тут же откликается он, ловит мою руку и целует мне пальцы. – Я благодарен Великому Сарджу, что именно вы купили меня.

– Эмин, ты рад, что ты не просто раб, а мой наложник? – уточняю я.

Вырываю свою руку из его пальцев и спускаюсь по его животу до самого паха, трогаю через льняные штаны его малыша. Он вздрагивает и чуть выгибается, стараясь отстранится от меня, но куда он денется – поводок от его ошейника намотан на мою руку.

– Да, господин, я рад, что я ваш наложник, – через силу выдавливает из себя.

– Тогда полижи моего, – смеюсь я.

– Господин, пожалуйста, – жалобно произносит он, – не заставляйте меня это делать. Высеките ещё раз, но не заставляйте.

Он снова ловит мою руку и начинает усердно целовать. Глажу его по волосам, провожу по спине до низа, залажу под резинку штанов и сжимаю его голую ягодичку. Он глубоко вздыхает, замирает и терпит.

Я бы придумал ещё что-нибудь похлеще, но тут мы уже въезжаем на рынок. Мой лимузин останавливается на площади у главного входа, убираю свою руку от попки Эмина и жду, когда Хасан откроет мне дверь.

Первым выхожу я, тяну Эмина за поводок, и он выбирается следом. Встает босиком на раскаленные плиты и тут же начинает пританцовывать, глядя себе под ноги. Усмехаюсь, глажу его по волосам, за подбородок поднимаю его голову.

– Смотри, Эмин, это птица Ану, – говорю я. – Ты видел её хоть раз?

И поворачиваю его голову в сторону статуи в центре площади. На кончике тонкого шпиля сверкает чистым золотом священная птица Ану. Священна тем, что именно она нырнула в недра Аравийского моря и достала нам клочок земли, на котором теперь находится благословенное царство Даар. Эмин распахивает широко глаза и с изумлением смотрит на памятник птице Ану, даже забывая про свои ноги.

– Нет, господин, я никогда её не видел, – шепотом отвечает он.

Гляжу на восторженное личико Эмина, как красиво ложится отсвет от золота и алмазов на его светлую кожу и его волосы приобретают красноватый оттенок, у меня пробегает улыбка.

– Не смотри так долго на неё, а то у тебя сгорит лицо, – строго говорю я, тыча его в щеку, чтобы он отвернулся. – Некоторые часами разглядывали золотое оперение Ану и слепли, а их кожа покрывалась черными пятнами от ожогов.

Он испуганно вздрагивает и опускает голову, снова переминается с ноги на ногу. Усмехаюсь, дергаю его за поводок, и мы уходим в тень вдоль торговых рядов.

Блуждаем долго. У меня куча дел: нужно договориться о поставке шелка к определенному дню, закупить ещё верблюдов, нанять дополнительных охранников и прочее. Нешуточное дело – вести караван через всю страну – из Аланабада в Эль-Башин. Хожу от одной лавки к другой. Эмин всюду послушно следует за мной с опущенной головой. Иногда ему любопытно на что-нибудь посмотреть, и он поднимает глаза, долго изучающе глядит на что-то, ведь он ни разу не был на центральном базаре. Но в основном он в смущении потупляет взор, ему стыдно идти за мной на поводке, все пялятся на него. В скором времени замечаю, что он начинает прихрамывать, стер ноги до крови, непривычно ему весь день ходить босиком по каменным переулкам, но ничего не говорю ему на этот счет, а наоборот, ускоряю шаг и тяну его за собой.

Устроив почти все дела, я сворачиваю в один из рядов, где мы ещё не были. Посередине прохода стоит небольшой стол, накрытый красным материалом.

– Снимай штаны и ложись на стол спиной и свесь ноги, – велю я Эмину.

Он испуганно смотрит на меня, но подчиняется, стягивает свои штаны, кладет на краешек, сам садится голой попкой на стол и отклоняется, ложась на спину, закрывает ладонями свой пах.

– Убери руки, – рявкаю я.

Он судорожно сглатывает, но всё-таки убирает руки, кладет их на столешницу и сжимает ткань. Я обхожу его, прикрепляю конец поводка с другой стороны стола, чтобы он не смог поднять голову, возвращаюсь, встаю между его ног, задираю ему рубаху, обнажая пупок и легкими движениями касаюсь низа его живота, возбуждая его.

