Начало пути

Глава 14

Глава 14

Петербург

20 августа 1795 года

Есть, видимо то, о чем не пишут историки, но что плетется за важными событиями, находясь в тени. Эти криминал.

Хотя нет, в истории есть бандиты, которые оставили свой след даже в описании официальной версии прошлого Российской империи. Взять Ваньку Каина — это же просто французский Видок-перевертыш. Видок, из парижского бандита стал грозой воров, ну а Каин… Да он вообще был сам по себе и сдавал в полицию конкурентов, ну а соратников по бандитизму прикрывал. И жил этот деятель, о котором докладывали императрице и даже в положительном ключе, пятьдесят лет назад.

И вот я вижу последователей дела Каина. Сидят, значит в трактире, в уголочке, «мафиези». Одеты абы как, но побрякушки нацепили на пальцы не простые, а все с камушками, какие-то… не мытые. Но гонору не занимать, похлеще какого польского шляхтича голову задирать умеют.

— Вот, привел! — отчитался мой сопровождающий, ну или конвоир, смотря с какого ракурса рассматривать ситуацию.

— Кто кого еще привел, — сказал я, с вызовом рассматривая троих жрущих бандитов.

— Спаси Христос, Фрол, отужинай на мой кошт! — раздался голос со стороны. — Ты свою работу выполнил.

Из-за тряпичной перегородки внутри трактира, откуда приносили еду, вышел вполне респектабельный человек, одетый в что-то среднее между мещанином и аккуратным, но не богатым, дворянином. Выбрит, но, было видно, отращивал бакенбарды, только-только входящие в моду.

— С кем имею честь? — спросил я, поняв, что ошибся в своих выводах, кто именно тут рулит ситуацией. — Все-таки появившийся человек был похож на образованного.

В этом мире, чуть пожив и освоившись, начинаешь разбираться, представитель какого сословия перед тобой. И речь не столько об одежде, хотя она наиправейший маркер, кто есть кто, но и о внешности человека. Я даже думаю, что органическая для современности теория о превосходстве дворян над крестьянами и другими сословиями, кроется не только в образовании. Порой посмотришь на человека — это точно рожденный и выкормленный дворянин.

Хорошо питающийся человек, который жениться на так же живущей в достатке женщине, будут воспитывать высокого, способного к обучению, человека. Моя теория подтвердиться в будущем, на примере корейской нации. Так, Корея была разделена в 1953 году, а в начале XXI века южнокорейцы в среднем выше своих же соплеменников из Северной Кореи почти на двадцать сантиметров.

Потому как на Юге и с питанием все хорошо, как и с возможностями для самосовершенствования. Хотя мне больше импонируют северокорейцы, они какие-то… великовозрастные дети… Ага, с игрушками в виде ядерных ракет!

И в этом мире крестьянин — он же вообще маленький человечек, росточку редко более полутора метров, ну пусть метр шестьдесят. Ну а дворяне часто рослые детины, сравнительно иных. Бывают исключения, как и во всех правилах, но не так часто, чтобы корректировать это самое правило.

И тот, кто предстал передо мной, точно имел гены рослых людей

— Называйте меня… Иваном Ивановичем, ну а если не претит, то Бароном, — мужчина улыбнулся и жестом пригласил последовать за ним.

Лет до тридцати, не старше. Манера держаться и общаться говорила о том, что образованный, может и дворянин, но тут я бы добавил приставку «бывший», так как преступил закон чести.

Мы прошли к столу, который был изолирован от внешнего мира тяжелой шерстяной тканью, изрядно закопченной от чадящих внутри не лучшего качества свечей.

— Ну, и зачем я трачу здесь свое время? — спросил я, скептически рассматривая скамью и стол.

Не то, чтобы они были грязными, но очевидно, что эта мебель повидала много чего, думать, чего именно, я брезгую. Но все же, пересилив себя, я сел на лавку.

— Кто вы? — спросил «элегантный» бандит.

— Странный у нас получатся разговор, сплошные вопросы. Но я разорву этот порочный круг и отвечу, — я сделал паузу, так как занавеска открылась и две подавальщицы стали раскладывать блюда, которые резко контрастировали с мебелью.

