Начало пути

Глава 7

Глава 7

Белокуракино

26 февраля 1795 год

Это было даже немного увлекательно и в большой степени познавательно. Николай Игнатьевич Тарасов оказался, конечно, вором, но крал с грамотно. Увидеть и придраться было к чему, даже ко многому, но бумаги он вел исправно и вот по ним, все было гладко. Ну и кроме всего, управляющий знал все дело. Было видно, что при всех прочих, он двигает поместье вперед.

Мы много спорили, я приводил факты и аргументы, которые были не понятны Тарасову, но и не отвергаемые им сразу же. Он хотел, сейчас очень хотел, повысить продуктивность имения. А я знал как и умел считать, составлять бизнес-планы. Только насколько же меня тормозила необходимость пользоваться перьями и не самого лучшего качества бумагой, которая порой рвалась после сильного нажатия заостренного пера! Как не хватало компьютера и пусть старенького, но паур поинта для презентации.

— Вот что получилось, Николай Игнатьевич, — подводил я итоги четырехдневной работы. — Из нынче имеющихся чуть более двух тысяч рублей дохода от имения, через три года оно принесет уже шесть тысяч, через пять лет — десять.

— По числам так, но вот не верится мне, простите Михаил Михайлович, сие более всего походит на прожектерство, — в очередной раз проявлял скепсис управляющий.

— Вы послали людей в Киев купить нужные семена? — не стал я обращать внимание на сомнения Тарасова.

— Да, но нет уверенности в том, что там найдутся семена маиса, — отвечал Тарасов.

— Неужто такой проныра, как вы и не найдете нужное? — я улыбнулся, а управляющий насупился, оскорбился. — Ну же, господин управляющий, не стройте обиженную девицу! Я, позволю себе заметить, спасаю вас от гнева князя.

Управляющий ничего не ответил, да я и не настаивал на том, чтобы я перестал с ним общаться, как с преступником. Всегда есть запасной вариант, когда Тарасова гонят в шею. Вот только я не хотел этого. Подобное последствие нашего общения с управляющим нисколько не приблизит меня к Куракину.

А я имел краткосрочную цель показать свою исключительную полезность князю. Нужно лишить Алексея Борисовича возможности думать, что я ему не нужен. Нужен, еще как. И деньги приношу и законопроекты готовлю и вообще поэт, пользующийся его покровительством. После, как я рассчитываю, Куракин станет зависимым от меня во многом и тогда я буду пробовать влиять на его мнение и, вероятно, делать все, чтобы только продвигать своего покровителя вверх. Сам же стану цепляться за его ноги, чтобы подтянуться ближе к тем вершинам, где станет обитать Алексей Борисович. Нет, предам, оставлю внизу и стану уже сам барахтаться наверх. У меня нет цели сделать Куракина видным государственным деятелем, у меня цель стать самому таковым.

— Предлагаю пойти к его светлости с прожектом, — сказал я, после того, как в пятый раз просмотрел все цифры и счел все написанное реализуемым.

— И все же меня смущают разборные улья, — не унимался Тарасов.

— Я же обрисовал все, как они должны выглядеть и нарисовал медогонку, так в чем дело стало? Мастеров во всем имении не сыщется, чтобы сделать подобное? — говорил я, уже вставая.

Модернизацию имения я предлагал делать по четырем направлениям: увеличение количества свиней, посредством посадки картофеля и больше земли засадить репой и свеклой, чтобы кормить свиноводческое хозяйство; увеличение числа крупнорогатого скота, для чего отрядить поле под кукурузу для силоса; заняться вплотную пчеловодством, для того и нужны разборные ульи и медогонки; ну и увеличить объемы производства подсолнечного масла, точнее начать вообще давить масло.

