На золотом крыльце

Глава 5 Первые шаги

В руках я держал стопку с чистой одеждой и бельем, и потому открывать дверь решил телекинезом — пошевелить пальцами я был в состоянии. Секунд десять я дергал ручку за эфирные нити, совершая неловкие манипуляции, но в конце концов решил эту задачу и шагнул в комнату, которая должна была стать моим домом.

Несколько месяцев назад я уже заезжал так в комнату в интернате, и получилась из этого настоящая дичь. И вот теперь я понятия не имел, как вести себя с соседями, что говорить и делать, чтобы не попасть в переплет. Утешало одно — соседей должно было быть двое, а двое — это не дюжина, их, если что, можно бить по очереди. С другой стороны, я ведь теперь в магическом колледже! Тут все очень зыбко: какой-нибудь мелкий дрыщ может оказаться лютым противником, например — в медведя перекинется и сожрет. Или, как я, телекинетиком, и предметами швыряться станет. Наверное, они тут должны быть чуть более вежливые и спокойные…

Об этом я и думал, когда в комнату входил, и не ошибся: парень, которого я увидал, был очень спокоен. Максимально. Он вообще признаков жизни не подавал: замер посреди комнаты в странной позе с вытаращенными глазами и не дергался. Кроме того, юноша явно принадлежал к эльфийскому племени: худой, даже — изящный, с белокурыми волосами и острыми ушами, он и не мог быть никем другим, кроме как лесным галадрим из европейской части России.

Сразу я засомневался: может, у эльфов это нормально — тупить посреди комнаты, скрючившись буквой зю? Или это у местных студентов такой вариант медитации?

Но потом все-таки решился и заорал:

— Тут студенту плохо! Позовите преподавателей! — и, швырнув стопку с одеждой на свободную кровать, побежал по коридору к лестнице, продолжая вопить. — Помогите! Эльфу плохо!

Сразу никто не реагировал, а потом захлопали двери, и из комнат стали выглядывать студенты.

— Чего орешь? Ты кто такой? Что случилось? — вопросы сыпались, как из рога изобилия.

— Новенький! В 3-16 какая-то дичь с эльфом случилась! Стоит посреди комнаты, как истукан! — впопыхах отвечал я, продолжая бежать к выходу.

И столкнулся с молоденькой преподшей — я уже научился их отличать от студентов по скромным серым костюмам. Вот и эта девушка, а может — молодая женщина оказалась одета под стать Ивану Ярославовичу, которого я встретил на воротах.

Серый брючный костюм, только френч — приталенный, а брючки — по фигуре и почти в обтяжку.

— Анастасия Юрьевна, тут новенький бузит! — раздался голос.

— Я не бузю, — стал как вкопанный я. — Я зашел в 3-16, а там эльф…

— Пойдем, — сказала Анастасия Юрьевна. — Я дежурная по общаге… Общежитию! Мне и разбираться.

Она шагала быстрым шагом, а вокруг нее воздух как будто уплотнялся и рябил. Точно — аэромантка, воздушница! К гадалке не ходи. Я шагал за ней.

Анастасии Юрьевне и телекинеза не понадобилось — дверь просто сквозняком открыло и она увидала эту остроухую жертву каталепсии.

— Зараза, — сказала она. — Это точно ненормально!

И тут же прижала палец к уху и сказала:

— Внимание всем, магическое нападение на студента, есть пострадавший. Комната 3-16, общежитие первогодков.

Спустя десять секунд запахло озоном, и в коридоре стали появляться преподаватели в серых костюмах. Среди них — Иван Ярославович, и он сразу кинулся к Анастасии Юрьевне:

— Настя!

— Ваня… — она отстранилась и кивнула на меня.

А я увидел кольца на их руках и врубился — они же муж и жена! И потому отошел в сторону. А они меня догнали, и Кузевич потребовал:

— Давай, Титов. Рассказывай, что и как было?

— Зашел — он стоит, как истукан, глаза пучит. Я вещи на кровать кинул и побежал помощь звать. Всё! — я сунул руки в карманы. — Нечего особо рассказывать.