Вполне сносно выглядела и отварная говядина с квашенной капустой, и моченые грибы, моченые же яблоки — одна из самых распространенных закусок в трактирах. А в глиняном кувшине была жидкость, внешне похожая на вино.

— Прошу простить! Прислуга здесь плохо обучена и часто появляется не вовремя, — «вежливый» вор жестом показал, что я могу угощаться.

Прям-таки мафиози с двумя высшими образованиями. Интересный персонаж.

— Итак, меня прервали. Зовут меня Михаил Михайлович Сперанский. Я поверенный в делах и секретарь князя Алексея Борисовича Куракина. Теперь, кто вы? — спросил я, налив вина в глиняный стакан и понюхал.

Аромат был сносный. Хотя, из меня сомелье чуть больше, чем артист балета. А балет я никогда не любил, если только поглазеть на балерин в их часто нескромных нарядах. А не любил такой вид искусства в том числе из-за нарядов мужчин.

— Вы хотите, чтобы я представился своим собственным именем? Не хочу вас разочаровывать, но на данном этапе это невозможно. И, да, я, опережая ваше любопытство, скажу, что наше общение в дальнейшем не представляется вероятным, от того не стоит узнавать того, чего узнавать не стоит, — представившийся Иваном Ивановичем налил себе вина, отсалютовал мне, сделал глоток, словно пил не из глиняной посуды, а дегустировал вино из бокала, созданного из богемского стекла.

— А вот я вижу, что может быть между такого, что позволит продолжить общение. Впрочем пока я не стану удовлетворять ваше любопытство, — сказал я и тоже решился выпить вина.

Нормальное столовое вино. Хуже, чем у Куракина на столе, но не последняя дрянь, пили и по хуже. Отпив, не дождавшись продолжения разговора от своего собеседника, я взял нить беседы в свои руки.

— Вы уже знаете, кто я, и хотелось бы спросить: не страшитесь? Все же мой покровитель князь и генерал-прокурор Российской империи, — чуть приврал я про действующего генерал-прокурора.

— Нет, не страшусь, в конце конов, мы же ведем с вами разговор, всего-то. Между тем, купец Пылаев, весьма выгодно с вами сотрудничает. И я в подобные отношения между вами не лезу. И, поверьте, мною двигает не столько страх перед князем, которому вы служите, сколько принципы, — взгляд бандита изменился, стал более жестким, следом за взглядом изменился и тон. — Я этого французика уже два месяца окручивал, потратил и время, и вложил в это дело серебро. После появляетесь вы и ломаете мне все до селе созданное.

— И какие планы были на него? Очистить всю мастерскую и пользовать дочку? — зло спросил я и представил, как быстро вытяну из-за пояса пистолет.

Меня не обыскивали и оружие не забирали. Если бы подобное попытались сделать, то разговаривать я не стал бы. Пришлось бы проявить строптивость и я всю дорогу к трактиру был готов действовать

— Мне нужна компенсация за потерянное время и выгоды, — прошипел быстро теряющий свою интеллигентность бандит.

— Ты понимаешь, урка, что я не пойду на сделку с тобой? — говорил я, нависая над столом и было не важно, поймет ли он обращение «урка». — Мне проще обратиться к приятелям-гвардейцам или даже прийти с вооруженной дворней. Это я не говорю о том, что князь может посетить и обер-полицмейстера. Я не угрожаю тебе. Я только хочу, чтобы ты понял, насколько разные у нас возможности.

— От шальной пули человек не убежит. И кто такой урка? — «барон» также навис над столом.

И здесь мне в голову пришла одна мысль, которая, согласно плану, не совсем своевременна. Но вполне может случиться и сейчас.

— Сядь, барон. И просто поверь, я уйти из трактира смогу. А вот о некоторых делах стоит поговорить, — я сделал вид будто расслабился, отпил вина и продолжил уже более доброжелательным тоном. — Француз мой человек. Это не обсуждается, слишком большие деньги он станет мне приносить. И я его увезу. Второе — я знаю, что у тебя есть оружие, я знаю его стоимость, и мы будем обсуждать продажу. Не сейчас, но время такое придет. И третье, этот вопрос хочу решить, чтобы перейти к четвертому, самому главному. Есть ли в твоем мире бандитов и разбойников сирые дети?