Все нужное для того, чтобы реализовать план, в той или иной степени имеется в имении, но мало и не системно. К примеру, перед Рождеством пришлось забить почти полторы сотни свиней по банальной причине: брюква и репа, как и ячмень подгнили и по расчетам хрюшек просто не прокормили бы до весны. Поэтому предполагалось построить одно зернохранилище и два овощехранилища, не считая выкопанных буртов.

Ульев тут не знали, только колодки. И что еще более ужасное, чтобы забрать мед, приходилось либо убивать пчелиную семью, либо изрядно выкуривать ее, почти что уничтожая. Рамочный улей, вполне мне знакомый, не такое уже и высокотехнологичное изделие, как и элементарная центрифуга, являющаяся медогонкой. Свечных заводов по близости нет, это, если я правильно понял, все севернее, в Киеве, Новгород-Северском, а в Крым и все Причерноморье доставляются свечи по Днепру из белорусских земель и Северной Малороссии. Так что и будет рынок для воска, тем более для свечей.

Но свечной завод — это вторая очередь преобразований, при условии, если получится нарастить количество ульев до тысячи.

Князь слушал нас недоуменно, вначале лишь по причине своей некоторой демократичности и воспитания. Иначе послал бы по матушке, да и все. Так что пришлось забежать вперед и озвучить конечные цифры.

— Через пять лет доход от имения составит десять тысяч рублей, — сказал я ожидая реакции князя.

Куракин молчал, пристально смотрел на меня и в его глазах читался интерес, но и скепсис, однако, безразличия не было. Такие подходы в сельском хозяйстве, что я предлагаю станут обыденным, или даже устарелым в начале XXI века. Однако, сейчас это может показаться авантюрным прожектерством.

— Новая грань вашего естества, Михаил Михайлович? — при управляющем, от чего-то Куракин решил звать меня по имени-отчеству и на «вы». — Какие цели вы преследуете, так устраивая мои земли? Чего вам с того, сколько дохода будет приносить имение?

Гибче и хитрее нужно с князем. Он, конечно, человек в большей степени поверхностный, но не может быть чиновник на вершине политического Олимпа полным идиотом. Тут и психология нужна и чувствовать людей.

Так что для Куракина нужно придумать весомый мотив, почему это я лезу не в свои дела. И что двигает людьми чаще всего? Деньги.

— Я хочу десять долей от дохода имения, но когда оно станет приносить более трех тысяч рублей в год, — привел я понятный для всех аргумент. — А еще хотел бы оставаться при Вашей Светлости и быть полезным.

Алексей Борисович задумался. Он молчал и периодически кидал на меня взгляды. Его глаза по кругу заострялись на пяти точках: я, листы бумаги с бизнес-планом, чашка остывшего кофе, окно, Тарасов, снова я. Круг замкнулся.

— Каковы вложения? — после продолжительной паузы спросил князь.

— Тут милости Вашей просим, Ваша Светлость. Николай Игнатьевич… — я посмотрел на Тарасова. — Совершил ошибки в подсчетах и вот решил вложить те средства, что не были отданы Вашей Светлости, на дело процветания имения.

— Вот как? — тон Куракина стал строгим. — Сколь много?

— Пять сотен рублей, — соврал я.

— Не мало… — опять князь углубился в размышления.

На самом деле, денег было украдено куда как больше, но, назови я окончательную сумму, так Его Светлость может и норов проявить.

— Украл? Али как? — уточнил Куракин, не сводя взгляд от позеленевшего от страха Тарасова.

— Ошибся, но готов возместить. Он не вор, лишь только хотел вложить деньги… — отвечал за управляющего я, понимая, что оправдания звучат так себе.

— Вернуть как и положено! — решительно сказал князь и начал наседать на Тарасова. — А тебя подлец… В ноги кланяйся Мише, он просил и просит за тебя, говорит, что ты, злодей, еще отработать можешь.