Эмин краснеет как варенный рак. Он ужасно смущен. По обеим сторонам стола мимо проходят люди, смотрят на его полуобнаженное тело, на его ничем не прикрытый пах, на его уже встающего малыша. Он ерзает и всё-таки опять прикрывает ладонями свой пах. Хватаю его за руки и отвожу стороны.

– Не смей поднять их со стола, – командую я.

– Да, господин, – вздыхает Эмин.

Глажу его дружочка по стволу, провожу по мешочкам и массирую их. Эмин смущенно смотрит по сторонам, ведь все прохожие разглядывают его, сжимает в кулаки скатерть. Чуть выгибается от моих прикосновений и прикусывает нижнюю губу.

– Что-то немного даже жаль расставаться с твоим достоинством, – роняю я вскользь, продолжая массировать его мешочки. То приподнимаю их и глажу под ними, то опускаю и давлю на них.

– Почему вы так говорите, господин? – спрашивает Эмин, непонимающе глядя на меня.

– Потому что я решил, что тебе больше не нужен член, – отвечаю я, продолжая дальше ласкать его уже твердеющий ствол, пропускаю розовенькую головку меж своих пальцев. – И мы его отрежем, и ещё мешочки.

– Что, господин? – вскрикивает он, в ужасе широко распахивая глаза.

– Ну, а зачем они тебе? Ты их постоянно прячешь в своих ладонях, да и так особо они не нужны, у тебя же есть красивая попка, – говорю я и пальчиками нежно добираюсь до его дырочки, ощупываю мышечное колечко.

– Г-господин, – дрожащим голосом произносит он. – П-пожалуйста, господин.

У него опять дрожит слезинка на ресничке и личико такое жалостливое, как у ребенка. Ухмыляюсь, шлепаю его по бедру.

– Перестань реветь, я уже всё решил, – жестко бросаю ему.

Отхожу от него, встаю с другой стороны стола.

– Г-господин, как же я буду писать без него? – тихо произносит он, поворачивая ко мне голову.

– Из новой дырочки, – смеясь, отвечаю ему. – Член отрежем, а дырочку тебе оставим.

– Г-господин, пожалуйста, – его голос дрожит, по щекам ручьем бегут слезы. – Не надо, пожалуйста.

Из-за штор близлежащей палатки появляется толстый высокого роста врач, здоровается со мной, смотрит на Эмина.

– Ну, что тут у нас? – бурчит он сквозь усы.

– Моего нового раба нужно кастрировать, – сообщаю ему. – Отрежьте всё под самый корень, пусть будет вторая дырочка.

– Хорошо, – говорит врач.

Он встает между ног Эмина, хватает его за колени и ещё ближе подтаскивает к себе. Эмин умоляюще смотрит на меня.

– Г-господин, пожалуйста. Пожалуйста, господин, не отрезайте, пожалуйста, – без конца повторяет он.

Врач открывает контейнер, что принес с собой, достает инструменты. Стягивает резинкой мешочки и член Эмину, заносит над ним острый скальпель, по форме, напоминающий маленький серп. Эмин дергается, хватает меня за руку и начинает целовать мою ладонь, обильно поливая слезами.

– Пожалуйста, господин, – его голос срывается.

– Ну, можешь напоследок потрогать свой член, попрощаться с ним, – разрешаю я.

Врач убирает серпик в контейнер, ещё сильнее перетягивает резинкой мошонку и член, Эмин морщится, дрожащими пальцами дотрагивается до своего, обхватывает, всё также не отпуская мою руку.

– Г-господин, умоляю… не надо, пожалуйста… за что?

– Да ты просто достал меня своими слезами!

Я выдергиваю свою руку из его цепких пальцев и даю ему пощечину.

– Потому что ты постоянно прячешь его в своих ладонях, – поясняю я.

– Г-господин, я не буду больше его прятать…

– Не ласкаешь моего дружочка своим язычком, – добавляю я.

Эмин судорожно сглатывает.

– Я-я буду ласкать, господин, – заикаясь совсем тихо произносит он.

– В самом деле? – притворно удивляюсь я.

– Да, господин, – всхлипывает он.

– Ну, смотри. Так и быть, оставлю всё тебе, но если ты хоть раз посмеешь прикрыться без разрешения или отказать мне в ласках, то я самолично тут же отрежу тебе всё там и больше никакие мольбы тебе не помогут, – грозно произношу я.