Я не знал Барона до сегодняшнего вечера, как, впрочем, и никого из представителей преступного мира. Но я знал, что купец Пылаев предлагал мне оружие и мундиры разных полков, расквартированных в столице. Понятно, что Пылаев якшается с Бароном. Никто иной, как купчина, и мог рассказать о моих делах с ним. Отсюда я сделал вывод, что поставщиком оружия может быть именно Барон.

— Я оружием не торгую, — сказал бандит и пристально посмотрел на меня.

После того, как я пригрозил ему гвардейцами, наверное, страшно продавать мне оружие, которое было с гвардейцев и снято. А с кого еще? Солдаты, да и офицеры частенько ходят в трактиры, не без этого. Как уже понятно, в таких заведениях у криминала есть свои уши и глаза. Подпоили солдатика, упокоили, забрали все, что забирается. Вся схема.

При этом я уже сталкивался с досужими разговорами о дезертирах и о том, что в городах, особенно в столице и в Москве, чаще случаются случаи побегов из полков. И неужели никто не понимает, что большинство таких вот «дезертиров» уже лежат где-нибудь на дне или Невы, или реки Москва? Как часто бывает, все обо всем знают, но ничего не делают, чтобы не заиметь геморроя. Ну и напрочь не развита система правоохранительных органов.

— Сколько тебе нужно детей? В каких летах? И сколько ты заплатишь за них? — сказал Барон, прикусывая губу, что, как я понял, свидетельствует о его мыслительном процессе.

— Двадцать недорослей от тринадцати до пятнадцати лет, пять девочек такого же возраста. Все не калеченые, без изъянов. Девочки без уродств, красивые, — сказал я и даже не подумал о том, как это все звучит.

— Учитель, мы здесь люди грешные — это не отнять, и всяко бывает с детьми, что растут без семьи, но на такую содомию я не отдам даже этих деток. А тебя сейчас я хочу убить больше, чем тогда, когда ты влез в мои дела с французом, — зло, искренне практически рычал барон.

После такого заявления я даже несколько проникся к этому человеку. Он не спросил, сколько я готов просить за детей, но уже и обвинил в педофилии. А что? И у криминала бывают моральные принципы, сложные, малопонятные для сторонних лиц, но бывают же.

— Ты, барон, неправильно понял. Этих детей я учить буду, чтобы помощниками моими стали, а за то, что ты подумал обо мне, можно и сильно обозлиться, — сказал я, а бандит улыбнулся.

— Сирых хватает, но они приносят деньги. Так что я спрашиваю тебя, учитель, сколько платить будешь? — сказал барон, словно мысленно потирая руки.

— Два рубля за каждого, — ответил я.

И начался торг. Я чувствовал себя даже не помещиком, а самым, что ни на есть, рабовладельцем. Так легко и непринужденно, под вино, мы торгуем судьбами детей, оказавшимися беспризорными. Вот только я знаю, что могу предложить и мальчикам, и девочкам не самое плохое будущее. Уж в любом случае, лучше, чем их ожидает здесь.

Открыть специализированную собственную школу подготовки особых бойцов я планировал не раньше, чем к власти придет Павел. Впрочем, смена власти не так, чтобы сильно влияла на сроки начала такого проекта. Мне нужны специфических навыков люди к 1801 году. И думал я набирать уже людей постарше. И вот в последнем я сомневался.

Человек со сложившимся характером — это всегда сложный человек, так как он — личность. Если же с возрастом человек не становится личностью, то и мне он не нужен. И как поведет себя в той или иной ситуации самостоятельный, думающий человек, не всегда можно предположить.

Иное дело — это правильно воспитанный ребенок. Здесь можно внушить и взрастить любые ценности. Однако, все это долго и организационно не так, чтобы легко. Кроме Белакуракино организовывать такую школу негде. Пока негде. А вот, когда я стану кем-то и пойду на службу, получу дворянство, стану финансово независимым, вот тогда и можно открывать школу и воспитывать суворовцев или как-то иначе обозвать.

— Все? — спросил Барон, когда мы окончательно обговорили и цену за подконтрольных криминальному лидеру сирот, ну и когда и где я их подберу. — Ты говорил о четвертом. Что еще?

