На золотом крыльце

Глава 13 Туманные перспективы

На общеобразовательных занятиях в первой половине дня я теперь чувствовал себя довольно расслабленно. Можно сказать, за это время успел влиться в режим, понял, что здесь происходит. Мне повезло, что я пришел в колледж в конце учебного года. Май — странное время для уроков, особенно — май выпускного десятого класса. Ты уже не выучишь ничего нового, все только и делают что подтягивают отметки и повторяют пройденное. Русский, математика, история Отечества — вот за эти предметы все дергались, все-таки — экзамены! Но, по большому счету, для меня такая нервотрепка не имела никакого значения.

Мы ведь уже учились в колледже. Мы уже поступили! Даже если сдашь очень посредственно — продолжишь учиться по магспециальности, но с фиговым школьным аттестатом. Ну и что? Дергаться стоило только по поводу того, чтобы сильно не накосячить и из колледжа не выперли, иначе диплома об окончании среднего магического учебного заведения не видать. Да и тут, по большому счету, сам факт обладания волшебным даром — пусть и его демо-версией, поскольку все мы тут были пустоцветами, давал массу преимуществ.

Если не доучишься — призовут в армию, это да. И парней, и девчат. Потому что — аристократия! Служат все! Но никто не запрёт пустоцвета в земские войска, в пехоту, стройбат или артиллерию. Служить отправят в опричные полки, элитные части, снабжаемые по последнему слову техники. Например, черная броня, которую я видел на кураторе Барбашине и его соратниках произвела на меня большое впечатление. И конвертопланы, и тактика, сочетающая магические способности и современный огневой бой… Не говоря о кормежке и денежном довольствии: такую зарплату попробуй заработай на гражданке! Вообще, не будь я таким засранцем-индивидуалистом, я бы точно пошел в опричники.

Но, как говорила баба Вася, «все мы там будем». В конце концов, летняя практика — сначала военная, а потом — хтоническая, как раз и предполагали что-то вроде армейской учебки в течение месяца, а потом рейды в Хтонь в сопровождении опытных проводников. Для старшекурсников оба месяца были хтоническими: больше всего инициаций второго порядка происходили именно там, в кошмарных условиях прорывов и аномалий. Магия и Хтонь — две сестры-неразлучницы, это знал каждый.

Помимо опричных войск для свободного пустоцвета, не связанного клановой принадлежностью или присягой, имелось еще несколько путей. Например, дать вассальную клятву какому-нибудь крупному клану, чей дар соответствует собственной специализации. Юсуповым, Трубецким, Демидовым, Барятинским — да мало ли в богохранимом отечестве богатых аристократов с собственными дружинами? Это тоже здорово повышает шансы стать полноценным магом — закрытые от внешнего мира методики прокачки бойцов — самая страшная из всех клановых тайн! Меня такой вариант, конечно, не прельщал, ровно по той же причине, что и армия. Как один из опричных поэтов позапрошлого века сказал: «Служить бы рад, прислуживаться тошно!»

Хотя кого я обманываю? Служить я тоже не рад. Но придется. Аристократия!

Также можно было поступать дальше — в Московскую, Виленскую, Киевскую, Ингрийскую, Казанскую, Владивостокскую или какую иную Магическую Академию. Продолжать учебу. В общем-то неплохой вариант, но сама по себе академическая магия со сложной ритуалистикой и всем таким прочим меня не очень интересовала. То есть подучить — подучу, это понятно. Не при моих специальностях игнорировать штуки вроде универсального щита или базовых взаимодействий с первостихиями. Зажечь костер при помощи словесной формулы, или вырастить себе в лесу живое растительное убежище — это навыки очень полезные! Или водичку в пустыне из-под земли вывести. Но лезть в фундаментальную магическую науку — скучно. Это почти как тригонометрия ведь! Меня больше прикладная часть интересует.

А еще можно было пойти на работу в опричнину. Там на производствах вполне использовали магический труд, и тут телекинетик бы очень пригодился, на любой артефактной или алхимической фабрике, да и просто: в приборо- или машиностроении, или — в аварийной магбригаде, где угодно. Но вообще, и без прямого использования статуса мага можно было неплохо устроиться. Я уже понял это, собирая мебель. Почему бы не пойти по стопам Королева? Открыть в каком-нибудь сервитуте мебельный бизнес,скручивать гарнитуры для прихожих и спален, и копить деньги на книжный магазин. Я если потренируюсь еще, то с помощью телекинеза и один справлюсь! Вполне реализуемо.

Но это все — разные варианты плана «Бэ». Я все-таки намеревался получить вторую инициацию, и стать большой шишкой: знаменитым телекинетиком и тайным мощным менталистом. Для этого я готов был пойти на многое, приложить максимум усилий. Я ведь, в конце концов, намеревался дать папаше по лицу, а он явно маг не из последних. Интересно только — какая специализация? Я бы заранее тактику прорабатывать начал. Ясно одно — не телекинетик, точно… Семьи с этим даром точно можно исключать. С остальными есть вопросики.