— Не серчай, кормилец, я отработаю, жизнь свою положу, — Тарасов так рухнул на колени, что я испугался за его ноги, можно же и сломаться от таких экзерсцисов. — Я ноги целовать стану…

Это было неприятно. Только недавно обедневший дворянин, участник русско-турецких войн, как вольноопределяющийся, ставший управляющим большого имения, он был полон чувства собственного достоинства, а сейчас ползает и, действительно, не фигурально, целует ноги, причем, как я не отставлял свою ногу, она была поймана и облизана. Тьфу.

Управляющий был прощен. Может я чего не понимаю и за то, что сделал Тарасов, даже с условием возврата денег, кожу живьем снимают, или варят в молоке, на кол сажают. Какие там самые болезненные казни?

— Иди и вот как тут написано, чтобы через два года вышел на доход от имения в пять тысяч! Это же стыдно мне, князю, генерал-прокурору, что имение дает только две тысячи! — говоря эти слова, Куракин тряс бумагами.

Я взял под руки реально плачущего Тарасова и вытянул сломленного, как тогда казалось, управляющего из дома. Каким же было мое удивление, когда, как только мы вышли из кабинета князя, Тарасов встал, отряхнулся, и даже улыбнулся. Так вот какое ты — раболепие! Все было игрой, которую Николай… и по имени-отчеству после такого спектакля управляющего не хочется называть… задумал заранее. Может быть я чего-то не знаю о Куракине, или же вовсе об отношениях между аристократией и обслуживающей их прослойкой общества? Не знал об этом и Сперанский, который до семинарии и встречался редко с действительно властными людьми, если не считать церковных иерархов.

— Зачем все это было? — спросил я у Тарасова.

Управляющий не стал сразу рассказывать. Он, это было видно, и сам понял, насколько унизительную роль только что сыграл, пусть главным критиком и был сам князь Алексей Борисович Куракин. Но все же решил объясниться.

— Его Светлость всем известен, как человек сердобольный к крестьянам, как и к иным, кто обслуживает Его Светлость, — скупо сказал Тарасов, отводя взгляд.

Не все так запущено, если Николай понимает насколько мелочно и ущербно только что выглядел.

— Будет, — я мысленно махнул рукой. — Работать нужно. Нынче я проведу уроки княжичам, но через три часа есть нужда увидеть тех мастеров, которым можно доверить производство ульев.

— Я отправлю своих людей в Николаев для закупки семян. Там должны быть. Новороссия нынче отстраивается и засевается, так что хватает семян всяко разных,- рассказал мне о своих планах Николай.

Я было дело хотел заикнуться об Одессе. Мол, это же морской порт, с турками пока не шатко ни валко, но активных военных действий нет, потому можно все купить в Одессе. Но сознание Сперанского подсказало, что Хаджибей преобразован в Одессу только лишь в прошлом году и там еще никак не могли быть построены ни причалы, ни порт со складами. Хорошо, когда вот так можно избежать от глупостей в словах.

А вообще, что касается отношений с Тарасовым, я чувствовал, что в нашей связке именно я стал направляющим и даже указывающим звеном. Управляющий, видимо, оценил то, что я донес князю лишь о меньшей доли от украденных денег, пусть остальные средства и потребовал направить на развитие имение. Хотя, а все ли я нашел? И не обнаружилось бы еще большее воровства, если копнуть глубже, с опросами и допросами крестьян, при выходе на поставщиков и анализе сбыта продукции имения. Уверен, что и тут немало интересного можно найти.

И вот, что еще важно — тут так поступают все или почти все. Это как в анекдоте, когда еврей устраивается работать на склад, ему сообщают о мизерной оплате труда, а он и отвечает: «А, что тут еще платят?». И я был почти уверен, что и Куракин сыграл свою роль и не был настроен к тому, чтобы выгонять Тарасова. Найти мало-мальски грамотного управляющего крайне сложно, а такого ушлого, как Николай уже можно считать удачей. И пусть ворует, так раскаялся, ноги целовал.

— Сергей Семенович, — обращался я на уроке истории к своему ученику — племяннику князя. — А как бы Вы поняли и восприняли такие слова: православие, самодержавие, народность?