– Да, господин. Я не ослушаюсь вас, господин. Буду повиноваться во всем.

Он снова хватает мою руку, подносит к губам и целует.

– Убери свою ладонь с него, – велю я ему.

Он поспешно перекладывает свою руку с паха себе на грудь, сжимает рубашку.

– Режьте, – киваю я врачу.

– Г-господин? – испуганно вздрагивает Эмин.

– Что? – смеюсь я. – Разве я не могу передумать?

Эмин молчит. Его кадык дергается, он в пол-оборота поворачивается ко мне, обеими руками сжимает мою ладонь и покрывает поцелуями.

– Господин, пожалуйста!

По его щекам ручьями бегут слезы.

– Приступайте, – говорю я врачу.

– С обезволивающим? – спрашивает врач, прикасаясь к головке Эмина.

– Нет, – отвечаю я, – Эмин, ты же потерпишь и так?

– Д-да, господин, – через рыдания произносит он. – Не надо, господин. П-пожалуйста, господин.

Он делает попытку свести вместе ноги, но сильные руки врача, вновь раздвигают их. Эмин выпускает мои руки тянется к паху, пытается наклониться, но его поводок крепко привязан к столу, не дает это сделать. Я обхожу стол, хватаю его за запястья и прижимаю к столешнице. Он поднимает на меня свое заплаканное лицо и продолжает умолять.

– П-пожалуйста, господин. Я буду ласкать ваше достоинство, буду всё делать как вы хотите, подставлять свою попку для вас, только не отрезайте.

Врач оттягивает его крайнюю плоть и делает продольный разрез, Эмин зажмуривается и тяжело дышит, весь изгибается от боли. Я смотрю, как ему отрезают крайнюю плоть, а затем сшивают лепестки. Всё это время Эмин не кричит, а только слегка стонет, ещё больше выгибаясь. Тяжело дышит, пытаясь освободить свои запястья, но я держу его крепко. Он беззвучно рыдает, его плечи трясутся, но больше он не сопротивляется. Смирился.

Снимают с него резинку, завязывают головку бинтом, оставляя открытой уретру, и я отпускаю его руки, отвязываю поводок.

– Не реви ты, обрезание тебе только сделали, – смеюсь я и согнутым концом поводка слегка бью его по щеке.

С самого начала я планировал только циркумцизио для Эмина, об этом заранее и договорился с врачом по телефону ещё дома, а весь этот спектакль с кастрированием придумал лишь для того, чтобы подчинить себе Эмина, сделать его более послушным.

Он открывает глаза, приподнимается и смотрит на свой пах, видит, что на месте его член и мешочки.

– С-спасибо, господин, – всхлипывает он, вытирая манжетой рубашки слезы.

– Но если только попробуешь мне перечить, то тотчас лишишься их, – угрожаю я.

– Я не буду вам перечить, господин, – тихо говорит Эмин, снова хватает мою руку и целует.

– У него ступни в ужасном состоянии, – говорит доктор, заканчивая делать повязку, – нужно их омыть и смазать, иначе можно занести инфекцию. Видать, он ещё не привык у вас ходить босиком по улице.

– Ага, – усмехаюсь я. – Я его только вчера купил, а до этого он был маслом.

– Вот как? – врач удивленно приподнимает брови, – ну это объясняет, почему он до сих пор не обрезан. Так мне заняться его ступнями?

– Займитесь, – киваю я.

– Давайте-ка сюда ваши ноги, юноша, – говорит врач Эмину.

Мой раб вытягивается на столе, ложится набок и подгибает ноги в коленях. Врач принимается за его ступни – омывает их от пыли и крови, смазывает вонючей желтой мазью. Эмин морщится, наверное, мазь сильно жжёт. Его подошвы и, правда, в кошмарном виде – нежная кожа стерта, мозоли набухли и успели лопнуть, кое-где он поранился, наступая на острые камни, местами краснеют ожоги от раскаленных плит.

Я встаю позади него, любуюсь на его полосатую, мной высеченную попку, протягиваю руку и провожу по его ягодичкам. Эмин от неожиданности вздрагивает, но терпит мои прикосновения. Врач прикладывает марлечку к его подошвам, бинтует ступни, затем делает повязку из более жесткого материала.

– Это чтобы грязь не попала в ранки, – поясняет он. – Я знаю, рабам не положена обувь, но тогда он пусть пару дней не выходит на улицу, пока всё не заживет.