Тренируя концентрацию у Полуэктова и вместе с ним же упражняясь в тонкостях владения эфиром, я за эти несколько дней сумел повторить фокус с вентилем, который я провернул — в прямом и переносном смысле, сразу после инициации. Теперь я мог не только тянуть и толкать предметы, но и вращать их! Если они были подходящего размера, конечно. Прогресс? Прогресс. А еще я двигался по пути концентрации, тренировал силу воли и игнорировал коленки Ермоловой на занятиях, хотя это и было офигенно сложно.

Потому что она продолжала себя странно вести. Вроде бы и улыбалась мне, и здоровалась, а сидеть рядом с собой не пускала. И явно отстранилась — даже просто на перемене поболтать не подходила. А я и не настаивал: один раз сделал попытку — не прокатило, а потом уже и не пытался. В конце концов, если мы говорим о достоинстве, то навязывать кому-то свое общество — точно дело недостойное. Даже если очень хочется.

При этом на занятиях у Яна Амосовича мы все еще работали в паре — отрабатывали друг на друге разные полуэктовские практики на внимание к мелочам, микроконтроль, умение сосредотачиваться на одном предмете или — на нескольких. Вот там, в аудитории по концентрации, она, если задание требовало того, брала меня за руку, или смотрела в глаза, или сидела, тесно прижавшись… И не отодвигалась. Будь я ей противен — точно бы отодвинулась!

Но у меня и без Эльвиры дел и переживаний хватало. Например — я наводил порядок в Библиотеке. Это было увлекательно — расставлять там книги по системе, структурировать это огромное хранилище знаний, на ходу определяя, какой их сегмент на данный момент для меня важнее. Сметать с них пыль, протирать корешки, перелистывать страницы. И потом, в реально мире чувствовать, насколько чище стал разум, как легко текут мысли, приходят нужные решения и ответы!

Я выделил целый большой шкаф под самой яркой хрустальной лампой, в отлично освещенном месте, выгреб оттуда кучу всякого бумажного хлама с въедливыми текстами дурацких песенок, порнографическими комиксами, списками обид и оскорблений, нанесенных мне лет в шесть или десять людьми и нелюдями, на которых мне давно было наплевать. Убрал оттуда также описание идиотских рекламных роликов и видеоклипов, целую тонну депрессивных стихов и всякой такой прочей страдальческой подростковой дичи — и не выкинул, нет. Задвинул в самый дальний угол. Это тоже — мое, это тоже — я, но забивать этим столько места — увольте.

И начал потихоньку выставлять то, что казалось нужнее всего. Конечно — материалы по магии, спорту, бизнесу, отношениям между людьми, учебным предметам… Ну и кое-какие обгорелые книги Королева я тоже поставил там же. Кикбоксинг, например, занял прочное место в моем сердце и разуме, я проваливался в описания тренировок и спаррингов, перечитывал схватки «бело-синих» с другими клубами, и постепенно понимал, почему Руслана Королева звали Королем. Не из-за фамилии, нет… Он и вправду был дьявольским уличным бойцом в молодости, я и мизинца его не стою!

Мих-Мих на тренировках по кулачке сначала цыкал зубом, наблюдая за моей отработкой хай-киков и бэкфистов, а потом сказал:

— Ну, если не в «русской стенке», то в индивидуальном первенстве и в поединке застрельщиков это может тебе помочь. Да и… Хм! Ты неплохо настрелял Вяземскому. Интересная техника, похоже на то, что я видел в Корее… И из Сиама кое-какие элементы. Давай, я покажу тебе упражнения на растяжку.

Вообще-то за это время я «настрелял» еще двоим аристократам — тому борзому блондинчику, и второму, коротко стриженному забияке. Блондинчик, Щавинский его фамилия, оказался магом земли, но он и подумать не мог, что ему придется вступить в противоборство с безобидными на первый взгляд рубашкой и брюками! Я здорово сбил его с толку, когда собственная одежда принялась колбаситься у него по всему телу дергая в разные стороны. Мне это дало возможность подступиться и навешать ему врукопашную. Правда, потом я провалился в камень площадки по грудь, и тут уж он взял свое, конечно… Я снова проиграл, но теперь меня воспринимали максимально серьезно.