— Говорил. И нынче вижу, что можно будет и такой вопрос обсудить, — я вновь отпил вина, так как после долгих торгов сушило во рту. — Мне нужны трактиры. Чем больше, тем лучше. На следующий год их должно быть с десяток.

Барон недоуменно смотрел на меня. Понимаю. Сказано слишком абстрактно. Так что я решил прояснить то, что мне требуется.

Школа поваров уже почти работает. Точнее помещение есть, в наличие два наставника, куратор школы — шеф-повар Куракина француз Колиньи, чье имя и носит школа. Но… Набрать толковых крепостных, которых можно обучить не такому уж и легкому поварскому искусству, сложно их немного. Но есть иные, поиском которых занимается для меня Пылаев.

У людей разные истории, но нередко, даже не самых глупых и неумелых, судьба выбрасывает на обочину жизни. И мы, я, дам им шанс. Я открою сеть таверн, в которых будут подавать новые блюда, приготовленные по тем рецептам, которые для этого времени будут не новаторскими. А еще там может играть музыка, выступать те же цыгане, которые пока мало распространены. Все это будет революционным. Тьфу меня за такое слово!

Но, как это ни странно, считается, что рынок общепита не самый перспективный. В Петербурге вполне себе не мало трактиров, разнящихся лишь в одном — степени чистоты. И ни от кого, а я интересовался вопросом, не слышал, чтобы трактиры продавались. Так что нужно сделать так, чтобы их хозяева решили расстаться со своим бизнесом. И очень хотелось бы, чтобы не за дорого.

Создавать такие неприятности трактирам, я хотел предложить бандитам. Где надавить на самих владельцев, где создать им сложности в виде финансовых потерь, к примеру, подпалив сарай, или убив всех домашних животных и птиц в хозяйстве при трактире.

А после появляюсь я и предлагаю купить трактир. Вуаля. Грязно? Да, безусловно. Эта схема, которую использовали почти что каждый второй из бизнесменов будущего, не чиста. Но период первоначального накопления капитала редко бывает чистым.

— Что я буду иметь с этого? — спросил Барон.

— Долю в деле. Десятую. Этого будет много, поверьте, очень много. В месяц до тысячи рублей, когда все заработает, — сказал я.

— Знаете, сударь, в детстве, моя няня часто рассказывала мне разные истории про цмоков, ужа-короля, домовиков. Я весьма охотно засыпал под такие небылицы. И что-то мне захотелось поспать и сейчас, — сказал Барон, чуть приоткрывая завесу своего происхождения.

Няня? Тут понятно. Няни могут быть только у богатого человека. Все же он скорее дворянин. А еще «цмоки». Я знаю, что в Белой Руси так называли драконов. Получается он с тех краев. Впрочем, пока не особо важно, откуда и кто он, главное, чтобы работа спорилась.

— Что ж. Такую работу могут выполнить и другие люди, — сказал я, вставая. — Про недорослей, не забудьте!

— Ну и зачем же так быстро уходить. Может я всего-то хотел двадцать долей, — усмехнулся Барон.

Вновь торг, но я уступил только два процента. Торговался отчаянно я специально, чтобы бандит не заподозрил чего лишнего. Не могу же я оставлять в живых после этого человека! Так что сделает он свое дело и все, на дно речки отправится.

— Сегодня, учитель, мы с тобой договорились, — от показной вежливости и интеллигентности Барона не осталось и следа. — Впредь, если решишь на моей территории промышлять, то не сочти за труд и окажи уважение, согласуй это со мной. А сейчас ты можешь ужинать и пользовать подавальщиц, они здесь чудо какие искусницы, пробовал не раз. За деньги не беспокойся! Все оплачено.

На этих словах бандит вышел, а следом пошел и я. Пользовать много раз использованных подавальщиц не было никакого желания, а вот собраться и подготовить дополнительные телеги для подростков, которые со мной отправятся в имение, было необходимо.

В итоге я заплатил, точнее заплачу завтра, по пять рублей за каждого. Это чуть выше рыночной цены покупки крепостного такого же возраста. Так что можно сказать, что я переплачиваю. Очень надеюсь, что эти инвестиции, пусть через десять лет, но со сторицей ко мне вернутся.