Я ничего не отвечаю на это, расплачиваюсь с врачом и киваю Хасану, чтобы он забрал штаны Эмина. Сам Эмин поднимается, осторожно спускается со стола на землю.

– Идем, – я дергаю его за поводок, мне ещё нужно зайти в одно место.

Он тихонько идет за мной опустив голову, морщится, больно ему наступать, да и его друг болит ещё после обрезания. Белая рубашка спадает, почти закрывая его интимные места, но не совсем. Спереди виден забинтованный член, а сзади аппетитно вырисовываются его исполосованные булочки. Он не смеет прикрыться или попросить у меня штаны, так и ходит полуголый за мной на поводке, сверкая своими прелестями перед толпой.

Наконец мы приходим в палатку к дяде Али. Это большой шатер, полупрозрачная ткань натянута от одной стены до другой, давая тень и блаженную прохладу, на полу лежит ворсистый ковер – какое облегчение для натруженных ног Эмина.

– Свет для моих старых очей! – приветствует меня дядя Али, широко разводя руки и обнимая меня.

– Здравствуйте, дядя, как я рад вас видеть, – я кладу руку на сердце и чуть склоняю голову.

Он заводит меня внутрь, предлагает выпить чаю, отведать сладости. Я не отказываюсь, немного проголодался, с удовольствием принимаю приглашение. Хасан входит со мной, а прочие телохранители остаются дожидаться у входа, Эмина я тяну за собой. Сажусь на подушки перед низким столиком. Дядя Али дает распоряжение своим слугам и тоже усаживается напротив меня.

– Становись на колени, будешь мне прислуживать, – велю я Эмину.

Эмин тут же опускается на колени передо мной, осторожно бросает несмелые взгляды то на меня, то на дядю Али. Приносят чай и всевозможные яства. Эмин сам берет чайник и наливает мне чай, делает это не спеша и аккуратно, старается не пролить ни капли. Усмехаюсь, глядя на его серьезное лицо, ещё опухшее от слез.

– Твой новый раб? – спрашивает меня дядя Али.

– Ага, – киваю я, принимая из рук Эмина чашку, делаю глоток и отдаю ему. – Положи на блюдце чак-чак и держи передо мной.

Эмин проворно накладывает чак-чак и держит передо мной чашку с чаем и блюдце со сладостями. Я угощаюсь и рассказываю дяде Али всю историю Эмина, откуда он и как ко мне попал. Дядя Али удивляется и качает головой. Сложно представить такую ситуацию в нашей касте, семья это для нас святое, мы скорее по миру пойдем, чем предадим хоть одного члена своей семьи.

– А сегодня мы делали ему обрезание, – говорю я, поглаживая Эмина по волосам, – ты благодарен мне за это?

– Да, господин, – моментально отвечает он. Осторожно ловит губами мою руку и целует, – я вам очень благодарен.

– Ты хочешь, чтобы я потрогал твоего?

– Да, господин.

Он разводит руки и замирает. Я тянусь до него, щупаю его дружочка через бинт, сжимаю. Эмин морщится от боли, чуть отстраняясь выгибается, но тут же принимает исходное положение. Усмехаюсь, треплю его за волосы.

– Улыбнись мне, – велю ему.

– Да, господин.

Снова сначала появляются ямочки над губами, а затем его лицо расплывается в улыбке. Как мне нравится его улыбка.

– Ты всегда должен мне улыбаться, – говорю ему с укором, хлопая его по голой попке и прижимая к себе.

– Да, господин, – отвечает он. – Простите меня за эту оплошность и накажите за это.

– Дома мне напомни об этом, – распоряжаюсь я.

– Слушаюсь, господин.

Не снимая руки с его попки, поглаживая его ягодички, я перехожу к делам с дядей Али. Он дает мне около ста верблюдов для перевозки товаров в Эль-Башин, остается только обговорить некоторые условия и уладить все формальности. Во время переговоров я поворачиваюсь к Эмину, чтобы взять сладости из его рук, и он мне тут же улыбается. Усмехаюсь. Какой он сразу стал ласковый и послушный после того, как чуть не лишился своего достоинства. Откидываюсь на подушки.

– Эмин, поставь все на столик и начинай ублажать моего, – велю я ему.