Строев, второй забияка, который постоянно подпевал Вяземскому, был парнем энергичным. В буквальном смысле слова! Он пускал искры по щелчку пальцев, что-то вроде стричек Полуэктова, но посерьезнее — пресловутые двести двадцать вольт там точно проскакивали! И не постеснялся заявиться на площадку голышом, даже не потрудившись попросить девушек удалиться. Девушки охали, ахали, но оставались. Стесняться Строеву было нечего — всё у него там было нормально, и погода в мае стояла теплая, так что впечатление о себе он не испортил. Да и фигура подтянутая, спортивная: он в команде по киле капитанил.

Он думал меня шокировать — и своим видом, и своими электрическими способностями. Но я просто снял кеды — и крепко его побил летающей обувью, бегая от него по всей площадке босиком. Вместо того, чтобы пускать в меня искры, он тряс голой задницей и голой передницей перед толпой народу, отмахиваясь от вонючих интернатских кедов с резиновой подошвой. Нет, в конце концов он собрался с мыслями, и, несмотря на пинки и шлепки резиновых подошв, поставил эту их чертову универсальную защиту, которая мои кеды отбросила фиг знает куда. И потом уже добрался и до меня со своим электричеством: долбанул как положено, меня пробрало до костей, если честно. Ему ничего не стоило после этого поставить мне ступню на грудь и Строева тоже, как и Вяземского, и Щавинского объявили победителем. Но ей-Богу, этот парень был весь пятнистый от синяков, я его нормально кедами отпинал.

С тех пор я таскал в кармане здоровенные гайки, которыми поделился со мной Людвиг Аронович — на всякий случай. Сила телекинетика — в манипулировании предметами, и, значит, нужно сделать так, чтобы под рукой всегда были подходящие штучки. Если бы я был героем из кино — завел бы себе какую-нибудь шляпу с острыми стальными полями, обшитыми кожей, бронированные перчатки, пояс с титановой цепочкой внутри и прочую дичь. Но я — не киношный герой. Я — голодранец. Потому — гайки в карманах. И тяжелые рабочие ботинки, как оружие последнего шанса.

О дальнейшей экипировке подумаю, когда деньгами разживусь. Это — мысли завтрашнего дня! Так, кажется, говорил один из моих любимых современных писателей.

Вообще-то выставлять телекинетика сражаться на почти стерильной арене — явная несправедливость и перекос в сторону одного из поединщиков. Но вызовы-то бросал я, значит — условия могла определить вторая сторона. Тут никого не интересовала справедливость: боишься что проиграешь — молчи в тряпочку и знай свое место. Не смей поднимать голос на того, кого считаешь сильнее себя! А я не думал, я знал, но мне было офигенно интересно планировать и продумать каждый поединок, просчитывать слабые стороны соперника и представлять себе, как я ему наподдам, и как мне так проиграть, чтобы получилось не стыдно. Мечтать об оставшихся трех дуэлях было интересно: я всё пытался сочинить, что могу эдакого вытворить и станут ли они все приходить на бой голыми? Меня смех разбирал от этого, если честно.

— Титов! Что вы скалитесь на уроке? — биологичка хмуро смотрела на меня, опустив очки на нос.

Зачем ей очки, она же в магическом колледже! Неужели не может попросить ту же Боткину поправить ситуацию? Да и работает в опричном учреждении, могла бы по страховке на лазерную коррекцию записаться. Может — для солидности?

— Выходите к доске, вот вам — товарищ по несчастью, — она показала на макет человеческого скелета. — Называйте кости, по очереди. Начнем с пальцев ног…

Я со скрипом отодвинул стул и пошел по рядам к скелету у доски. Нет, определенно — хихикать над своими мыслями во время занятий — это туповатая дичь. Сам виноват! Череп смотрел на меня пустыми глазницами и издевательски ухмылялся.

Телекинезом я подхватил с парты Ермоловой яркий розовый карандаш и со вздохом начал:

— Вот — фаланги. Плюсна, предплюсна… Берцовые кости — малая и большая. Надколенник, бедренная кость, кобчик, крестец…

— Титов! — рявкнула биологичка.

— ТитОв, — поправил ее я.

— Копчик, — сказала она.

— Я так и сказал, — розовый карандаш замер у скелета в самом неприличном месте, там, где кобчик… Копчик!

— Кобчик — вид хищных птиц рода соколов! — погрозила учительница пальцем. — А копчик — нижняя конечная часть позвоночника.

— Ладно, — снова вздохнул я, посматривая на Ермолову, которая делала вид что не глядит на меня, а на самом деле, прикрывшись этими своими кудряшками, блестела-таки глазами очень внимательно. — Копчик, значит. Крестец, тазовая кость…

— Мне кажется, вы сосредоточены на чем угодно, кроме анатомии, — проговорила биологичка. — Это прискорбно, Титов.

— ТитОв… — снова вырвалось у меня.

И почему в журнале ударения не ставят?

— Гос-с-с-подитыбожемой! — всплеснула руками учительница. — Садитесь! Отвечаете вы неплохо, но с мотивацией нужно что-то делать! Титов, что вас может мотивировать изучать анатомию?