Они переглянулись, Иван Ярославович остался рядом со мной, а Анастасия Юрьевна пошла разговаривать с каким-то седым бородатым дядей, который в комнате осматривал эльфа.

— Давай, пойдем вниз, подождем в холле, — сказал Кузевич. — Сейчас директор освободится и с тобой поговорит.

— А что я ему могу сказать? Я такую дичь в первый раз в жизни вижу! — я и не думал высовывать руки из карманов. — Мне вообще все это не нравится, я, может, полежать на кровати хотел… Задолбался я!

Иван Ярославович вздохнул:

— Придется потерпеть!

И мы пошли вниз, в холл, ждать директора.

Как выяснилось, кто-то вогнал моего будущего соседа в стазис. Эдакое локальное состояние безвременья. И никакого больше вреда не нанес, ничего из комнаты не украл, никаких следов не оставил. Преподы бегали, как наскипидаренные, остроухого парня утащили в медблок к Боткиной, меня тысячу раз, кажется, спросили об обстоятельствах дела, и всем я отвечал одно и то же: пришел, увидел — стоит, побежал за помощью. А что я еще мог ответить?

В общем — скучно. Интересно было только одно — тот седой дядька, директор, он обмолвился про меня как-то в сторону:

— И ментально не проверишь, защиту ставил кто-то очень мощный… Как бы не САМ!

Тут меня осенило: вот почему Руслан Королев не стал настоящим попаданцем! Защита какого-то САМОГО помешала! Она отбила такую атаку на мое сознание! А почему она вообще стала возможной? Да потому, что я на секунду жить не захотел, когда увидел, что Кулага инициировался. Противно мне стало и мерзко от вселенской несправедливости. Я где-то читал, что попаданцы как раз вселяются в тех, из кого дух выбили, в смысле — в коме там, или еще что-то подобное. А еще — в парасуицидников, кому жизнь не дорога, а я на какую-то секунду под эту категорию подошел. И самая дичь заключалась в том, что справедливость-то, выходит, есть! Боженька работает!

Вот он я — пустоцвет-телекинетик!

Так или иначе — и тут мой папаша подсуетился, уберег сыночка. Надо будет ему в ножки поклониться, перед тем как по лицу надавать! Он вообще молодец, этот отец. Сказочный молодец просто. Вот и в колледж меня пристроил. А я бы лучше в земщину поехал, на книжный магазин свой зарабатывать. В конце концов, у меня есть мечта!

— Пойдем ужинать? — спросил Иван Ярославович.

Я и не сообразил, что уже время ужина! Кстати, столовка у них тут тоже — мечта! Система «свейский стол» называется: куча разных блюд, одних котлет три вида и других мясных закусок — еще четыре! И гарниров — четыре: макароны, гречка, картошка, перловка. И салаты — тоже три вида. И брать можно сколько хочешь добавки! Я три раза переспрашивал у соцпеда Кузевича, и он все три раза подтвердил: есть можно до отвала.

Я нажрался, как свинья, если честно. В меня просто больше не лезло, а так я бы еще жареных куриных колбасок попробовал. Я сидел и отдувался за столом, и цедил компот сквозь зубы, чтобы ягоды в рот не попали — не люблю все эти лохмотья из компота, хотя они тут, наверное, тоже вкусные. В общем — цедил, пока опять не пришел Иван Ярославович:

— Все, можешь идти в комнату, эфир почистили уже, там безопасно. Поисками злоумышленника занимается специальная комиссия преподавателей, мы установим на этажах ночное дежурство из опытных студентов и преподавателей, так что вы будете в безопасности, не переживайте…

— А я и не переживаю, — сказал я. — А простыни чистые где взять?

Простыни тут тоже были загляденье — крахмальные, отутюженные, белоснежные! Мне после обильного ужина едва сил хватило, чтобы кровать застелить и рухнуть на нее. Свободна была только одна, у окна, и это место в интернате считалось престижным, а тут — не занято! Не знают местные жизни, опредленно… Кстати, интересно: а кто мой второй сосед?