Настроение было замечательным и я немного куражился, предлагая Сергею Уварову, будущему министру народного просвещения подумать над лозунгом, который он же и должен был придумать в будущем. Пусть с юности будущий функционер размышляет над проблемой, может так быть, более обдуманно будет вносить изменения в идеологическую систему Российской империи. Наверное, я многого ждал от мальчика. Но слова прозвучали и в нужной последовательности.

Уроки закончились и я направился к себе в дом, где и пообедал. Скромненько, но более чем достаточно. Щи были вполне себе, на подкопченном сале, пшенная каша с тушенной говядиной так же пошла в прок, как и соленые огурчики с солеными грибами. Вместо кофе мне подали кисель, от чего я так же сильно не расстроился, хотя кисель этот был, словно пудинг и поедался ложкой.

Почему князь не пожелал пригласить меня за свой стол, я не знал, надеялся только, что в игнор-лист Куракина я не попал. А так, принимать пищу в спокойном уединении для меня более предпочтительно. Можно и поразмыслить и не напрягаться, чтобы поддерживать беседу и быть интересным.

— Вашбродь! — стучал в дверь и одновременно выкрикивал Северин.

Его я уже могу распознать, уж больно узнаваем голос у молодого мужчины, — с некоторой, больше присущей старику, хрипотцой и… вот как братки разговаривали в пресловутые 90-е, с чуть тянущими гласными, так и он. Учитывая внушительную внешность мужчины, то хоть прямо сейчас ставь на рамку любого ночного клуба.

— Чего тебе? Хлеба хочешь? — оглядев свой стол, понял, что только краюха хлеба и осталась.

— От чего же нет! — сказал Северин и взял хлеб. — Но там это… Николай Игнатьевич прислал меня, чтобы проводить к дядьке Осипу Руке.

Я степенно накинул верхнюю одежду и вышел из дома, увлекая за собой и Северина. Было интересно узнать, почему прозвище «Рука», но я все же стал позиционировать себя, как человека с высоким статусом, чем все окружающие меня люди, уж тем более Северин. Потому и терпение нужно проявлять, манерность.

Мы направлялись к большому, относительно соседских, дому с пристройками и навесами. Сразу было видно, что тут живет человек, который занимался то ли кузнечным делом, но кузнец живет на краю села, то ли какой плотник. В последнее верилось больше, хотя что-то похожее на наковальню заприметил.

Осип «Рука» — это потому, что у него нет левой руки. Вот такие добрые прозвища у людей. Почти нет руки, я увидел культю чуть ниже локтя.

— Что ж вы вашбродь придумали этакое? — не особо чинясь, спросил Осип.

— Да вот, братец, хочу много меда раздобыть, кабы и себя побаловать и на продажу, — улыбнулся я.

Слово «братец» немного покоробило, но лишь часть той сущности, которой является сознание Надеждина. Вполне нормальное обращение от человека с более высоким статусом по отношению к тому, кто стоит чуть ниже, как минимум на пару ступенек социальной лестницы.

— Мед — это хорошо. Я сразумел твою задумку. Добре, коли работать станет, никогда такого и не бачив, — сказал Осип и ухмыльнулся, отследив мой взгляд, который был направлен на почти отсутствующую руку.

У меня, действительно, был вопрос, как однорукий человек сможет изготовить ульи, которые, вроде бы и кажутся несложными в исполнении, но требующие определенных навыков и, как минимум, двух рук. Да и вообще интересно было, где он руку потерял. Тут, в отсутствии новостей и общения и то, как кобель лапу задирает, начнешь в упоением обсуждать, лишь бы поддержать беседу.

— Ты, вашбродь не гляди, что я без руки. У меня за тое иное работает справно, — пожилой мужчина рассмеялся. — Вот тем иным я помощников себе и заделал.