Два тролля, которые притворялись эльфом и гномом, уже подыхали от смеха на последней парте.

— Практика, — не выдержал я. — Только и исключительно практика!

— Тито-о-о-ов? — очки учительницы взлетели на лоб.

— Попрошусь на производственную практику в морг, — усугубил я. — Мне садиться или продолжать? Вот — поясничные позвонки, вот — грудные, вот — грудина, рукоятка грудины, лопатки…

— Я сообщу социальному педагогу о вашем вызывающем поведении, — сказала учительница. — Садись.

Я вернул карандаш Ермоловой на парту и поплелся к себе. Настроение стало ни к черту. Хорошо — сегодня тренировка по расписанию, а то побить кого-нибудь хочется — сил нет. Почему эта Эля такая непонятная?

— Миша, ты почему себя так ведешь? Почему учителям хамишь? — Иван Ярославович постукивал пальцами по столу. — Что мне с тобой делать?

— Да я не хамлю, — мне было немного неловко, на самом деле. — Они всегда ударение путают просто. Не Титов, а ТитОв. Большая разница!

— Хм! — сказал Кузевич. — КУзевич, КузевИч, КузЕвич. Действительно. Пожалуй, что ты и прав. Но знаешь — есть информация вербальная и невербальная…

— Знаю, — кивнул я.

— А? А! Да, — он странно на меня посмотрел. — Это то, о чем я говорю. Вот только что ты вроде бы ничего плохого не сказал, просто сообщил мне, что имеешь представление о невербальном общении. А по факту — перебил педагога. Это граничит с хамством, понимаешь?

Я задумался. А потом честно сказал:

— Не очень представляю, как это работает. Понимаете, я рос в лесной усадьбе, у бабы с дедом. Общался или с ними, или с уруками из охраны. В общество выходил раза четыре за год — на какие-то светские мероприятия, где в основном молчал, и на экзамены. Обучение у меня было домашнее. Как я сейчас понимаю — успешное обучение, но вот в плане социализации — полный амбец. А потом я целый год провел в интернате для перестарков… Обстановка там — полное дерьмище… — я почесал голову. — Я опять хамлю? Слушайте, я стараюсь. Я вот с соседями по комнате подружился, на кулачке с пацанами вроде бы нормально общаюсь… Ну да, фигово получается иногда, но…

— Вот как? — Кузевич мягко взглянул на меня. — Это я могу понять. И сам в твоем возрасте был не сахар. Знаешь. что я отчебучил?

— М? — я подобрался в кресле.

— Участвовал в подпольных боях, — сказал он. — Очень Насте хотел коньки купить на день рождения… Анастасии Юрьевне. И едва не пошел по кривой дорожке. Меня наш историк вытащил тогда, Георгий Серафимович. Просто пришел — и побил всех негодяев здоровенным дрыном.

— Историк? — удивился я. — Дрыном?

— Именно! Удивительный человек, если можно назвать его человеком… — он коротко улыбнулся, а потом посерьезнел. — Хотел бы я, чтобы Серафимыч был здесь… Он бы точно разобрался в этой ситуации. Миша, ты знаешь, что случилось с Вяземским?

— А что с ним случилось? — удивился я. — Кстати, в столовке я его со вчерашнего обеда не видел!

Мы не то чтобы помирились, нет… Но при встрече друг другу кивали. И расходились краями. Мне этого было вполне достаточно, если честно. ну и к Эле он больше не лез, насколько я знаю. Хотя что я вообще знаю про Элю?

— Он в лазарете. У него волосы отстригли, — сообщил мне Кузевич.

— Дичь какая! — удивился я. — Так эта фигня все еще продолжается?

— Продолжается, Миша. Сначала в лазарет попала Глаша — ты ее видел в медблоке, целительница с фиолетовыми волосами, помнишь такую? Вот! Теперь — Вяземский, — он побарабанил пальцами по столу. — Знаешь, мы снова стали подозревать тебя.

— Меня-а-а? — вот это и вправду было фиговой новостью. — Но уже не подозреваете?

— Нет, потому что есть один непробиваемый аргумент: первый случай, с тем рыжим парнем, произошел утром, за несколько часов до твоего появления в колледже. Но я должен тебя предупредить, — Иван Ярославович нахмурился. — К нам едет менталист. Отличный специалист из Сыскного приказа. Опрашивать будут всех причастных, так что…

— … и меня тоже, — сохранить невозмутимое выражение лица было очень сложно.

Я чувствовал, как у меня из под ног уходит почва, как кружится голова, мне не вдруг резко стало не хватать воздуха. Под угрозой было самое дорогое сокровище из всех, что я имел в этой жизни. Моя Библиотека!