Додумать эту мысль я не успел, просто провалился в сон, несмотря на то, что на часах показывало что-то около восьми часов вечера. Определенно — мой организм и несчастный мозг требовали отдыха, так что я проспал часов двенадцать без видений и сновидений.

И это был лучший сон в моей жизни, определенно.

— … шуруповерт дай мне, — проговорил Дмитрич. — И два самореза.

Было жарко, потно, душно, тенниска прилипла к спине, а от Дмитрича несло перегаром и дешевым табачищем. Но деваться было некуда: шкаф-купе нужно было собрать к утру, потому как клиенты въезжали через пару дней, а мы и так затянули с фурниторой — пока прислали итальянскую, через Казахстан, пока она нам в руки попала — уже все сроки горели.

Сборка мебели — дело не слишком сложное, но требующее терпения и аккуратности. И опыта. За опыт отвечал Дмитрич, за все остальное — я, потому что не пил.

— Вж-ж-ж-ж! — саморез вошел в плиту ЛДСП, прижимая хитрые телескопические полозья. — Вж-ж-ж!

На коробочке от крепежей можно было увидеть логотип РМЗ, и это внушало некоторый оптимизм — на Речицком метизном говна не делают, это каждый мебельщик знает, держаться будет нормально.

— Давай сюда ящик! — дохнул перегаром Дмитрич. — Ща-а-а поставим.

— А чего ручка внутри? — удивился я, глядя на шуфлядку, внутри которой имелась самая натуральная блестящая итальянская ручка.

— Что? — старший товарищ выхватил у меня из рук ящик и глубокомысленно изрек: — Твою мать! Все херня, Русик. Давай заново!

Я фактически взмыл над кроватью от внезапного прилива бодрости, просто подпрыгнул до потолка, как конвертоплан вертикального взлета и посадки, и уже в полете увидал лысого Розена, который стоял посреди комнаты и ни единой вменяемой эмоции на его лице прочесть было нельзя.

Приземлившись на ноги, я вытаращился на студента-целителя и спросил:

— И что это за дичь только что была?

— Силен ты спать, Титов! — сказал он. — Завтрак проспал. Не положено!

— Завтрак проспал⁈ — простонал я. — А завтрак у вас тоже — свейский стол? Да? Ну, я лошара! Дерьмище!

Штука была в том, что, проснувшись в семь, я решил самую чуточку полазить по Библиотеке и еще разок заглянуть в железный шкаф с жизнью Руслана Королева. Получается, теперь я знаю, что ЛДСП — это ламинированная древесно-стружечная плита, а РМЗ — Речицкий метизный завод, на котором делают метизы, то есть — крепеж: болты, гвозди, саморезы, шурупы и все такое прочее. Наверное, я теперь даже умею собирать мебель, потому что Королев сначала работал сборщиком, а потом открыл свое дело по изготовлению и сборке кухонь, шкафов, кроватей и всего такого прочего — и шарил в этом крепко. Конечно, мне достались только фрагменты его памяти, но… Можно было зачесть это в плюс, потому как что-то там починить-подкрутить — это всякому мужику уметь полезно.

А в минус можно было зачесть… А точнее — вычесть! Вычесть обильный завтрак. В качестве компенсации Денис Розен швырнул мне яблоко — большое, с кулак величиной, и я поймал его телекинезом и притянул в ладонь.

Лысый одобрительно кивнул и сказал:

— Я тебя отведу в библиотеку, потом — к твоим одногруппникам, с которыми ты будешь общеобразовательные предметы посещать. Тут, конечно, фигня до лета осталась, но порядок есть порядок — школьную программу все должны пройти до конца и экзамены сдать. У тебя же типа десятый класс, выпускной?

— Типа, — откликнулся я.

Даже в школе я был перестарком, большая часть нормальных ребят заканчивала десять классов в шестнадцать лет.

Розен смотрел, как я одеваюсь, и вещал безразличным тоном:

— Ну, вот. Доучишься, потом — экзамены, потом — летняя практика. После уроков — индивидуальные занятия по развитию дара. А со следующего года уже академическая и прикладная магия, алхимия, военная подготовка и спецуха — смотря что выберешь. На самом деле, если не будешь тупить, то, даже оставшись пустоцветом, выпустишься отсюда в двадцать лет ценным специалистом! Телекинез — штука практическая, везде пригодится. Не целительский дар, конечно, но… На стройке, на войне или, наоборот — на спасательных миссиях — телекинетики нужны повсюду! Будешь при деньгах, при уважении! Зачетно?