* * *

Гатчина

22 августа 1795 года

Павел Петрович сегодня проводил учения своего славного гатчинского полка. Как и ранее, полковник Аракчеев оказался на высоте и показал идеально выполненный парад. Полк выглядел единым организмом, разворачивался моментально сразу после приказа, ходил полным строем на позиции условного врага, и делали это гатчинцы не хуже, чем когда-то легендарные гренадеры Фридриха Великого. По крайней мере, именно об этом заявил Павел Петрович по окончанию учений.

— А ты, Алексей Андреевич, — восклицал наследник, обращаясь к Аракчееву. — Смог большее. Фридриха останавливала русская артиллерия. Нынче же я вижу, что команды русских орудий, выученные лучше, чем когда-либо. Благодарю тебя. Сегодня солдатам отдых позволяю. Можешь расставить меньше караулов. Все молодцы. Пусть накормят мясом и дадут водки, — Павел резко развернулся и, возможно, подражая своему предку Петру Великому, зашагал, совершая большие шаги.

И, ведь никто не скажет наследнику, что подобная походка выглядит слишком комично и нелепо. На крыльце Гатчинского дворца наследника, словно вернувшегося с необычайно сложного, но победоносного похода, встречала его супруга Мария Федоровна, урожденная принцесса София Мария Доротея Августа Луиза Вюртенбергская.

Эту великаншу выбрали в жены наследнику российского престола, скорее всего, как выбирают кобылу, чтобы ее покрыл жеребец. Если хотят получить высокое статное потомство, а жеребец неказистый, то подбирают большую кобылу. Это, безусловно, может казаться грубо, но по факту именно так и было. Ни Павел Петрович, ни Мария Федоровна не были в восторге от осознания подобных реалий. Однако, некоторые психологические проблемы двух молодых людей когда-то их сблизили, и даже сейчас брак наследника считается удавшимся, вопреки принципам галантного века с его обязательными изменами и множеством сексуальных партнеров.

— Машенька, вы видели, какие молодцы сегодня? — спросил Павел Петрович, предлагая свою руку супруге.

Павел Петрович и Мария Федоровна уже давно смирились с тем, сколь несуразно они выглядят рядом друг с другом. Да и кто их здесь в Гатчино может их видеть?

— Павел Петрович, прибыть посыльный человек от князя Куракина. Алексей Борисовича спрашиваеть, вы приметь его, али вы заняться сегодня экзерстициями? — сколько Мария Федоровна уже в России, но никак не может избавиться от своего акцента, а в периоды волнения она даже забывает русские слова.

Но образование и яркий ум не были тем основополагающим критерием, по которому выбиралась вторая жена для наследника российского престола. Достойная кровь одного из правящих домов маленького государства и большой рост девицы — вот критерии.

— И как это получается? Князь где-то рядом? Тогда, душа моя, распорядитесь, чтобы за ним отправились не медля! Мне следует сменить мундир, так как этот изрядно пропах порохом и весь в пыли, — сказал Павел Петрович, поцеловал ручку супруге и отправился дальше уже сам.

Ровно через час и пятнадцать минут Алексей Борисович Куракин сидел за столом с самим наследником российского престола. Князь думал о том, что, если бы его повар приготовил такие блюда, что были на столе, то он бы выгнал того в зашей. Щи, пшенная каша и жаркое — вот главные блюда на обеде у де-юре второго человека в империи. Единственное, что еще было на столе, это — квашенная капуста, хрустящая и приятственная на вкус.

Стояла грабовая тишина, и лишь только слышался скреб столовых приборов о тарелки. Куракин знал, что за столом Павел Петрович никогда не ведет беседы или делает это столь редко, что при дворе о том и не знают.

Алексей Борисович старался не обращать внимания на других участников священнодействия, называемого приемом пищи у наследника. Сегодня за столом с отцом сидели два старших сына: Александр Павлович и Константин Павлович.

Оба они опустили глаза и кажутся несколько испуганными. Князь даже несколько пожалел внуков Екатерины Великой, которым приходится находиться меж двух огней. При том, Куракин выделил для себя важный аспект: Александр Павлович явно тушуется в присутствии отца и, как казалось князю, это связано не с тем, что ходят различные слухи, а с тем, что Павел Петрович затравливает своего сына.

— Ну, можно и поговорить, — неожиданно для всех, громко сказал Павел Петрович.