Я сперва не понял, что он имел в виду, не думал, что селянин может отпускать такие скабрёзные шутки. Вот и не вдумывался, пока мы не прошли в сарай, который с превеликой натяжкой можно было назвать ремесленной мастерской. Хотя я всеми своими сущностями, даже не имел понятия, как именно могла выглядеть та самая мастерская.

Тут были пять парней. Вернее, двоих можно было и вовсе назвать молодыми мужчинами, два подростка и один парень лет десяти, не старше. Каждый имел небольшое, но все же сходство с Осипом.

— Сыны мои, — сказал Осип, вошедший следом за мной в сарай. — Я же казав, что есть у меня нешта рабочее. А еще три девки нарадил. Ты, барин, жанатый, али как?

Пришлось смутиться. Не хотелось этому человеку отвечать, что жениться я и не против, но позже и явно не на его дочерях, а вот в гости прийти они могли бы, да хоть и все разом. Отсутствие чистой и светлой любви, той, что на разочек на сеновале, напрягало. В этом отношении Надеждин полностью завоевал нишу в сознании. Сперанского подобные низменности никогда не волновали.

— Жинка моя взвар добрый варит. Не желаете испить? — спросил Осип и у меня сложилось впечатление, что этот человек умеет общаться с людьми более высокого статуса, но, от чего-то со мной ведет себя беспардонно.

— А, давай! Но ты же расскажешь, где руку потерял? — не стал я чиниться и согласился на взвар.

Что-то подсказывало, что начни я нос задирать, так просто получил бы отворот-поворот и дело с концами. Так что придется побыть простоватым.

Осип лишился руки во времена очаковские и покоренья Крыма, которые, впрочем, были весьма близки к современности. Вот рекрута, умудрившегося дослужиться до сержанта, и отправили со службы. Не годен он оказался даже для обучения молодняка. Но Осип не отчаялся, у него уже была зазноба, к которой бегал даже в самоволку. Вот и женился, как оказалось, удачно.

К слову, подворье Осипа одно из самых богатых среди крестьян в имении, хотя он и не крепостной, а числится слугой при княжеской усадьбе. Где починить забор, выезд, даже мельницу, почти что угодно. Может даже сам умудриться это сделать, но теперь, когда правильно воспитал сыновей, образовывалась целая артель рукастых мастеров-Кулибиных. Кулибин… а как он там поживает?

Мои руки не были заточены под плотницкую работу, такие себе — аристократические ручки. Все равно придется это менять, но не сейчас. Тут нужно было держать фасон. Некоторое панибратство с людьми подлого сословия я уже себе позволил, на грани, но возьмись я за пилу, топор, или молоток, то такой порыв только повредил бы.

Я не сноб, самооценку не поднял к облакам. Тут иное. Это время не Петра Великого, когда увидеть власть имущего за работой было чудно, но в рамках поведения государя. Сейчас иная эпоха. И я просто рисковал перестать быть для людей «барином». Но я же к высотам устремился. И так папович — клеймо на всю жизнь, а тут еще якшаться с крестьянами.

Потому я бросал деловые, короткие, но внимательные взгляды на то, как работала плотницкая артель, претворяя в жизнь проект улья. Мое участие заключалось в том, что я чуть поправлял и нагружал всех действующих лиц работой. Все равно за сегодня не удалось сделать и одного домика для пчел, но изделие, когда я уже возвращался домой, имело контуры окончательного варианта улья.

— Господин Сперанский, меня послали Его Светлость, чтобы служить Вам, — встретила меня возле дома девушка.

Вот это поворот! Лучшая красотка из всех служанок, дочь одной, особо уважаемой женщины из прислуги, если не ошибаюсь, молоденькую зовут Агафья. Это проверка от князя? Хочет посмотреть, как я с такой вот прислугой начту чудить? Змий искуситель!

— Проходи! Жить будешь со мной? — сказал я, любуясь, как девушка зарделась.

— Если так Вам будет угодно, — отвечала Агафья.