Он вздрагивает, краснеет, ставит чашку и блюдце на столик и наклоняется ко мне. Дрожащими руками отгибает поясную резинку моих шаровар и трусиков, вытаскивает моего дружочка. Чуть скосив глаза, он видит, что на него смотрит дядя Али и Хасан, ему стыдно, он один на один со мной не мог этого сделать, а сейчас ему придется ласкать моего при свидетелях. Мне интересно, сможет ли он пересилить свое нравственное воспитание и начать ублажать меня, ведь если он опять откажется, то я отрежу ему член.

Эмин хмурится, его брови ещё сильнее изгибаются, но выбора у него нет. Он зажмуривается и целует моего в купол. От прикосновения его влажных нежных губ у меня по всему телу пробегает сладостная дрожь.

– Приласкай язычком, – мягко говорю ему.

Он высовывает язык и начинает водить им вокруг головки, затем облизывает весь ствол чередуя с поцелуями. Он делает это скромно, боязливо и ничем не выказывает, что ему противно. Мой увеличивается и твердеет от его ласк.

– Вам нравится, господин? – спрашивает он, приподнимая голову и заглядывая мне в глаза.

– Не отвлекайся, соси, – даю ему легкий подзатыльник.

– Простите, господин.

Эмин берет моего большого уже набухшего и твердого дружочка в рот и сосет головку, больше ему пока не взять, да я и не настаиваю. Глажу Эмина по волосам, веду светскую беседу как ни в чем не бывало. Дядя Али улыбается уголками глаз, сам он тоже любит, когда во время переговоров ему отсасывает один из его наложников. Чувствую, как опять Эмин судорожно сглатывает, но не отстраняется, из его глаз опять бегут слезы, а из уголков рта слюна.

– Ну что же ты? Мне все мешочки обмочил своими подтеками, – с укором говорю ему и тереблю его по щеке.

Не выпуская моего изо рта, он что-то бормочет, вроде как: «простите, господин», и своей манжетой подтирает мой пах, утирает свои слюни и слезы.

– Легонько помассируй мне мешочки, – велю ему.

Он пальчиками дотрагивается до них слегка сжимает и немного водит по кругу. Я полулежу, слушая дядю Али, он дает советы для предстоящего путешествия. Я уже и так всё знаю, не первый раз переходил пустыню Дора, только в этот раз я возглавляю караван, но всё равно внимательно слушаю, киваю. Глажу Эмина по голове, вкушаю фрукты.

Расслабляюсь, мне хорошо, люблю, когда кто-то копошится между моих ног, лаская и посасывая моего дружочка. Беру руку Эмина и его же пальцами обхватываю своего друга, начинаю дрочить. В мешочках уже все гудит, мой малыш дергается, и я выплескиваюсь сиропом в прелестный ротик Эмина. От неожиданности он задыхается, но я не даю ему отстраниться, крепко держу за волосы.

– Глотай и отсасывай всё до капли, – строго говорю ему.

Он сглатывает, все его тело дрожит, от этой вибрации я снова начинаю возбуждаться. Слезы текут из него рекой, он отсасывает и вынужден глотать, доставляя мне опять удовольствие своим дергающимся ротиком. Наконец он проглатывает все, отсасывает остатки, облизывает протекший сироп с моего ствола и даже подбирает мельчайшие капельки с мешочков.

Я отпускаю его волосы, и он поднимается, садится попкой на пяточки, всхлипывает, вытирает рубашкой свой рот. С первого раза ему, наверное, непривычно ощущать вкус моего сиропа, хочется поскорее прополоскать рот, но он ничего не говорит.

– Эмин, – обращаюсь к нему.

– Да, господин? – Он поднимает на меня свои заплаканные глаза, пытается улыбнуться.

– Ты заслужил виноградинку, – говорю я ему, отрывая от грозди крупную ягодку, и подношу её к его губам.

– Спасибо, господин.

Он открывает рот, и я кладу её ему на язычок, усмехаюсь, интересно, как ему понравиться вкус винограда вперемешку с моим сиропом. Он целует мои пальцы, жует и чуть морщится, пытаясь это от меня скрыть, видимо, не понравилось. Но ничего ему не говорю, пусть привыкает.

Продолжаю беседу с дядей Али, чуть приобнимаю Эмина, заставляя его подносить мне то чай, то сладости, то фрукты. Поглаживаю его выпуклую попку, предвкушая, что сегодня вечером я с ним отлично поразвлекусь. Иногда даю Эмину немножко отведать каких-нибудь сладостей. Он с готовностью принимает подачку из моих рук и с благодарностью целует мои пальцы.