Все находящиеся за столом вздрогнули, Александр уронил ложку, которой размешивал сахар в кофе.

— Алексей Борисович, я, видимо, вас ранее недооценивал. Вы решительный человек. Я насчитал в вашем трактате о финансах одиннадцать новых слов. Это очень смело, назвать явление словами, которые никто и никогда ранее не использовал. Может так сдаться, что те люди, с кем я советовался, не столь осведомлены о проблеме. И, знаете ли, что мне более остального понравилось и что, несомненно, может иметь смысл, — Павел Петрович обвел всех присутствующих взглядом. — Купить английских фунтов, ну и денег других стран. Они купят наши обесцененные деньги, а мы их дорогие деньги. А еще можно скупать золото, пока бумажные ассигнации не стали лишь бумагой. Да, мне многое понравилось и многое еще нужно осмыслить.

Павел встал из-за стола, следом за ним поднялись все остальные. Никому ничего не говоря, наследник отправился к выходу.

— Я жду вас в кабинете, князь! — не поворачиваясь, бросил Павел Петрович и скрылся за дверью.

Алексей Борисович Куракин пребывал в растерянности. С одной стороны ему нужно идти за Павлом Петровичем, с другой же, неловко оставлять венценосное семейство.

— Не переживайте, князь, поверьте, его высочество выражает вам благосклонность. Вы никоим образом не обидите нас, если проследуете за папа, — сказал на французском языке Александр Павлович.

— Прошу простить меня! –сказал Куракин и пошел в кабинет к наследнику, зная только направление.

Куракин достаточно быстро нашел кабинет Павла Петровича, там же был и сам сын императрицы.

— Вас еще не вызывала моя матушка? — спросил Павел Петрович, как только князь зашел.

— Нет, ваше императорское высочество, простите, а это должно случиться? — сказал Алексей Борисович.

— М…м… Предполагаю, — с сожалением в голосе отвечал Павел. — Но моих гостей отслеживают, как и мои интересы. А я заинтересовался вашей работой. И вы обязаны меня понять, что должен прозвучать следующий вопрос. Это вы написали?

Куракин не растерялся. Почему молчать, если ему «помогал» секретарь? Именно что помогал, иначе может быть такой апломб, после которого князь превратится в главное посмешище в столичном обществе. Ну а то, что многие вельможи большую часть своей работы перекладывают на секретарей — это ни для кого не секрет.

Так что имя Михаила Михайловича Сперанского прозвучало. Ну и чуть больше важности фигуре секретаря предавало упоминание Алексеем Борисовичем Куракиным, что митрополит Гавриил сам радел о судьбе семинариста.

— Когда-нибудь я познакомлюсь с ним. Это дворянин? — настроение наследника резко разнилось с тем, с которым Павел Петрович садился за стол.

Но то, что у Павла за одну минуту могут смениться гнев на радость и обратно, знали все. Так что ничего удивительного не произошло.

— Нет, ваше высочество, он из поповских, но был прилежным учеником и Новгородский митрополит прочил сего мужа в мои помощники, — отвечал Куракин.

— Это удивительно, — безучастно сказал Павел. — Впрочем, подобрать себе секретаря, или помощника — это уже достоинство. Так что я не принижаю ваших способностей. Оставляйте, что еще у вас есть! Я непременно посмотрю. Если эти бумаги будут похожи на то, что вы уже подавали, я буду удовлетворен.

— Позвольте, ваше высочество, уточнить, что именно! Есть несоответствия морского устава сегодняшнему дню…- начал князь перечислять, но, вдруг, Павел встрепенулся и вновь стал энергичным.

— Вот как? Вновь удивили. Давеча я размышлял о флоте и счел его устаревшим, как и правила на корабле. Что вы нашли? Поделитесь! Мне интересно, насколько ваше видение может совпадать с моим, — Павел встал со стула и начал ходить от одного окна к другому.

— Ну за малое — это палачи на кораблях, виды наказаний… — Куракин вновь был перебит.

— Да! Это же невозможно! Протаскивать на рее через дно корабля! — возмущался Павел. — Я имею чин генерал-адмирала, но не имею возможности убрать с флота сущие глупости. Это не комильфо.