— Зачетно, — мне оставалось только согласиться.

Пока он говорил, я и в туалет успел сходить, и морду лица умыть, и вообще был готов действовать! Но Розен снова оказался недоволен:

— Есть ли у тебя рюкзак или хотя бы торба какая — можно не спрашивать, да?

Ну, вот умеют иногда люди бесить, а? Недаром Ярлак — урук из охраны — любил повторять приговорку: «люди — говно на блюде». Прав был, орочья рожа!

— Папа у меня — засранец, маму я десять лет не видел, деду Косте и бабе Васе передачи мне передавать запрещено, — сказал я. — Я голодранец. У меня, кроме хрена, рук, ног и гетерохромии, нет нифига. Это понятно?

— А почему баба — Вася? — спросил Розен, как будто это было самое важное из всего, что я услышал.

— Потому что Василиса, — ответил я, едва сдерживая раздражение.

— Надо через студсовет тебе хоть матпомощь какую выбить, а? — почесал лысину Денис. — Нехорошо как-то.

— Падажжи, — сказал я, снова вспоминая уруков и их неподражаемую манеру вести дела. — Освоюсь — сам заработаю. Или завоюю честным разбоем. Пакет найдем?

— Какой пакет? — моргнул лысый целитель.

— С ручками!

— А…

— О, Господи… Возьму учебники, принесу сюда, положу в тумбочку. Выберу те, что нужны на сегодня, положу их в пакет, вместе с тетрадками. И пойду на занятия!

— А ручки ты куда положишь? — поинтересовался Денис с очень серьезным лицом.

— За ухо, — чеканно ответил я. — За одно ухо — ручку, за другую — карандаш, со стеркой. А вместо линейки буду краешком учебника пользоваться, потому что линейки, сударь мой Розен, у меня тоже нет. Потому что я — голодранец!

— Вопросов больше не имею. Очевидно — ты знаешь, что делаешь, сударь Титов. Ты разумный человек, с тобой приятно иметь дело, — с самым безмятежным видом покивал Розен. — Пойдем в библиотеку!

И я шел за ним в библиотеку и грыз яблоко, и думал о том, что зубной щетки и пасты у меня тоже нет. И что работу нужно искать срочно. А о соседе-эльфе, который так пока в комнату и не вернулся, я не думал.

Полиэтиленовый пакет мне нашли в библиотеке, с надписью на кириллице «АТМАНОВСКИЕ КУЛАЧКИ» и логотипом этого самого массового в Государстве Российском чемпионата по национальным видам спорта.

Вообще, столько кириллических надписей, как за мое короткое время пребывания в колледже, я, кажется, за всю жизнь не видал. Нет, у деда Кости в библиотеке имелось много старинных фолиантов с дореформенной грамматикой, и церковь тоже сохраняла старый алфавит, но мы же в двадцать первом веке живем, в конце концов! Все давно на новолатинские буквы перешли, в конце концов — претендуешь на звание Третьей Империи Людей — соответствуй! А тут — все эти твердые и мягкие знаки, и все такое прочее… Я понимаю, но не принимаю, так бы сказала баба Вася.

Атмановские кулачки — это понятно, они за традиции и преемственность поколений, но в колледже-то зачем? Тут едва ли не каждая вывеска была двумя шрифтами: латиницей и кириллицей. Может, у магов такой прикол был — туману наводить? Или в этом имелся некий сакральный смысл?

В общем, я сгонял в комнату, оставил там все лишнее и с четырьмя учебниками, несколькими тетрадками и ручкой — за ухом — отправился на занятия, они тут начинались в девять утра, и у меня в запасе имелось аж пятнадцать минут.

И я, конечно, опоздал.