— Угодно, — говорил я, так же чувствуя неловкость.

Но нельзя. Вот чую, что не стоит давать волю своим желаниям. Хотя один момент нужно обязательно выяснить, как бы это неудобно не звучало.

— Ты девица? — набравшись решительности, спросил я.

Да, вопрос звучал, словно у девушки в будущем при знакомстве спросить, как она относится к разврату, при этом просветив, что разврат — это когда один раз в рот, два раза в зад. Пошло? Неуместно? Такая шутка прогонит более-менее нормальную девушку, даже при условии, что для нее озвученный разврат лишь разминка перед основными упражнениями.

Но знать про девственность крайне важно. Это тот барьер, через который переступать нельзя, или по крайней мере имеет большие последствия для жизни девчонки. Если она девица, то даже думать не следует о чем-то, даже если я и такой себе важный. Хотя до действительно важного мне еще очень далеко.

— Да, господин учитель, — сказала Агафья и превратилась в помидор, ее лицо покрылось нездоровой краснотой.

— Не смущайся! От тебя только то, что делают слуги, а спать станешь в другой комнате. Утром чай или кофе, вареные яйца, каша, обед с мясом, лучше телятина или курица, ужин творог. Если продукты нужны, да и вообще, стоит обращаться к управляющему Николаю Игратьевичу Тарасову, он поспособствует. Ну об этом после. Я буду много работать и ночью, но ты можешь в это время спать, мешать сильно не стану, — озвучивал я условия общежития.

Интересно, а чего хотел добиться Куракин, направляя миловидную девицу ко мне? Или тут без умысла, все так поступают и мне, как молодому мужчине предлагают не страдать отсутствием женского внимания? Или это вообще не инициатива князя, а его дворецкого Ивана? В любом случае, я не должен совращать Агафью уже потому, что не хочу идти на поводу у кого бы то ни было.

Но проблема остается. Я был в будущем весьма привередлив к женщинам. Почему бы и нет? Выглядел всегда подтянутым, образован, коммуникабелен и изобретателен в общении. А еще я обладал очень сексуальным атрибутом для мужчины — толстым… кошельком. Но тут, в этом времени, еще немного, и я начну засматриваться и на дородных баб-вдовушек. Знаю, такие в имении в наличие.

— Как скажете, господин учитель, — отвечала девушка уже почти избавившись от покраснений.

— Так и скажу, — пробурчал я и отправился умываться.

Было бы хорошо истопить печь, нагреть воды, но вот коробило приказывать сделать эту работу появившейся служанке. Как-то мужская это работа. А тот слуга, что периодически приходил ко мне для таких работ, отчего-то сегодня не явился. Вероятно, что на Агафью и должна лечь и тяжелая работа.

Стук в дверь прервал мои терзания.

— Дозволите, господин учитель, открыть? — деловитым тоном спросила Агафья.

— Открой! — брякнул я не решаясь снимать рубаху, чтобы обмыться.

— Приказано мне следить тута за печью, да водой и всем, что потребно, — отвечал вошедший мужик, после глубокого поклона.

Агафья встала и загородила проход собой, не впуская мужика. Она еще и мой охранник!

— Вот и следи! Холодно тут, да и вода нагретая должна быть утром и вечером. Еще найди какую бочку, или еще что, чтобы я мыться мог, — приказывал я, вживаясь в роль барчука.

С завтрашнего дня начинаю плотные тренировки, потому и нужны условия для гигиены. Не являться же мне пред светлые очи князя вонючим? А так, все готово: подобраны бревна, чтобы работать с утяжелителями, камни, поставлена деревянная перекладина и брусья. А еще Северин будет давать мне азы сабельного боя, ну а я ему рукопашного. Это мне сложно продемострировать то, или иное упражнение, или комбинацию, но я немало знаю, как это нужно делать. А растяжку, силу наработаю, как и укреплю связки и мышцы.