Сложно пришлось Алексею Борисовичу. Павел постоянно его перебивал, с одной темы переключался на другую. У князя болела голова, он пытался найти логику поведения Павла и вот уже почти ее уловил, как наследник вновь с темы кодификации законов возвращался к проблеме упразднения должности палача на кораблях.

Куракин хотел еще добиться вразумительного ответа, не понадобится ли он в ближайшие три месяца, которые планировал провести в усадьбе, но нет, эта задача была без решения.

Мальчики остались без учителя и процесс обучения уже сейчас под вопросом. Оказалось, что без Сперанского и сын и племянник плохо усваивают материал. Ну да князь и сам знал, что Михаил Михайлович интересно преподает, порой и в игровой форме. А статические учителя навевают на детей, в сравнении с предыдущем обучением, уныние и скуку. Хотя учителя в один голос утверждают, что и Борис и Сергей весьма разумны в словесности, с чем ранее было сложно, ну и в математике, естествознании, истории и географии более чем молодцы.

Видимо не суждено Алексею Борисовичу отправится в Белокуракино. А еще пришло письмо от супруги Натальи Ивановны, которая нынче отправилась в Италию, но из-за всех происходящих событий собирается вернуться в Россию [она годами была в разъездах по Европе].

Возможно, потому и считается их брак счастливым, что они годами не видятся. А тут… И дело не в том, князь реализовывается, как мужчина со служанкой, он ее прогонит, как только Наталья Ивановна пересечет границу России, дело в ином. Он отвык быть мужем.

— Вы меня не слышите! — возмутился Павел, который ранее увлеченно рассказывал о своих идеях по смене формы в армии.

«Есть проект и по армии, но об этом пока лучше и не заикаться. Без союзников в этом вопросе к Павлу подходить нельзя», — подумал Куракин, стараясь теперь ловить каждое слово наследника Российского престола.

Какой бы Алексей Борисович не был франт и не любил разговоры об одежде, но и для него было решительно невозможно столь скрупулёзно описывать все эти обшлаги, длину косы, или панталонов.

— Безусловно слышу Вас и считаю, что да, валенки для караульных нужны, иначе с нашими морозами караулы — сущая пытка для солдата, — Куракин увидел, что наследник сейчас начнет цепляться к словам и это приведет только к завершению аудиенции на дурной ноте, вот он и решился. — Ваше Высочество, а не желаете ли услышать превесёлую басню про французский Конвент?

— Вы баснописец? Вам не терпится примерить лавры господина Жана де Лафонтена [французский баснописец конца XVII века]? — усмехнулся Павел Петрович. — Не находите, что басни по своей сути — это проявление вольнодумства и вольтерианства?

— Басня ложь, но в ней намек, добрым молодцам урок, — отвечал Куракин.

— Ха. Вот только подумал о вас, что все, человек раскрылся, так вы вновь удивляете. Что ж, весьма занятно было бы послушать, — усмехнулся Павел Петрович.

— Однажды лебедь рак и щука везти с поклажей воз взялись… [полная версия басни в приложении] — Куракин читал басню Сперанского. Вначале тихо, но, видя, что Павел смеется и весьма благосклонен, князь заканчивал басню уже громко, весело. — Кто виноват, кто прав, — судить не нам; да только воз и ныне там.

— Превосходно! Мне определенно это понравилось. Не знал, князь, что вы и пиит, — Павел был неподдельно весел, что, как все утверждали, почти невозможно.

— Прошу прощения, ваше высочество, но это мой секретарь Сперанский, — Куракин не решился присваивать себе творчество других людей.

Не то, чтобы Алексей Борисович был совестливый, нет, он просто испугался, что слишком уж получается талантливым перед наследником, который должен стать императором. А что, если попросят что-то прочитать еще? А Сперанского рядом не будет? Так что пусть секретарь сам отдувается.

— Я говорил уже, достоинством доброго служащего — это подобрать себе в помощь того, кто может сделать работу. Главное завсегда — это выполнить саму работу. Порядок должен быть во всем! — сказал Павел Петрович.

Еще немного отрешенных тем и наследник резко оборвал разговор. Павел, не объясняясь, ушел, а через минуту за Куракиным прибыл ливрейный лакей и проводил князя на выход.

Аудиенция прошла великолепно.