Почему? Да потому, что у них тут одних учебных корпусов четыре штуки, и в каждом из них есть аудитория 2-1! Я дважды промазал, и везде на меня шикали и говорили, что здесь занимается кто-то другой. Да я и так это видел: первый раз я попал на младших — там была ребятня лет четырнадцати, скороспелки, второй раз — на однокашников Розена, и там на меня шикал уже он сам и закатывал глаза.

А в третий я попал к своим.

— Это, наверное, новенький, — проговорила учительница, которая стояла у доски.

Она тоже оказалась одета в серый френч и в строгую юбку, но я почему-то точно знал: ничего магического в этой женщине не было. Просто — математичка, вот и все. Хотя прическа у нее — просто сказочная, это стоило признать.

— Итак, я вхожу… — заявила она, глядя на меня.

Я смотрел на нее и понять не мог, что за дичь она несет.

— Я вхожу! — продолжила хмурить брови учительница.

— Тебе надо войти и извиниться, — громким шепотом подсказала мне кудрявенькая брюнеточка с первой парты, у самой двери.

— А, так это типа я вхожу, а не она? — мои брови поползли вверх. — Принял, понял. Внимание! Я вхожу. И извиняюсь.

Перешагнув через порог, я проговорил:

— Извините за опоздание, получал учебники в библиотеке, а потом искал корпус и аудиторию. Я только вчера вечером прибыл, не успел освоиться. Меня зовут Михаил Титов, и я…

— И вы, Михаил Титов, кладете свои шерстяные вещи на парту рядом с Ермоловой, выходите к доске и показываете: что я могу! — подняла палец, измазанный мелом, математичка.

— Что вы можете? — удивился я.

— Что ты можешь, а не она! — снова подсказала Ермолова.

Остальные все только хихикали. Эта Ермолова мне определенно уже нравилась, и не только ее подсказки, но еще и кудряшки, смуглое личико, черные глазки и вся ее фигурка.

— Титов? — повысила голос математичка.

— Да, иду показывать, что я могу, иду, — я вышел.

— Я записываю, — сказала учительница и я удержал свою следующую реплику на самом кончике языка и стал записывать.

— В куб вписан шар. Найдите площадь поверхности шара, если площадь полной поверхности куба равна 1170/π см².

Честно говоря, у меня сразу душа ушла в пятки. Я вроде как неплохо шарил в стереометрии, но вот так сходу — это могло стать проблемой. Понятно, что у них тут полным ходом продвигалось повторение перед экзаменом, и наверняка они прошли все формулы, а я в последний раз на них смотрел месяца три назад… Спокойно, Миха!

Я на секунду закрыл глаза — и да! У меня получилось! Моя Библиотека, мой Книжный — все было тут, рядом! И я точно знал, на какой полке стоял учебник по стереометрии для десятого класса, и мигом пролистал его до нужной страницы…

— Титов, я решаю?

— Я решаю, — кивнул я и принялся стучать мелом по доске. — S полной поверхности куба = 6*а². 1170/π =6а². Шар с радиусом R вписан в куб с ребром а, следовательно а=2R. 1170/π = 6*(2R)²…

Короче, я фигачил все это на доске довольно резво, потому что мне главное было формулы подсмотреть, а так-то я не тупой, нормальный я, и стереометрия мне нравится. В итоге я добрался до ответа и выдал:

— S поверхности шара = 195 см². Вот. Могу!

— Я молодец, — сказала учительница. — Я сажусь к Ермоловой.

Ермолова смотрела на меня не с восхищением, нет. С интересом — это точно. И глаза у нее блестели. В общем, я, откровенно говоря, был рад, что меня к ней определили, хотя первые парты всегда считал бесячими, предпочитая сидеть один, на галерке. Там книжки проще читать, не привлекая внимание преподавателей. Но тут я книжками пока не обзавелся, а симпатичной соседкой — вполне. И, честно говоря, почуяв запах фруктового шампуня от кудряшек Ермоловой, сильно засомневался по поводу того, что лучше: читать на уроках или рядом с такой девчонкой классной сидеть.

— Меня Эля зовут, — шепнула соседка, когда я разложил вещи и вынул ручку из-за уха. — Эльвира Ермолова.

— Михаил, лучше — Миха, чем Миша, — откликнулся я.