Улаживаем все дела, и я поднимаюсь, прощаюсь с дядей Алей, и мы выходим из его шатра. Я, как и прежде, тяну Эмина за собой на поводке. Он снова идет, опустив голову, ни на кого не глядя, волосы свешиваются на его лицо. Я не разрешаю ему надеть штаны, и он идет по базару полуголый. Видно его забинтованного на кончике малыша, но он не смеет прикрыть пах.

Проходя мимо фонтана замечаю, как Эмин смотрит на прозрачную воду облизывая пересохшие губы. После ласк моего он не полоскал рот и не пил, а ел только сладкое, я не давал ему никакого питья, видимо у него всё там пересохло, и он мучается от жажды.

– Эмин. – Я дергаю его за поводок.

– Да, господин?

Он поворачивает ко мне голову, смотрит внимательно на меня, его губы растягиваются в немного грустной улыбке. Я провожу по его влажным от пота волосам, открывая его большой лоб.

– Ты, наверное, хочешь пить? – спрашиваю его.

– Да, господин, – тихо отвечает он, судорожно сглатывая.

– Можешь одну руку засунуть в воду, – разрешаю ему. – Но пить не смей.

– Хорошо, господин.

Он подходит ближе к фонтану, ступает босыми ногами на влажные камни, приседает на корточки, перегибается через бортик и окунает в прохладную воду свою руку. При этом его рубашка немного подпрыгивает, оголяя ещё больше его красивую попку и видно мешочки между его ляжками. Так и хочется протянуть руку и провести по щелке его аппетитных булочек и так крепко сжать его висящие мешочки, чтобы он вскрикнул от боли.

Вода играет солнечными бликами на лице Эмина, он облизывается, но не смеет набрать в ладошку и попить. В Аланабаде не стоит пить воду, где попало, можно подхватить что-то кишечное, лишь только в некоторых местах, включая этот фонтан, вода пригодна для питья, потому что идет из глубокого подземного источника. Эмин мучается от жажды, а прохладная вода рядом, бери и пей, но он не смеет, потому что я не разрешаю.

– Идем, – тяну его за поводок.

Эмин покорно встает и плетется за мной.

Мы возвращаемся на центральную площадь. Эмин поднимает глаза и украдкой смотрит на золотую птицу Ану. Я треплю его за щеку.

– Всё, опусти голову, – велю ему. – Я запрещаю тебе смотреть на неё.

– Да, господин.

И Эмин опускает голову и всё то время, что мы ждем, когда подъедет мой лимузин, он не смеет больше взглянуть на статую, хотя ему очень хочется, ведь он никогда прежде не видел это чудо света.

Подъезжает наш лимузин и Хасан открывает передо мной дверцу, я забираюсь первым, усаживаюсь на мягкий диванчик, тяну за собой Эмина, и он вползает следом, становится передо мной на колени, опускает голову.

– Эмин, – говорю я, дергая его за поводок.

– Да, господин?

Он поднимает на меня глаза и старается улыбнуться мне, снова судорожно сглатывая.

– Ты рад тому, что я разрешил тебе потрогать воду в фонтане?

– Да, господин, – отвечает он, стараясь держать улыбку.

– Ты утолил этим свою жажду?

– Да, господин. Я благодарен вам за это. – Он хватает мою ладонь и целует.

– Я накормил тебя в шатре? Ты доволен? – продолжаю издеваться над ним.

– Вполне доволен, господин. Я насытился.

– Значит прекрасно обойдешься без обеда.

Треплю его волосы и наклоняю его голову, кладу на свои колени, складываю пополам его поводок и начинаю лупить им по его голой попке. Просто так, просто мне так хочется. Он не вырывается и не спрашивает за что, только терпит, зажмурившись.

– Это за твои слезы. Сегодня их было слишком много, – поясняю я, закончив хлестать его прелестную попку. Всё-таки решил придумать предлог.

– Простите, господин, – отвечает он, чуть всхлипывая. – Благодарю вас за наказание.

Он снова целует мою руку. Еле сдерживаюсь, чтобы не накинуться на него прямо сейчас и не оттрахать эту миленькую попочку, просто сжимаю его ягодички и жамкаю их, пока мы не доезжаем до дома.