— А почему не Миша? — удивилась она.

— Потому, что Миша — еле дыша, — помянул про себя Кагринаковну я.

— А почему…

— Ермолова! — нависла над нами математичка.— Я выхожу к доске!

И Ермолова пошла к доске, и я просто обалдел от ее загорелых ножек — точно, эти юбочки садисты придумали! И талия у нее была, и… И Выходцева со Святцевой могли нафиг идти со своими хвостиками, потому что вредные. А Эльвира — она подсказывать сразу начала и вообще общительная. И видно, что мной интересуется.

Математичку звали Анна Ивановна, и, конечно, все ее звали Анна-Ванна. Вообще-то она классно все объясняла, у меня и без всякой Библиотеки в голове от ее урока прояснилось и мозги зашевелились. А что манера разговора странная — так у кого не странная? Я порой такую дичь нарезаю, что сам удивляюсь.

А! Еще Эля… В смысле — Эльвира Ермолова — мне линейку подарила.

Но самым удивительным было то, что на уроке все сорок пять минут у нас шел урок! И никто ни на кого не орал, никто не плевался бумажечками из раскрученной ручки, не тыкал в спину, не… В общем, какой-то продуктивный час получился, в интернате такого никогда не было. И остальные четыре урока — русский язык и литература, биология и география — тоже прошли неплохо, очень даже не скучно. Учителя тут подобрались, похоже, в основном правильные, и одногруппники показались мне ни разу не быдлом. Наоборот — даже слишком умными, но присмотреться ни к кому, кроме Ермоловой, я как-то не успел, потому что, когда сидишь на первой парте — на происходящее в классе особенно не смотришь. А на переменах я в основном в учебники пялился, чтобы не лопухнуться, как у Анны Ванны в самом начале. Если в Библиотеку постоянно заглядывать — это ж и отупеть можно. А ну, как отключится такая способность, что я буду делать? Нет уж, на магию надейся, а формулы учи.

В общем, я даже как-то проникся и заподозрил, что в нормальной школе, наверное, учиться лучше, чем дома. Но потом подумал, что, скорее всего, нормальных школ очень мало, если они вообще существуют. Если сложить в кучу все, что я знал о мире, перемешать до однородной массы и сделать выводы, то выйдет, что таких школ, как интернат, намного больше, чем таких, как колледж.

А последним уроком стояла физкультура и у меня, естественно, не имелось спортивной одежды. Так что я сидел на лавочке и смотрел, как парни гоняют в килу и валяют друг друга в пыли, а девчонки — в минтонет. Ну, это когда две команды через сетку играют, мяч отбивают туда-сюда, пока он земли не коснется.

На девчонок смотреть было гораздо приятнее, потому что они все были симпатичные, вообще — все как одна! Тоже — феномен. И маечки с шортиками у них — загляденье.

Но Эльвира мне, если честно, больше всех нравилась. Наверное, потому, что она пару раз оборачивалась и улыбалась мне, и один раз рукой помахала. Ну, и играла хорошо, прыгучая она просто ужас. Прыгает, и кудряшки взлетают — очень интересно смотрится. И шортики, и маечка тоже интересно смотрятся, ничуть не хуже, чем блузка и юбка.

— Ты классно играешь, — сказал я, когда прозвенел звонок и мы пошли в сторону раздевалок. — Я за тебя болел. Очень красиво прыгаешь! Я бы даже сказал — грациозно!

— Да-а-а? — Ермолова покраснела и потерла ладошкой кончик носа. — Ну, спасибо!

А потом меня настиг физрук — какой-то небритый дядька в сером спортивном костюме — и спросил:

— А ты, новенький, какой вид спорта предпочитаешь? Ты же не будешь все время на лавочке сидеть? Чему хочешь научиться?

— Ну, — я задумался. — У меня неплохо получается бить людей. Нелюдей, в принципе, тоже, но не всех, с уруками проблемы. Есть здесь кто-нибудь, кто учит бить людей?

Однокурсники и однокурсницы уставились на меня со странными выражениями лиц. А что я такого сказал? Меня спросили — я ответил!